Ребро беса

Валерий Пушной, 2020

Героя сюжета похищают в ресторане на глазах у жены и многих свидетелей. Он должен умереть. Однако ему удается выжить. Но то, что происходит после, для него еще ужаснее, чем отсроченная смерть. События развиваются стремительно и непредсказуемо. В них вовлечено много людей, и все они находятся как в кипящем котле. Невозможно предугадать, куда приведут неожиданные повороты сюжета.

1

К решетчатым металлическим воротам городского кладбища подъехал черный внедорожник. Из него легко выпрыгнули два крепких длинноволосых парня с усами, в черных костюмах. Одинакового роста. С невзрачными незапоминающимися лицами. Развалисто направились к сторожке.

Из бесцветных обветшалых дверей навстречу враскачку вышли двое подвыпивших кладбищенских рабочих в грязных робах, с лопатами в руках. Один маленького роста и круглый, как пузырь. Второй длинный и гнутый, как крючок.

Парень в черном костюме, что шел впереди, остановил:

— Могильщики? Кто из вас Пузырь?

— Ну? — Лопата в руках круглого маленького скользнула по земле. — Чего нужно?

— Не нукай, не запряг! — осек парень. — Мне тебя рекомендовали. Ты по-быстрому могилу копнуть можешь, Пузырь?

— Не вопрос, — буркнул тот и потер грязными ладонями о спецовку.

— И жмурика по-тихому зарыть?

— Не вопрос, — повторил Пузырь.

— Тогда авансирую. Чтоб к вечеру яма была! — Парень достал из кармана купюру и брезгливо сунул в грязную ладонь Пузырю.

Тот схватил деньги, торопливо смял в дрожащем кулаке, дернул носом:

— За такие бабки через два часа сварганим!

— Подведешь, самого закопаю! Я Вова Сыч! Слыхал? — Узкие губы выгнулись дугой.

— По мне, кто бабками сорит, тот и Сыч, — довольно ухмыльнулся Пузырь и добавил: — Не сомневайся, все будет шито-крыто.

— Вечером притащим жмурика, закидаешь как положено — получишь еще! — пообещал заказчик и отвернулся.

К вечеру в городе задождило. Сначала чуть-чуть, потом дождь разошелся и хлынул как из ведра. Порывы бокового ветра хлестали плотными струями по горожанам, обдавая с ног до головы тех, у кого не было зонтов. Но и под зонтами людям не удавалось остаться сухими. Сильный ветер вырывал зонты из рук и швырял воду прямо в лица.

Принято считать, что седина в бороду, бес в ребро. Ни прибавить, ни убавить.

Кир Былеев, собственно, еще не дожил до седины, но был уже не первой молодости, когда полгода назад тот самый бес довел его до свадьбы с молодой яркой красоткой Тамарой. Полгода пролетели для него как сказочная феерия. Фантастика. Каждый день он не чувствовал ног под собой от ощущения счастья. Это полугодовое счастье решил отпраздновать на широкую ногу. Сделал заказ в ресторане. Пригласил гостей.

Сейчас сидел с женой за большим столом, покрытым белой скатертью, и пьяненько удовлетворенно хмыкал, видя через окно, как на улице бушевал ливень. Радовался, что веселье началось до дождя. Был он среднего роста, с худощавым лицом, рельефными губами, чуть широковатым носом, серыми глазами с восхищенным выражением в них. Темные волосы зачесаны набок. Пиджак в полоску снят с плеч и повешен на спинку стула.

Весь ресторан выполнен в белоснежных тонах. Светлые стены с дорогой отделкой и теплой приглушенной подсветкой. Просторные белые столы под вышивками кипенных скатертей, белые стулья с гнутыми спинками. Над головой — дорогущие хрустальные люстры.

Хоть Былеев был уже навеселе, но соображал нормально и выводил жену на танцы на вполне твердых ногах, крепко держал за талию, как бы показывал гостям, что он еще о-го-го, еще в силах обладать такой красивой молодой женщиной. В общем-то он был крепким и довольно выносливым человеком, сбить такого с ног нелегко. Мало было наливать ему рюмочные дозы коньяка, надо было поставить перед ним трехлитровый графин. Опрокидывая рюмку за рюмкой, он только сильнее краснел, и все. Лез к жене целоваться и вел на очередной танец.

Она не противилась. Изящная, со стройными длинными ногами и высокой грудью, в коротенькой красной юбке и черном обтягивающем топе. С полуулыбкой кружилась в вальсе, играя в руках мужа упругостью своего ладного тела.

За одним с ними столом сидела с мужем Вика, хорошая знакомая Тамары. Муж Вики старательно подражал Киру: не отставал при наполнении рюмок, говорил тосты. Все они сводились к одному: друзья, будем здравы! Он был явно слабее Былеева, поскольку у него уже заплетался язык, и Вика незаметно подливала ему в коньяк минеральную воду.

В самый разгар веселья, когда на улице было уже темно, в ресторан вошли двое в черных костюмах: Вова Сыч с напарником. Сзади подошли к Былееву, Кир в этот момент танцевал с женой под очередную мелодию, взяли под локти.

Былеев не понял, что все это значит, и резко выдернул руки:

— В чем дело?

— Пошли! — коротко выдал Сыч. — Ты отплясал свое!

— Что происходит, парни? — Жена Кира удивленно остановилась, не отрываясь от мужа, попыталась прояснить обстоятельства.

— Затихни, — угрожающе предупредил Сыч, и Тамара увидала в его руке мрачное лезвие ножа. Испуганно отступила и вскрикнула.

Но гремела музыка, и никто из гостей, кроме танцующих рядом, не обратил на них внимание.

— Убирайтесь к чертовой матери! — оттолкнул Сыча Кир.

— Топай на выход! — вытащил ствол Сыч и вдавил в бок Былееву. — И тихо, без бузы! Тявкнешь — шмальну!

— Ах вы, щенки! — Захмелевший Кир стал трезветь. — Да я вас!

Но он не успел договорить и не успел ничего сделать, потому что Сыч рукояткой пистолета оглоушил.

У Кира подкосились ноги, он стал падать. Парни подхватили его под руки и потащили к выходу. Тамара кинулась следом, вцепилась в напарника Сыча, пытаясь остановить их. Тот обернулся, сморщился:

— Брысь, кукла! — Ударил ее в живот.

Она рухнула на пол. Среди гостей раздался запоздалый гул. Лысый мужичок в синем костюме выскочил вперед, пытаясь преградить дорогу. Но Сыч вскинул пистолет и упер ему в грудь:

— Не кипешись, дядя! Дернешься — получишь под ребра пулю!

Лысый остолбенел. И все замерли, наблюдая, как Былеева вытащили на улицу, под струи дождя. Тот начал приходить в себя, замотал головой, плохо соображая, что происходит. Ему надели наручники на запястья, затолкнули в багажник внедорожника. Гости схватились за телефоны, чтобы звонить в полицию. Парни спешно бросили мокрые пиджаки на заднее сиденье и прыгнули в авто. Машина помчалась за пределы города.

Промокший под дождем, еще полностью не протрезвевший и до конца не осознавший своего положения, Кир поднялся в багажнике на колени, высунул голову из-за спинки заднего сиденья, посмотрел в салон, тупо спросил:

— Эй, вы кто?

