Потому что это колдовство

Валерий Столыпин, 2021

Таинство любви пытались раскрыть миллионы мудрецов. Увы, магия этого волшебного состояния так и осталась тайной. Содержит нецензурную брань.

Разрешите с вами изменить

О главном я не умолчу —

Мне и на это хватит смелости:

Да, я хочу тебя, хочу!..

Но, знаешь, меньше, чем хотелось бы.

Владимир Вишневский

Генка сидит, молча, в обнимку со стаканом, в котором плескается прозрачная как слеза младенца огненная смесь, именуемая в народе водкой.

Противнейшая, скажу я вам штука и наихудшее средство для расслабления по причине ядовитого и очень агрессивного свойства искажать действительность. Опять же похмелье…

Удовольствия на копейку, зато отходняк такой, что лихорадка и грипп, в сравнении с ним просто игра в песочнице.

Генка задумался: пить или ну его?..

Однако, душа мается и успокоить её более нечем.

И чего, скажите на милость, эта самая сущность так разгулялась — покоя не даёт, который день подряд?

А дело в том, что Верочка, жена его ненаглядная и мать двоих детей, произведённых совместно, взбрыкнула очередной раз: ушла жить к подвернувшемуся по случаю кобелю, которого злосчастная судьба лишила здоровья и благополучия, а супруга, в силу природной жалости и извращённо усвоенного материнского инстинкта, его пожалела.

— Петенька такой неудачник, судьба отняла у него всё. Только подумай: инфаркт у человека, сахарный диабет, давление жуткое, жена бросила, детишки знаться не хотят. Всё одно к одному, в итоге не жизнь, стихийное бедствие. Петюня без меня не выживет. Я ему просто необходима, как вода или воздух. Буду спасать.

— А о нас с детишками подумала? Кто нас от проблем и невзгод избавит, причиной которых в первую очередь ты со своей неразборчивой, инопланетной жалостью? Это что же получается: жену отдай дяде, а сам иди к б***и?

Не пойму я тебя, Верочка. Вроде хороший ты человек, душевный, с тонкой чувствительностью, а ведёшься на коварный призыв субъекта, нагло втирающего тебе байку про незаслуженные беды и несчастья. Он ведь лень свою, нравственную нищету и физическое тщедушие как заслугу, благородство и бескорыстность преподносит, вызывая у тебя приступ необъяснимой альтруистической жертвенности.

Ты пытаешься отдать всё, а взамен? В качестве возмещения, они вручают тебе себя любимого, только и всего. Со всеми необъятными заморочками, между прочим заслуженными. Ведь кроме геморроя, эти господа ничем более не обременены: ни состоянием, ни семьёй, ни умом, ни благородством. Что у твоих подопечных есть, кроме болезней и потребностей? Да, ничего.

— Всё ты правильно говоришь, Геночка. Всё так. Наверно. Не знаю. Не всё так просто. Ты не можешь войти в его положение, а я могу. Несчастный он, неприкаянный, больной… нуждается во мне, как младенец в мамке. Не выжить ему одному. А тут я… чем смогу, тем и помогу. Люблю его, опять же.

— А меня, детей, дом свой, наконец, судьбу свою беспокойную и неустроенную, любишь? Что за гормоны такие покоя тебе не дают, влюбляться заставляют в каждого встречного и поперечного, кому хуже, чем тебе, у кого ни за душой, ни в сердце ничего — гниль, пустота.

— Да как же это пустота, если человек любить умеет. У него тело больное, а душа чистая, здоровая. За то и страдает бедолага, что сердцем светел. Души он во мне не чает, боготворит, обещает век на руках носить.

— Да тебя ли он любит, дурёха? Скорее сиськи твои налитые, фигурку точёную, да глаза цвета спелого гречишного меда — всего того, чего лишён в силу пребывания в закрытом медицинском учреждении, где ты укольчики делаешь и горшки за ним выносишь.

А ещё ненаглядный твой вожделеет к заветному кусочку сладкого пирожка, какой скрывается под подолом белого больничного халата. Всё просто и ясно: секс ему нужен: бесплатный, безопасный, по причине принадлежности тебя к штатному медицинскому персоналу, да положительные эмоции для скорейшего выздоровления. И всё. И никакой любви. Голая меркантильность, грубый расчёт.

