Мужской взгляд. Дневник охотника за приключениями

Валерий Скляров

Я ненавижу эти тексты – они пафосные и наивные одновременно. На момент их появления я умел прыгать с парашютом, погружаться под воду, стрелять из всех видов оружия, руководить комбикормовой и мукомольной промышленностью, управлять яхтой и танком, не умел я только писать рассказы. Но, как видите, это меня не остановило. Правильнее было бы сжечь их и никому больше не показывать, как это сделал бы Николай Гоголь. Но дело в том, что Антона Чехова я люблю больше.

НЕ БЕГИ

— Валера! Срочно посоветуй, что нам делать! Это какой-то кошмар! Мы получили повестку. СЫНА В АРМИЮ ЗАБИРАЮТ! Ты же все на свете знаешь, ты же пишешь для газеты эти, как их, «правила на все случаи жизни». Какое правило у тебя есть на этот счет?

Моя хорошая знакомая звонит в очень неподходящий момент: я лежу под «березкой», так в этой клинике процедурные сестры называют стойки для капельниц, и вынужден вести непринужденную беседу под бульканье животворящих растворов, прижимая мобильный телефон к уху свободной рукой.

Сына в армию забирают. Все правильно. Родину тоже надо кому-то защищать, не всем же парням пиво на детских площадках по вечерам «дуть» да девок по подъездам лапать.

С другой стороны, сын у матери — один-единственный, без пяти минут студент, да еще и с каким-то сложно выговариваемым заболеванием, которое все равно не позволит ему стать отличником боевой и политической подготовки. Только если в области чистки картофеля или подметания плаца в хозвзводе.

Интересно, а у моего соседа по кубрику Олежки Сидорова были братья и сестры? Нет, точно никого не было. Служить на флот парень ушел из глухой вятской деревни, где оставил на хозяйстве только мать да бабку. За два дня до принятия воинской присяги Сидоров умудрился попасть в госпиталь, где ему вырезали воспалившийся не вовремя аппендицит и направили в ту же часть хлеборезом, поскольку после операции ничего тяжелее булки хлеба Сидорову поднимать не полагалось.

На камбузе Сидоров недолго забавлял старослужащих своим неподражаемым окающим диалектом и живой демонстрацией рекламы «Херши-колы». Что, вы уже забыли этот ролик? Как же! Гениальная была реклама, скажу я вам. Страна замирала, когда под истошные крики «Сидоров!!!» мальчик прокатывался на коленях между рядами школьных парт, вздымая над головой полторашку «Колы» и выкрикивая что-то про вкус победы. Так вот наш Сидоров проезжал на коленях двенадцать метров. Кок лично с рулеткой замерял дистанцию. Но до дырок свои форменные брюки Сидоров протер не на камбузе, а в кабинете командира части, перед которым регулярно брякался, как перед иконой, и уговорил-таки нашего кэпа перевести его в боевую роту, где прыгал с парашютом и бегал марш-броски «с полной выкладкой» и плевать хотел на свой аппендикс и на все рекомендации врачей.

А сколько сыновей было у матери матроса Искандерова, которая приехала забирать своего сына из госпиталя, поскольку за время службы он попросту сошел с ума?

А что сказала мама Лешки Букина, который ушел на службу вполне здоровым парнем, а вернулся на родную Орловщину с диагнозом «белокровие»?

Да и сам-то я где заработал свой инфаркт миокарда? И до конца жизни теперь буду таскать этот крест на сердце, поправляя не на шутку пошатнувшееся на службе у Родины здоровье то в одной, то в другой клинике.

Да что там о здоровье говорить! Сколько моих ровесников, получивших повестку из военкомата весной 1994 года, так никогда и не вернулись домой. Наверняка никто из них не посылал маму в военкомат, чтобы она узнала там все поподробнее на предмет зачем вызывают, не спрашивал никаких умных советов, как откосить от службы, не прятался под кроватью от каждого шороха за дверью, желая прожить на нелегальном положении до 27 лет, а собрал бельишко, продуктов на три дня и, отмахиваясь от беспрестанно рыдающей матери, отправился в райвоенкомат навстречу все новым и новым неприятностям.

Почему? Наверное, потому что он стал достаточно взрослым, чтобы принимать серьезные решения. Еще потому, что он не студент, и не аспирант, и не «единственный кормилец», и вообще не имеет ни одного законного предлога, чтобы избежать выполнения своего почетного долга. И еще потому, что попросту не хочет и не умеет убегать. Ни от повестки из военкомата, ни от хулиганов из подворотни, ни с места дорожно-транспортного происшествия (не приведи Господь), ни от забеременевшей не вовремя девушки (они когда-нибудь вовремя беременеют вообще?).

Мальчики становятся мужчинами не после того, как начинают пить водочку, покуривать и таскать вещи из гардероба своих папаш. А в тот момент, когда перестают убегать от опасности, им становится невыносима сама мысль о том, что они могут от кого-то убегать, кого-то бояться и от кого-то прятаться. Хотя бы потому, что это стыдно — раз. И глупо — два. Прежде чем бежать сломя голову, надо хотя бы посмотреть внимательно в глаза своему страху.

Например, я просто уверен, что у вашего районного «страха» глаза довольно маленькие и красные от недосыпа и табачного дыма, и повестку он вам прислал не для того, чтобы отправить на охрану российско-китайской границы, а вообще случайно, потому что и сам этот военкомат появился по ошибке и вообще все и всегда здесь кверху дном!

— Иди, студент, к себе домой, — скажет майор, встретив нашего незадачливого призывника. — Учи название своей непроизносимой болезни, а также все остальное прочее, что по программе полагается. А когда вернешься после окончания университета, мы придумаем, что с тобой делать…

И вернется после этой беседы наш студент до хаты, успокоит мать и попросит больше никогда не вмешиваться в его дела. И больше никто даже в мыслях не посмеет назвать его «подъюбочником», «маменькиным сынком» или расписаться за получение его личной, сугубо мужской корреспонденции.