Сыч повернул назад лицо, на которое с мокрых волос стекала вода:

— Тебе теперь все равно.

— Куда везете меня?

— На кладбище.

— Зачем?

— Прикопаем там.

— Вы что, парни, с ума сошли? — Былеев как-то сразу окончательно очухался, глянул вперед через лобовое стекло: в свете фар, кроме дождя, ничего не было видно. — Снимите наручники!

— Снимем. Наручники нам еще пригодятся.

— Это что, шутка? Неудачная, — кипятился Кир, пытаясь сохранить самообладание, хотя на душе заскребли кошки. — Какого черта, в самом деле! Сегодня же не первое апреля! Остановите, говорю, и выпустите, или я всю вашу машину раздолблю!

Но на его выкрики никто не реагировал. Былеев стал бить ногами в заднюю дверь. Парни некоторое время терпели, затем остановили автомобиль, открыли багажник. Кира снова обдало дождем. Две темные фигуры в мокрых рубахах склонились над ним, и не успел он ничего произнести, как сильный кулак ударил в челюсть. Затем удары посыпались с двух сторон.

Кир сначала пытался сопротивляться ногами, но получил удар между ног, взвыл от боли, скорчился и последующие удары воспринимал уже как во сне. Багажник опять захлопнули, и машина тронулась дальше. Парни были злы, оттого что пришлось вымокнуть до трусов. Кир, отойдя от побоев, окончательно уяснил, что попал в серьезную переделку. Опять с трудом поднялся на колени, выставил из-за сиденья окровавленное лицо, глянул вперед. Вокруг темнота, дворники лихорадочно разгоняют струи дождя по лобовому стеклу, фары слабо освещают дорогу. Но все же разглядел по очертаниям построек, что машина выехала за город.

Еще минуту назад где-то в глубине души он все-таки надеялся, что его похитители трепали языками, когда говорили о кладбище, но, определив направление движения авто, увидел, что это не шутки и не сон. Глухо, с надломом выдавил:

— Парни, скажите хотя бы за что?

— А нам без разницы! За твою смерть хорошо заплатили! — отозвался Сыч.

— Кто? Скажите кто?

— Любопытный очень, — прожевал губами сидевший за рулем напарник Сыча. — Заткнулся бы ты лучше.

— Зачем тебе это знать? — вполоборота оглянулся на Былеева Сыч. — На том свете не понадобится!

— Кто? — снова выдавил Кир обреченным голосом.

— Напряги свои мозги, пока живой, — буркнул напарник Сыча. — Догадаешься — дождешься его там, в раю, и придушишь, — парень усмехнулся. — Если, конечно, пофартит и хозяин рая даст добро.

— Вас же все видели в ресторане, — попытался защититься Былеев. — Вас быстро найдут.

Парни в ответ загоготали, точно выпалили: «Ну ты и лох, дядя». Кир, чувствуя во всем теле боль после их кулаков, попросил:

— Скажите, сколько вам заплатили? Я заплачу в пять раз больше!

Машина свернула на проселочную щебнистую дорогу и медленно подъехала к кладбищу. Фары осветили кладбищенский металлический забор, сваренный из прутьев, и памятники сразу за ним. Авто остановилось у ворот, посигналило. Из сторожки, скользя ногами по грязи, матеря погоду, выбрались Пузырь и Крючок. Запахнувшись в робы, втянули головы в плечи, обходя лужу, пошлепали к калитке. Грязь под ногами зачавкала.

Сыч приоткрыл дверь авто, поджидая могильщиков. Те, выйдя за калитку, затоптались на месте.

— Яма готова? — спросил Сыч.

— А как же? Как заказано! — ответил Пузырь, смахивая с лица капли дождя. — Мы уже думали, что жмурика не будет.

— Будет, будет, — хмыкнул Сыч, растягивая узкие губы. — Есть жмурик. Открывай ворота! Показывай, куда рулить?

— Туда не проедешь. Топать надо, — сказал Пузырь и, увидав недовольное лицо заказчика, успокоил: — Ничего, покойничка мы дотащим! Недалеко переть.

— Черт с тобой! — сказал Сыч. — Тащи! — И выпрыгнул из машины.

Его напарник тоже не заставил себя ждать. Ни тот ни другой уже не реагировали на дождь. Изрядно вымокшие перед этим, воспринимали новые порции дождя равнодушно.

— А где ж покойничек? — подал голос Пузырь.

— Вот он! — открыл багажник Сыч и показал на Былеева.

— Так ведь он живой, — ошарашенно попятился Пузырь.

Заказчики загоготали.

— Всякий жмурик сначала бывает живым, — назидательно заметил напарник Сыча. — Сейчас сделаем из него мертвяка!

Сопротивляющегося Кира вытащили из багажника. Он рванулся бежать, но Сыч сбил его с ног и вместе с напарником стал пинать. Некоторое время Былеев пытался подняться на ноги, но его опять повалили наземь и пинками быстро утихомирили. Он лежал в слякоти и глухо стонал. Белая рубаха и брюки превратились в сплошную грязь.

Заказчики также были не чище него.

— Скотина! — сплюнул Сыч, недовольный тем, что пришлось так сильно испачкаться. — По-человечески подохнуть не можешь!

Бросил взгляд на могильщиков.

— Волоки! — сказал Пузырю.

Ошеломленный Пузырь не сразу скумекал, что от него потребовали. Глянул на ошалевшего Крючка. И потом оба машинально подхватили Былеева под руки и поволокли к калитке. Заказчики хлюпали по грязи следом. Дождь принялся лить еще сильнее. Напарник Сыча произнес, ежась:

— Дождь на руку. Никаких следов не останется.

— Может, не надо? Живой человек-то, — в унисон кряхтели Пузырь и Крючок. — Не по-божески как-то! Нельзя. Нет, нет.

— Где живой человек? Это уже труп. — Сыч достал пистолет. — Тащите молча, землекопы, а то вас вместе с ним положу!

Ближе к могиле Былеев стал сам перебирать ногами, и, когда могильщики отпустили его, он уже мог стоять без посторонней помощи. Опять проговорил:

— Парни, даю в десять раз больше. Не убивайте, парни. В десять раз. Подумайте только, в десять раз.

— Может, подумать? — глянул на Сыча его напарник.

— Ты забыл, что сказал Слава? — поморщился Вова Сыч. — Эту работу делаем для самого Леонтия Кровельщика! Нас самих закопают живьем, если сорвем дело! Может, вместо этого лоха хочешь лежать в такой же яме? Я не собираюсь. Хватит того, что нам заплатили! — И прикрикнул на упрашивающего Кира: — Умолкни!

Ткнул стволом в бок, подталкивая ближе к могиле, глухо изрек напарнику:

— Сними наручники с него. Нам они еще понадобятся.

Тот снял с Былеева наручники, пихнул к самому краю могилы и тоже достал ствол, отступив на пару шагов к Сычу.

Когда оба подняли оружие, Кир смекнул, что это конец. Но за секунду до выстрелов, подчиняясь даже не инстинкту самосохранения, а какому-то невероятному неожиданному чутью, повернулся к ним плечом, вскрикнул и, оттолкнувшись ногами от земли, стал падать вниз. Вскрик Былеева захлебнулся в звуке двух выстрелов. Он мешком свалился в могилу.

