Однополчане. Спасти рядового Краюхина

Валерий Петрович Большаков, 2017

Молодой частный детектив Марлен Исаев вел довольно скучную жизнь, пока однажды к нему не пришел старый фронтовик с просьбой отыскать пропавшего без вести правнука Мишу Краюхина. Очень скоро Исаев понял, что прикоснулся к волнующей и грозной тайне – он нашел братскую могилу, где похоронен «красноармеец Михаил Краюхин», его ровесник, погибший… в 1944 году. Расследование привело Марлена и его друга Виктора к порталу, ведущему в 41-й… Что им делать? Идти «на войну», спасти рядового Краюхина и вернуть его назад, в тихое и безопасное будущее? Или остаться на фронте, чтобы помочь тысячам таких же рядовых бойцов дожить до Победы?

Глава 6

Боевое крещение

В то время Стодолище числилось райцентром. Наполовину разрушенный поселок был почти покинут мирными жителями, зато переполнен военными. Впрочем, и «вежливых людей» осталось мало — 145-я стрелковая дивизия сильно поредела.

С июля 145-я вела тяжелые наступательные бои. Сначала выполняя задачу овладеть Малыми Хисловичами, потом прорываясь западнее Старинки.

Ныне остатками дивизии командовал генерал-майор Вольхин.

Качалов окликнул его, как только вылез из танка.

— Александр Алексеевич! Пополнение тебе привез!

Измученный недосыпом Вольхин скупо улыбнулся при виде двух заробевших рядовых. Усталый, но держится — гладко выбрит, на груди — орден Красного Знамени.

— Ну, хоть что-то… — хмыкнул он невесело. — Дрёмов!

Подбежал молодой подполковник без фуражки — его голова была обмотана окровавленным бинтом.

— Командир 729-го стрелкового полка Дрёмов! — отчеканил он, завидев командующего армией.

— Не тянись, — махнул рукой Качалов. — Забирай этих и готовься. Вот что, Александр Алексеевич, попробуем-ка мы объегорить немцев — перейдем Остёр у шоссе. Знаю, что у тебя мало людей, да что ж делать-то… Война! Сделаем так — пускай 149-я выступает потихоньку, а твои прикроют отход. Гаубичный полк тоже отведем, и артиллеристы прикроют вас.

— Все понял, Владимир Яковлевич, — серьезно сказал Вольхин. — Сделаем.

— Ну, давай…

Дрёмов поманил Марлена к себе, замечая у того «шмайссер».

— Трофей?

— Ага! Добыли в Старинке.

— Молодцы. Звать как?

— Марлен Исаев!

— Виктор Тимофеев!

Комполка кивнул. Похоже, что он просто отдыхал, пока вел беседу с бойцами.

— Служить будете в 1-м батальоне старшего лейтенанта Агафонова, во взводе младшего лейтенанта Лапина. Якушев! Ты к своим?

— Да, товарищ командир! — откликнулся кряжистый красноармеец. — Приказано патроны доставить.

— Вот тебе в подмогу, будут в вашем взводе.

Якушев глянул на «мажоров» и махнул рукой.

— Пошли!

Подхватив два ящика патронов, трое рядовых направились к окопам. Под защитой холма они поспешали в полный рост, затем, сильно пригнувшись, а потом и вовсе ползком, не поднимая головы — пули так и свистели.

Марлен полз по траве, присматривая за Витькой, и мало о чем думал. Трудное это дело — думать, когда пластаешься по горячей земле, в тебя стреляют, а ты еще тяжелый ящик пихаешь перед собой.

Неожиданно оказавшись рядом с залегшим Якушевым, Исаев спросил:

— Слушай, а какое сегодня число?

— Забыл, что ли? — хмыкнул визави.

— Запутался! — честно признался Марлен. — Пока от Смоленска шли, все в голове перемешалось.

— А, ну да. За неделю-то! Четвертое с утра.

Марлен обернулся, ловя взгляд расширенных глаз Тимофеева. Опять время шутить вздумало? Нет, это, конечно, хорошо, что август на дворе, а не октябрь. Тепло по крайней мере. Жарко даже.

И ничего непонятно…

— За мной! — скомандовал Якушев.

Согнувшись в три погибели, все трое кинулись по промоине, обегая позицию 45-миллиметровых пушек, и спустились в траншею.

Навстречу им, пригибая голову и придерживая рукой пилотку, двигался младлей, о чем свидетельствовал один «кубарь» в петлицах.

— Притащили? Норма-ально! А это кто?

— Товарищ подполковник к нам направил.

— Норма-ально! «МП-40»? Ладно, держи при себе. Марьин! Выдашь новеньким по карабину!

— Есть!

— И лопатки! Углубляться надо. Закапываемся, мужики, закапываемся!

— Во-оздух!