— А если и так… он ведь ответить тебе не может, значит, говорить о нём вольно можно, что угодно. Но это нехорошо. Ты ведь не такой. Пошла я, с ним жить буду. Не отговаривай. Да, а тебя я очень люблю. И детишек. Скажешь им, что мамка в командировке или ещё чего, сам знаешь.

— Они уже не такие маленькие, как прежде. Сами всё поймут. А тебе ещё раз скажу — глупая ты и беспринципная. Сама не ведаешь, что на что меняешь. Этому орку внутренний твой мир побоку, он приспособленец, ловелас и банальный альфонс. Более удобную бабёшку найдёт, как только на ноги встанет, и выбросит тебя из своей никчёмной жизни, как грязную использованную тряпку, помяни моё слово.

— Прощай, Геночка! И зла на меня не копи. Ты всё равно самый лучший. Если бы не ты…

— Тогда что тебя в это пекло гонит? Это выгодный обмен, купля-продажа?

— Это, жизнь. Моя жизнь. Просто она такая.

Генка поднял стакан, посмотрел его на просвет невидящими глазами и опрокинул в рот, не чувствуя вкуса или горечи, как родниковую воду.

Закуска в рот не лезет: почему, ну почему, он такой безвольный? Что заставляло прежде и теперь вынуждает его мириться с её ненормальностью? Нужно, с психиатром посоветоваться: вдруг, это болезнь или мания? Может, лечить нужно… Не догоняет Генка, как человек может быть настолько беспринципным, просто никак.

Какая у них была любовь: проникновенная, нежная, бескрайняя — не чувства, музыка.

Насмотреться на Верочку не мог, а она на него. Облизывали друг дружку как леденец, смаковали тактильные ощущения, незнакомые дразнящие запахи, сладкий, незабываемый вкус поцелуя длиной в час, а то и больше.

С ума ведь сходили, от влечения и привязанности одновременно, до истомы, до изнеможения.

Когда однажды дело дошло до эротики, а позднее и секса — улетали в иные галактики, часами и днями не были в состоянии вернуться на грешную Землю. Первый раз в первый класс — всегда незабываемо.

Верочка была бесподобна и по-настоящему великолепна. У них напрочь отсутствовал практический опыт, который добывали совместными стараниями посредством проб и ошибок, методом научного, так сказать тыка.

Неподготовленный физиологически организм тогда атаковали превосходящие силы гормонов, вызывая реакцию, как на боевые отравляющие вещества, поражающие одновременно сердце, мозг и нервную систему, парализующие сопротивление сторон.

Каждое прикосновение вызывало эйфорию, сходную с наркотической: соперничать с этой напастью не только невозможно, но и не хотелось.

Кому придёт в голову выбрасывать крылья и перестать летать, если природа наделила этой уникальной способностью?

Только ненормальный может отказаться от лучшего из того, что может предложить жизнь.

Конечно, деликатесы предпочтительно не жрать, а смаковать, но когда на тарелке лежит изысканная сладость, просто невозможно удержаться от лишней конфетки.

Разгоряченное тело, минуя мозг, торопится отведать новую, такую соблазнительную, хоть и лишнюю, порцию вкуснятины: пусть уж потом будет хуже, но сейчас мы съедим всё.

Эротическое блюдо не заканчивалось, сколько ни черпай, как в любой истории со счастливым концом, как в сказке про чудесную меленку.

Завершение одного круга блаженства оборачивалось началом следующего, источником новых и новых наслаждений, разнообразию которых нет числа. Да и кто считал эту прибывающую наличность, поступающую в совокупности, которую Верочка вечно путала со словом совокупление, что вызывало неудержимый смех у Генки и неугасимый приступ железной эрекции.

Всё это было. Если подумать, то и не столь давно — меньше десяти лет назад. А словно целая вечность прошла.

Жили-жили, душа в душу, и на тебе… сюрприз. Так ведь не первый уже. Сколько их было. С тех пор, как Верочку перевели из детского отделения в хирургию всё и началось. Почти сразу.

Верочкина чувствительность изначально была запредельной: бывало, да не раз, когда от поцелуя у неё обносило голову, объятия заканчивались глубоким обмороком. Это совсем не мешало ей бросаться в омут эротических грёз с головой, причём она противник постепенности: хочешь удовольствия — прыгай сразу, окунайся, не думай о последствиях.

