Первопроходец. Бомж с планеты Земля

Валерий Петрович Большаков, 2019

Однажды он потерял все – дом, работу, семью, память… Он забыл свое имя и дом. Возможно, он был богат, но теперь его удел – нищета бомжа. И вдруг даже не ирония, а насмешка судьбы – человек без имени оказался на иной планете. Другой мир – другие правила! Там никого не интересует, кем ты был на Земле, а имя… Да назовись, как хочешь! Оценивать тебя будут исключительно по крепости твоих мускулов, твердости характера и умению метко стрелять. Александр по кличке «Бомж» испытает себя в роли каторжника на руднике, вольного сталкера среди руин исчезнувшей цивилизации, обретет друзей среди людей и гуманоидов, и однажды разгадает мучительную загадку – узнает о себе все, и очень удивится своему открытию…

Глава 4

Каторга

Однажды я прятался в бетонной трубе под шоссе, и ее «круглость» была вполне ощутима. Но вогнутые стены «патрубка» отстояли друг от друга метров на двадцать, и дорога посередине была ровной, присыпанной тяжелой синей пылью — следы шин и ботинок четко отпечатывались на ней.

Чем дальше я удалялся от широченного «входа», тем заметней делался сквозняк, а вот свет пригасал. Зато шуму прибавилось — рокот, буханье, рев моторов, человеческий гомон…

И вот я попал, наконец, в нутро ТБ. Здесь поднимались две решетчатые мачты с прожекторами, но полностью рассеять мрак они не могли — лучи не доставали до сводов.

Гирлянды мощных ламп свешивались из громадных прорех в перекрытиях, перекидывались между обваленными стенами.

Лахин сказал правду — внутри ТБ делился на несколько горизонтов, я насчитал восемь, но они были почти полностью обрушены, образуя гигантскую пустоту в районе «патрубка». Выработку.

— Налево! Налево! — заорали гвардейцы, помахивая фонариками.

И толпа бомжей, подчиняясь конвоирам, повернула к пандусу, широкому, как проспект. Пандус вывел нас на третий или четвертый уровень, если считать снизу. С обеих сторон тянулись аркады, уходящие в перспективу. Глухие шумы, наплывавшие на меня, стали слышны четче, выделяясь из общего хора.

Посветлело — и мы вышли в громадный зал, величиной с Красную площадь. Повсюду долбили ручные перфораторы, пробуривая в стенах и перекрытиях отверстия-шпуры. Стены многометровой толщины поддавались неохотно, а клубы пыли неожиданно быстро опадали. Тяжел здешний прах.

Я обратил внимание, что все работали в касках, только одни бурильщики были в изгвазданной спецодежде, а другие зачем-то обрядились в меховые куртки и штаны.

Взрывники на иных участках уже закладывали «колбаски» взрывчатки, а несколько погрузочно-доставочных машин нагребали в ковши отбитую породу и с грохотом наполняли ею кузова самосвалов. Вот один из них заворчал, вывернул и покатил прочь — на обломках в кузове плясали синие блики.

В сторонке был выстроен целый поселок — домики из металлических контейнеров, дощатые сараи и бараки, навесы, под которыми работали дизель-генераторы, цистерны с топливом, баки с водой, ангары, склады.

— Стой!

Навстречу «нашим» гвардейцам вышли другие — в рабочих спецовках, в касках, но с теми же «Калашниковыми».

— Новая группа?

— Так точно, господин лейтенант!

— В комендатуру. Мохов!

— Сержант Мохов по вашему приказанию…

— Отставить! Сбегай за Кузьмичом, пусть принимает пополнение.

— Есть!

Здание комендатуры было сколочено из досок и брусьев лет десять тому назад, если судить по объему выбранных «стройматериалов», но по-прежнему отливало свежей желтизной — здесь никогда не шли дожди и не палило солнце.

— Смотри, — негромко сказал Эдик, кивая на исполинскую колоннаду, поддерживавшую верхний горизонт.

