Убивают не камни

Валерий Пушной, 2020

В гостинице сначала происходит убийство, затем – похищение вдовы убитого. Все переплетается и запутывается. Даже те, кто изначально совершил преступление, теперь не могут понять, кто же на самом деле «дергает за ниточки» и понуждает всех сцепиться в схватке за обладание алмазным гарнитуром.

3

После вызова в полицию Воброва сразу поехала домой. Если бы за нею была установлена слежка, то обнаружила бы, как та сначала покружила по городу, проверяя, нет ли «хвоста» сзади.

Припарковалась у девятиэтажного дома, вошла в подъезд, поднялась на этаж. На площадке остановилась у квартиры, щелкнула замком.

В прихожей включила свет, сняла туфли и прошагала в ванную комнату. С мылом умыла лицо и руки, и только после этого громким голосом позвала:

— Ты где? Что так тихо? Я приехала из полиции!

— Чего орешь? Я не глухой, — раздалось рядом с нею.

Она повернула лицо к открытой двери:

— Ты здесь? А я не вижу. Умываюсь после полиции. Как будто на кладбище побывала!

В дверях стоял мужчина среднего роста. Внешностью не ошарашивал. Таких в городе можно встретить на каждом углу. Пройдет мимо, ты и не заметишь, как он выглядит, какой у него нос, подбородок, губы, щеки. Даже если столкнешься лбом о лоб, не вспомнишь потом, с каким лицом столкнулся.

Сейчас он был в синей майке и черных трусах. Торс не спортивный, но и не киселем накачанный. Что-то среднее. Вроде и мускулы на теле есть, но вряд ли они выдержат вес приличной гири и вряд ли смогут на турнике подтянуть тело раз десять подряд. Заметной была лишь густая шапка темных волос на голове. И глаза — настороженные и недобрые.

Держась руками за наличники, он смотрел на Воброву вопросительно, вслух вопросов не задавал, но ждал ответов.

Вытерев полотенцем лицо и руки, она сделала шаг к нему:

— Вцепился опер, как клещ, — сказала брезгливо морщась. — Тот самый, что допрашивал в гостинице, когда труп обнаружили. А теперь интересовался Шеховой. Но я держалась, как ты научил, Вольдемар, говорила, спала ночью, никто меня не тревожил, не видела, в моей смене ее не было. После меня пошла Врюсова, но не знаю, о чем он ее спрашивал. Я не стала дожидаться, чтобы не вызвать подозрение.

Показав золотой зуб, Судоркин улыбнулся, одобрил:

— Все правильно. Пусть ментура кости гложет!

— Как думаешь, Врюсова лишнего не брякнет? — расслабленно потянулась Оксана.

— Из Галины лишнего слова не вытянешь! Про перстень мент не упоминал? — Вольдемар оторвал от наличников ладони и пошел в комнату, уселся на диван и рукой показал Бобровой, чтобы та села рядом.

— Не спрашивал, — ответила Оксана, следуя за ним и садясь возле.

— Странно, — усмехнулся Судоркин. — Темнит что-то начальник. Не может быть, чтобы Корозов не сбегал к нему с этим перстнем.

Посмотрев усталым взглядом, Оксана ничего не сказала. Вольдемар хлопнул по коленям:

— Предположим, что Корозов не хочет делиться с ментами перстнем. Это хорошо. Значит, перстень все еще у него. Хотя не будем обольщаться. Сначала узнаем у Галины, какой лапшой он ее кормил! — повернулся к Оксане и огорошил. — Пришить бы вас обеих следовало, поганок. Прошляпили перстенек, подарили Корозову.

— Вольдемар, я-то здесь причем? — испуганно стала оправдываться Оксана. — Я сделала все, как ты говорил!

— Если бы не сделала, давно бы дух испустила! — отсек Судоркин глухим голосом.

— Страшный ты человек, Вольдемар! — скукожилась и отодвинулась Оксана.

— Не страшнее смерти! — он сжал в кулак левую руку с наколкой «Вольдемар» на тыльной стороне ладони.

Вечером они рано легли в постель.

Оглаживая рукой голое тело Вобровой, лежавшей сбоку, он шумно дышал. Она протяжно спросила:

— Что теперь-то, Вольдемар? Ведь полиция от меня не отстанет.

— Отстанет, — глухо сказал он. — Улик у них нет.

— А если Комарова найдут? — выдохнула она.

— Дура! Какого Комарова? Он уже давно гуляет в своем родном Киеве, если еще жив, в чем я совсем не уверен. Забудь, — Судоркин обхватил ее и притянул к себе.

Она подалась без сопротивления, беспрекословно подлаживаясь под него.

Потом, измученная, расслаблено лежала и слышала, как рядом тот глубоко дышал. Отдышавшись, он приподнялся с подушки и посмотрел в сторону окна. На улице наступила темнота.

Взял с прикроватной тумбочки часы, глянул на время, еще несколько минут спокойно полежал, пока окончательно не пришел в себя, затем опустил с кровати ноги и сел.

Осоловелым голосом она пробормотала:

— Ты куда?

— Не твое дело. Меньше будешь знать, дольше проживешь.

Отвернувшись лицом к стене, она свернулась калачиком, и заснула.

Быстро натянув на себя рубаху, брюки, он застегнул ремень, в ванной комнате чесанул расческой волосы и выскользнул за дверь.

Спустившись по ступеням темного подъезда вниз, вышел на улицу.

Теплый, остывающий от дневной жары, ветерок, обдал Судоркина. От дороги доносился глухой шум машин. В темном дворе было безлюдно. Вольдемар свернул за угол дома и вышел к дороге.