Заказчики заглянули в нее. В темноте под дождем ничего толком нельзя было разглядеть. Напарник Сыча достал из кармана небольшой фонарик, посветил. Тело Кира было неподвижным. Сомнений не было, промахнуться в двух шагах невозможно, срезали подчистую.

— Готов! — Сыч повернулся к могильщикам: — Вот вам и покойничек! А говорили, жмурика нет! Закидывайте!

Пузырь и Крючок взялись за лопаты, мокрая земля полетела вниз.

Заказчики стояли под дождем, наблюдая до тех пор, пока напарник Сыча снова не посветил фонариком в могилу, где Былеев уже был присыпан землей. Присмотревшись, напарник пробурчал:

— Конец! Чего мокнем? Потопали.

— Чтобы все было как нарисовано! — Сыч вынул из кармана брюк деньги и протянул Пузырю. — Завтра днем проверю!

Могильщик с внутренним смущением и какой-то опаской взял деньги, сунул их в робу, отозвался:

— Запросто.

Заказчики развернулись и, скользя подошвами по грязи, быстро заспешили к машине. Вскоре свет от фар пополз от кладбища в сторону города.

Крючок мрачно воткнул лопату в землю:

— Пошли, выпьем! Что-то душу бередит. К утру закопаем.

Пузырь тоже отставил лопату. Они медленно поплелись к сторожке. Мокрая одежда липла к телам, но они не чувствовали этого. На душе было пакостно.

Сторож в сторожке был пьян в стельку. Лежал на топчане и пускал слюни. На деревянном столе, сбитом из досок, стояли две полные и три недопитые бутылки водки, полупустая посуда с грязными вилками и ложками. Пузырь и Крючок, не сбрасывая с плеч мокрой робы, разлили водку по стаканам, выпили за упокой души убиенного. Потом молча, задумчиво посидели, повздыхали.

Через час дождь поутих, ветер ослаб. Пузырь выглянул в дверь, сказал Крючку:

— Ну что, потопали, закидаем бренные останки?

Крючок кивнул.

Нехотя вышли из сторожки. Доплелись до могилы. Не глядя друг на друга и не заглянув в могилу, снова взялись за лопаты.

Пузырь копнул мокрую землю, но Крючок придержал его, прислушался. Ему почудилось, что он что-то услыхал сквозь шум дождя. Постоял, покрутил головой. Привычные кресты и памятники сейчас, под дождем, заставили поежиться. Отчего-то сделалось неуютно. И это было странно. Ведь не впервой роют и закапывают могилы. Однако этот жмурик как-то выбил из давно накатанной колеи. Вот так, чтобы покойничка привезли живым, — такого еще не бывало. Показалось, что весь мир состоит из одних покойников, а вся жизнь — из крестов и памятников. Не очень удачная работенка выдалась в эту ночь.

Пузырь также навострил уши, но ничего, кроме дождя, не уловил. Недовольно пробурчал в сторону Крючка:

— Хватит филонить! Не отлынивай!

— Да погоди ты! — Крючок воткнул в землю лопату и подошел к краю могилы, заглянул в черный зев. Присматривался долго, ладонью то и дело вытирал мокрое лицо — и вдруг дернулся, по телу прошла дрожь. Обернулся, махнул рукой Пузырю, хрипло выжал из себя: — Он живой.

— Ты чего это? — не поверил Пузырь. — В него две пули всобачили.

— Да того самого, — огрызнулся Крючок. — Шевелится, с двумя пулями шевелится.

Пузырь отбросил лопату и тоже подошел к краю могилы, так же долго пялился в темноту ямы, пока не обнаружил, что земля внизу шевелится.

— Что делать-то будем? — спросил растерянно.

— Живого человека закапывать не стану, — глухо выдавил Крючок и снова вытер ладонью с лица дождевые капли.

— А как же? Нам же уплачено! Они же нас самих зароют, — испугался Пузырь. — Днем Сыч обещал приехать, проверить. Он не задумываясь замочит нас.

Они снова присмотрелись, увидели, как Былеев вытянул вверх руку и стал цепляться пальцами за стенку могилы.

— Стреляного вытянем, а могилу забросаем, — предложил Крючок.

— А если он окочурится после этого? — засомневался Пузырь.

— Окочурится — значит, так тому и быть, — ответил Крючок. — Зароем по новой.

— А если он выживет, тогда Сыч узнает. Нам крышка, — сокрушался Пузырь.

— Живого человека закапывать не буду, — насупился Крючок. — И тебе не дам!

— А, — отчаянно махнул рукой Пузырь, — двум смертям не бывать! Если что, будешь сам расхлебывать!

Они с трудом вытащили Кира из могилы. Пузырь бурчал, что, если бы знал заранее, вырыл бы могилку помельче. Все были насквозь мокрые и черные от грязи с ног до головы. Притащили Былеева в сторожку, положили на пол. Тот глубоко дышал и негромко стонал. Грязная вода с него растекалась по полу. Впрочем, с Пузыря и Крючка она тоже текла ручьями.

Пьяный сторож продолжал спать как убитый, уверенный, что покойники из могил никуда не разбегутся, ведь на земле это последнее их пристанище.

Крючок налил в стакан водку, хлебнул и поднес ко рту Кира.

— Ты зачем это? — не понял Пузырь.

— Если настоящий мужик, то быстрее очухается.

Поднял голову Былеева и налил ему в рот.

Кир сделал глоток и закашлялся. Открыл глаза. Крючок в улыбке растянул губы до ушей, дескать, я же говорил!

— Пить, — шевельнулся Былеев.

Крючок налил воды из банки, присел на корточки и поднес, а когда Кир жадно попил, спросил:

— Соображать могешь? Ковылять сумеешь? В тебе, приятель, две пули сидят. Одна, смотрю, в плече. И вторая, видно, где-то поблизости. Их надо выковыривать.

Кир привстал на локоть здоровой руки. Крючок обрадовался:

— Значит, выживешь.

Затем помолчал, подумал и повернулся к Пузырю:

— Ты давай закидывай могилку, а я оттащу его, тут рядом. Помоги поднять!

Былеева подняли на ноги, он покачивался, но стоял. Рука с простреленным плечом висела. Но Крючок был доволен. Посоветовал:

— Теперь, приятель, крепче держись за меня.

— Мужики, не губите, — выдохнул Кир. — Я заплачу вам.

— А как же, — быстро отозвался Пузырь. — Само собой заплатишь.

— Тебе, приятель, надо ковылять отсюда, пока тебя не застукал Вова Сыч. Второй раз он не промахнется, всадит пулю точно в лоб, — поторопил Крючок, подставляя Былееву свое плечо.

Тот обхватил его за шею. И они вышли из сторожки. Пузырь проводил их до калитки, потом развернулся и пошлепал по грязи закапывать могилку.

Через полчаса Крючок дотащил Кира до окраины города с частными домишками и подвел к небольшому домику, где жила его хорошая знакомая старушка, бабушка Марья. До пенсии та работала врачом в центральной больнице, но до сих пор люди хорошо помнили ее и изредка шли за советом. Крючок вызвал ее на крылечко, пошептался. Она открыла двери. Он затащил Былеева в дом, помог снять с него грязную одежду, уложить на кровать. Старушка засуетилась, увидав избитое тело в ранах.

