Хозяин черной жемчужины

Валерий Гусев, 2009

Братья Дима и Алешка очень подружились с новым преподавателем биологии. Вадим Иванович Кореньков был почти профессором, а потому человеком очень рассеянным. Алешке даже пришлось взять над ним шефство, чтобы Кореньков не ходил в разных ботинках и не завязывал галстук наизнанку. Но вот однажды у Вадима Ивановича случилась по-настоящему серьезная неприятность. Пропала Черная Марго – уникальная искусственная жемчужина, результат научного открытия. Ее украли? Или забывчивый ученый сам положил жемчужину неизвестно куда? Алешка с Димой твердо решили найти пропажу…

Глава I

Полковник сильно сердится

— Дим, — задумчиво сказал мой младший брат Алешка, — знаешь, до чего я додумался?

— До чего?

— Я додумался, Дим, что люди, которые любят собак, — это почти всегда хорошие люди.

— Ну и что?

— А люди, которые не очень любят собак, — это, Дим, так себе люди, невзрачные. А которые собак ненавидят — это вообще самые плохие люди. — Философ из третьего «А».

Я вспомнил об этом разговоре, когда мы столкнулись с людьми, которые еще хуже, чем самые плохие. Мы даже не догадывались, что такие вообще могут быть на белом свете. Бессовестные и безжалостные. Правда, собаки тут ни при чем. Хотя и без них не обошлось.

Тут при чем история, в которую мы с Алешкой неожиданно влетели. Но сначала нас эта история совершенно не касалась. А вот когда она нас коснулась — тут мало не показалось.

Началась она с того, что наш папа пришел с работы очень сердитым…

Наш папа — полковник милиции. Он борется с преступниками. И он борется с ними беспощадно. Потому что он их ненавидит. Потому что всегда сочувствует тем людям, которые от них страдают. Папа говорит, что после всяких опасных болезней преступность — самое большое зло. Она никого не щадит. Ни молодых и здоровых, ни богатых, ни бедных, ни сильных, ни слабых, ни стариков, ни детей. И еще он говорит, что это зло обязательно должно быть наказано. И справедливость должна торжествовать.

Папа, конечно, встречался со многими очень опасными и злобными преступниками. Но никогда мы еще не видели его таким расстроенным и возмущенным.

— Какие негодяи! — говорил он маме вечером на кухне.

Мама, когда у папы бывали на работе трудности, всегда его внимательно слушала, успокаивала и кормила чем-нибудь вкусненьким. Пересоленным борщом например. Или беляшами, которые у нее почему-то всегда пригорали. Но папа деликатно (или расстроенно) не замечал ни пересоленного борща, ни пригоревших беляшей.

Вот и в этот раз мама кормила его сильно жаренной картошкой и черноватыми котлетами, а папа возмущался. Не котлетами, конечно. А какими-то совсем бессовестными жуликами.

— Представляешь, — рассказывал он маме, звонко хрустя котлетой, — совершенно случайно получаем информацию о том, что в некоторых квартирах, где праздновали либо свадьбу, либо юбилей, пропадали ценные вещи и деньги.

— Да что ты! Не может быть! А почему узнали случайно?

— Ну, мать, ты сама подумай! Вот женится наш Алешка…

— Поскорей бы, — мечтательно проговорила мама. — Я бы отдала его в хорошие руки. Он мне надоел, я с ним не справляюсь…

— Не отвлекайся, — перебил ее папа и продолжил: — Вот женится наш Алешка… — Напомню, что нашему Алешке десять лет. — И после свадебного стола ты обнаружишь пропажу подарочных денег. Или какого-нибудь ценного подарка… Ты что — побежишь в милицию? Ведь у тебя в гостях были самые близкие люди. И тебе будет стыдно признаться, что среди твоих родных и друзей оказался подлый вор. Не так ли?

— Так! Конечно, так! Я же не могу поверить, что моя лучшая подруга Зинка стащит на Алешкиной свадьбе деньги, которые она сама же и подарила.