Опорные столбы были как заводские трубы в обхвате, но Лахина заинтересовали явно не размеры — на поверхности колонн выделялись пушистые наросты, покрывая многие десятки квадратных метров. Ворсинки наростов еле заметно шевелились на фоне слабого свечения.

Сияние пробивалось изнутри наростов, высвечивая какие-то перепонки и мембраны.

— Это моховища, — шепотом сказал Лахин, — они тут везде. Раньше светящийся мох покрывал все стены и потолки, а теперь…

Он поддел усохшую пластину моховища, и она отломилась, треснув, как вафля.

— Это тоже работа мангиан — моховища давали свет, очищали воздух, выделяли кислород. Но миллионы лет… За такой срок что угодно выродится!

— Новоприбывшим собраться у комендатуры! — залязгал голос в рупоре.

— Пошли, — буркнул я.

Нас встретило человек десять, оторванных от буро-взрывных работ. Отдельно кучковались работяги в меховых одеждах.

Я заморгал в уверенности, что меня подводит зрение, но нет, глаза не врали — то были не люди. Существа с нас ростом, все покрытые бурой шерстью, словно Чубакка из «Звездных войн», только не морды их отличали, а вполне себе гуманоидные физиономии.

Не красавцы, ясное дело, но и отвращения, отторжения они не вызывали. Прикиды у гуманоидов были просты, как набедренная повязка — все носили кожаные шорты со множеством карманчиков и по паре широких поясов.

— Эдик! — позвал я шепотом. — Это кто? Тоже пришельцы?

— Нет, аборигены! — пришатнулся ко мне Лахин. — Цверги, так мы их называем. Уровень у них первобытный — духовые ружья, огниво, горшки…

— Я не понял… Неужто эволюция так быстро закрутилась, что уже и до разумных существ дошла?

— Да ну, куда там… Цверги — гориллоиды, отдаленные потомки мангиан. А те так и не выбрались из своих туннелей… Что-то у них с самого начала пошло не так, не «по сценарию».

Я целый месяц работал с одним палеонтологом, дядей Мишей. Вот его как раз похитили, привезли сюда. Дядя Миша сначала в позу стал, обижался, ни с кем даже разговаривать не хотел, но… Самому же интересно! Тут один разлом есть, и по нему вся история видна — сначала мощный культурный слой, потом толстый пласт сажи, потом тонкая прослойка наносов — и снова эволюция в рост пошла. В общем, получается, что мангиане чуток запоздали — планета не успевала вовремя ускориться, чтобы отойти на орбиту подальше. Местное солнце выросло в красного гиганта и спалило все леса и степи, уничтожила жизнь на суше. Миллиарды тонн сажи окутали Мангу, ослабляя напор светила, а потом, когда закипели верхние слои океана, всю планету закрыли тучи.

— А потом?

— А потом они ждали несколько веков, когда же их звезда схлопнется в карлика. Представляешь себе жизнь десятков поколений в убежищах? Мангиане просто не могли не деградировать! Дядя Миша вообще был уверен, что в обратный путь, поближе к солнцу, уже к белому, Мангу направили автоматы. Очень даже может быть…

— А жизнь? Что она, сама, что ли, восстановилась?

— Сама бы она просто не успела. Природе на это потребовались бы сотни миллионов лет, чтобы обратно из моря на сушу… из той ухи, в которую превратился мировой океан, на просторы глобальной гари… Нет, тут и растения высаживались, скорее всего, и какие-то животные выращивались, но, опять-таки, кто всем этим занимался? Мангиане? Или их долговечная техника, пережившая одичавших хозяев?

— Разговорчики в строю! — прикрикнул на нас комендант, толстый важный дядька в потрепанной форме.

Расписавшись на куче всяких бумаг, он сунул весь ворох своему помощнику и сделал знак седому человеку в каске:

— Принимай, Кузьмич!

