Тайны Мухтара, или… Однажды в доме Ридингера

Валерий Петрович Екимов, 2023

Вообще-то эти тайны, хотя и попали пять лет назад в популярный ныне детский сборник о похождениях мальчишек семидесятых годов в окрестностях Рамбова (Ораниенбаума), ныне – Ломоносова, но они не совсем оттуда – они девчачьи, случившиеся примерно в тоже время на противоположном северном берегу Невской губы Финского залива – «Маркизовой лужи» – в забытом местечке Куоккале, ныне Репино. Пришло, видно, время выделить их в отдельную небольшую книжку для тех, кому ныне, как и нам тогда "всем по семь-восемь… всем"… лет, а заодно и объяснить: что или кто связал наши секреты… в одну судьбу.

Глава 1 — Первая тайна, или Секрет седьмой… необычный

…Вообще-то этот секрет не совсем нашего… двора, но зато уж точно необычный — девчачий и, как, окажется спустя всего-то какой-то десяток лет от наших семидесятых годов, всё-таки неразрывно связанный и с ним, нашим двором детства в городе Ломоносове, проще — Рамбове, как зовут его до сих пор многие, почти все, местные жители.

Как раз аккурат на противоположном от нас северном берегу Невской губы Финского залива — «Маркизовой лужи» — в ныне забытом местечке Куоккале солнце в июне ночью, едва нырнув за горизонт, как и у нас, немедленно начинает свой неторопливый разбег к полуденному торжеству. Две зари долго горят в районе полярной звезды, не прерывая своего бардового свечения, незаметно переходя из заката в рассвет. Морская гладь в чуть остывшей прохладе перегретого воздуха в сумраке безмятежно закипает и парит, размывая утреннюю акварель неба, воды, песчаного пляжа, ласково укутывая их и прибрежный лес прозрачной теплой сиреневой вуалью. Морской бриз лишь под утро меняет направление, втягивая длинные тягучие струи тумана обратно. Чем выше предвидится полуденная жара, тем быстрее утренний уход прохлады, тем сильнее невидимое отжимное движение волн на глубину.

— Гав, гав-гав!.. — огромный мохнатый пес, по шею забравшись в свежие отжимные волны, тревожно смотрит на еле заметное, но чувствительное упругое течение воды.

— Мухтар, Мухтар… — звенит, обращаясь к нему, чистый девичий голосочек со стороны мирно серебрящейся на солнце воды, — что стряслось?

Лес, вплотную подступивший здесь к бухточке, уткнувшись в узкую полоску крупного золотого песка, вынесенного, по-видимому, бурными потоками двухтысячелетней малышкой Невой, многократно отражает её голос, рассыпая прозрачным эхом на тысячи переливов, словно бурный весенний ручей брызги, на многие сотни метров вокруг. Несмотря на близость мегаполиса в начале семидесятых годов прошлого века белки, лисицы, кабаны и даже лоси в этих местах завсегдатаи, берег залива, редко посещаем людьми, и потому бесконечно длинный широкий пляж местной бухты всегда девственно чист, прекрасен и даже сакрален в этих звуках её утреннего летнего счастья.

Жаль!.. — теперь спустя полвека цивилизация почти полностью поглотила эту бухту. Мало, что напоминает об ушедшей эпохе, лишь старинный деревянный дореволюционный двухэтажный дом барона Ридингера, превращенный ещё в довоенные годы в «коммуналку», чудом сохранившийся здесь до сих пор внутри маленького клочка леса, хранит едва уловимые брызги того лета. Он и теперь, нет-нет, да выкрикнет вдруг что-то сквозь толщу времени, позовет, поманит, а синее-синее море, заглядывающее сюда сквозь вековые сосны и ели, тут же эхом подхватит, заволнуется, зашипит, забеспокоится, словно выговаривая что-то свое далёкое, наболевшее.

— Гав, гав-гав!.. — в одно из таких ранних солнечных утро в конце июня 1975 года заливался здесь на весь пустынный берег, испуганный пёс, — «выходи, далеко зашла».