— Вот именно, — сказал папа и хрустнул котлетой. — Но это еще что. А вот когда воруют на поминках — я таких жуликов своими руками бы давил! Представляешь, мать, у людей такое горе — умер родной человек. Собрались люди за столом, чтобы почтить его память. А после — либо деньги, которые собрали в помощь близкие, либо шуба с вешалки исчезла без следа.

— Негодяи! — воскликнула мама. — Успокойся, отец. Положить тебе еще котлетку? Они сегодня хорошо прожарились.

— Ты так считаешь? — удивился папа.

— А что? Сыроваты?

— Скорее наоборот, — улыбнулся папа, — суховаты.

— И что мы с ними будем делать? — спросила мама.

— С котлетами? Нашим детям скормим. Они у нас всеядные.

— С жуликами! Их надо непременно разыскать и примерно наказать. А вы, всеядные, что свои уши развесили? — спросила она нас с Алешкой. — Ужинать и спать!

— А мы послушать хотим! — возмутился «жених» Алешка. — Тебе можно, а нам нельзя, да?

— Ладно, отец, — мама безнадежно махнула рукой, — рассказывай. Все равно от них не отвяжешься.

И вот что рассказал папа.

В одно прекрасное утро у нему в кабинет зашел его сотрудник с забавной фамилией — Павлик.

(Когда он, окончив школу милиции, прибыл для прохождения службы, то так и представился: лейтенант Павлик. Все сотрудники рассмеялись, потому что подумали, что Павлик — это его имя, а это, как оказалось, была такая интересная фамилия.

Однажды в папин кабинет зашел генерал, его начальник. Павлик вскочил и доложил:

— Оперативный дежурный Павлик!

— Детский сад какой-то, — буркнул генерал и хлопнул дверью.

Генерал был не очень не прав. Лейтенант Павлик был молодой и краснощекий, как карапуз на морозе. Но оперативник из него, несмотря на детский вид и ребячью фамилию, получился хороший. Папа часто хвалил его. А Павлик смотрел ему в рот и во всем подражал. У него была мечта — стать таким же беспощадным и опытным опером, как наш папа. И он уже сделал первые шаги к этому — заслужил звание капитана.)

— Сергей Александрович, — сказал Павлик, — звонили из шестого отделения. Там у них какая-то заморочка получилась. Просят помочь.

— А в чем дело? — спросил папа.

— Заявление от потерпевшей какое-то странное.

— А где она, потерпевшая?

— Да у них сидит, скандалит.

— Поехали.

…Эта самая потерпевшая оказалась рассерженной гражданкой Крутиковой. В старой дубленке и в меховой, с пролысинами, шапке. Под ногами ее расплывался натаявший с сапог снег.

И вот тут начался с этой женщиной какой-то странный разговор. Даже страшноватый немного.

— Здравствуйте, — сказал папа. — Так что у вас случилось? Расскажите по порядку.

— Да сколько можно! — Женщина запыхтела и сердито сдвинула шапку на затылок. — Повтори да повтори… Повторяю: я — первая жена покойника… — Папа даже глазом не моргнул — ему и не такое приходилось слышать. — А она у меня шубу украла!

— Кто — она? Уточните.

— Люська! Вторая жена покойника. Украла шубу! Что вы так на меня смотрите? Могут у человека шубу украсть?

— Отчего же, конечно, — растерянно кашлянул Павлик, коротко глянул на папу и незаметно сделал пальцем у виска известный жест.

— Что вы переглядываетесь? Неужели непонятно? Это Люська из ревности скрала. У ней самой-то три шубы. Зачем ей еще и моя? А она из ревности. Что я была первой женой покойника и мы очень хорошо с ним жили. Дружно.

— С покойником дружно жили? — невозмутимо уточнил папа.

— Естественно!

«Очень естественно», — усмехнулся про себя папа.

— А Люська все годы с ним собачилась! С покойником.

— Это где она с ним собачилась?

— В Люблине, где же еще?

Папа покивал, покачал головой. Павлик чуть заметно усмехнулся: в Люблино находится одно из городских кладбищ. Словом, все сходится: Люська «все годы собачилась» с покойником на кладбище.

Но у папы было свое мнение.

— А где же эта… Люська, вторая жена покойника, украла вашу шубу? — терпеливо спросил он. — В вашем доме?