Тот кивнул и вразвалочку приблизился. В чересполосице света и теней, как во всяком подземелье, трудно было оценить возраст Кузьмича. Но лет шестьдесят ему стукнуло, это точно. Его щеки покрывала неопрятная седая щетина, зато усы были подбриты прямо-таки щегольски. Близко посаженные синие глаза, словно искавшие защиты у хрящеватого с горбинкой носа, смотрели прямо и с прохладцей. Подбородок Кузьмича казался вялым, но лишь до той поры, когда сжимались губы, и челюсть выдавалась вперед в извечном порыве упрямства.

— Значится, так, — начал он свою речь. — Фамилия у меня смешная — Бунша, но все зовут по отчеству, Кузьмичем. Отрабатывать будете здесь. Как это строили, — Бунша похлопал ладонью по капитальной стене, — никто даже понятия не имеет, но в этой синей гадости полно редких земель — всякого, там, иттрия, эрбия и прочего иридия. Наша задача — наковырять обломков побольше. Их, значится, отвезут на фабрику, разотрут на мельницах — и отправят на Землю, вроде как, концентрат. Вот и все.

— И долго нам ковырять? — послышался голос из толпы.

— Год, — усмехнулся Кузьмич.

В толпе зароптали.

— Или пару лет, — хладнокровно добавил Бунша. — Это уж, как себя покажете. Будете нормально вкалывать здесь, безо всяких закидонов и вытребенек, тогда вас могут послать на дальний участок. Если повезет, там можно найти эти… как их… артефакты. Сдаете такую находку в комендатуру, и вам заменяют отработку — отправитесь на ферму, на свежий воздух. Вот и все. Только не думайте, что на курорт попали! Зря, что ли, оргнаборы идут? Вон, у меня в бригаде был полный комплект. И что? Двоих упыри задрали, еще одна парочка решила деру дать, и гвардия их задержала. Ну, как задержала… Пустили длинную очередь, и всего делов. А еще одного мне всех жальче было. Главное, настоящий проходчик был!

— И что с ним? — напряженным голосом спросил Лахин.

Кузьмич зловеще усмехнулся.

— Каменюкой по башке — и ага! Летальный исход. Так что каски не снимать! И популярно объясняю местные правила.

Выполняешь норму до полудня — обедаешь. Справляешься с делом до вечера — ужинаешь, а назавтра тебе и завтрак подадут. Не выполняешь, не справляешься? Тогда и жрать не проси — не получишь. Кто не работает, тот не ест. Вот и все. Вопросы есть? Вопросов нет.

Подозвав помощников, Бунша быстро распределил бомжей по бригадам. Он никого не выбирал — отсчитает десяток душ слева направо и подзывает одного из помощников — забирай, мол, твои.

Последний десяток с правого краю, и меня в том числе, Кузьмич взял в свою бригаду. Вместе со мной оказались Лахин и Полторашка.

— В столовую, — сказал Бунша, — обеденный перерыв. За мной.

Тут все воспряли, да и я повеселел — последний-то раз на Земле ел.

Столовая находилась неподалеку — длинное, приземистое сооружение, от которого накатывало весьма аппетитными запахами. Наша бригада оказалась первой и тут же заняла длинный стол, который принято называть монастырским. Я присел с краю — терпеть не могу, когда кто-то сидит по обе стороны от меня.

Что сказать… На первое подали борщ. Наваристый, с куском мяса — ни единой жилочки, сплошная мякоть! На второе было пюре с котлетой, а в большой кружке стыл компот.

Такую каторгу и потерпеть можно! Другое дело — зачем терпеть? На что мне это все вообще сдалось? Нет, бродить по ТБ, разыскивая артефакты, — это мне было крайне любопытно, но выполнять и перевыполнять план по добыче… Да идут они все… туда!

Долго ковыряться в зубах и отдуваться Кузьмич не позволил.

Нажрались? Молодцы. Тогда вперед — вы ж еще не наработались!

— Вон ваши спецовки и каски. Давайте, по-быстрому!

Бунша привел нас в «забой» — к толстенной стене, изгрызенной так, что возвышалась всего на два человеческих роста. Вместе с людьми работали два цверга, выглядевшие забавно в касках.