Светильники на столбах вдоль дороги рассеивали холодный свет. Машин немного. Фары своим светом били по глазам.

Он поднял руку. Пришлось потоптаться, прежде чем тормознули «Жигули». Высунулся водитель с длинным лицом, с пробором на голове, с полоской чубчика, секущей выпуклый лоб надвое. Улыбка до ушей, тридцать два зуба на виду, легкая щетина по всему лицу. Уши торчком. Цветная рубаха нараспашку, ни одной застегнутой пуговицы до самого пупка. Манжеты на длинных рукавах также не застегнуты на запястьях, болтаются на руке. Мотнул головой и залихватски спросил:

— В какую степь гонишь, приятель? Могу подвести к парадному и даже к заднему крыльцу?

— Прямо, командир, — принял его тон Вольдемар. — А потом к черному ходу.

Водитель довольно хмыкнул. Вольдемар сел в салон, глянул в глаза водителю:

— Как идет промысел, хватает на житье?

— Какой к черту промысел, приятель? — снова хмыкнул тот. — С такого промысла ноги протянешь! На курево, да на чай для чифиря хватает! Вот банк взять, это промысел!

— А мандраж не возьмет? — подзадорил Судоркин.

— Меня? — изумился водитель. — С чего бы? Ты что, кореш, я уже прошел все огни и воды. Думаешь, я и правда извозом занимаюсь? Это так, для душевного спокойствия люблю порулить. С этого мой трудовой путь начинался. А теперь. Помнишь, как в песне поется? Свобода, брат, свобода, брат, свобода!

— А жестянка-то у тебя новая. — Вольдемар хлопнул рукой по панели.

— Не моя, братан, — громко хохотнул водитель. — Одолжил в ближайшем дворе на ночь. Покататься.

Только тут Судоркин обратил внимание, что ключа в замке зажигания не было:

— Бобров щекочешь?

— Да ты что, кореш? — блеснул зубами водитель. — Бобры на таком металлоломе не ездят.

— И долго так промышлять собираешься?

— Пока не подфартит!

— А пушку в руках приходилось держать?

— Так она и сейчас при мне, — водитель сунул руку в карман и достал ствол. — Вот я подумал, что ты много вопросов задаешь, не пора ли тебе раскошелиться? — и он навел ствол на Судоркина. — Давай, братан, выкладывай все, что есть у тебя в закромах, без церемоний, потому что у меня время — деньги. Летом ночь короткая, а жить, сам понимаешь, хорошо хочется. Не юли и не жмотничай, все равно вытряхну.

— Давишь на понт?

— На кошелек, братан, на кошелек!

— Какой ты мне братан?! Шушера поганая!

— А ты легче на поворотах, а то рассержусь! Эта игрушка стреляет.

Неожиданно умелым и сильным приемом Вольдемар выбил у него пистолет, а руку вывернул за спинку сиденья. Пальцами другой руки вцепился в горло.

Водитель захрипел, резко нажал на тормоз. Машина пошла юзом и выскочила за бордюры.

Судоркин еще сильнее пережал глотку, отчего у водителя полезли глаза на лоб. Он свободной рукой пытался оторвать пальцы Вольдемара от горла, но это не получалось. Усилия становились все слабее. Тело стало битья в конвульсиях. И тогда Судоркин отпустил его.

Со свистом вдохнув в себя воздух, водитель закашлялся. Наконец, медленно пришел в себя.

— Заводи мотор! — монотонным голосом приказал Вольдемар.

— Надо было сразу сказать, кореш. Чуть не придушил. — Водитель полез руками к проводам.

— Стоило удавить, да подумал, что ты мне пригодишься! — отсек Вольдемар.

— На любое дело, братан! Меня кличут Коромыслом, — и пояснил. — Это потому, что руки длинные. Видишь, какие они у меня! — потом, потирая ладонью горло, он подвез Судоркина к дому, на который тот указал.

Выходя, Вольдемар распорядился:

— Завтра в обед у кафе «Ладога». Пойдем на дело.

— Заметано! — отозвался Коромысло.

Выйдя из авто, Вольдемар скрылся в подъезде.

На лестничной площадке было темно, хоть глаз коли, но его это устраивало. Ни в один глазок из ближних квартир разглядеть в такой темноте ничего нельзя. Он подошел к двери, позвонил условным количеством звонков. Ждал недолго. Из-за двери раздался негромкий сонный голос с вопросом. Но Судоркин не ответил, опять поднес палец к кнопке звонка и еще раз условно прозвонил. Дверь открылась. В квартире, как и на площадке, не было света.

Скользнув внутрь, он закрыл за собой дверь. Нашел на стене выключатель. В коридоре вспыхнул свет, осветив беспорядочно разбросанную на полу обувь и девушку с голой грудью, в красных трусиках, поднятую Вольдемаром из постели.

Это была Галина Врюсова. Она сморщилась от света и проговорила:

— Я знала, что ты появишься, — отступила. — Раздевайся, пошли ложиться, — двинулась вглубь темной комнаты, куда пробилась полоса света из коридора, осветив часть кровати и прикроватную тумбочку.

— Лягу, но сначала про ментуру рассказывай! — остановил ее Судоркин. — Какие вопросы были?

Остановившись, Галина повернулась к нему, пол-лица у нее были в полосе света, пол-лица в темноте:

— Пытал про перстень. Показал его фото.

Настроение у Судоркина испортилось, в душе что-то неприятно завозилось, он нахмурился и стал медленно расстегивать рубашку:

— Значит, пронюхал, мент рваный. Что ты ответила?