— А-а, едрить твою налево! «Лаптежники»!

В небе нарисовались немецкие самолеты с какими-то кривыми крыльями, не доломленными будто, а шасси у них не убиралось вовсе, зато на колесах висели смешные обтекатели, и впрямь чем-то на лапти похожие. Или на галоши.

«Юнкерсы-87» стали по очереди заваливаться на крыло и понеслись к земле, пикируя. Чем ниже они спускались, тем пронзительней, надрывней звучали сирены, выматывая душу.

Лишь бы задавить панику, Марлен крикнул:

— А зенитки где?

— А нету! — ответил младший лейтенант. — Ложись!

«Юнкерсы» сбросили бомбы и вывернули обратно, набирая высоту. Земля тяжко подпрыгнула под Исаевым, и тут же дошел тугой удар взрыва. Сверху посыпались катышки земли.

И еще раз, и еще, и еще… Дым, пыль и вонь взрывчатки повисли, почти не сгоняемые слабым ветерком.

А если бомба угодит прямо в окоп?..

— Копаем, копаем!

Марлен ухватился за протянутую лопатку и стал копать. Грунт был песчаным, брался легко, но непривычная работа быстро утомила — руки отнимались, спину ломило. А ты копай да отбрасывай на бруствер.

— Не могу больше… — выдохнул Тимофеев.

— Не можешь — заставим… — прокряхтел Исаев. — Копай, копай! Ты не на дядю работаешь. Чем глубже уйдем, тем целее будем!

Словно иллюстрируя его слова, прилетела короткая очередь из пулемета, выбившая пыльные фонтанчики из бруствера.

— Приключение зато, — кряхтел Марлен, поддевая пласт сухой глины. — Настоящее…

— Да пошел ты…

— Куда? — невесело усмехнулся Исаев. — Если в задницу, то мы уже там. В самом анусе!

Прибежал Марьин и протянул каждому по карабину и подсумку.

— Держите!

Исаев с удовольствием отложил лопатку и принял оружие — 7,62-мм карабин образца 38-го года. В принципе та же трехлинейка Мосина, только укороченная.

— Сейчас пойдут!

— Кто? — не понял Виктор.

— Немцы, кто ж еще…

Марлен проделал выемку на бруствере, и впервые в жизни глянул в сторону противника вот так, совмещая прицел с мушкой.

Вдали появились серые коробочки танков. Между бронемашинами шагала пехота.

Забухали сорокапятки, заухали мины и снаряды, загоготали пулеметы. Немцы падали, но продолжали переть. Танки то и дело напускали дыму, открывая пальбу, но целились не по окопам, а по орудиям.

— «Т-II», — со знанием дела сказал Лапин, выглядывая в сторону немцев. — Мужики, готовимся!

— Всегда готовы, товарищ командир!

А Исаев сглотнул всухую, когда увидел немецкий танк прямо перед собою — стальная махина катилась на него. Сейчас раздавит, сомнет…

Марлен бросился на землю, и танк с грохотом и лязгом переехал траншею. Исаев приподнял голову и увидел Якушева, губы которого кривила злорадная усмешка.

Боец качал в руке бутылку с КС^[5]. Привстав, он как следует размахнулся и швырнул «зажигалку» — та разбилась там, где надо. Чадное пламя фухнуло, растекаясь по броне «двойки», стекая к мотору.

— Макеев!

— Щас…

Широкоплечий Макеев подхватил противотанковую гранату и швырнул ее под гусеницу соседнему танку. Грохнуло.

Перебитая «гусянка» размоталась, и «двойка» замерла, погружаясь катками в землю. Башня стала разворачиваться, но сразу две бутылки с зажигательной смесью разбились о броню.

Немецкие танкисты полезли из танка, и тут уж Исаев не сплоховал — срезал двоих из «шмайссера». Остальных добили Иванов с Макеевым.

Марлен с удивлением прислушался к себе.

Не тошнит? Ни капельки. Наоборот, где-то в глубинах души копилась, набухала тяжкая злоба. Раздавить гадину! Убить немца! Они — враги.

— Отходят! — раздался крик.

Исаев выглянул на секундочку — и впрямь, немецкие танки пятились. Не разворачивались кормой, где броня была похлипче, а давали задний ход и отходили, продолжая постреливать.

Но лучше не стало — зачастила немецкая артиллерия. Пушки били по площадям, но иногда снаряды разрывались прямо в окопах.

Однако больше всего доставала авиация — над позициями красноармейцев постоянно кружили тридцать — тридцать пять самолетов. И ни одной зенитки!

Бойцы выходили из себя, палили по «мессерам» из винтовок и «дегтяревых». Немецких пилотов это пугало, они уворачивались, но ни одного самолета пули не сбили.

Минул и обед, и ужин. Хорошо хоть вода была — едва прохладная, она показалась Марлену ледяной.