— Как же! В моем доме! Да я бы эту змею и на порог не пустила бы! Все там же сперла, в Люблине, в своей квартире. На поминках. Не постеснялась, змея!

Кое-что стало проясняться.

— Уточните, пожалуйста. — Папа был терпелив. Что-то в этой истории его очень взволновало.

— Что уточнять? — Крутикова снова начала закипать. Будто под ней газ включили.

«Мне даже показалось, — припомнил папа, — что у нее вот-вот шапка на голове начнет подпрыгивать. Как крышка у чайника».

— Спокойнее, гражданка Крутикова, — попросил ее Павлик, — спокойнее. Надо же разобраться.

— Вы разберетесь! Как же! — Она грозно надвинула шапку на лоб, до бровей. — Битый день вам объясняю… Пришла я на Люблинскую улицу, в Люськину квартиру, на поминки, бывший муж помер. Все-таки он за мной хорошо жил. Пока эта змея Люська его не увела. Но они плохо между собой жили. Я его как-то повстречала, пожалела: похудал, обтерханный какой-то, глаз тусклый. Не обрадовался мне. «Что ж ты, Ваня, — говорю ему, — или плохо тебе живется?..»

— Не отвлекайтесь, гражданка Крутикова, — напомнил Павлик. — По сути показания давайте. Вы пришли на поминки, так? Дальше что?

Крутикова вздохнула, покрутила головой, опять сбила шапку на затылок.

— Ну, посидела, как положено. Помянула Ваню. С Люськой пособачилась. Стала собираться, глядь — а в прихожей шубы-то моей и нет. Дорогая шуба была. Но Люське она к чему? У ней своих три. Это из ревности она, со зла.

Ну вот, прояснилось… Две вдовы одного покойного мужа не поладили между собой. Люська увела у Крутиковой мужа (когда он не был еще покойником), а потом, когда он стал покойником, увела и шубу… Только вот все оказалось гораздо сложнее. И хуже… Папа это почувствовал.

— Ну, а Люська? — спросил он. — Что она говорит?

— А что она говорит? Ругается. Обзывается.

— Понимаете, гражданка Крутикова, — стал объяснять ей Павлик, — мы не можем возбудить уголовное дело по данному факту. Нет для этого достаточных оснований. Проведем дознание, а уж по его результатам решим.

— В прокуратуру жаловаться на вас пойду! — Крутикова решительно поднялась, сдвинула шапку теперь уже набекрень. — Мне не шуба нужна, не нищая, мне справедливости надо. Я с покойником хорошо жила, берегла его, а Люська-змея его в могилу свела. А после и шубу сперла. — Крутикова подошла к двери. — А если она будет врать, что по паспорту она Люсьена, не верьте. Люська и есть Люська! Змея! — Открыла дверь, обернулась и злорадно добавила, указав на лужу возле стула: — Наследила я у вас тут, извиняйте! — И хлопнула дверью.

Вот такая тетя Крутикова.

— Что будем делать, товарищ полковник? — спросил Павлик папу.

— А что за Люська-то?

— Да вот у меня записано, — Павлик раскрыл блокнот: — Степанова Люсьена Никитична. Я съезжу к ней?

И Павлик поехал на Люблинскую улицу. Но Люсьена Степанова ничего толком ему не объяснила.

— Да ненормальная она, Нюрка Крутикова! — вспылила Люсьена, вторая жена покойника. — Нужна мне ее драная шуба!

— Но шуба-то пропала. Из вашей квартиры.

— Как же! Кто ее знает, где она пропала? Нюрка как вина выпьет — сама себя не помнит. Пьяница она. Ваня-то потому и ушел от нее ко мне.

— Ну, хорошо, к вам претензий нет. Но, может, кто-то еще… кто был на поминках?

— Ну что вы, товарищ следователь! У Вани и родня, и знакомцы — все очень приличные люди. Шубы и ботинки не воруют… Не знаю, что и думать. По злобе Нюрка на меня наговаривает. Из ревности. Они-то с Ваней плохо жили, она ведь выпивоха. Потеряла она сама эту шубу. Забрела после поминок куда-нибудь еще, в какие-нибудь гости, да шубу там и оставила.