— Сказала, не знаю, что в мою смену в номере никого не было, — просипела она.

Приблизившись к ней, он взял пальцами сосок и сильно ущипнул. Она чуть не вскрикнула от боли, но промолчала. Он угрожающе проговорил:

— Ты, Галька, виновата во всем! Как могла просмотреть?

Оправдываясь, та торопливо проговорила:

— Она же спала на диване в первой комнате. Никого на кровати не было. Откуда я могла знать, что она сунет что-то под матрац во второй комнате? Даже в голову не пришло.

— Тебе, дура, не пришло, — сказал Судоркин, — а охраннику Корозова пришло! А должно было тебе первой прийти в голову! Почему ты такая тупая? Пришью я тебя, как сучку, если еще подставишься! — он продолжал пальцами сжимать ее сосок.

— Не будет этого больше, Вольдемар! — взмолилась она, от боли привставая на цыпочки, глаза неспокойно бегали. Ей хотелось заорать во все горло, но она терпела.

— Смотри, Галька, я не пожалею! — жестко пригрозил он.

— Мне больно, Вольдемар! — наконец, тихонько взвизгнула она.

— Разве это больно? — усмехнулся он. — Ты не знаешь, что такое больно! Вот мне ты больно сделала. Ты прибавила мне проблем, а могла бы уменьшить их, если бы умнее была! — он опять сильно сдавил сосок, и она, не выдержав, громко заскулила, он отпустил его и начал снимать с себя рубаху.

Отодвинувшись, морщась от проходящей боли, она стала рукою поглаживать грудь.

Скинув одежду, Судоркин лег в постель и повернул лицо к девушке:

— Долго ты там будешь возиться со своей грудью? Иди, я полечу тебя.

— Больно же, Вольдемар, — обиженно всхлипнула она. — У тебя волчья силища. — Выключила свет в коридоре и в темноте прошлепала по полу босыми ногами к кровати. Легла рядом с ним.

— Ты мне все карты спутала, Галька, — громко сказал он. — Этот перстень должен быть у меня, а не у Корозова. Новых проблем с ним мне не нужно. Я еще со старыми не разобрался. Целую неделю пасу его у дома, чтобы взять за глотку по делам Шехова. С вдовой должно было пролететь, как по маслу, в одно дыхание, а из-за тебя все перевернулось. Теперь мне с Корозовым разбираться еще и по этому перстню вместо того, чтобы подвести итог с Шеховой. Вдобавок ты мне ментов на прицепе притащила!

— А что с нею собираешься делать? — тихонько спросила Врюсова.

— Когда все из нее вытащу — прикончу! — он всем телом навалился на Галину, и она с хрипотцой замурлыкала.

В середине следующего дня Судоркин и Коромысло проникли в подъезд, где была расположена квартира Корозова, и затаились выше на межэтажной площадке в ожидании. Примерный распорядок дня Глеба и его жены Ольги Вольдемар уже знал. За неделю выяснил, когда они уезжали на работу и приезжали домой.

Днем подъезд затихал, дом как будто вымирал. Потому осуществление своего плана он наметил именно на дневные часы. Был уверен, что все у него получится.

Ждать в подъезде пришлось не очень долго.

Ольга работала в музыкальной школе преподавателем музыки по классу фортепиано. Занятия с учениками у нее закончились.

Отпустив последнего ученика, закрыла крышкой клавиши пианино, собрала ноты, стопкой сложила на столе. Шагнула к зеркалу, посмотрела на свое отражение, слегка поправила прическу и платье-костюм. Еще раз окинула себя взглядом и, удовлетворенная своим внешним видом, стройной фигурой и ладно сидящей одеждой, улыбнулась сама себе, достала из сумочки ключи, заперла класс и отправилась домой.

Доехала быстро, потому что ехать было недалеко.

Припарковав машину ближе к подъезду, взяла в руки дамскую сумочку и направилась к двери.

Сидя на корточках под окном, Судоркин и Коромысло оживились, услышав шум лифта. Выглянули, когда Ольга вышла из него. Вольдемар расстегнул пиджак, вытащил из-за спины пистолет и взглянул на Коромысло. Тот сделал то же самое.

Достав из сумочки ключ, Ольга вставила в замок. Обернулась, услышав шум. Но ничего не заметила. Щелкнула замком и неторопливо открыла дверь. Сняла сумочку с плеча, и в этот момент из нее раздался звонок телефона. Задержалась в дверях. Полезла в сумочку.

Затем разнесся ее голос:

— Я уже дома, уже вхожу. Хорошо, буду ждать, — а потом тут же сама набрала другой номер и проговорила. — Снимите с сигнализации. Да, я дома. Ольга.

В ту секунду, когда отключила телефон и вернула его в сумочку, Вольдемар сорвался с места.

Отреагировать она не успела. Он втолкнул ее в квартиру. А Коромысло выдернул ключ из замка и захлопнул дверь.

В голове у Ольги щелкнуло, что, наверняка, происходит то, что предполагал Глеб. Причина нападения — находка в номере. Значит, история с перстнем продолжается.

Она не стала сопротивляться, зная, что в этом случае может получить ответную агрессию. Только мягко спросила:

— Что вы хотите?

Не отвечая, Судоркин спрятал пистолет и подтолкнул ее в спину. Она подчинилась, через прихожую прошла в комнату. Он вырвал у нее из рук сумочку и передал Коромыслу.

Тот затолкнул ствол за пояс и вывалил все содержимое сумочки на стол, в первую очередь раскрыл кошелек с деньгами. Пересчитал и довольно ухмыльнулся.

