Привидения на цыпочках

Валерий Гусев, 2007

Вот так подарочек к первому сентября – на месте школьного стадиона возводят здание какой-то фирмы «Кис-кис»! Этим недовольны все – директор школы, ребята, их родители. На территории стройки действуют таинственные и непримиримые мстители, которые что есть силы вредят гнусному «Кис-кису». Но все напрасно – предводитель подозрительной фирмы некто Кошкинд неуязвим и всесилен. Да кто же он такой? – теряет терпение великий сыщик Алешка Оболенский. И, чтобы избавить школу от этого кошмара, начинает расследование хитроумной деятельности гнусного Кошкинда…

Глава II

«Щитавот на верблюди»

— Как прошел день? — спросил папа за ужином. — Есть достижения?

— Есть, — сказал я, — но не у нас.

И мы рассказали папе историю со строительством на нашем стадионе.

Папа нахмурился.

— Безобразие, — сказал он. — А что вы на меня так смотрите? Я ничем тут помочь не могу. Это не дело милиции.

— Интересно… — сквозь зубы процедил Алешка. — Какие-то взрослые люди круто обижают целую тыщу маленьких детей, а милиция стоит в сторонке!

— Да, отец, — напала на него и мама. — Ты бы мог поговорить со своим министром.

— Он ведь неглупый человек, — поддержал ее Алешка.

— Кто сказал? — удивился папа.

— Ты. По телефону. Я сам слышал.

— Выражайся точнее: подслушал!

— Пап, какая разница! — сказал я.

В общем, мы дружно навалились на него, и папа сдался:

— Обещать могу только одно: доложу министру. Если он даст добро, проведем проверку. И если разрешение на строительство получено незаконно, примем меры.

— А если законно? — спросил Алешка. — Тогда не примете?

— Тогда не примем, — кивнул папа и ушел в свой кабинет.

— Тогда мы сами примем, — пробормотал ему вслед Алешка.

А мама шутливо подергала его за ухо. А надо бы всерьез.

Через несколько дней папа сказал за ужином:

— Я свое обещание выполнил. Стройка ведется на законном основании. В городе не хватает свободных земель для его развития. Когда нашей школе отводили место, ситуация была проще. Сейчас она осложнилась. Каждый метр земли стоит огромных денег…

— Отец, — прервала его мама, — ты покороче.

— Их же надо убедить! В районе принято решение строить это здание. И его будут строить. А одновременно в парке для вас и вообще для всех будет создан спортивный комплекс. Это даже лучше, чем среди домов и машин. Там, в самом центре, есть подходящая полянка…

— Бомжиная, — перебил папу на этот раз Алешка.

— Почему так? — спросила мама.

— А там раньше бездомные люди жили со своими собаками. Они там целый город построили.

— Собаки? — удивилась мама. — Надо же!

А удивляться тут нечего. В нашем парке, в самой его серединочке, одно время жили бездомные люди. Целая деревня. Они там себе настроили палатки из пленки и что-то вроде хижин из всякого хлама. Обосновались, в общем. А потом к ним потянулись бродячие собаки и очень хорошо там прижились. И охраняли это поселение так, что попробуй сунься. Никто и не совался. Только гуляющие по окраинам парка пенсионеры и молодые мамаши с колясками опасливо посматривали на дымки от костров и тревожно прислушивались к лаю собак.

Ну, потом их всех оттуда выселили. Сначала приехали собачники и отловили всех собак, а потом милиция забрала всех бомжей и отвезла в приют для бездомных. А их покинутый лагерь так и остался на полянке в центре парка. Полянка до сих пор носит имя Бомжиной.

— В общем, — подвел итог папа, — нарушений нет и возражений быть не может.

— Надо же! — ехидно выдал Алешка. — А кто-то говорил, что задача милиции — борьба за справедливость. Дим, ты не помнишь: кто? Не твой папа случайно?

— И твой тоже, — ехидно усмехнулся и я. — И мамин муж.

— Нельзя так с отцом разговаривать! — Маме стало жалко своего мужа. Он так устает на работе…

— Он там за справедливость борется, — проворчал Алешка.

Позже выяснилось, что мы напрасно нападали на папу. Они со своим министром даже обращались в правительство Москвы. Но там им вежливо намекнули, что каждое ведомство должно заниматься своими делами и не вмешиваться в чужие. Строительство ведется в соответствии с нормами, разрешение на него получено на законных основаниях.