Кир был в сознании, он морщился и стонал, когда хозяйка дома обрабатывала раны. Старушка все делала быстро и только приговаривала, что повезло ему, в рубашке родился, пули в плечо и руку, но обе навылет.

Крючок вернулся на кладбище. Пузырь к этому времени уже закидал пустую могилку и топтался у сторожки. Оба молча вошли в нее и напились до упаду.

Дождь прекратился.

Глеба Корозова две недели не было в городе. Дела закружили. Мотался по другим городам и весям. Он был предпринимателем средней руки и жил по пословице: волка ноги кормят. О последних событиях в своем городе не знал, не до них было. Даже с женой Ольгой по телефону разговаривал урывками, коротко.

Завершив двухнедельный вояж поздно вечером, он решил не задерживаться до утра и выехал домой на ночь глядя. Прикинул, что к утру должен быть дома.

Но человек предполагает, а бог располагает. Человек планирует, а бог вершит.

Высокий, плотного сложения, Глеб дремал на заднем сиденье. Иногда открывал глаза, всматривался в бегущую навстречу дорогу, освещенную светом фар, в темноту обочин, посматривал на часы.

Часа в четыре утра обратил внимание, что машина стала дергаться и вилять по дороге. Корозов присмотрелся к водителю и увидал, что тот сонно клюет носом. Глеб немедленно распорядился завернуть в первый же мотель на пути. Водителю нужен был отдых, иначе могли не только до дому не добраться, но и до города не доехать.

В мотеле Корозов с удовольствием вытянулся на кровати, чувствуя, как его длинное тело расслабляется и отдыхает. Кровать под ним скрипела ужасным скрипом, будто ей было сто лет, но он не обращал на это внимания. Сон сморил мгновенно. Водитель также сразу отключился, стоило только ему приложиться головой к подушке.

Проспали часов пять как убитые, в одном положении.

Глеб первым открыл глаза и зашевелился. Сел — кровать снова заскрипела, и даже не заскрипела, а словно заплакала пискляво и противно. Корозов встал с постели, посмотрел на время и пошел умываться. Водитель проснулся следом, вскочил со своей кровати и заторопился, стараясь собраться прежде Глеба.

Перекусили в кафе и поехали дальше. Заметно повеселели после отдыха и завтрака.

До города оставалось не более часа пути, когда зазвонил телефон Корозова. Высветился неизвестный номер. Глеб поднес к уху. И услыхал голос Былеева, с которым у него давно сложились дружеские отношения.

У Кира был свой бизнес, в котором Глеб ни черта не смыслил и с каким его бизнес даже не пересекался. Но, когда Корозов только начинал свое дело, Былеев крепко помог ему финансами, поверив на слово. С тех пор их отношения приобрели особенный характер.

Глеб удивился, что Кир несколько раз в трубку повторил одну и ту же просьбу:

— Прошу тебя, убедительно прошу: никому, никому, никому не говори, что разговаривал сейчас со мной! Никто не должен знать об этом! Это очень опасно для меня! Для всех — меня нет! Понимаешь, Глеб? Я исчез! Ты понял? Никому обо мне ни слова. Меня нет. Меня ни для кого нет. Если кто-то узнает, что я живой и разговаривал с тобой, это мой конец. Ни в коем случае. Никто, никто, никто, Глеб! — Былеев захлебывался словами, стараясь уложиться в короткое время. — Мне надо с тобой встретиться! Ты где сейчас?

— В дороге, — ничего не понимая, сказал Корозов. — Возвращаюсь из командировки!

— Когда будешь в городе?

— Через час должен быть.

— Это очень хорошо! Завтра утром я тебе перезвоню! Не возражаешь? Только никому ни слова о нашем разговоре! Прошу тебя, Глеб, никому вообще!

Связь прервалась, Корозов еще какое-то время не отрывал телефон от уха, полностью обескураженный. Странный звонок привел в замешательство. Глеб глянул на дисплей: да, до города оставалось не больше часа.

В первую очередь отправился в офис фирмы, сразу окунулся в проблемы бизнеса, забыв о звонке Кира. И лишь когда в дверях кабинета неожиданно возникла его жена Ольга, он понял, что рабочий день давно закончился и пора отставить дела в сторону.

Глеб откинулся к спинке рабочего кресла, затылком прижался к его коже, улыбнулся. У него было овальное, слегка удлиненное лицо, прямой нос, выразительные губы. Твердый взгляд говорил о том, что если Корозов принимал решение, то отступиться от него Глеба могли заставить только веские причины. Он резко оперся на подлокотники, оторвал тело от сиденья, встал во весь рост и твердой походкой шагнул навстречу жене.

— Солнышко, я так рад тебя видеть! — воскликнул, раскидывая руки в стороны. — Я так по тебе соскучился!

— Так соскучился, что помчался сначала на работу, — мягко пожурила Ольга, двинувшись навстречу.

— Ну прости, прости, куда от этих дел денешься, — проговорил он себе в оправдание, обнял ее, поцеловал, и они вышли из кабинета.

Сели вместе в машину и поехали домой. Хотелось выбросить из головы все и всех, кроме его Оленьки. Он всегда любовался ею. Носил на руках. В ней не было такой яркости и броскости, какая была у Тамары Былеевой, ее красота была чуть приглушенной, в пастельных тонах, но притягивала к себе всякого мужчину, который внимательно вглядывался в нее. Стройная, с легкой походкой и милой улыбкой на лице. Корозов в своем портфеле вез ей подарок. Знал наверняка, что ей понравится. И преподнести хотел красиво, обнимая и целуя жену.

Перед сном, одарив жену подарком, Глеб неожиданно вспомнил о звонке Кира и спросил:

— Оленька, ты что-нибудь слышала о Былееве?

— Разве ты ничего не знаешь? — Ольга приподняла брови над красивыми, с дымчатым оттенком глазами.

— А что, собственно, я должен знать? — Корозов собрал морщинки над переносицей.

— Я забыла тебе сказать, — вздохнула Ольга. — На Кира в ресторане было совершено нападение, его куда-то увезли, после этого он исчез. Никто не знает, что с ним, но предполагают самое худшее. Это случилось через два дня после того, как ты уехал в командировку. Я не хотела волновать тебя по телефону, а потом забыла.

Глеб прошелся по комнате. Новость поразила его. Однако она хоть как-то прояснила обстоятельства со странным звонком от Былеева. Впрочем, может, не прояснила, а наоборот, еще больше запутала.

Корозов замер, пытаясь связать эти события. Прошла целая минута, прежде чем он пошевелился и шумно затоптался на месте. Чертовщина какая-то. В горле вдруг стало пересыхать, он с трудом сглотнул слюну. Происходило что-то непонятное, и это все не нравилось Глебу. Его лицо было напряжено, мускулы натянулись, взгляд уставился в одну точку.

Ольга притихла, беспокойство мужа за Кира было ей понятно. Молчала и ждала.

Глеб представил, что Кир мог звонить ему под дулом пистолета. Тогда возникал вопрос: что все это означало? Кто затеял непонятную игру? И главное — зачем? Впрочем, про дуло пистолета он переборщил. Плод фантазии из-за недостатка информации. Надо успокоиться и дождаться завтрашнего звонка Былеева.