Он не любит купаться, как огня боится воды, похоже, в прошлом ему не очень-то везло, он вообще не доверяет людям, но, к удивлению, детей и стариков любит… очень.

— Отстань!.. Иди домой, — откровенно хохочет ему в ответ девочка, сверкая своей беленькой не успевшей ещё загореть в начале лета попкой меж золотых барашков весёлой незаметно ускоряющейся отжимной волны всего-то в пяти метрах от него.

— Гав, гав-гав!.. — сердится Мухтар, — «вернись, там глубоко».

Помесь северной лайки с кавказкой овчаркой, всем своим огромным собачьим сердцем привязан к этой замечательной белокурой девчушке всего-то лет пяти от роду.

— Да, не пе-ре-жи-ва-ай ты так, — оплёвываясь, весело тянет та по слогам, беззаботно ныряя по направлению волны в сторону невидимого горизонта.

Вода в Финском заливе в этой бухточке знаменитого пригорода-поселка большого города ныне, как и тогда, прежде, несмотря ни на что по-прежнему чиста, тепла, ласкова и… предательски маняща, а утренний отжимной ветер опасен для всех: и малых, и старых.

Пересилив страх, пёс срывается с места и плывет, что есть сил, плывет, пыхтя, поскуливая и отфыркиваясь от залетающей в пасть теплой пенящейся противно-солоноватой жижи, пока не ловит кончики её длинных светло-русых волос, расплескавшихся по поверхности пенящейся воды во все стороны и…

— Привет, Мухтар! — удивляется девочка, придя в себя от шершавого языка собаки, усердно вылизывающей её мокрое чуть оцарапанное от неконтролируемого соприкосновения с донным песком лицо. — Что случилось?

— Гав! — обиженно бросает пёс в её распахнутые настежь глаза-тарелки и… отворачивается.

— Ты что… меня спас?.. — девочка садится на корточки, — да?.. — удивленно смотрит по сторонам на пустынный берег, на абсолютно спокойное, словно молоко в блюдце, серебрящееся море, мирно уносящую к горизонту рябь отжимных волн, — ой!.. — непроизвольно восклицает, переводя, наконец, благодарный взгляд на собаку.

Пёс по-прежнему сидит рядом, демонстративно сердито отвернувшись от неё и терпеливо ожидая пока окончательно придёт в себя.

— Хороший ты друг, Мухтар, спасибо тебе, я так испугалась, когда там вдруг под ногами ничего не оказалось, — затараторила маленькая русалка, обняв своего великана-спасителя и, целуя его прямо в глаза, — там наверно воронка оказалась или просто неожиданный порыв ветра вдруг вместе с волной понес меня на глубину.

— Р-р-р, — недовольно рычит пёс в ответ, но всё же не вырывается из её рук, сидит смирно.

— Давай мы с тобой никому ничего не расскажем, — шепчет та ему на ухо, встав на цыпочки чтобы дотянутся до него, не выпуская из рук мохнатую могучую шею своего промокшего и перепачканного спасителя.

— Гав… — не сразу, но не без радости соглашается пес, — мол, «ну, ладно уж, давай»! — и ласково бодает её в мокрый грязный голый живот по направлению к небрежно брошенной здесь же на песке одежде: сандалики, носочки, платьице, трусики в последовательности её стремительного бега навстречу к синему морю всего-то пару минут назад…

Мухтар недавно появился в её жизни, весной, когда только-только сошел снег, а птицы весело затягивали свою обычную первую весеннюю песню любви под яркими утренними лучами солнца. В один из таких чудесных дней рано утром мохнатый темно-рыжий нос робко показался меж двух плотно задвинутых занавесок двери веранды, где она безмятежно спала на раскладушке. Было необычно тепло для этого времени года и папа, уходя утром на работу, впервые оставил входную дверь на деревянное резное крыльцо открытой, чтоб утренний аромат хвойного леса и звуки весны наполнили дочкину летнюю спаленку.

Родители девочки работают в пансионате «Балтиец», которому в этом пустынном местечке на берегу Финского залива в поселке Репино, по-старому Куоккала, в тридцати километрах от Ленинграда, и принадлежит этот удивительный деревянный столетний особняк старого барона.

