Сквозь призму времени

Валерий Столыпин, 2020

Любим, ох как любим мы вывернуть душу до самого донышка в непринуждённой обстановке, выплеснуть горький осадок, чтобы попытаться забыть. Или наоборот накрепко запомнить и пережить заново, если переполняет до краёв ликующая радость бытия, когда есть, что и почему рассказать, но особенно некому. Откровеннее всего признаёмся и каемся, если рассказчик и слушатель почти незнакомы, когда исповедь, выворачивающая зигзаги судьбы наизнанку невозможно передать знакомым и близким, а душа или совесть страдают, болят. Поначалу я внимательно слушал бесхитростные откровения, позже начал писать. Историй у меня накопилось много.

В том окне, где не горел свет

Забывают лица, слова и даты,

но живёт веками один сюжет:

не забыть того, кто тебя когда-то

так и не сумел полюбить в ответ.

Ок Мельникова

Обиженный человек более всего на свете желает насладиться возмездием, но отмщение не дарит успокоения, оно возвращается бумерангом, круша и калеча как мстителя, так и всех, к кому тот прикоснётся.

ВиктОр, именно так он себя называл, когда знакомился с женщинами, с ударением на букву “О”.

— ВиктОр Осташков: талантливый программист, интеллектуал, поклонник женской красоты, хорошего вина и доверительных отношений, — представлялся он каждый раз, когда на горизонте событий появлялась новая фея, достойная внимания.

Вкус разработчика алгоритмов, интерфейсов и программных движков, создателя и дизайнера виртуальных миров, системного администратора, по совместительству талантливого хакера, способного проникнуть в чьи угодно секреты, если они находились в пределах цифровой доступности, был весьма разнообразен.

Мужчина любил женщин незаурядных, раскованных, свободных, желательно страстных, которым в равной мере присуще очарование, изящество, привлекательность и гибкость, не говоря уже о молодости и доступности.

В отношениях он не признавал иных правил, кроме абсолютной свободы. Для себя лично.

Те дамы, кто знал этого сластолюбца достаточно близко, могли поклясться, что отказать ему почти невозможно.

Как у него получалось, что даже самые стойкие, самые консервативные, недоступные и целомудренные представительницы слабого пола, взволнованные, растроганные до глубины души таинственным обаянием, бежали на свидание с ним, теряя голову, забывая о скромности и добродетели, практически по первому зову, было непонятно.

Он смотрел жертве в глаза так, что женщины, не помня себя, бросались в его жаркие объятия.

ВиктОр никого как бы и не бросал надоевших прелестниц, просто однажды сворачивал отношения, как это обычно делают официанты с использованной скатертью, и немедленно начинал новые, оставляя добровольным мученицам неразделённых чувств надежду, что когда-нибудь… потом, неважно когда, симфония любви возможно повторится.

Карлсон как бы улетел, но ведь он обещал вернуться.

Удивительно то, что даже расставался достопочтенный кавалер настолько учтиво и галантно, так выстраивал сценарий грядущей разлуки навсегда или надолго, что все брошенные любовницы считали его едва ли не рыцарем.

А ВиктОр наслаждался их душевными и физическими страданиями, поскольку некогда испытал подобные муки сам.

Выходит, мстил.

Он был лёгок на подъём, когда случалась возможность развлечься в любой компании, где можно было встретить новую соблазнительную гетеру, будь та одинока или связана священными узами Гименея.

Замужних прелестниц ВиктОр охмурял с гораздо большим удовольствием, чем невостребованных для размеренной семейной жизни, отмеченных печатью безбрачия женщин.

Ему нравились шумные сборища с накрытыми столами, с вышколенным персоналом, с просторными танцевальными залами и живой музыкой, где веселились ухоженные, дорого, со вкусом одетые женщины, которых обхаживали статные мужчины в сшитых на заказ или купленных в престижных бутиках костюмах с бросающимся в глаза материальным благополучием.