— Такка, — сказал им Кузьмич, делая ударение на последний слог, — сака-так хтэ катта-токо шух-га таккат-кат.

— Катта-кат, Кузами, — покивали цверги, надувая щеки совсем по-земному. Гордились оказанным доверием.

Прикрепив новичков к опытным «отработчикам», Бунша подошел ко мне.

— Звать как?

— Александр.

— Ты, случаем, не ксенофоб, Санек?

— В смысле?

— В смысле, что твоим напарником будет Тука. Тука, кат те!

Здоровенный цверг отставил перфоратор и вразвалочку приблизился, куда больше напоминая не гориллу вовсе, а худого медведя.

— Тука кат, Кузами, — прогудел он, стукнув себя в гулкую грудину кулаком.

— Тука сах катта-токко ко Аексанта. Took?

— Took, Кузами.

Тука развернулся в мою сторону, с любопытством меня разглядывая, и воздел правую лапищу — наверное, в транскосмическом жесте приветствия. Я не придумал ничего лучшего, чем протянуть цвергу свою руку. Напарник все же.

Тука даже пошатнулся от потрясения (если я верно распознал испытанные иномирцем эмоции!), оглянулся на Кузьмича и как-то робко пожал мне руку. У него и пятерня была лохматой!

— Александр, — представился я.

Цверг замешкался, но понял и тоже отрекомендовался:

— Тука.

— Очень приятно, Тука.

— Сэх тоокко-тэ, Тука, — перевел, ухмыляясь, Бунша.

Вот так и состоялся первый контакт с представителем внеземной цивилизации. А дальше пошла работа. Тяжелая или очень тяжелая.

Поболтать по душам с Тукой не получалось — цверг, щеря острые зубы, налегал на перфоратор, набуривая дырки в стене, а я загребал лопатой обломки и перекидывал их в вагонетку.

Маленьких электровозиков, которые бегают по штольням земных рудников, тут не было — отработчики сами толкали вагонетку до приемного бункера. Не графья, чай.

Часа через два Кузьмич скомандовал отбой.

— Значится, так, — сказал он внушительно. — Самосвалов до вечера не будет, но норму на сегодня выдать нужно. Поэтому часика три отдохнем и выйдем на доделку…

— А ужин как? — с тревогой спросил Полторашка.

— Не боись, — усмехнулся Бунша, — накормим.

И мы всей гурьбой потопали в поселок. Как оказалось, бригада Кузьмича занимала половину барака нумер пять, куда даже крылечко вело, что выглядело немного странно — неба-то не было над нами. Только свод исполинской «трубы» чуть отблескивал в вышине — Останкинская башня сюда точно не влезет, а вот «Эмпайр стейт билдинг» впишется вполне.

Перед входом в барак тянулась стойка с умывальниками. Сняв каску и повесив ее на гвоздик, я умылся и вытерся рукавом — полотенец нам не выдавали.

У крыльца уже кучковались человек пять половозрелых особей мужского рода в возрасте от двадцати до пятидесяти. Двое держались наособицу — пришибленные какие-то затюканные, зачморенные, зато трое «колотили понты» изо всех сил.

Когда мы крушили стену, я что-то не замечал эту троицу в рядах передовиков производства. Судя по татушкам, все трое отсидели небольшие сроки, но держали себя с напыщенностью авторитетов — в одних штанах, синие от наколок, они играли накачанными мышцами, смолили сигаретки и цедили матерщину.

Равнодушно скользнув по троице глазами, я поднялся на крыльцо и открыл дверь — внутри было прохладней. Упарился я в своем термобелье…

— Куда прешь? — заорал один из троицы, небритый, коротко стриженный тип с очень тонкими губами — словно их с рожденья не было, а доктор прорезал рот с помощью скальпеля.

Надо полагать, этот губастик метил в вожаки, чтобы «держать зону». Обойдется.