Папа — водитель экскурсионного автобуса санатория, а мама — бухгалтер, даже старший.

Шесть лет назад они познакомились, поженились, получили временное жильё в виде комнаты и веранды в этом замечательном огромном старом доме на берегу синего моря, а через год у них появилась замечательная, златовласая девчушка, подстать пляжам Куоккалы и лесным светловолосым эльфам, издавна живущим в этих волшебных незабываемых местах.

— Ой! — от неожиданности испугалась было тогда девочка, открыв глаза и увидев большой звериный нос, что-то учуявший видно здесь у неё в летней комнатке, но, опомнившись, тут же весело позвала, — заходи, заходи зверушечка. Кто ты?

Нос исчез.

Девочка, не раздумывая, босиком выбежала вслед за ним на небольшое, но зато отдельное от главного входа в дом и очень симпатичное резное крытое крылечко веранды.

Огромный черно-рыжий клубок шерсти, не спуская с девочки голубых глаз, испуганно прижимался к перилам крыльца.

— Собаченька, здравствуй, — присела к нему девочка и протянула руку.

— Доченька, не трогай, не трогай зверя, он может быть блохастым! И гони, гони его с крыльца, — строго предупредила мама, услышав из комнаты её голос, но, лишь взглянув из-за занавески на этого молоденького перепуганного голубоглазого пёсика, заулыбалась ему и потихоньку ушла в дом.

Пёс же, услышав неприятное определение «блохастый», одним прыжком спрыгнул с крыльца, но не убежал, а, спрятавшись на всякий случай под лестницей, внимательно следил за происходящим, высунув свой любопытный мохнатый нос наружу.

Мама быстро вернулась, неся в руках глубокую фарфоровую тарелку для супа и целый треугольник открытого молока.

— Держи, — сказала она дочке, — угости Мухтарку.

— Привет, Мухтар! — тут же подхватила та и, налив молоко в тарелку, протянула собаке еду.

Так они познакомились, и пёс остался жить здесь, у них под крыльцом.

За прошедших полтора месяца пёсик сильно подрос, окреп: из пушистого стога шерсти он превратился в огромного, мохнатого даже немного страшного зверя, но с удивительно голубыми наивно-чистыми глазами. Он привязался к людям, этой семье, а они к нему. Со временем девочке даже позволили самостоятельно гулять в его сопровождении, не покидая территории пансионата, конечно. Пёс послушно следовал за ней везде и всюду, и она с удовольствием перезнакомила его со всеми: дворником дядей Пашей, сторожем дедом Михалычем, вахтёршей тетей Леной, поварихой тетей Галей, директором Степаном Кузьмичом и даже многими уважаемыми гостями, коих, надо сказать, до сих пор бывает здесь превеликое множество.

…Мухтар очень любит быть в обществе с детьми, без устали играя с ними, бегая и кувыркаясь в кругу друзей девочки по многочисленным солнечным лужайкам пансионата. И, что удивительно, ни одна, даже самая строгая мама не запрещает своим чадам, возиться с этим «чудищем». Всем-то он по душе, несмотря на свои внушительные размеры и длинную мохнатую шерсть, в которой могла бы поселиться ни одна сотня породистых местных блох и клопов. Но пёс умудряется всегда быть чистым и опрятным, ни у кого даже тени подозрения не возникает по поводу присутствия кровопивцев в его всегда шелковистой, свежо выкупанной и вылизанной им самим шкуре. Но, самое главное Мухтар всегда удивительно деликатен, сообразителен и, можно даже сказать, благородно сдержан, как в общении с малышами, так и с взрослыми, по-прежнему, правда, опасаясь их и держась от них на расстоянии. Но при этом Мухтар никогда, ни на кого, даже на самого назойливого сорванца, таскающего его за ухо, не то чтоб не рычит, но даже и не фыркает.

Лишь со своей девочкой теперь, после случившегося, — это их секрет! — он позволяет некоторые вольности, фамильярности, имея наглость заговорить с ней в полный голос, совершенно не стесняясь своего замечательного звонкого раскатистого лая.

С ней можно, ведь они же друзья!..