В независимых дамах, не имеющих постоянных поклонников, возлюбленных и мужей, у которых не было вкуса и светских манер, он подозревал комплексы скрытых изъянов, поэтому увлекался ими неохотно, лишь в случаях, когда не мог подыскать более интересную партию.

Для ВиктОра весьма важен был фактор опасности предприятия, сложности изысканных и эксклюзивных технологий соблазнения с возможно более глубокой степенью греховного падения избранницы.

Он не был охотником за простушками и откровенными шлюхами. Его увлекали женщины темпераментные, с выраженным характером, с незыблемыми культурными и этическими принципами, высокой степенью социальной ответственности, с развитым стремлением к моногамии и верности супругам.

Победа над прелестницей, никогда не переступавшей черту семейного целомудрия, у которой понятие измена однозначно предательству и духовной смерти, искушение её разбуженным сладострастием, пошловатыми чувственными наслаждениями, обманчиво романтическим бредом; низвержение в бездну греховности — именно этот процесс дарил ВиктОру вдохновение.

Ловелас наслаждался убедительными победами над теми, кого охмурить невозможно в принципе.

Для него не существовало понятие греха. В извращениях и непристойностях он находил смысл существования. Унижая любовницу, ВиктОр вырастал в собственных глазах, возвышался над ней и что ещё важнее — над её статусным мужчиной.

Чем более ревнивым, состоятельным и социально значимым был супруг или любовник, тем большее удовлетворение испытывал этот удивительный персонаж.

Однако он никогда не был разоблачён, опозорен или бит: использованные и униженные им женщины ни за что не хотели признавать себя жертвами. Более того, они боготворили обесчестившего и бросившего их на произвол судьбы любовника, мечтали, грезили о продолжении похотливых приключений.

Женщины, которых он намеренно страстно заключал в объятия, забывали о том, что когда-то гордились добродетелью.

Впрочем, непорочных женщин ВиктОр не встречал ни разу, кроме одной единственной, той, что не поддалась его тщеславному, весьма безнравственному обаянию, хотя и она испытала в полной мере эгоистичную сущность его псевдоромантической настойчивости.

Мужчина так долго и безуспешно добивался благосклонности той удивительной женщины, что обозлился на весь мир, особенно на обеспеченного, отмеченного печатью публичного таланта элегантного господина, который посмел нагло перейти ему дорогу.

ВиктОр умолял её, пытался купить, взять силой, преследовал.

Тщетно. Это была его единственная настоящая любовь. Всех прочих женщин ВиктОр попросту использовал.

У дамы в том окне, где сейчас не горит свет, оказалось больше ума, характера, самообладания и сообразительности, чем у любой из тех респектабельных красоток, которые готовы были ублажать беспринципного героя-любовника, цинично превращаясь в легкомысленных и подлых изменщиц.

Осташков убеждал себя в том, что стал сексуальным монстром из-за неё, из-за женщины, которая посмела его отвергнуть. Это неприятное событие, сокрушительное поражение, с которым он так и не смог смириться, случилось давно, но вызывало душевные страдания до сих пор.

Каждый раз, когда ВиктОр со злорадной ликующей мстительностью прерывал очередную пикантную связь, когда процесс завоевания и порабощения низвергнутой любовницы переставал питать его эго энергией, мужчина приходил в этот двор оплакивать единственное, но весьма чувствительное фиаско.

Он тихо сидел на скамеечке в глубине скверика, скрытый отросшими деревами, и страдал, глядя на окно третьего этажа, где почти никогда не горел свет.

Проникнуть туда, в темноту загадочных комнат, но не как вор, а в качестве единственного любимого, вот о чём ВиктОр грезил, вот чем жил, забывая о том, сколько женщин мечтает о том же, безнадёжно заглядывая в его окна. Жил и понимал несбыточность сокровенного желания, смутно сознавая, что наказание низменных деяний заключено в ткань самого преступления.

Этот мужчина, увы, так и не научился любить никого, кроме себя. Но об этом знали лишь он, и та женщина, в окнах которой не горел свет.