Я даже не обернулся на ор — вытер ноги и закрыл за собой дверь. Внутри «блок» оказался даже просторней, чем я ожидал, — тут вместились десять двухъярусных кроватей, куча каких-то ящиков, а у стены тянулся ряд шкафчиков.

Ну, я не особо-то осматривался, памятуя, что безгубый наверняка рванет сейчас дверь, срочно требуя сатисфакции. Будет тебе сатисфакция, дождешься ты у меня…

Дверь, сколоченная из толстых досок, распахнулась, и внутрь, привечая меня и моих родичей самой гнусной лексикой, влез этот… «вор в законе». Глаза как у бешеного таракана.

— Ты че, падла? — прохрипел он. — Я тут «гражданин начальник»!

— Был, — холодно ответил я и провел тот самый удар ногой, который Кириллыч называл «йоко-гири». Йоко-гири так йоко-гири, спорить не буду. Главное, что очень способствует выбиванию лишнего дерьма из организма.

Моя пятка ударила «гражданина начальника» в грудь, прямо в то место, где была бездарно вытатуирована нагая женщина, привязанная к столбу на костре. Безгубый с размаху ударился спиной о дверь и выпал наружу, скатываясь по ступенькам, а я осмотрелся и занял нижнюю койку справа. Здесь находилось окно, заделанное толстым стеклом и решеткой из арматурин, как в автозаке, а неподалеку стоял бидон с холодной водой. Набрав полную кружку, я попробовал, и мне понравилось — вкусная водичка.

За окном все успокаивалось.

«Блатные» бушевали сдержанно, косясь на гвардейцев, реявших в отдалении, зачморенные жались к крыльцу, а те отработчики, которых я записал в нормальные, не спеша умывались.

Кузьмич, заметив меня в окне, ухмыльнулся.

Я почему-то сразу вспомнил Кириллыча.

И снова никаких эмоций — ни злости, ни жалости, ничего. Наоборот, я даже испытал стыдное облегчение — «фактор непреодолимой силы» снял с меня ответственность за девушку и старикана…

Вторым после меня зашел Лахин.

— Привет! — жизнерадостно сказал он. — Видели мы, как отсюда одна… м-м… птица вылетела. Низко так парила! К чему бы это?

— К дождю, — улыбнулся я.

— А можно мне наверх? — показал он на второй ярус.

— Располагайся.

Тут повалила вся бригада, сразу стало шумно и тесно. Не выношу казарм и общаг, вот только никто меня не спрашивает о предпочтениях.

Кузьмич первым залег, устроился, кряхтя, на скрипучей койке и сказал, подкладывая руки под голову:

— Давайте, мужики, сразу договоримся — работать как полагается. Тебя, Димон, это касается в первую очередь.

— А чего сразу я? — набычился тот самый Губошлеп.

— А того! — голос Бунши приобрел жесткость. — Я тут никого не прошу вкалывать, и даже не требую! Мы просто идем и работаем, как надо. А лодырей я буду отправлять к «никчемушникам»! Их в пустой ангар поселили — будут дворы мести, воду качать и говно выгребать из мест общего пользования! Это куда легче, чем припахивать на добычном участке. Хотите такой жизни? Ради бога, шуруйте!

Повисло молчание, а я ждал продолжения — не похож был Кузьмич на ударника комтруда, для которого «выполнение плана — закон, а перевыполнение — честь».

— Вы не подумайте чего, — проворчал бригадир, ерзая, — я не для Доски почета стараюсь. Хочу на дальние участки попасть, а туда можно только всей бригадой. Там, конечно, опасно и сложно, зато шаришься насчет артефактов. Там же город начинается! Найдем чего стоящего — переведемся к фермерам, еще и премию получим.

— Я с тобой, — спокойно сказал Лысый, разлегшийся напротив моей койки.

— И я! — крикнул Эдик сверху.

— Поддерживаю, — поднял я руку.

— Да я че? — промямлил Димон, тушуясь. — Я ниче…

Его толстый и румяный «кент», похожий на розового кабана, а прозванный Кащеем, ухмыльнулся:

— Базара нет!