Вот такую не очень веселую, хоть и немного смешную историю рассказал нам папа. Но это было только начало. А дальше ничего веселого больше не было. Были еще такие же кражи. А известно о них тоже становилось случайно — почти никто об этих кражах-пропажах не заявлял.

Папа занялся другими, более важными делами, а это дело поручил Павлику. Павлик добросовестно проверил всех, кто был в тот печальный день на квартире Люсьены. И даже знакомых гражданки Крутиковой. И ни на какой след сначала не напал. А потом один из оперов задержал на вещевом рынке какого-то бомжа, который продавал с рук шубу гражданки Крутиковой. Но и этот след тут же оборвался: бомж упрямо твердил, что эту шубу он нашел в подъезде, «на батарее отопления второго этажа, позади лифта». И он назвал этот дом, который находился на другом конце города. Где гражданка Крутикова никогда не бывала. И шубу «позади лифта» никак оставить не могла.

И вот тут вдруг капитан Павлик, оформляя документы на задержание этого бомжа в отделении милиции, услышал в дежурной части очень странный разговор. Из разговора стало ясно, что младший сержант Сеня недавно женился, а коллеги его поздравляли и расспрашивали, как прошла свадьба.

Рассказывая об этом, Сеня был не очень весел.

— Что, Сеня, — посмеивались ребята, — теща злобная тебе досталась?

— Не злобная… А… скрупулезная.

— Это как?

— Ну… дотошная очень. У нее, ребята, глаз острый. Как у сыщика. Так вот, она наутро денег дареных недосчиталась. И подарка одного — магнитофон пропал.

— Это как? — смешки в комнате стихли — дело неприятное.

— Да так, — горестно объяснял молодожен Сеня, — теща прозорливая, все приглядывала — кто чего нам дарил да сколько. Сейчас же как принято? Кто подарок несет, а кто конверт с деньгами. Вот одного конверта не хватило, магнитофон куда-то ушел, а в одном конверте вместо денег бумажки газетные оказались. Кукла, иначе говоря.

— Да погоди, Сеня, может просчиталась теща?

— Это моя-то теща просчиталась? — горько усмехнулся Сеня. — Да мне, ребята, не столько денег жалко, сколько обидно.

— А кто на свадьбе-то был? Всех помнишь?

— Ты что, Макс, свадьбу не знаешь? Половина на половину — незнакомые.

Прав младший сержант Сеня, смекнул капитан Павлик. На свадьбе одни гости со стороны невесты, другие — со стороны жениха. И, как правило, друг друга не знают. Так что совершенно чужому человеку за свадебный стол сесть не опасно. Жениховые гости думают, что он друг или родственник невесты, а невестины — жениха. А на поминках-то еще больше незнакомых между собой людей собирается. «Да я с покойником Ваней в одном классе два года просидел. А мы с ним в армии служили. А я на курорте с ним гулял. Хороший был человек».

С этими соображениями Павлик и явился к нам вечером, посоветоваться с папой. Разговор был не секретный, и они уселись на кухне. Мама сделала им кофе и ушла к телевизору. А мы ушли от телевизора на кухню.

— А нам кофе? — с деланой обидой спросил Алешка.

— Нам самим мало, — с деланой жадностью ответил папа. — К тому же вас сюда не звали.

— А мы не ждем, когда нас позовут. Мы сами приходим. Садись, Дим, мы здесь не чужие. Да, пап?

Капитан Павлик рассмеялся, и они с папой продолжили свой разговор.

— Вот что, — сказал папа, — позвони во все отделения и уточни — не было ли заявлений о подобных кражах? И еще раз побеседуй с Люсьеной, второй женой покойника. Пусть составит списочек мужчин, которые были на поминках.

— А почему именно мужчин? — не догадался Павлик. — Шуба-то пропала женская.

— Потому, Павлик, что мужики в таких случаях после третьей рюмки выходят на лестницу покурить. И они могли что-нибудь заметить.

— Точно, товарищ полковник! Шуба-то не своими ногами ушла. Кто-то ведь в ней шагал.