И оно шло, это строительство. Прямо за окнами нашей школы. Приехали два автокрана, грузовик притащил жилой вагончик, где поселились смуглые узкоглазые строители. Стали вовсю копать ямы для фундамента и завозить стройматериалы.

И стал сюда часто приезжать застройщик — будущий владелец здания и глава фирмы под смешным названием «Кис-кис». Этот застройщик приезжал на большой черной машине с водителем и охранником. Водитель и охранник стояли за его спиной и внимательно, не поворачивая головы, а только зыркая глазами, осматривали все кругом. Особенно — окна нашей школы, будто оттуда какой-нибудь малолетний злодей мог ахнуть из рогатки. Или из гранатомета.

А застройщик горячо обсуждал с прорабом разные производственные вопросы. Он все время спорил с ним и часто приговаривал: «А вот у нас, в Англии…»

Алешка почему-то проявлял к этому господину повышенный интерес. Наверное, потому, что и сам побывал в Англии. Целых два дня. Когда приезжал туда как победитель конкурса «Юный Шерлок Холмс». Так что уж Лешка-то точно знал, «как там у нас, в Англии». И он очень внимательно прислушивался к разговору. А один раз, когда застройщик важно шагал к машине, Лешка даже что-то спросил у него по-английски. Это меня страшно удивило: Алешка довольно свободно владел английским, но в пределах «фейсом об тейбл» и «фул» (дурак, по-нашему). Но мне показалось, что английский застройщик владеет английским языком еще хуже: он совершенно не среагировал на Алешкино обращение. Но, может, тому была и другая причина — шибко он был важный. И прораб уважительно называл его господин Кошкинд. Такая, значит, у него русская фамилия с английским акцентом.

И вот в один прекрасный день (как раз была первая переменка, и мы всей школой высыпали на школьный двор) подъезжает мистер Кошкинд, а на воротах, рядом с табличкой о детях и родителях (и кранах с грузами) трепещет на утреннем ветерке большой плакат, на котором красным маркером намалевано: «Вы все дураки!»

Мистер Кошкинд коротко взглянул на лозунг и усмехнулся. Посмотрел на прораба.

— Неубедительно, — буркнул хмурый прораб и, содрав плакат, развернул перед застройщиком план будущего здания. Они с Кошкиндом уткнулись в него и опять стали спорить о том, как лучше размещать на территории стройматериалы и технику.

А потом прораб вежливо спросил:

— Василь Василич, а зачем такую большую этажность запроектировали? Куда излишки денем?

— Какие излишки? — снисходительно усмехнулся Кошкинд. — Моя фирма под офис займет три этажа. Фитнес для сотрудников и всех желающих организуем. Спортивные залы, бассейн. На крыше соорудим теннисные корты…

— И казино, — подсказал Алешка. — Вам фитнесы, а нам — фиг!

— Не баловайся! — одернул его прораб.

А Василь Василич подытожил:

— А остальные площади в аренду сдадим. Денежки будут капать.

И они снова уткнулись в развернутый план.

Лешка, конечно, не утерпел и тоже сунул в план свой любопытный нос. Здание было какое-то странное. Все какое-то угловатое, неожиданное, да еще на его верхушке торчала круглая башенка с овальными окнами и крышей-пирамидкой.

— Как пупок на спине, — громко сказал мне Алешка.

Прораб сердито обернулся:

— Иди отсюда! Что ты тут столпился?

Мы хихикнули и пошли в школу — нас позвал звонок, переменка кончилась. Интересно: звонок у нас в школе один, а почему-то звонок с урока и звонок на урок — совершенно разные. Будто их два: вредный и полезный.

— Твоя работа? — спросил я Алешку про плакат протеста.

— Вот еще! — искренне возмутился он.

Я ему поверил, он за лето опять повзрослел. И я сказал:

— Да, когда милиция бессильна, тогда появляются народные мстители.

— И вешают плакаты, — презрительно отозвался Алешка. — А толку от них — как от всяких митингов.

Тем не менее плакаты на воротах стали появляться постоянно. Прораб терпеливо их срывал, а кто-то снова терпеливо их развешивал. Но после того, как появился плакат угрожающего типа: «Ну, вам же хуже будит!», в воротах поставили охранника.

На первое время это помогло, а потом охранник весь день ходил с приколотой на спине бумажкой: «Ты тоже дурак!» Школьный народ выражал свое возмущение.

После этого охранников стало двое. Один следил за воротами, другой — за его спиной.