Она и не думала никогда, этим занимался Генка, исправляя раз за разом её прыжки налево.

Очередной мужичонка, которого она с любовью и лаской выхаживала в клинике, прикипал к ней, избавительнице, и сулил манну небесную, забывая, что крупу для этой каши купить не на что: банкрот.

И не оттого у него нет сил и здоровья, что растратил на альтруизм, а лишь по причине уязвлённого самолюбия, плутовства и безмерной величины закостеневшего эгоизма. Всё себе, для себя.

И Верочку он использует точно так же, привязав не любовью, а потребностями: как же — болен безнадёжно, покинут всеми, из последних сил борется с несправедливостью Вселенной.

Нужно срочно спасать.

Ну, так брось ему спасательный круг — заставь лечиться, проводи аккуратно и своевременно процедуры. Дальше сам.

Так нет, эти пациенты любят, когда всё делают за них: ухаживают, страдают, содержат, а в качестве награды за отзывчивость и чуткость, предлагают они убогий немощный секс, цена которому три копейки в базарный день.

Что ещё может быть у истаскавшегося в поисках лучшей доли слабохарактерного мужичка, вечного любителя сладкого?

А ведь хочет иметь всё: всё сразу, всё сразу сейчас, всё сразу сейчас даром, да ещё с наваром в виде безвозмездного, можно сказать премиального, интима.

Верочка воспринимает эти эротические упражнения как соску для грудного младенца: чтобы не плакал, а ещё лучше, пусть поёт и улюлюкает, да бока на мягком диванчике пролёживает.

Спасительница тем временем деньжат на жизнь ему заработает. И не важно, насколько ей тяжело.

Придя домой, Вера спокойно выслушает претензии, отчего так долго её не было, не загуляла ли? В клювике маловато добычи принесла: значит, старается плохо, а раз так — сегодня останется без сладкого, да и разговаривать в таком разе с ней ни к чему.

Но это отговорки, причина иная — полное отсутствие потенции, влечения и энергии: поиграл мужичок в любовь и семейственность, пока сил хватало, и приплыл на старое место, откуда предыдущая его супружница попросила отчалить, по той же самой причине — лень, духовная и физическая, самолюбование и эгоизм.

О Верочке не думать Генка не в силах. Он даже сейчас не может произнести её имя иначе как уменьшительно и ласково, потому, что любит безмерно.

Даже такую.

И тоскует, и ждёт…

Ждёт, когда Верочка раскусит очередного Серёжу, Петюню, Ашота, Гиви или Арнольда, изживёт свою неуёмную страсть к спасательным операциям.

Ведь этого добра ей в полной мере, можно сказать за глаза, хватает за операционным столом, где борьба, причём реальная, а не выдуманная, длится часами.

Там она действительно спасает.

Страдания и лирика по полуживым потасканным персонажам условно мужского пола — иллюзии и выдумка утомлённого, воспалённого воображением женского мозга.

Ну как она этого не поймет? Всё ведь у них хорошо: дом полная чаша, любовь и благоденствие.

Было.

Алкоголь никак не берёт: так бывает.

Утром он обязательно почувствует опустошённость, апатию и слабость, заодно головокружение и тошноту.

Хоть бы на время убежать от происходящего, спрятаться, словно страус, в эйфорию пьяного состояния.

Верочка!

Генка всегда много работал: вечные и бесконечные подработки позволяли семье не то что не бедствовать, жить достаточно обеспеченно.

Он старался в меру сил и возможностей: подрабатывал на овощной базе, на товарной станции, грузил мешками с цементом вагоны, таскал на листопрокатном заводе металлические болванки, копал траншеи и фундаменты. Успевал везде, где требовались рабочие руки и не спрашивали трудовую книжку.

Таких мест было не много, он освоил почти все.

Попасть на подработки не просто, там везде стабильный специфический контингент: разухабистые мужики с прошлым. Это персонажи, изукрашенные синими наколками, пьющие напропалую, если нет выгодного наряда и таскающие в подсобки дам лёгкого поведения, которые работу свою любят беззаветно, не отказывают даже при безденежье клиентов — дают в долг.