— Вам нужны деньги? — вновь спросила Ольга. — Возьмите все, сколько есть в доме.

— А все, это сколько? — уставился на нее Коромысло, ожидающей улыбкой обнажая зубы, торчащие уши шевельнулись.

— Вам надолго хватит, — сказала она.

— Денег никогда надолго не хватает, — заметил Коромысло и потребовал. — Выкладывай!

Выдвинув ящик прилавка, она выложила на журнальный стол все деньги. Коромысло схватил, зашуршал ими, показывая Судоркину, глаза его загорелись:

— Это уже что-то, — но тут же поправил себя. — На вечерок в картишки перекинуться хватит, — мотнул головой и плюхнулся на стул. Пробор на голове косил от виска к затылку. Лицо продолжало лыбиться.

На всю эту возню между Ольгой и Коромыслом Вольдемар смотрел молча и равнодушно. Он пришел сюда не за этим, но Коромыслу пообещал, что они сорвут хороший куш и, кажется, Коромысло уже доволен тем, что зашуршало у него в руках. Осмотрев комнату, Судоркин протопал по всей квартире. Убедился, что в ней больше никого нет. Его ничто не интересовало. Он не заглянул ни в один шкаф, не выдвинул ни одного ящика, не спрашивал ни о чем. Вернувшись в комнату, прикрикнул на Ольгу:

— Не мельтеши! Сядь!

Сев в кресло, она проговорила:

— Деньги я вам отдала. Все. Больше нет. Скажите, что вам еще здесь нужно?

— Чтобы ты заткнулась! — отрезал Судоркин, плюхаясь на диван, посмотрел на напольные часы. — Мужик твой нужен!

— Но он может прийти поздно, — сказала она.

— Подождем. У нас время есть, — произнес Вольдемар.

И потянулось время ожидания.

Несколько раз Ольга пыталась завязать разговор, надеясь отвлечь бандитов, предлагала кофе и чай, даже поднималась из кресла, чтобы пойти в кухню, намереваясь продвинуться к входной двери, чтобы выскользнуть из квартиры, но Судоркин пресекал все ее попытки. Прочитав наколку у него на руке, справилась:

— Это твое имя?

Посмотрев на наколку, он ничего не ответил.

До приезда Глеба оставалось все меньше времени, Ольгу тревожило это, ибо она не могла придумать, как предупредить мужа о бандитах. Они ее не трогали. Она явно была им нужна только для того, чтобы войти в квартиру. Заерзала в кресле:

— Можно сходить в туалет? — произнесла, силясь найти выход из положения.

— А ты давай прямо тут, — посоветовал Судоркин, а Коромысло на это гоготнул.

— Но мне надо! — настойчиво попросила Ольга и упрямо привстала из кресла.

— Смотри, жвачка, — глянул недоверчиво Вольдемар, — выкинешь фортель, пришью! — и кивнул Коромыслу. — Проводи!

— Сделаем, братан, у нас не заржавеет, — весело поднялся со стула подельник.

Пройдя через прихожую в туалет, Ольга хотела прикрыть за собой дверь. Но Коромысло ногой удержал ее. Она возмутилась. Но он хмыкнул:

— Садись на толчок и не бузи, а то кореш поступит с тобой, как обещал.

Тогда Ольга демонстративно задрала подол юбки, опустила трусики так, чтобы ему было все хорошо видно, и села на унитаз.

Он урчал и смотрел не отрываясь. В его глазах появился мужской интерес.

Она хотела, чтобы он на какое-то время забыл, зачем находится возле нее. Поднялась с толчка, опять демонстративно высоко задрала подол юбки, у него на глазах подмылась, промокнула туалетной бумагой, медленно натянула трусики и шагнула в дверь.

Когда выходила, его рука погладила ее попку, но Ольга не отстранилась. Прошла в ванную комнату, помыла руки, и в зеркало увидала, как Коромысло приближается к ней. Его длинные руки потянулись и погладили ее бедра.

— Твой кореш услышит, — шепнула она.

— Ну и пускай, он что, не мужик, что ли? — осклабился Коромысло и полез к ней под юбку.

Она позволила, чтобы он задрал ее. Ощутила дрожь в его длинном теле.

Он напрягся и начал спешить.

Она повернулась к нему лицом и расстегнула ширинку его брюк.

Коромысло выдернул из-за пояса мешавший ему ствол и сунул на полку.

Ольга забралась ему в трусы, ухватила мошонку и со всей силы сжала в кулаке. Коромысло взвыл, у него искры посыпались из глаз. Отпустил ее, задыхаясь от боли, скорчился и заголосил, заскулил, замычал.

Схватив с полки пистолет, Ольга кинулась из ванной через прихожую к входной двери.

— Братан, держи жвачку! — завопил вслед Коромысло.

Она не успела к двери, сзади за волосы ее рванул к себе Судоркин.

Повернувшись, она ткнула ему в живот ствол:

— Отойди, а то выстрелю!

— А что с трупом будешь делать? — сверкнул золотым зубом тот.

— В морг отправлю, — ответила Ольга, крепче сдавливая в ладони рукоятку пистолета. — Отойди! — ее глаза сузились, она была напряжена настолько, что палец мог сам нажать на спусковой крючок, и только сознание удерживало его.

Медленно отступив назад, Вольдемар видел, что выстрел может прозвучать в любой момент.

Второй рукой Ольга повернула защелку замка, а рукой с пистолетом взялась за ручку. И в этот миг Судоркин стремительно нанес ей удар по шее. Следующим ударом выбил пистолет, вцепился в горло, сдавил так, что перед глазами у нее поплыли круги.