Дошло даже до того, что к директору заявился хмурый прораб и сердито потребовал принять меры против хулиганов.

— Вот! — развернул он перед ним на столе мятый плакат, где обещалось: «… хуже будит». — Вот! Примите меры!

Семен Михайлович меры принял — красным карандашом исправил ошибку.

— Это все? — Прораб так возмутился, что покраснел как помидор. — Все ваши меры?

— А что я могу еще сделать? — усмехнулся Семен Михайлович. — Стихийный протест школьных масс. Вы мне покажите этих хулиганов, тогда я их накажу.

— А я их видел? — И прораб ушел, очень недовольный. Сказал на прощанье: — Не школа, а бандитское гнездо.

Семен Михайлович опять усмехнулся, ему вслед, однако после уроков собрал все-таки нас в актовом зале. И сказал грозную речь, завершив ее словами:

— Я, как строевой командир, категорически против партизанских методов борьбы! Какие-то листовки, прокламации! Казаки-разбойники! Робин Гуды! Дубровские! Этими глупостями вы ничего не добьетесь. Здесь нужна разумная стратегия и боевая тактика. Всем понятно?

При этих его словах Никишов и его два мушкетера значительно переглянулись. Будто наш грозный полковник невольно подсказал им ответ на задачку контрольной.

В общем, речь директора была строгой, но неубедительной. Наверное, потому, что он и сам был готов к партизанским методам. Потому что нормальная стратегия и бумажная тактика были бессильны против превосходящих сил противника.

И еще меня смутила пропажа из дома красного маркера.

После уроков я отловил Алешку возле стройки, взял его за воротник и строго спросил:

— Все-таки это ты плакаты писал! Включился в борьбу?

— Ты что, Дим! — очень убедительно воскликнул он. — Я что, дурак? Если хочешь знать, это все детские штучки.

— А где наш маркер?

— Откуда я знаю? Кому ты его отдал?

Вот нахал!

Конечно, меня «детские штучки» не беспокоили. Меня беспокоило другое: не поведет ли Алешка свою собственную борьбу против строительства — за наш стадион? Он-то наверняка записочками не ограничится. Мне даже немножко жалко стало и краснощекого прораба, и смуглых строителей. Но, конечно, не застройщика «Кис-кис» по фамилии Кошкинд.

Время шло. Шло строительство. И становилось все более впечатляющим. И тут мы с Алешкой решили сходить в парк, посмотреть, как строится спортивный комплекс. С двумя бассейнами.

Никакого строительства там, конечно, не было. Им там даже и не пахло. А пахло довольно неприятно. Бомжей и собак давно отсюда убрали, а запах остался. Остались и развалюхи, в которых они жили. Жалкое зрелище. Из старых досок, из рваной пленки, из каких-то обломков и лохмотьев. И здесь жили люди!

— Вот! — возмутился Алешка. — Вместо всяких фитнесов и фирм построили бы лучше дом для бездомных.

— Фирма деньги платит, — сказал я. — А бездомным людям платить нечем.

Побродили мы вокруг полянки, посмотрели. И поняли: никакого спортивного комплекса здесь не будет, все это вранье. А будет обычная свалка. Сюда уже заезжали самосвалы и сбрасывали всякий мусор.

Наш родительский комитет, к слову сказать, не сидел сложа руки — возмущался и писал грозные письма во все адреса. К нам даже из газеты приезжали. И еще какие-то комиссии. И даже телевидение. Они засняли вырубленные деревья, пеньки от них, записали гневную речь директора и уехали. И на следующий день дали репортаж. Молодой корреспондент, чем-то похожий на Кошкинда, восторженно сообщал, как преображается наша замечательная столица. Как на месте пустырей и «диких» детских площадок возникают прекрасные постройки современной архитектуры. Как на месте сорных древесных пород возникают «рукотворные насаждения» в виде благородных кленов и голубых елей.

— Конечно, — завершил свой сюжет корреспондент, — некоторые несознательные жители выступают против прогрессивного строительства и пытаются стихийными методами ему помешать, но… — И тут он включил нашего полковника, который на экране взъерошил усы, решительно взмахнул рукой и рявкнул: «Этому не бывать!»

А ведь на самом деле рявкнул Семен Михалыч совсем в другом смысле.

И строительство шло себе и шло. Как сказал один из узкоглазых рабочих: «Собака лает, а караван верблюдов идет».