Дамы нисколько не стесняются дарить интим в антисанитарных условиях на виду у всех: охают, стонут и подмахивают, не прячась, пока прочие мужички пьют горькую, играют в карты и ждут своей очереди.

Генку от одного их вида с души воротит, хотя иногда встречаются вполне свежие экземпляры, которые пока стесняются своего нелёгкого бизнеса и одаривают не всех — с выбором. Но и они в его понимании лишь инструмент низменного удовлетворения похоти.

Верочка совсем не такая. Генка даже мысленно не мог себе позволить сравнения её с этими падшими женщинами.

Да, она однозначно спала со всеми этими Петрами и Павлами, однако единственно из-за того, что считала секс неотъемлемым правом мужчины, с которым она живёт и ещё необходимой потребностью в разрядке, по причине отсутствия которой многие неудовлетворённые мужчины очень часто попадают под нож хирурга.

Таких страдальцев, которых оперируют пачками, Верочка видит ежедневно, а причина банальная: женщина"не даёт".

Ясно, что чаще случается наоборот, когда мужики сачкуют, порой не только от лени, а утомившись в объятиях альтернативной пассии.

Это не про неё. Вера здоровье каждого своего мужчины блюдёт неизменно, старается в меру своих способностей, коими природа не обделила.

Одноразовый секс не для Генки. Да и не получится у него без любви. Уж это он точно знает.

Гена довольно рано почувствовал себя созревшим юношей: сначала у него набухла и заболела молочная железа. До этого он и не знал, что такое может быть. Пришлось испытать неудобство и боль. Вскоре после этого он проснулся среди ночи в поту с неясными, но отчетливыми ощущениями эйфории и счастья, обнаружив на простыне липкую субстанцию с резким запахом.

Конечно, мальчик испугался, одновременно озадачился вопросом: если я сделал что-то плохое, почему мне так хорошо?

Он точно помнил, что снилась девочка, хотя видел лишь размытый неясный силуэт, но знал точно, что это именно девочка, причём красивая. Она сделала что-то, отчего Генке стало приятно, сердце наполнилось кровью, мозг лучезарными эмоциями непреодолимой радости.

Именно тогда он и проснулся. Испачканная простыня заставила стыдиться, а испытанные эмоции — мечтать о повторении.

Гена после этого подолгу не мог заснуть — пытался вернуть видение, которое неизменно приходило, но неожиданно, внезапно, не давая возможности продлить удовольствие.

Он боялся, что мама будет ругать, пытался спрятать следы ночного “преступления”.

Мама внимательно на него смотрела, обнаружив улики, гладила по голове, — когда же ты успел вырасти?

И ничего в укор.

Значит, с ним всё в порядке. Надо бы спросить у друзей.

Те подтвердили, что с ними происходит то же самое, что такие ощущения можно вызвать самому, причём белым днем. Похвастались своими способностями.

Первая любовь случилась у него в пятнадцать лет с девочкой из параллельного класса.

В этом возрасте все мальчишки — щуплые голенастые скелеты, а девочки уже имеют вполне различимые женские формы с округлившейся попой и бугорками груди. Естественно, Генка засматривался, то на одну, то на другую, иногда на многих сразу и мечтал.

О чём, он и сам не понимал, не имея на этот счёт никакой информации, но непременно о любви: ведь о ней бредят и грезят все мальчишки.

Девочка подошла к нему сама.

— Ты на меня так смотришь, словно влюбился.

— Ну что ты, я просто…

— Не притворяйся. Ты тоже ничего. Понесёшь портфель. У меня он сегодня тяжёлый. Я Таня.

— Знаю.

— Чего ты знаешь? Ничего ты не знаешь. Мальчишки, только притворяются, что знают девочек, а на самом деле выдумывают, мне мама сказала. И всегда говорят, что влюбились, а сами только целоваться хотят. Ты тоже хочешь. Я знаю.

— Не умею целоваться. Я ещё ни с кем из девчонок не дружил. Меня Гена зовут. А портфель твой совсем не тяжелый, ты это специально выдумала, чтобы познакомиться. Но я его всё равно понесу. Ты на самом деле мне нравишься. Мне много кто из девчонок нравится, а я никому. Ты первая на меня внимание обратила. Давай попробуем влюбиться?

— Ты ведь даже целоваться не умеешь, а туда же — влюбляться собрался. Мы даже на свидании с тобой не были.