Между тем ночь напролет он неспокойно ворочался в постели, просыпался, отчего Ольга тоже пробуждалась. Его так и подмывало рассказать ей о телефонном звонке, но все-таки сдерживал себя. Как знать, как станут разворачиваться события, не навредить бы любимой женщине. Глеб обнимал ее, поглаживал и вместе с нею засыпал. А потом все начиналось сначала. И так до утра.

Звонок от Кира раздался, когда утром Корозов вышел из подъезда к ожидавшей его машине. Былеев назначил место встречи. Через пятнадцать минут Глеб подъехал к площади имени Гоголя. Уселся на уличный диван недалеко от памятника, расстегнув пуговицы коричневого пиджака и поправив галстук на шее. Водителя оставил у автомобиля. Тот бесцельно топтался вокруг авто, поглядывая по сторонам.

Утро было ясным и теплым, улицы только начинали заполняться людьми. Через площадь мимо Корозова проходили горожане, еще как следует не проснувшиеся, но уже куда-то спешившие.

Былеев появился минут через десять. У Глеба от его вида глаза полезли на лоб. Он просто собственным глазам не поверил. Даже не сразу узнал Кира. Вид у Былеева был экстравагантный. Черт знает из какого мусорного контейнера одежда на плечах — и рваные башмаки. На лоб по самые брови надвинута мятая грязная кепка с длинным козырьком.

Глеб изумленно приподнялся с дивана, не зная, протянуть Киру руку или по правилам конспирации встретить как обыкновенного грязного бомжа. Дергаясь от неопределенности, глядя на него с высоты своего роста сверху вниз, выдохнул:

— Что за маскарад, Семеныч? — Корозов был моложе Былеева и всегда обращался к нему по отчеству, впрочем, как и все, кто хорошо знал Кира. Это не было данью возрасту, скорее это было уважением к его умению вести бизнес и не заноситься перед другими. — Что происходит? Ты что, не нашел другой более цивильной одежды, чтобы поменять внешний вид? Разгуливаешь в этом тряпье! Рассказывай, что с тобой стряслось? Историю с рестораном я уже слышал. Можешь не повторять. Надеюсь, это не твой сценарий, иначе я ни черта не понимаю.

— Какой, к дьяволу, сценарий? Ты о чем, Глеб? — Кир боком опустился на диван. — Ты же меня знаешь. Разве я способен на такое дерьмо? Тут такая каша заварилась, сам разобраться не могу. И одному мне не разгрести эти авгиевы конюшни. Потому и дернул тебя. Только тебе и могу довериться в этих обстоятельствах. Поможешь, Глеб?

— Ну конечно помогу! — воскликнул Корозов, усаживаясь рядом с Былеевым. — Только объясни все по порядку.

— По порядку? Естественно, по порядку, — сморщился Кир и приподнял козырек кепки. — А порядок такой, Глеб, что в полицию идти не могу, ничем она мне сейчас не поможет. Нет у меня на руках никаких доказательств, потому что не знаю, откуда ветер дует. Если сейчас материализуюсь, то ломаного гроша не дам за собственную жизнь. Один раз повезло, Глеб, не уверен, что в следующий раз тоже повезет. И потом, подставлю других, которые вытащили меня из могилы. Ведь могли бы не вытаскивать, а забросать сырой землицей, и поминай как звали.

— Стоп, стоп, стоп, — остановил его Корозов. — Какая могила, какая сырая земля? Ты серьезно, Семеныч?

— Куда уж серьезнее, Глеб, — грустно усмехнулся Былеев. — Сам посуди.

И он начал всю историю рассказывать сначала. А закончил так:

— Я долго перебирал в уме всех своих знакомых и родственников, ни на ком остановиться не смог. А узнать, кто заказал меня, я просто обязан. Ведь практически сейчас я должен быть трупом. И пока я не узнаю, мне никак нельзя оживать.

Корозов покачал головой, положение Кира действительно было незавидным. И отвратительным было в этой истории то, что она не закончилась. Даже трудно было себе представить, чем все завершится, кто и чей след возьмет раньше.

Глеб сдавил ему колено:

— Кто-то уверен, что ты на самом деле уже мертв.

Былеев развел руками, сжимая кулаки так крепко, что захрустели пальцы:

— Вот именно. И я хочу знать, кто это!

В его глазах вспыхнула жгучая ярость. Если бы этот кто-то в эту минуту вдруг предстал перед ним, он бы, не задумываясь, задушил его. Стиснул бы ему глотку так сильно, чтоб затрещали хрящи.

— Ведь чистая случайность, что все так обошлось. Я никогда не верил в чудеса, но как тогда назвать то, что я остался живым? Везением? Но не слишком ли много этого везения в одном месте для одного человека? Сначала повезло с ранением, потом — с могильщиками, затем — со старушкой. Она нашла хорошего врача, и они вместе тайком залатали меня, а за десять дней подняли на ноги. Я должен всех их отблагодарить, хорошо заплатить за собственное спасение.

Глеб выслушал его монолог, видя, как вся эта история еще не перекипела в Кире и, видать, еще не скоро перекипит, потому что вопросов в ней больше, чем ответов, и заметил:

— Все так, Семеныч, только самое главное в твоей истории то, что тебя ранили, а не убили, иначе ничего последующего уже никогда бы не произошло. Пожалуй, ты прав: если ты сейчас объявишься, заказчик уберет исполнителей — и концы в воду. А потом снова примется за тебя. Думаю, не успокоится, пока не добьется своего. Если цель поставлена, она должна быть достигнута. Тем более живой ты опасен. А вдруг докопаешься до истины? Это риск для него. Выходит, у тебя выбора нет, ты должен первым взять след заказчика, пока он второй раз не примется за тебя. — Корозов скрестил на груди руки. — Эта задача со многими неизвестными. Я даже не знаю, что тебе посоветовать. Такой узелок даже опытному оперу нелегко распутать, мне кажется. Хотя как знать, есть и в полиции толковые ребята.

Раны Былеева еще не зажили как следует, и он чувствовал боль при каждом движении тела, поэтому старался меньше шевелиться.

— Ты понимаешь, уж слишком эти двое были уверены в своей неуязвимости. Действовали нагло и дерзко на глазах у всей публики. Боюсь, что у них в полиции все схвачено. Тогда моя материализация мгновенно сведет меня в гроб. Нет, сначала я сам попытаюсь найти концы, пойти по следу. Кое-что я уже наметил. Пузырь и Крючок могут быть той ниточкой, которая приведет к исполнителям. Хотя они обыкновенные могильщики. На их месте могли оказаться любые. Потому особой надежды на них у меня нет, но и других зацепок пока тоже нет. Как говорится, на безрыбье и рак рыба. Попробую из них вытянуть хоть кое-какую информацию.

— Это я понял, — кивнул Глеб и хлопнул себя по коленям. — Но не понял, какая помощь тебе нужна от меня?

— Мне сейчас никак нельзя засветиться. Нужен какой-нибудь надежный угол, — ответил Кир. — Можешь снять для меня квартирку в тихом месте? Без лишних глаз.

— Конечно могу, — согласился Корозов. — Только сначала переодену тебя, а то в этом, с позволения сказать, сюртучке ты для квартирки не очень подходишь. В твоем обмундировании только по помойкам слоняться. Туда я его и спроважу.