— Сам ты верблюд! — сказал ему Никишов.

— А ты собака! — не остался тот в долгу. И пошел в свой вагончик. Наверное, плов готовить.

— И чего ты, Серега, на него набросился? — спросил вдруг Алешка. — Он ведь не виноват.

— А мне все равно, кто виноват, — холодно отрезал Никишов. — Я их сюда не звал.

Сельянов дожевал яблоко (он все время что-нибудь жевал) и сказал:

— Я — тоже. Я без нашего стадиона толстеть начал.

Приврал немного: Андрюха толстеть с самого рожденья начал. А на стадионе он обычно сидел на скамеечке, что-нибудь жевал и наблюдал за достижениями наших спортсменов.

Лешка не стал спорить. Он только усмехнулся. Но с таким превосходством, что мушкетеры растерялись. Только Юраша Козлов спросил:

— А тебе что, стадион не нужен? Ты за кого? Ты за них или за нас?

— Я за справедливость, — скромно ответил Алешка и потупил глазки.

Сегодня первым уроком у нас была литература. Бонифаций про Анну Каренину нам рассказывал. Так трепетно, будто она его родной тетей была. Но я плохо его слушал. Я прислушивался к шуму за окном, на стройке. Там была какая-то суета и ругань. Галдеж стоял сплошной. Непонятный. Во всех классах учителя стали захлопывать окна. А с улицы неслось:

— Искру проверил?

— Да есть искра!

— Топливо подается?

— Еще как!

— Так что ж он молчит?

И все эти фразы сопровождались, как говорит Бонифаций, крутой ненормативной лексикой. Ругательствами, если по-простому.

Тут чей-то другой голос вмешался, совсем рядом, прямо у меня над головой:

— Оболенский, а вот вы как оцениваете Стиву Облонского? — Бонифаций, когда на нас сердится, на «вы» нас называет. — Можете не вставать.

— Облонский? — переспросил я, выигрывая время. — Стива? Аркадич? Это который ее брательник?

Выиграл! Звонок прозвенел. И мы помчались во двор. Алешка уже был там. Прилип к забору. А за забором строители столпились вокруг автокрана. Капот у него был поднят, и из-под него торчали задние части водителя. Передними он вовсю ковырялся в моторе. А все вокруг давали ему советы. Особенно — прораб. Он опять был весь красный и злой. Оказывается, пришел панелевоз, а автокран никак не заводится, разгружать панели нечем. Водитель панелевоза тоже ругался:

— Мне тут у вас стоять нечего! Мне за простой не платят! Мне за рейс платят! — И он тоже полез под капот крана.

Алешка с таким интересом наблюдал и слушал, что я даже его заподозрил.

— Ты что! — возмутился он. — Наши родители своих детей на стройплощадку не допускают. Это, Дим, какие-то непримиримые мстители.

Зазвенел звонок, мы вернулись в школу.

К концу занятий машина так и не завелась. Водитель панелевоза, ругаясь, отцепил прицеп и уехал. А водитель автокрана так и остался торчать под капотом, время от времени забираясь в кабину и пытаясь запустить двигатель.

— Мне прямо жалко его, — сказал Алешка.

— А мне нет, — сказал подошедший Никишов. — Плохой водитель. Машину не знает. — И усмехнулся.

Ближе к вечеру я пошел в школу — на занятия нашего драмкружка. Вернее, нашего школьного театра. Вел эти занятия все тот же фанат Бонифаций. Ему уроков мало. И он ставит на сцене пьесы по школьной программе. Чтобы мы лучше усваивали материал. И глубже проникались великими идеями и тонкими чувствами.

У дверей школы я встретился с чумазым водителем автокрана и злым прорабом. В руках прораба почему-то была грязная губка.

Они поднялись на второй этаж и прямиком прошествовали в кабинет директора. Я, конечно, такой случай упустить не мог. И стал подслушивать за дверью. Благо разговор был громкий.

— Вот! Полюбуйтесь! — слышался голос прораба. — Ваша работа! Ваших партизан!

Что отвечал директор, я не слышал — он говорил негромко и спокойно. Бывший офицер, выдержанный такой. Водитель тоже помалкивал. Зато прораб разорялся за троих:

— Автокран простоял весь день! Кто-то засунул в выхлопную трубу эту гадость! Разберитесь и накажите! И чтобы впредь такого не было!

Голос прораба слышался все ближе — я догадался, что он идет к двери, отбежал и спокойно пошел по коридору.