— Давай будем.

— Чего ты будешь? На свидании букеты нужно дарить, слова всякие говорить: про глаза, губы там, что самая красивая. Только потом целоваться, если девушка позволит.

— Ты же сама ко мне подошла. На букет у меня денег нет, а за то, что несу портфель, ты меня должна целовать. Три раза.

— Вот ты какой! А я ещё в тебя влюбиться хотела. Отдавай сюда портфель и проваливай. Ладно… так и быть, поцелую. Один раз. Вдруг мне не понравится. Хотя, девчонки говорили, что это ужас как приятно. И щёкотно. Уговорил. Только не здесь, а то потом дразниться будут: тили-тили тесто, жених и невеста.

Понравилось: целовались долго, помногу, самозабвенно и сосредоточенно, азартно дегустируя каждый вкус.

С Таней Генка дружил два года. Скорее это была дружба, совсем не любовь: сердце как рассказывали друзья, из груди не выпрыгивало, а расставались после прогулок быстро и без сопливых сантиментов.

В семнадцать лет Таня влюбилась всерьёз. Но не в Генку.

Было бурное объяснение, последний поцелуй и продолжительные слёзы на плече друг у друга: успели привыкнуть к общению, расставаться было не просто.

Следующий сеанс любви случился по окончании школы. Эта были стремительные, шальные чувства ожидающих чуда подростков.

Только волшебства не произошло: девочка поступила в институт, где встретила пару из другой социальной страты. С ним и связала свою судьбу, оставив на память тонкий аромат возбуждённого, но так и не познанного женского тела, которое влекло и манило, но так и не дождалось никаких эротических действий.

Гена и в тот раз остался наивным юношей.

Верочка стала единственной женщиной, с которой он просто не мог не иметь секс.

Она с первого взгляда засела в его сердце занозой, поразив воображение и чувства, вытащив на поверхность всё самое нежное и доброе.

Рассмотреть детально и описать внешность девушки он не мог по причине крайней стеснительности. Как только Верочка поднимала свои пушистые реснички, Гена опускал восторженный взор и начинал ковырять землю носком ботинка.

С первого дня он понял, даже почувствовал, что эта девушка создана для него.

Им не было нужды спрашивать о желаниях друг друга, договариваться — всё происходило само собой, словно по велению загадочной сущности, знающий о них и их отношениях каждую мелочь.

Если Генка задумывал её поцеловать, Верочка тут же протягивала пухленькие яркие губки, свёрнутые в трубочку, позволяла шевелить языком во рту.

Стоило ему представить в воображении спелые холмики соблазнительной и совсем неизведанной вселенной её упругого бюста, как Верочка брала его руку и направляла за пазуху, где моментально наливались спелые ягодки сосков, рождая у него внутренние вибрации, вызывающие прилив крови и биение сердца.

У Генки, взбудораженного прикосновением, запирало дыхание и выключалось сознание.

Верочка многозначительно смотрела ему в глаза, осторожно дотрагивалась до вздыбленной плоти, улыбнувшись, предлагала пойти к одному из них в гости, чтобы продолжить изучение географии, а заодно и анатомии, ведь училась она в медицинском техникуме и кое-что уже знала.

Генка не сопротивлялся, предоставив Верочке безраздельное право первенства. Принятие серьёзных решений, касаемо отношений и занятий, тоже делегировал ей. Верочка не спорила, соглашаясь с любым мнением любимого, когда оно было.

Если есть в жизни совершенство, то это его Верочка. Генка не видел в ней ни единого изъяна.

Девочка со всех сторон выглядела прекрасно: жемчужной белизны зубки, коралловая яркость пухленьких губ, точёный стан, высокая упругая грудь.

А бархатистая, детской нежности кожа, густая копна каштановых волос, блестящих и пушистых, тоненькие пальчики с миниатюрными ноготками, удивительной яркости глаза…

С глазами он никак не мог разобраться: они постоянно меняли цвет, от карего до медово-жёлтого.

Улыбка, никогда не сходящая с прелестного юного лица, доброта и щедрость, заботливость, покладистость. Кто ещё мог похвастаться такой подружкой?

На Генку она всегда смотрела восторженно, с желанием, предлагала себя прямо сейчас, без промедления.