— Захотела меня обмануть, коза?! Не на того нарвалась! — отпустил ее горло и сильно ударил по лицу. — Знаю вашу сучью породу!

Она обмякла, падая на пол. Но Судоркин поднял ее и швырнул из прихожей в комнату. Лицо Ольги уткнулось в ковер. Он шагнул следом, наступил ей на спину между лопатками:

— Доигралась, дура! Я предупреждал! — опять поднял ее с пола и ударом отбросил к стене.

В глазах у нее стало темно, на губах почувствовала соленый вкус крови. Но отдышавшись, стала подниматься на ноги:

— Не тронь меня! — произнесла с ненавистью и внутренней угрозой.

— Ты это мне, коза? — глухим утробным голосом произнес Вольдемар.

— Не прикасайся! — поднялась она, смотря на него без страха.

— Ты это мне, коза?

— Убирайся вон, пока цел!

— Ты это мне, коза?!

— Вон отсюда, подонок!

— Ты это мне, коза?!

Смотря на Судоркина, Ольга улавливала все его движения. И даже не просто улавливала, но, предугадывала их, ибо все ее чувства были обострены до крайней степени. И когда тот, подхваченный порывом бешенства, кинулся к ней опять, она на сей раз, опережая, бросилась на него, вцепилась руками в лицо, чувствуя, как ногти проникают ему под кожу.

Урча и ругаясь, Вольдемар отмел ее от себя, ощущая, как ее ногти раздирали кожу на его щеках. Коснулся лица, на ладони — кровь, выкатил глаза, как обезумевший бык. И нанес Ольге удар в живот, а вдогонку падающему телу, добавил еще.

Из прихожей в дверях показался Коромысло. Сейчас он готов был сам разорвать женщину на куски.

Его встретили мутные глаза Судоркина.

Испытывая вину, Коромысло поежился. Хотел что-то сказать в свое оправдание, но Вольдемар неожиданно шагнул к нему и ударил кулаком в подбородок.

Клацнув зубами, подельник растянулся на полу прихожей.

— Никогда не отвлекайся на другие дела! — нагнулся над ним Судоркин. — Этих жвачек вдоль любой дороги полно ошивается, подбирай сколько хочешь! Но в деле про них забудь! Вставай! Свяжи ее!

Торопливо вскочив, Коромысло забыл о ноющей боли.

Прошло некоторое время.

Придя в себя, Ольга увидала, что сидит в том же кресле с заклеенным ртом, связанная по рукам и ногам скотчем. Тело саднило от побоев, но состояние беспомощности угнетало гораздо сильнее.

Также на прежних местах располагались Судоркин и Коромысло, тупо молчали. Вольдемар прикладывал к щекам красный от крови носовой платок. Коромысло, насупившись, зло стрелял глазами по ней.

Наступил вечер. В общем-то, еще не было темноты, но и света уже было недостаточно. В окнах зажигались огни. Солнце поубавило жару. Во дворе появились люди. Вдоль подъездов дорога стала заполняться припаркованными машинами.

Наблюдая из окна, Вольдемар увидел, как подъехало авто Корозова. Приготовил пистолет. Коромысло тоже засуетился, засучил длинные рукава рубахи. Оба встали у стены по сторонам двери.

Ольге стало ясно, что скоро войдет Глеб. Она напряглась. Прошло несколько минут, прежде чем его ключ прошуршал в замке, и входная дверь открылась.

Удовлетворенно улыбнулся Судоркин. Удачно все складывалось.

Войдя в квартиру, Глеб включил в прихожей свет и громко позвал:

— Оленька, ты дома? Что-то свет не включаешь! Отдыхаешь, что ли? — прошел через прихожую в комнату. И остановился в дверях изумленно. Он ждал продолжения событий, связанных с вдовой, но не думал, что они произойдут в его квартире. Увидал в полумраке двух бандитов, связанную жену, и вспыхнул, голос зазвучал негодующе. — Развяжите ее немедленно!

— Поумерь свой гонор! — отрезал Судоркин. — Здесь я парадом командую!

— Носом ты еще не вышел, чтобы командовать в моей квартире! — напружинился Глеб. Он был выше Вольдемара и смотрел на него сверху уничтожающе, как на мелюзгу. — Здесь ты будешь слушать, что я тебе говорю! — пошел в наступление. — Убери свою пугалку!

— А ты, кажется, не удивлен встрече? Ждал, значит? Тем лучше! — глухо сказал Судоркин.

— Кто ты такой, чтобы я тебя ждал?! — раздраженно бросил Глеб. — Мелкий шкодливый кот. С женщинами воевать много смелости не надо! Забрался в чужой монастырь и думаешь игуменом сразу стал? Развяжи ее!

— Не гоношись! — ответил Судоркин. — Так ты будешь сговорчивее!

Решительно Корозов шагнул к жене, но дорогу ему мгновенно преградил Коромысло, направив прямо в грудь пистолет. Глеб язвительно спросил у Судоркина:

— А этого долговязого шакала с собой таскаешь, чтобы доедал твои объедки?

От возмущения Коромысло задохнулся, по лицу ото лба к подбородку пошла краснота, уши стали бордовыми, шевельнулись, как у собаки. Он резко вдавил ствол в грудь Глебу, оставляя на пиджаке грязный след.

— Кореш, дай я с ним разберусь! — попросил Вольдемара.

— Не суетись! — проговорил тот.

— Зачем пожаловал? — справился Глеб, меняя тактику.