Дверь кабинета распахнулась.

— Или мне в милицию обратиться? — бушевал прораб.

— Во-первых, — спокойно ответил Семен Михалыч, — я не уверен, что это сделали мои ребята. Во-вторых, у вас есть охрана. Все претензии к ней. А в-третьих, у меня встречная просьба: старайтесь поменьше шуметь на вашей стройке. У нас ведь занятия идут.

— Ну! Это не в моих силах! — фыркнул прораб. — Как это можно строить тихо?

— Постарайтесь хотя бы, чтобы ваши орлы громко не ругались.

Прораб аж расхохотался.

— Вы взрослый человек! Где это вы видели стройку без крана и без ругани? Это уж, извините, специфика производства. Тут я бессилен.

— Что ж, у меня тоже специфика, — пожал плечами наш полковник. — Я не следователь. — И он вернулся в кабинет.

Вот так начались на стройке странные события. Будто новое здание возводили на заколдованном месте. Как-то все у них не ладилось. Можно было даже посочувствовать. Если бы, конечно, не грустная картина разорения нашего родного стадиона.

Как-то вечером (за ужином, конечно) папа спросил нас:

— Что у вас там творится?

— Где?

— На стройке. Там какое-то вредительство идет.

— Да не умеют они строить, — отмахнулся Алешка.

— Ну-ну… — Папа спрятался за газетой и сказал из-за этого укрытия: — В отделение милиции застройщик заявление принес. Просит обеспечить безопасность.

— Ну и милиция у нас! — возмутилась мама. — За детей они заступиться не могут, а за всяких… настройщиков…

— Застройщиков, — поправил папа, выныривая из-за газеты. — Вчера кто-то губку в выхлопную трубу засунул, сегодня электричество кто-то вырубил, а завтра они взрывное устройство подложат!

— Это мысль, — сказал Алешка, не отрываясь от тетради.

— А что ты там пишешь? — спросила мама. — Покажи! — Она взяла его тетрадь. Наверное, подумала, что Алешка уже рисует схему взрывного устройства.

— Опять шипящие, — вздохнул Алешка. — Примеры придумываю.

Мама прочла вслух: «Кишмиш съел осла».

— Это как? — безмерно удивился папа.

— «Кишмиш сел на осла», — поправил Алешка. — Я так написал, мама неправильно прочитала.

— Это кто же тебе посоветовал? Ты знаешь, что такое кишмиш?

— Знаю. Так одного рабочего на стройке зовут.

— Кишмиш, Алексей Сергеич, — объяснил папа, — это виноград без косточек. Употребляется в свежем и сушеном виде. А также, время от времени, в виде вина.

— Надо же! — удивилась мама. — А я думала, это такой изюм. — Она хихикнула: — Который сел на осла.

— Вообще, — нахмурился папа, — мне не нравится, когда людей другой национальности называют всякими унизительными кличками. Чурек, кишмиш, бульба и прочее. Тебе понравится, если тебя назовут огурцом соленым? Или маму капустой?

— Без разницы, — отмахнулся Алешка. — Хоть Рязань косопузая.

— Мне тоже без разницы, — сказал я. — Мне неважно, как человека называют. Главное, чтоб он человеком был.

— А этот Кишмиш, — сказал Алешка, — узкоглазый такой, узбекский таджик, он хороший человек. Он никогда плохими словами не ругается. Он даже на живом верблюде ездил. Этот Кишмиш…

— Господи, — вздохнула мама и зажала уши.

— Ну ты сама придумай что-нибудь на шипящее! — взмолился Алешка. — Думаешь, просто?

— Запросто! — выпалила мама. — Вот, пожалуйста: «Шковородка шкворчала на печи».

— Класс! — восхитился Алешка и быстренько записал эту волшебную шкворчащую фразу. — А еще слабо? Пап, твоя очередь.

— «Счетовод щелкал на счетах».

— Блеск! А как надо писать: «щитавот» или «щетавот»?

— В словаре посмотри, — посоветовала мама.

Алешка послушно снял с полки словарь, пролистал.

— Тут нет этого слова. Оно, что ли, иностранное?

— А ты на какую букву это слово ищешь? — спросил папа.

— Как на какую? На «ща», конечно.

— Ну-ну… — Папа вздохнул, снова скрылся за газетой и ехидно посоветовал: — Ишчи полутше, щитавот на верблюди.

Алешка послушно записал и эту фразу.