Юноша всегда хотел быть с ней, обладать, причём везде и постоянно.

Иногда избыток желания даже напрягал, поскольку такая озабоченность не давала более ни на чём сосредоточиться и частенько выпирала видимой частью прямиком на глазах у случайных зрителей.

Это была именно та любовь, о которой он мечтал. Всюду они были вместе, расставались лишь на сон и учебу.

Вот закончат учиться, думал Генка, и непременно поженятся.

Так и вышло. В счастье и довольстве прожили пять лет. За это время народились дочка и сын.

Генка боготворил свою Верочку и всерьёз был готов целовать песок, по которому та ходила”. И она любила своего ненаглядного в ответ, делая для семьи всё возможное: выучилась шить, готовить деликатесы и дежурные блюда, дом всегда в чистоте, дети ухоженные.

Ей тоже повезло с суженым: муж деловит, работоспособен, заботлив, всегда наготове и безотказен как автомат Калашникова.

Счастье и благоденствие оборвались неожиданно. Верочку перевели из детского отделения больницы в хирургию, не простой сестрой, операционной.

Она летала на крыльях, восхищалась врачами, училась мастерству в своём нелёгком, но нужном деле, а затем"сломалась".

— Извини! Он без меня не выживет. Я ему нужна.

И ушла. Приходила домой, дети-то ещё маленькие, чтобы приготовить, постирать, погладить и уходила… обратно к нему.

Это было невыносимо. Генка уговаривал вернуться. Жена была непреклонна.

— Верочка, ты с ним спишь?

— Конечно, Гена, он же мужчина.

— А я кто?

— Если ты так сильно нуждаешься в женщине, я готова уступить. Ты мне дорог, я беспокоюсь о твоём здоровье, но не думай, что это будет постоянно. Лучше, если найдёшь мне замену, по крайней мере, хотя бы временную.

— Но мне не нужен никто другой. Ты же знаешь — я никогда ни с кем тебе не изменял.

— Знаю. Поэтому люблю и уважаю. Ты лучший. Но Петенька без меня пропадёт. Он, человек-авария. У меня мало времени. Петя ждёт. Мне раздеваться?

— Да! То есть, нет. Я не могу… после него… вместе с ним. Это получается какая-то оргия извращенцев или вообще непонятно что. Ты считаешь меня мужчиной лёгкого поведения?

— Не валяй дурака. Это же в медицинских целях. И позволяй себе, пожалуйста, иногда, интим на стороне. Это в наше время вполне нормально. Сейчас с этим вопросом стало проще. Все понимают, потому, что век информации, а воздерживаться мужчинам вредно.

— Ты так считаешь? Значит то, что между нами происходит — медицинская норма?

— Ну, не совсем так. Я не позволяю себе лёгкое поведение, поэтому честно призналась и ушла, чтобы не смущать тебя изменой или чем-то ещё.

— Извини, Верочка, но мне приходится произносить неприличные вещи: значит, получается, что ты не б****ь, а сестра милосердия?

— Не пытайся меня обидеть. Мне нечем тебе возразить. Со стороны так оно и выглядит, но ведь ты знаешь, что я всегда была исключительно честной. Могу заверить — нисколько не изменилась и люблю тебя по-прежнему. Спрашиваю последний раз — мне раздеваться?

— Пожалуй, да… но ты меня всё равно не убедила. Просто, хочу я тебя намного сильнее, чем презираю. Хотя, о чём я говорю? Какое презрение — обида, негодование, чувство утери чего-то самого важного в жизни. Видишь, до чего ты меня довела: я уже готов разделить тебя с убогим бездельником, укравшим у меня настоящее и будущее.

Верочка, посмотрела на Генку возбуждённо-медовыми, оленьими глазами, наполненными до края желанием и любовью. Супруги без промедления приступили к бурному соитию.

Да, они так и оставались мужем и женой.

Оргазмы следовали один за другим, неистовая энергия, казалось, не тратилась, а прибывала.

Неожиданно, в самый неподходящий момент, Верочка посмотрела на часы и спокойно произнесла, — Извини, Геночка, мне пора. Завтра увидимся.

— И завтра, тоже?

— Я же предупредила, что это одноразовая медицинская услуга. Ты же не думаешь на самом деле, что я б****ь?