Он изнемогал, от жары все плыло, пыль скрипела на зубах, ствол карабина раскалился от солнца и порохового огня. Поэтому далеко не сразу Исаев заметил, что бой начал стихать.

Немцы все еще постреливали из минометов, но вот они и эту затею оставили — солнце село, опустилась темнота.

Марлен возмечтал о пище телесной, о любой, об отдыхе — хотелось очень малого, просто сесть на землю и прислониться спиной к сыпучей стенке траншеи.

Как бы не так!

Едва за лесом заговорили советские гаубицы и на стороне немцев стали рваться снаряды, младший лейтенант поднял весь свой взвод, построил и погнал строевым шагом. На восток.

Исаев поднялся с трудом, делая невероятное усилие. Повесил автомат на шею, карабин закинул на плечо и вперед.

Надо же… Всего один день он провел на войне, а уже столько впечатлений. Столько смертей…

И твоя собственная погибель рядышком ходила, но миновала. Пока.

Медленно, но верно «попаданцы» познавали суть большой войны. Это не подвиги, не смелые атаки и не победы.

Это постоянный труд — тяжелый, опасный, грязный.

Без сна и отдыха, без выходных и праздников.

Исаев поправил карабин на плече. Тяжелый, зараза…

Тимофеев шкандыбал рядом.

— По-моему, я ногу натер, — пожаловался он. — Это все из-за твоих дурацких портянок! Кто бы нас проверял? Взял бы нормальные носки…

— Портянки — лучше, — убежденно сказал Марлен. — Ты свои носки протер бы давно.

— А так — натер!

— Заматывать надо было не как попало! Я ж тебе показывал.

Из потемок неожиданно показался Якушев.

— Городской? — спросил он снисходительно.

— Москвич, — буркнул Виктор.

— Оно и видно. Снимай!

Радуясь, что можно присесть хоть на минутку, Тимофеев сел в траву и быстро стащил сапоги.

— Ничего страшного, — поставил диагноз Якушев и быстро, ловко намотал портянки. — Понял?

— Если я скажу, что да, — вздохнул Тимофеев, — ты поверишь?

Красноармеец рассмеялся и встал.

— Пошли, а то отстанем от своих! А ты ноги береги. Меня батя всегда учил, когда на охоту ходили, чтоб не шлялся, как попало. Это ж сколько верст отмотать надобно, чтобы зверя добыть! А ежели охромеешь, можешь и сам не вернуться.

Взошла луна, в ее сиянии сыпались отблески, бликовали штыки и стволы. Умноженный топот тысяч ног разносился далеко, но враг остался позади.

Намаявшись за день, остатки 145-й дивизии, влившиеся в 149-ю, шагали без особой бодрости, но споро — они шли к своим, выходили из окружения, а это подталкивало — скорей, скорей!

Чем быстрее они одолеют пространство лесов и полей, тем вернее опередят немцев. И вырвутся из сжимавшегося кольца!

Не волки, чай, прорвут флажки, не испужаются.

В темноте вышли к броду на реке Остёр.

Марлен решительно стащил с себя и сапоги, и штаны вместе с исподним. Сверкая голой задницей (луна была яркая), он прошлепал по топкому берегу и ступил в удивительно теплую воду.

Это было неописуемое блаженство — ступать натруженными ногами по илистому дну, чувствовать, как ил продавливается между пальцев, а вода омывает ногу, словно снимая усталость и боль.

На другом берегу Исаев заметил, что Вика поступил так же. Теперь, по крайней мере, в сапогах не будет хлюпать. Топаешь себе в сухом — и ноги помыл!

— Перед сном я всегда ванну принимал, — вздохнул Тимофеев. — Ну, не всегда, конечно, но чаще всего…

— Считай, что это были водные процедуры! — хмыкнул Исаев, поправляя ремень. — Ну, как? Стрелял из «ППШ»?

— Стрелял… Думал еще, за что там держаться? Ничего, приспособился — за диск хватался. А если лежа, то за цевье…

Тут из темноты вынырнул Якушев, неся в тряпице полбуханки хлеба и большую банку тушенки.

— Раздали по банке на троих, — сказал он, присаживаясь, — больше нету!

— Ну, вот! — Марлен хлопнул Виктора по плечу. — Вот и ужин. Живем!

Устроившись на поваленном дереве, Исаев с удовольствием жевал вкуснейшее мясо с вкуснейшим хлебом, познавая простые радости военной жизни. Они такие же, какие и в пещерах были, — поесть да поспать.

Дождь идет, а ты сухой, в укрытии? Радость.

«На улице» метет, а ты в землянке у печки? Радость.

В атаку ходил, пули свистели, но даже не царапнули? Радость.

А потом — Победа! И будет всем счастье…

Примечания

5

Самовоспламеняющаяся жидкость.