— Уже лучше, — удовлетворенно отозвался Вольдемар. — С этого надо было начинать. Никогда не диктуй мне своих условий! Я привык, чтобы принимали мои!

— У тебя дурные привычки! — произнес Корозов.

— Какие есть! — сказал Судоркин. — Но они мои. А условие следующее. Слушай внимательно! — уставился на Глеба, но смотрел не в глаза, а ниже, куда-то на кончик носа. — У тебя мой перстень с алмазом, я пришел за ним! Я случайно оставил его в гостинице, под матрацем.

— А мне сказали, что в номере никто не проживал. Выходит, перстень ничей, — парировал Глеб, не двигаясь с места.

— Я сказал, оставил, а не проживал! — повысил голос Вольдемар.

— И где это видно, что перстень твой? — повел игру Глеб.

— Вот мое доказательство! — Судоркин показал на ствол пистолета в руке, — и вот еще, — кивнул на пистолет Коромысла. — Разве это тебя не убеждает? Вижу, что убеждает. Кроме того, ты должен мне сказать, где находятся остальные части гарнитура? Я знаю, что Шехов доверил тебе эту тайну.

Удивившись услышанному, Глеб отозвался:

— Может быть, он хотел доверить мне какую-то тайну, но ты убил его прежде, чем он встретился со мною. Так же, как ты убил Шехову из-за этого перстня прежде, чем она переговорила со мной.

— Не вешай на меня всех собак! — недовольно глухо пробурчал Вольдемар. — Ты ничего не знаешь! — проговорил, глядя на его подбородок. — Я не убивал Шехова. И его бабу тоже не убивал. Итак, я жду перстень! — потребовал категорично.

— Тебе известно, сколько он стоит? Такие перстни дома не хранятся, — ответил Глеб.

— Ты хочешь, чтобы я поверил тебе? — Судоркин приблизился к Корозову сбоку, поднял пистолет и приставил к его виску. — Я искать не буду, ты сам принесешь его мне! Я заберу с собой твою бабу! Произведем рокировку! Я думаю, ты оцениваешь ее не ниже стоимости перстня? Если она не стоит этого, я ее просто шлепну! — он ладонью пригладил густую шапку темных волос на голове.

Прочитав на тыльной стороне ладони наколку «Вольдемар», Глеб своей рукой отвел от виска его пистолет. Но сказать ничего не успел. Вольдемар резко взмахнул рукой, сильно и умело ударил тыльной стороной ладони по его горлу, а затем рукояткой пистолета — по голове.

Пошатнувшись, Глеб получил новый удар. Стал падать на Коромысло. Тот торопливо отступил, отпихивая от себя. Глеб упал.

Показав на Ольгу, Судоркин бросил:

— Берем с собой и уходим! На сегодня все!

Прежде чем выполнить команду подельника, Коромысло пошарил по карманам пиджака Глеба, вытащил кошелек, выдернул деньги и, не считая, сунул в свой карман. Потом переступил через Глеба, и легко поднял из кресла Ольгу.

Она попыталась сопротивляться, но, связанная, могла только извиваться в его руках.

Коромысло крепче притиснул ее к себе, утихомиривая, потом, ударил несколько раз, обездвиживая, бросил на плечо и направился к выходу.

Люди у лифта испуганно посторонились, когда Вольдемар зло повел пистолетом перед ними.

Вышли на улицу. И здесь столкнулись с непредвиденными обстоятельствами. А Судоркину пришла в голову мысль, что не может ему постоянно везти.

Перед ними стоял автомобиль Корозова с водителем и охранником, какого Исай вчера прикрепил к Глебу. Еще не отъехал от подъезда, потому что водитель Никола показывал охраннику на окна квартиры и недоумевал:

— Глянь-ка, что-то света нет. Что он там без света делает? Может, проверить, все ли нормально? Надо было тебе до двери проводить его! Мы с ним, Толик, бывало в такие передряги попадали, тебе и не снилось. Так что на сонное царство тут не рассчитывай!

— Ты же видел, он отказался. Я хотел, — пробормотал охранник, выпятив тонкие губы. Он был крепок на вид, но еще не втянулся в роль охранника.

— Хотел, хотел, — недовольно проворчал Никола. — Надо не хотеть, а делать. Подождем еще немного, если ничего не изменится, пойдем наверх.

Стали ждать. А когда из подъезда вынырнули двое с женщиной на плече, водитель насторожился и через секунду узнал Ольгу, забившуюся в руках Коромысла.

— Атас! — крикнул охраннику, выхватывая травматик.

Оба стремительно выкатились из машины и бросились на Коромысло, чтобы отбить Ольгу. Сбили его с ног.

Тот, увидав пистолеты, опешил, оттолкнул от себя женщину, завозился на асфальте.

Изрыгая проклятья, Судоркин заурчал, ему никак не удавалось выхватить ствол, потому что с двух сторон его долбили кулаки водителя и охранника. А тут еще из подъезда выскочили три парня на подмогу им.

Коромысло поднимался, но его опять сбивали с ног. Наконец, ему все-таки удалось вскочить, и он пустился наутек. Не устраивать же стрельбу возле подъезда.

Видя, как быстро поменялись обстоятельства, Вольдемар, наконец, выхватил ствол и выстрелил вверх, останавливая драку. А сам пустился следом за Коромыслом. Преследовать его не стали. Подняли с земли Ольгу, развязали.

Взбешенный, Судоркин в эту ночь не появился ни у Вобровой, ни у Врюсовой. Вместе с Коромыслом они набрали водки и пили у того до утра.