— Пока не стоит, — возразил Былеев, снова опуская козырек кепки до бровей, поскольку уловил, как изумленно на него таращились прохожие, видя сидящим рядом с чисто одетым человеком. Контраст был разительный. И это ошеломляло людей.

Кир чуть отодвинулся от Глеба, устанавливая дистанцию, отвернул лицо, словно не имел к Корозову никакого отношения, а сам продолжал говорить:

— Оно мне может понадобиться. Кому придет на ум искать меня в таком рванье? Мне его презентовали бомжи за пару бутылок. — Он хмыкнул, помолчал в раздумье и снова заговорил: — Есть еще просьба. Одолжи деньжат на предстоящие расходы. Потом все верну. Надо рассчитаться с теми, кто помог мне. И потом, на что-то же я должен существовать, пока все в полном тумане. Кроме того, не мог бы ты раздобыть мне телефон, пару-тройку париков, усов, бровей и бородок? Сам понимаешь, придется какое-то время пожить мне под другой личиной.

Глеб кивнул, молчком полез во внутренний карман пиджака, достал черное портмоне, вытащил деньги и, не считая, протянул Киру. Тот быстро пересчитал, удовлетворенно кашлянул в кулак, прикинул, куда бы в этой одежде ему сунуть купюры, поискал карманы, остался недоволен их отсутствием и решительно затолкнул за пазуху, под майку. Посмотрел на собеседника, развел руками — дескать, ничего не поделаешь, пока хоть так.

Корозов улыбнулся, уж слишком непривычно было наблюдать за суетой Былеева в ненормальном для того одеянии. Кир всегда был чопорным, молодился, чтобы соответствовать молодой красотке. Скажи ему две недели назад, что он напялит на себя рванье с плеча бомжа, он бы поднял тебя на смех и воспринял такие слова как глупую шутку или очередной анекдот. Между тем сидит теперь в нелепом наряде и пытается отыскать в нем хоть один завалящий карман. И все это не смешно. Все это даже не грустно. Все это опасно. Погружение в эту опасность изменило Былеева. Глеб сунул портмоне в карман пиджака, чуть-чуть подтянул узел галстука, выпрямил спину и уверенно пообещал:

— Договорились. Все что надо я тебе достану. Будет чем гримироваться.

Глеб уже сообразил, где все это возьмет. В театре, среди его знакомых есть режиссер. И уж если очень Киру понадобится, можно будет воспользоваться услугами гримерши. Хотя загадывать рано, ведь предугадать в этой истории ничего невозможно. Тут уж куда кривая выведет. Хотя жить по кривой — это не его принцип и не Былеева. Он глубоко втянул в себя воздух, задержал на короткое время и на выдохе высказал свои сомнения:

— Вот только нет никаких гарантий, что Пузырь и Крючок не выдадут тебя с потрохами исполнителям.

— Гарантий, конечно, никаких, — негромко подтвердил Кир. — Есть надежда, что языки они не развяжут, потому что за невыполненную работу их пришьют прежде меня. Ведь они отчитались, что закопали меня, и денежки за это получили. А этот Сыч — он, похоже, крутое мурло, без тормозов, долго разбираться не станет.

И твердым голосом пояснил:

— Ему же потребуется свою задницу перед заказчиком прикрыть. Не дай бог, если заказчику станет известно, что Сыч провалил дело. Его шкуру без сомнения тут же подрешетят. Поэтому Крючка и Пузыря он даже на секунду в живых не оставит. Они опасные свидетели. Странно, но они теперь для всех опасные свидетели — и для меня, и для Сыча. Вот ведь как получается, — поморщился он, — разделавшись с ними, он начнет искать меня, но найти быстро не сможет, ведь о моем новом убежище могильщики знать не будут. А вот тебя я вдобавок попрошу, Глеб, попробуй ты со своей стороны разнюхать, что это за Сыч такой обитает в городе? Может, тебе повезет больше, чем мне.

Корозову как будто на голову свалился кирпич в виде серьезной проблемы. И эту проблему нужно начинать решать немедленно, прямо сейчас. Нельзя ничего откладывать, нельзя вот так распрощаться с Былеевым, чтобы тот потопал со своим грузом непонятно куда.

Вдруг сиденье у дивана стало очень неудобным для Глеба, показалось слишком жестким, корявым и низким. Даже у Кира, который был меньше ростом, колени торчали вверх. И плитка, которой уложена площадь, начала пялиться в глаза неровностью швов и горбатостью кладки. А памятник в лучах солнца показался тусклым, запыленным и каким-то неухоженным. Стоящая на высоком постаменте фигура Гоголя как будто ссутулилась под тяжестью окружившей ее безликости.

Глеб не мог отказать в помощи Былееву совсем не потому, что между ними были дружеские отношения. Просто трудно было бы отказать любому человеку, очутись тот в подобном положении. Он немедленно начал прокручивать в голове свои дальнейшие действия и расставлять все по полочкам.

Сразу посадил Кира к себе в машину, по дороге сам зашел в магазин одежды, купил по размеру костюм и рубаху для него и потом отвез в пустующую квартиру своей фирмы, которую время от времени использовал для гостей. Отдал ключи. Пообещал вечером заехать с принадлежностями для грима.

Былеев, оставшись один, немедля залез в ванну. Мылся долго, тщательно, ему казалось, что за этот день он насквозь пропитался запахами одежды бомжей. Эти запахи преследовали его даже здесь, в ванной комнате. Ну и что. Лучше потерпеть, чем снова оказаться под прицелом. Он был твердо убежден, что такая одежда надежно укрывала его от любопытных глаз. Сейчас можно было бы ее постирать, но тогда в ней он будет походить на пародию на бомжа. И если от бомжа все шарахались, то на пародию станут пялиться. А нужно ему это? Нет. Потому вопрос стирки отпал сам собой. Пусть пока полежит на балконе до необходимого момента.

Вечером Корозов завез ему парики, бородки, брови, усы и какие-то краски для грима. Кир перед зеркалом прикинул пару париков, усов и бородок, выбрал комплект на завтрашний день. Завтра у него должна будет состояться встреча с Крючком. Он надеялся уговорить того раздобыть информацию о Сыче. Для встречи заранее выбрал людное место, чтобы при необходимости можно было быстро затеряться в толпе.

И вот пролетела ночь. Утром следующего дня чуть раньше назначенного времени Кир был неподалеку от условленного места. Стал ждать появления Крючка, наблюдая со стороны. Но сразу все пошло не так, как он рассчитывал. Вместо Крючка увидал Пузыря. Вместо робы на нем были грязные, видавшие виды джинсы и мятая бесцветная футболка, обтянувшая круглый живот. Выцветшие прилизанные волосы наползали на крупные уши.

Топчась на пятачке, Пузырь извертелся по сторонам, весь был как на иголках. То ли опасался маячить на одном месте, то ли просто искал глазами Былеева. Ничего подозрительного не заметив, Кир в новом костюме и гриме вышел из укрытия. Пузырь не узнал его. Продолжал бегать глазами тут и там, пока Былеев не подошел к нему вплотную и не заговорил.

— А где Крючок? — спросил Кир.