Генка заплакал. Горько, навзрыд.

Это стало невыносимым.

Но изменить что-либо он не способен.

Может плюнуть на всё, выпороть глупую непокорную женщину, по-настоящему, солдатским ремнем, до крови, чтобы отбить охоту шляться по чужим мужикам?

Нет, не может он обидеть свою Верочку. Хочется, чтобы она передумала и вернулась сама. Ведь какой чувственный только что у них получился секс, даже лучше, чем прежде.

Вернулась Верочка столь же неожиданно, как и ушла.

— Надеюсь, ты меня примешь? Я возвратилась к тебе и детям, потому, что миссию свою выполнила. Он мне изменил. Я застала этого засранца в нашей с ним постели с другой женщиной, довольно молодой и привлекательной. Выходит, выздоровел, ему больше не нужна поддержка. Теперь я за него спокойна.

Генкиной радости не было предела: Верочка вернулась. Счастье-то, какое.

Началась прежняя размеренная жизнь.

Очень ненадолго.

Через несколько месяцев она вЫходила, вернув с того света, ещё одного неудачника, затем ещё и ещё.

Каждого из них она брала под опеку, оставляя мужа и детей. И всех без исключения “любила”.

Генка выкушал последнюю каплю прозрачной огненной влаги, задумался ещё раз и произнёс, — а пошло оно все! Пора меняться. Завтра, да, прямо завтра, просплюсь, побреюсь и пойду изменять. С первой встречной, если даст. Ха-ха! А куда она денется с подводной лодки. Или я не сокол?

Проспав до обеда, Гена встал, побрился, побрызгался одеколоном, надел свой лучший костюм, впрочем, он у него единственный, и побрёл на охоту.

Первую встречную, в принципе, не очень хотелось. Как назло на глаза попадались дамы или не его возраста, или совсем не в его вкусе.

Неожиданно, на самом-то деле в результате поиска, появилась она, та самая, которую искал: девушка стояла невдалеке от автобусной остановки с потерянным, чрезвычайно грустным и явно расстроенным лицом.

Не смотря на печальное настроение дамы, Генка оценил её привлекательность выше четырёх баллов, но слегка ниже пяти. Осмотрел придирчиво, довольно цокнул языком и решительно двинулся к ней.

— Девушка, у меня серьёзная проблема. Мне изменила жена. Представляете, с каким-то странным субъектом. У него даже имя ненормальное — Ашот. Вы не могли бы помочь мне отомстить вероломной женщине методом измены?

Девушка смерила Гену странно-заинтересованным, изучающим взглядом.

Улыбка неожиданно озарила её лицо. Девушка засмеялась и произнесла, — с превеликим удовольствием. Представляете, а Ашот, кто знает, может быть тот же самый, изменил мне.

Я стояла и думала, что бы такое предпринять, чтобы этому козлу насолить. Значит, мы будем квиты. А–ха-ха! Вы меня удивили. Никогда ещё мне не было так легко примириться с гнусным предательством. Ну что, для начала в кафе? Нужно хотя бы познакомиться.

— Вы считаете это тот самый Ашот?

— Да какая, в сущности, разница, если мы с вами выяснили, что все Ашоты — подлецы. Мы им покажем, как изменять приличным людям. Так изменим, что чертям тошно будет.

Генка и Ларисой, так звали спутницу, весело и беззаботно, под ручку и со смехом пошли мстить.

Похоже, мир совсем перевернулся, если это стало так просто, пожалуй, проще, чем сходить с друзьями в кино.

По дороге Лариса рассказала анекдот в тему: девушка эмоционально и очень темпераментно объясняет своей подруге ссору со своим бойфрендом, — битый час объясняю своему идиоту, что не изменяю ему, а он, скотина, уперся рогами и не верит…

Генка, выслушал и задумался всерьез: а пусть Верка живёт с этими духовными инвалидами. Больше на выстрел не подпущу. Я не изменяю, просто пытаюсь измениться. Сколько можно пить стадом из одной посуды? Вера, конечно, единственная, но не одна. Сколько можно болеть? Пора, пора, принять таблетку от зависимости, вылечиться и жить дальше.

Позднее он клял себя, свой характер, болезненную привязанность и вскакивал от каждого незнакомого шороха в подъезде, надеясь, что в дверь постучится Верочка.