Правда, Коромысло не мучился от неудачи, постигшей их с Ольгой. Он был доволен, что они сорвали хороший денежный куш и могли как следует погулять на эти деньги. Он пьяно твердил Вольдемару:

— Не расстраивайся, кореш, я притащу тебе эту жвачку, как только скажешь!

На него Вольдемар смотрел, как на недочеловека. Он не умел довольствоваться малым, как Коромысло, он был максималистом — либо все, либо ничего.

Они сидели в тесной кухоньке за тесным столиком. На столешнице было несколько бутылок, стаканы, закуска, вилки, ложки, ножик. Большими кусками нарезанный хлеб кучкой навален сбоку. На газовой плите издавала запахи яичница, поджаренная с колбасой.

Квартирка была маленькая, съемная. Но Коромысло она вполне устраивала. Он снял сковороду с плиты, поставил посреди стола. Плеснул в стаканы себе и Судоркину водки и произнес тост:

— Давай выпьем, братан, за тех, кто чалится, кому небо в клеточку. Чтобы и у них наступило время воли с батареей бутылок на столе! — и выпил. — А этого мужика мы еще тряхнем! У него, видать, деньжата водятся. Живет-то он, видал, как? Не то, что эта конура. Выдавим из него все, что тебе нужно!

— Ну, ну, — глухо сказал Вольдемар. — Смотри не надорвись. Сегодня ты сиганул, только пятки сверкали. Башку откручу, если в следующий раз поджилки дрогнут! — отхлебнул из стакана и полез вилкой за яичницей. А утром подставил голову под душ, привел себя в порядок и позвонил по телефону. — Я буду к обеду. Приготовь ее.

В обед подъехал к длинному кирпичному дому рядом с гостиницей, нырнул в крайний подъезд с узкими лестницами, подошел к крайней двери, крашеной в коричневый цвет, на первом этаже, нажал замусоленную серую кнопку звонка.

Его встретила молодая женщина крепкого телосложения в красной кофточке, похожей на мужскую рубашку, и джинсовых брюках. У нее были покатые плечи, налитые бедра и несколько резкие движения. Пегие волосы по плечи, прическа чуть растрепанная. На ушах тяжелые серьги, оттягивающие мочки вниз. Лицо чуть заостренное с острым подбородком и длинным разрезом глаз.

По-хозяйски войдя в квартиру, Судоркин с порога спросил:

— Ты покормила ее, Зинка?

— Она ни черта не жрет, Вольдемар, — сказала та, сводя брови.

— Заставляй, Зинка, заставляй! Не хватало мне, чтобы эта чума подохла раньше времени! — проговорил Вольдемар и прошел вглубь.

Зинка прикрыла за ним дверь.

Коридор квадратный. Налево — кухня, туалет и ванная комната. Направо — комната. В ней платяной шкаф, стол со стульями и два дивана по разным стенам. Один — зеленый, другой — синий. Окно пластиковое со шторами. На подоконнике — скотч и ножницы. На столе какие-то коробочки и мягкая игрушка в виде лесного зверька.

На зеленом диване лежит Шехова. Лицо измученное, осунувшееся. Ноги и руки связаны. Рядом стул. На нем тарелка с остывшим супом.

Окинув ее, Вольдемар выговорил:

— Ты, жвачка, почему не жрешь?

— Не хочу, — не поднимая головы, ответила та.

— Брезгуешь? Не привыкла к такой жратве? — спросил Судоркин.

— Пусть развяжет. Все затекло, — попросила она.

— Развяжи! — сказал Зинке, и пока та срезала скотч, стоял, ждал. А когда Шехова освободилась от скотча, села на диване, спустив ноги, посмотрела ему в глаза, он придвинул к себе свободный стул. — Пришла пора поговорить.

Вдова была с правильными чертами лица. Глаза большие. Кожа светлая и гладкая. Пальцы рук не длинные, но и не короткие, средние. Волосы с каштановым оттенком. Сейчас они были смяты, чуть свалялись, требовали воды и шампуня, они привыкли к ежедневной укладке, следы ее сохранялись поныне. Ноги стройные, фигура красивая. Она опустила глаза, провела по запястьям рук, сказала:

— О чем еще говорить? Ты уже спрашивал.

— Все верно, я спрашивал тебя, дуру, да ты крутилась, как коза на веретене. А теперь советую крутеж прекратить, времени у меня на тебя нет. Кормить тебя из своих рук Зинка тоже долго не будет, — посмотрел на Зинку, которая стояла, опершись о косяк двери. — Дай-ка ей пожевать, пусть пошамкает по-людски.

Оторвавшись от двери, Зинка недовольно пробурчала что-то себе под нос, взяла тарелку с остывшим супом со стула и понесла ее в кухню. Оттуда принесла хлеб с колбасой и стакан с молоком. Поставила не на стул, а на стол, сверху положила хлеб с колбасой и снова отошла к двери.

Вдова продолжала поглаживать руки.

Наблюдая, как она это делала, Судоркин не сомневался, что сейчас та сосредоточенно думала.