— Я за него, — буркнул Пузырь и перестал вертеться. — Мой напарник — он скромный, деньги с тебя брать для него западло. А по мне, это самое главное. Как тут без расчетов? Без расчетов никак нельзя. За все нынче платить надо. Вижу, ты оклемался. В рубашке родился. Но сам понимаешь, без нас с Крючком рубашка бы не спасла. Вот и пришел узнать насчет денег. Если ты для этого звал — хорошее дело. А если еще чего хотел — говори, помозгуем.

— Деньги я принес, — проговорил Былеев. — Можешь успокоиться. Как же не отблагодарить за такое дело? Не по-мужски было бы. А еще за то, чтобы рот на замке держали. Упаси бог, чтобы Сыч пронюхал про все. Голов не сносить.

Пузырь помрачнел, торопко повел головой по сторонам:

— Само собой, — крякнул в кулак.

Кир достал пачку денег, завернутую в бумагу, и сунул ему в руки. Пузырь жадно схватил их и мгновенно спрятал в карман, настороженно метнув глазами туда-сюда.

— Скажи, — спросил Былеев, — ты знаешь, кто такой этот Сыч и где его найти?

Пузырь нервно дернулся, давая понять, что ему неприятен этот вопрос и он не хочет отвечать на него:

— Точно знаю, что когда-нибудь его в гробу привезут на кладбище. Там и найдешь.

— Он нужен мне живой, — сказал Кир, поймав бегающие глаза могильщика.

— Зачем он тебе? — испуганно прищурился Пузырь, пытаясь под бородой и усами рассмотреть настоящее лицо Былеева. — Ты что, рехнулся? Сам на рожон лезешь. В таком разе по второму заходу тебя откапывать некому будет. Нас рядом с тобой зароют. — Он затоптался и отрезал: — Не знаю! А если б знал — не сказал бы!

— Я заплачу, — быстро пообещал Кир.

— Мне моя шкура дороже, — сжался Пузырь. — Прощай!

И живо юркнул в толпу.

Мир так многолик, а человек так непредсказуем. Неудача с могильщиком расстроила Былеева. И какого рожна явился этот Пузырь? Крючок, возможно, был бы покладистее, по крайней мере менее трусоват, чем Пузырь. Но вот загвоздка, Пузырь жаден до денег, а здесь наотрез от них отказался. Его страх оказался сильнее жадности к деньгам.

Кир ступил на тротуар, потрепал пальцами приклеенную бороду, чуть не оторвал ее, вздохнул: зря надеялся что-нибудь узнать через могильщиков. Пустой номер. Надо искать другой путь.

Он не заметил, как остановился посреди тротуара, как прохожие стали натыкаться на него, а некоторые отпускали в его адрес крепкое словцо. Завтра будет годовщина смерти матери и на кладбище должны собраться родственники. Он, конечно, побывает там тоже, но лишь тогда, когда никого не будет. Жаль, что не сможет заглянуть в лица родни. Очень жаль. Лица иногда многое могут рассказать.

В конце дня Былеев позвонил Корозову:

— Глеб, можно попросить тебя еще об одном не совсем обычном деле? Заглянуть завтра на кладбище, к могилке моей матери. Там будут многие родственники. Присмотрись к ним. Послушай, может, хоть какая-то зацепка появится.

Глеб согласился.

Корозов шел по кладбищу в направлении могилы матери Кира. Смотрел по сторонам дорожки на памятники и кресты и думал, что кладбище — это целый мир в памяти живых: мир имен, мир призраков, мир огромного прошлого.

В такие моменты посещают мысли не только об умерших, но и о живущих. Часто в своей жизни люди собачатся между собой, ненавидят друг друга, грабят, убивают, насилуют, богатые высокомерно смотрят на бедных, поносят, презирают. Глупцы. Какие глупцы. Конец-то у всех один. Кладбище всех уравнивает. Самый дорогой памятник не заменит минуты общения с жизнью.

Подумать только, сколько тысячелетий существует человечество и сколько поколений прошло за эти тысячелетия? Миллиарды людей. Весь этот земной чернозем, наверное, не что иное, как прах людской? Прошлое несуетно, дух его велик и тих. Это настоящее мчится куда-то с бешеной скоростью, чтобы вскоре стать прошлым и присоединиться к тысячелетнему сонму предков.

Глеб издалека увидал группу людей, окруживших памятник из черного мрамора, и догадался, что это и есть родственники Былеева. Приближаясь, Корозов сделал вид, что идет мимо. Но, как бы увидав знакомые лица, приостановился, поздоровался. Некоторых видел впервые.

Жена Кира, изящная молодая красотка, посмотрела в его сторону и кивнула. На плечах у нее был черный гипюровый шарфик, какие обычно надевают во время траура. Глеб подошел к ней:

— Здравствуй, Тамара. Это могила матери Семеныча? Я день назад вернулся из командировки, и новость о нападении на твоего мужа меня ошарашила. Что слышно о нем? В полицию обращалась? Знаешь, просто не верится, как гром среди ясного неба. Что они требуют, выкупа? — И, увидав недоумение в глазах Тамары, пояснил: — Ну, похитители.

— Ничего не требуют, — печально вздохнула жена Былеева. — Даже неизвестно, кто это. А в полицию обратилась в тот же день. Я уже теряю надежду, Глеб, боюсь, что случилось самое страшное. — Ее красивые глаза неподдельно заслезились, и она приложила к ним носовой платок.

Корозов не заметил игры в поведении женщины. Если подозревать, что она неискренна в своем горе, тогда она была просто талантливой актрисой.

Люди, собравшиеся у памятника, все разом, как по мановению волшебной палочки, стали утешать женщину. Глеб обратил внимание, что среди присутствующих не было сына Былеева. Спросить о нем у Тамары он не успел, ибо к нему подступил какой-то мужчина в синей рубахе с короткими рукавами, чуть ниже ростом, с широкими плечами, с цепким взглядом, тяжелым подбородком и небольшим ртом и протянул руку для пожатия:

— Вот какова жизнь человеческая, Глеб, — обратился так, как будто они были тысячу лет знакомы. Между тем Корозов видел его впервые.

— Видишь, как бывает. Раз — и нету! Похитили, и никто не знает, что с ним! А ты, брат, говоришь. — И он, не выпуская из руки крепкую ладонь Глеба, продолжил: — У каждого человека своя судьба. И кто знает, где и когда нас с тобой похитят?

Корозова покоробило такое панибратство, он нахмурился, поскольку не знал, кто перед ним, и не собирался играть по его правилам. Мужчина уловил недовольство Глеба по его лицу.

— Ты прости, Глеб, — проговорил примирительно, — я не представился. Сынянов Сергей Степанович. Вот, приехал в гости и неожиданно оказался наблюдателем несчастья. Увы, это виражи нашего бытия.

Корозову ни о чем это имя не говорило, а Сынянов почему-то не посчитал необходимостью пояснить, кто он такой. Но его уверенное поведение как бы заявляло, что он родственник Былееву. Глеб выдернул ладонь из руки Сынянова и ничего не сказал в ответ. Тот отвернулся и наклонился к жене Кира. Негромко произнес над ее ухом, между тем Корозов разобрал его слова:

— Ну все, хватит здесь торчать, пора закругляться. Восемьдесят лет бабка прокоптила небо, нам бы столько протянуть. Слишком много почестей старухе. Не твоя же мать. Ты здесь сбоку припека. Памятник воткнули хороший, долго простоит. Достаточно на него пялиться. Поехали, поехали, может, в полиции новости появились, — и взял Тамару под локоть.