— Ну, все, хватит мызгать ручонки! — проговорил. — Что надумала? У меня появились новые вопросы к тебе, но сначала ответь на старые. Успел ли твой муж что-нибудь рассказать Корозову до поездки к нему? Ну, скажем, по телефону, скайпу или еще как-то? И не говори, что ты не знаешь. Я не поверю. Где у него припрятаны драгоценности? Молчишь, жвачка? Не советую. Я только с виду такой добрый, а внутри я — зверь. Разозлишь меня, не пощажу! И знай, я не лох. Я сразу допер, что Корозову что-то известно, когда узнал, что ты оставила ему перстень под матрацем. Ведь это знак. И не только о том, что ты была в номере. Он не дурак и без перстня все понял, ведь ты успела позвонить ему до этого. Но перстень тоже не может быть уликой, на нем не написано, что он оставлен тобой. Значит, этим перстнем ты сообщила ему о чем-то другом? А потому слушай мои новые вопросы! Где ты взяла перстень, и где остальные части гарнитура? Какое отношение к этому гарнитуру имеет Корозов? И о чем ты сообщила Корозову, оставив перстень под матрацем? — Судоркин произнес все это без перерыва, не отрывая взгляда от лица Шеховой.

Та уставила глаза в пол и молчала. Конечно, надо было что-то ответить, и она сделала движение всем телом, как бы выражая готовность говорить, но только вздохнула. Она знала Вольдемара по тому времени, когда тот занимался у них на даче хозяйственными работами.

— Это ты убил моего мужа? — подняла глаза.

— Не пори чушь, дура, — возмутился Судоркин. — Ты знаешь, что твоего мужика не я ухлопал. Он мне нужен был живой!

— Я не знаю, — качнула она головой. — Скажи мне, если тебе известно?

— Не задавай больше таких вопросов, коза, иначе от моих ответов тебе станет очень плохо! — сказал Вольдемар. — Отвечай на мои вопросы и не упрямься!

— Я не знаю, что тебе ответить, — опасливо вымолвила вдова, переплетая пальцы рук. Ее голос чуть дрожал, как будто она готова была всхлипнуть.

— Не ври, коза, не валяй Ваньку, и не корчи передо мной пушистую ручную собачку! Предупреждаю! — медленно произнес он, как будто опутывал паутиной неявных угроз.

Выбора у Шеховой не было. Не отвечать на его вопросы было опасно, но и отвечать также опасно. Продолжительность ее жизни зависела от того, как долго он не узнает этих ответов. И пока он не узнает их, он будет нуждаться в ней. Но если он получит ответы, она ему больше не будет нужна, тогда уже ничто не спасет ее. Вот в такие моменты понимаешь, что молчание — золото.

— Ты все равно скажешь! — уверенно изрек Судоркин, будто услыхал ее мысли.

— Я не знаю, — тихо повторила она.

Вскочив со стула, он ударил ее по лицу.

Отшатнувшись к спинке дивана, она вжалась в нее. Во взгляде застыло изумление, словно не понимала, как это он мог, как посмел ударить ее. Подняла руку, защищаясь.

Схватив ее за эту руку, он оторвал от спинки, и снова ударил. Его лицо стало злым.

И тогда она поджалась и изо всех сил, какие были у нее, ударила Судоркина ногами в живот, отталкивая от себя.

Охнув от неожиданности, тот согнулся.

Снова ударив его острыми каблуками босоножек, она угодила на этот раз в плечо. Не удержавшись на ногах, он качнулся и завалился, стукнувшись затылком о стену.

По комнате разнеслась его безостановочная ругань.

У двери звонко засмеялась Зинка.

Вскочив, он схватил Шехову за горло:

— Где гарнитур с алмазами?! Зачем ты приехала к Корозову?! — повторял эти слова, как заведенный и душил женщину, в ярости не видя, что она начинает задыхаться. А когда заметил, отпустил и ударил. Бил, пока она не перестала чувствовать его удары.

— Хватит, Вольдемар, ты убьешь ее! — остановила Зинка, прижимаясь к дверному косяку.

— Не суйся! — прохрипел он недовольно.

— Я бы не совалась, если бы мне потом не пришлось прибирать за тобой, — бросила она, не двигаясь с места.

— Приберешь, не переломишься! — отступая от вдовы, огрызнулся Судоркин.

— Ни черта она не знает, Вольдемар! Я тоже подъезжала к ней, пытала, пока тебя не было!

— Я же говорил тебе, не прикасайся к ней!

— А зачем прикасаться? У меня свои подходы! Ты бы лучше узнал, кто убил ее мужика и кто Оксаночке черепушку проломил? Наверно, он и загреб гарнитурчик! — Зинка длинно вздохнула.

Судоркин исподлобья посмотрел на неподвижное тело Шеховой, распростертое на диване:

— Тогда откуда у нее перстень оказался?

— Это я выясню. И про Корозова выясню. Ты только разреши. Дай я займусь ею! Но все же, мне кажется, она ни черта не знает, Вольдемар! — Зинка оторвала плечо от косяка.

— Не уверен! Но ты все равно не тронь ее, я сам разберусь! И Найкова я найду, знаю, кто это, догадался.

С любопытством глянув на Вольдемара, Зинка не поверила его словам. А он ухмыльнулся, сделал паузу, и уверенно назвал кличку:

— Крыса!

— Крыса? — Зинка внезапно оживилась и напружинилась, лицо заострилось еще сильнее, беспокойно переступила ногами. — А он-то, с какого боку выплыл?

— Все с того же боку! — произнес Судоркин. — Гарнитуром интересуется давно уже.

— Я слышала, Крыса по пустякам не работает. И следов не оставляет, — заметила Зинка. — Значит, он тоже гарнитурчиком интересуется?! А, может быть, и хапнул его уже. А если не хапнул, то тебе надо быть осторожным. Крысу кореша не жалуют, потому что опасаются. Он всегда появляется, когда его не ждут, и линяет так же мгновенно. Надо спешить, Вольдемар! Смотри, не приведи Крысу ко мне! Не будь дураком!

— Ты меня за кого держишь? — досада прозвучала в голосе Вольдемара, и он отошел от дивана.