Та покорно склонила голову и тронулась с места. Глеб отступил, пропуская женщину. Она приостановилась, мимолетно глянула ему в лицо:

— Благодарю тебя, Глеб, что не прошел мимо. Заходи в любое время, — обронила и медленно пошла к асфальтовой дорожке.

Корозов кивнул в ответ и услыхал, как Сынянов, идущий следом за нею, недовольно проговорил в ее затылок:

— Это уже ни к чему, Тамара, совсем ни к чему!

Толпа у памятника стала стремительно редеть. Казалось, что для всех нахождение здесь было какой-то обязанностью, а не действительным желанием отдать почести умершей.

Все проходили мимо Глеба с печально-сосредоточенными лицами. Он всматривался в них, пытаясь уловить нечто настораживающее. И не мог. Некоторые, проходя, кивали ему, выпячивали выражения скорби и озабоченности на лицах, другие опускали головы, третьи не обращали внимания.

Когда все удалились от могилы и он остался возле памятника один, то услыхал чьи-то шаги сзади. Не оглядываясь, по шагам догадался, что это притопал Былеев. И не ошибся.

Кир был в гриме и потертой старенькой одежонке. Если бы Глеб сейчас обернулся, он бы наверняка удивленно воскликнул: «Послушай, друг, что это ты опять на себя напялил? Я же купил тебе приличные шмотки, ты что, обменял их на это старое дерьмо?» Такой была бы первая реакция Глеба. Но следом за этим он бы согласился с тем, что выбор одежды Былеевым был сделан абсолютно правильно — в ином одеянии здесь, где могли заметить родственники, Киру было появляться не только рискованно, но глупо и опасно. Корозов, не оборачиваясь, спросил:

— Ты всех видел, Семеныч?

— Всех, но были и незнакомые мне, — после недолгого молчания отозвался Кир.

— Как же это возможно? — усмехнулся Глеб. — На могилу твоей матери пришли твои родственники! Это я не знаю половину из них. А тебе как же они могут быть незнакомы?

Кир, не реагируя на его замечание, пыхнул из-под густых усов:

— Что это за особь мужского пола разговаривала с тобой?

— Это я хотел у тебя спросить о нем, Семеныч, — выкатил в ответ Корозов, качнувшись на месте. — Ты лучше меня должен знать. Он представился как Сынянов Сергей Степанович. И вел себя как твой родственник или по крайней мере друг семьи.

Былеев за спиной у Глеба сделал новую паузу, эта пауза показалась Корозову слишком долгой. Затем раздался его задумчивый голос:

— Я слышал такую фамилию, но никогда не видел этого человека. Он какой-то дальний родственник жены, и удивительно, что он появился именно сейчас.

Кир вновь умолк, слышалось только его глубокое дыхание, после чего перевел разговор на другую тему, разглядывая гранит:

— Поленились помыть памятник как следует. Ты представляешь, что когда-то и наши памятники не станут мыть!

— Рано что-то ты о собственном памятнике заговорил, — громко усмешливо хмыкнул Глеб, продолжая стоять в одном положении. — Скажи лучше, что еще необычного обнаружил среди родственников?

— Как будто ничего. Как обычно. Родственники и знакомые, — отозвался Былеев и поворотил голову в ту сторону, куда все удалились.

Тогда Корозов сказал о том, что больше всего удивило его:

— Я сына твоего не видел.

— Да, не было, — разочарованно подтвердил Кир и вздохнул.

Глеб подождал, что еще скажет Былеев, но тот умолк и больше не выражал желания говорить. Корозову не понравилось это, ненормальный какой-то бесцветный диалог, как будто не Киру, а ему все это было нужнее. Глеб недовольно насупился и так же, не поворачивая головы, спросил, глядя на лицо матери Кира, выгравированное на граните:

— Как она умерла, Семеныч?

Кир пожал плечами, и Глеб как будто затылком увидал движение его плеч. Странно все было, странно. Очень странно. Корозов даже пожалел, что спросил об этом. Былеев мог бы уже ничего не отвечать на вопрос, поскольку Глеб без слов сообразил, каким будет ответ. Но Кир все-таки сказал с грустной однотонностью:

— Да я и сам не знаю. Помню, что днем прилегла отдохнуть. Вот и все, что осталось в памяти.

— Немного, — заметил Корозов.

Былеев невесело согласился и вдруг насторожился, бросив:

— Кто-то идет, — и стремительно скрылся между памятниками.

Глеб обернулся, но Кира уже не было. Тоже услыхал шуршание приближающихся шагов. Шагнул от могилы к асфальтовой дорожке — и увидал, что от ворот кладбища возвращался Сынянов. Корозов вышел на дорожку, остановился. Тот подошел:

— Все еще здесь, Глеб, что тебя так заинтересовало? Старушка свое отжила. Да, коротка человеческая жизнь. Иногда очень коротка.

Корозов усмехнулся.

— Откуда ты знаешь мое имя? — задал вопрос в лоб, сразу на ты, с той же грубоватой прямолинейностью, какая перла из Сынянова.

— Слышал, как тебя назвала Тамара, — сразу же ответил Сынянов. — Ты уж прости, я люблю без церемоний, да и какого хрена церемониться, когда мы с тобой в одних годах. К старухе обращался б на вы, да ее уж нет. Мало, мало отведено человеку. Несправедливо устроен мир, нет, несправедливо. — Он закрутил головой, кидая взгляд по сторонам между памятниками, и сузил глаза. — Бог сотворил этот мир. Говорят, что бог прав, а я не верю в это. Слепил черт знает что!

Глеб не ответил, он вообще не был расположен вести диалог с Сыняновым, он чувствовал какую-то фальшь в его тоне, в его поведении. Все в нем раздражало Корозова. Вроде бы тот ничего плохого ему не сделал и нервничать вряд ли стоило, но внутреннее чутье отталкивало Глеба от этого собеседника. Сынянов же, продолжая крутить головой, вдруг спросил:

— А кто это подходил к тебе сзади, что ему нужно было?

— Человек, — ответил неопределенно Корозов, отметив про себя наблюдательность Сынянова. — Искал чью-то могилу. Спросил, кто здесь похоронен?

— Чего спрашивать, когда на плите выбита фамилия умершего? — подозрительно выгнул губы Сынянов.

— Фамилия не всегда расскажет о человеке, особенно тому, кто никогда не слышал ее, — парировал Глеб. — Людям всегда хочется узнать больше, чем выбито на граните.

Сынянов еще раз провел глазами по памятникам вокруг и, как бы вспомнив о главном, зачем сюда вернулся, сказал:

— Тамара просит, чтобы ты присоединился к нам в кафе. И я тоже считаю, что это было бы очень хорошо.

Корозов не поверил ни одному слову Сынянова, потому как весь вид того говорил об обратном. К тому же совсем недавно он недовольно выговаривал Былеевой за то, что она приглашала Глеба заходить в гости в любое время. Посему Корозов отклонил предложение, сославшись на то, что должен еще проведать могилы своих родственников и что у него дел еще по горло.

Сынянов минуту для приличия потоптался рядом и распрощался.