Свобода, овеянная ветром

Валерий Георгиевич Свешников

«Свобода, овеянная ветром» – книга о важных уроках в жизни автора. О радостном ожидании мальчишки чего-то хорошего, невзирая на все трудности. Книга о том, как он понял, когда закончилось детство, а затем с получением паспорта вдруг началась непредсказуемая взрослая жизнь. Это панорама приключений, обретения друзей и попыток найти свой путь в жизни.

Первая роль

Это было очень давно, когда почти всё необходимое обыватели делали своими руками. Правда, существовала еще одна проблема — настоящих умельцев и мастеров в своем деле было мало. Все объяснялось тем, что совсем недавно закончилась война.

Когда я учился в начальной школе, к нам в класс часто приходили практикантки из педучилища. Уроки наших учителей, возможно, считались хорошими и показательными, потому что за последними партами устанавливали ряд-другой стульев, на которых усаживалось помногу будущих учителей. Они что-то старательно записывали в своих тетрадках.

Можно сказать, мы были подопытными кроликами. Но мы должны бы быть благодарны судьбе, потому что нас все-таки чему-то научили. По-видимому, не случайно через десяток лет с лишком, когда я стал студентом университета, то встретил там еще двоих одноклассников.

Но все-таки речь пойдет о другом. О том, что к показательным урокам иногда требовались какие-то указки, метровые линейки и прочие нехитрые инструменты и пособия.

Их надо было сделать обязательно и, как всегда, в самый последний момент. Поэтому к отцу часто приходила моя учительница, она же и наша соседка, Зоя Николаевна, и просила его сделать к завтрашнему дню что-нибудь очередное, и совершенно необходимое.

У отца, естественно, возникала неотложная потребность что-то смастерить, и он переключался на поиски материала для поделок. Ведь даже указку из обычного полена не сделать.

Мне же приходилось учиться хотя бы на четверки, так как все мои провалы и проделки сразу становились известны родителям. Для этого Зое Николаевне не надо было даже к нам заходить.

Потому что по дороге домой она шла через наш двор, и в окно часто видела маму, готовящую что-нибудь на кухне, либо сидящую за машинкой у окна, где побольше света. Учительнице стоило остановиться и позвать: «Нина Ивановна!», и профилактическая беседа с родителями нерадивого ученика, считай, состоялась. Пять минут общения, а мне отдувайся целый вечер.

Примерно так же быстро и деловито происходило и ее общение с отцом. Зоя Николаевна просила его что-то изготовить для очередных показательных занятий.

Среди множества подобных просьб запомнилось обращение сделать маску лошадиной головы. К новогоднему празднику в зале педучилища будет проведен концерт силами нашей начальной школы. Для него ученики должны подготовить инсценировки литературных произведений. Намечался небольшой конкурс среди классов школы на лучшее их исполнение.

И вот тогда у меня появлялась возможность выступить в роли… лошади. Если же отец сделает к Новому году маску головы коня, то мне поручат играть ее переднюю часть. Роль ответственная, хотя и без слов. Но на всякий случай мне надо будет освоить ржание.

Отец взялся за производство головы непарнокопытного. Я, вернее, мои размеры послужили основой лошадиной шеи, так как, возможно, мне предстояло в этой маске покорять подмостки сцены.

Кстати, нам тогда выпала честь выступать на настоящей сцене, так как все наши праздники проходили в зале педучилища, а оно располагалось в особняке, где жил К. Н. Батюшков — наш земляк, русский поэт и воин.

Подготовка к празднику началась. Вечерами отец колдовал над маской, а мы, артисты, после уроков шли в педучилище, где готовили инсценировку стихотворения «Мужичок с ноготок». Постановщиками были студентки, поэтому они старались, ведь эта инсценировка будет для них основанием для зачета.

Вначале на сцене не было никакого убранства, в смысле, декораций. На ней мы репетировали.

Самый голосистый Валерка Б. — был как бы Некрасовым — то есть основным героем произведения. Самый маленький, а потому робкий и тихий Лева П. — готовился играть того самого мальца — Мужичка с ноготок. Его выбрали студентки — постановщицы, так как они искали исполнителя ростом, хотя бы немного меньше лошади. Я и мой друг Славка были разными частями этой лошади.

Пока без маски, но уже в лыжных шароварах и свитерах мы старательно таскали по сцене за собой салазки, груженные вязанкой поленьев. Каждый день было по два-три прогона. Правда, они оказывались прогонами, в первую очередь, для нас со Славкой, а для остальных — это просто репетиция. Все потому, что нас проводили через сцену, а мы, в соответствии со словами сценария, должны были в нужном месте идти, а в другом — останавливаться.

Нам долго не удавалось выехать точно на середину сцены до начала действия, а потом нам следовало дружно рвануть с места после слов «мужичка»: «Н-но, мертвая…», и при этом не свалить дрова с салазок.

Я и Славка все больше и больше убеждались, что мы и есть основные действующие лица инсценировки, а постановщицы нас затирают и не дают нам свободы.

Короче, начались симптомы «звездной болезни». Когда надо, я старательно ржал, но опять студентки — «режиссеры» сдерживали мой пыл, и разрешили поржать не более двух-трех раз. Нас опять явно затирали.

Маска получилась очень выразительная, одно плохо — при бодром взмахивании головой, и особенно, при ржании (когда тоже следовало поднимать голову) маска сползала, и я переставал видеть дорогу.

Наконец, наступил день премьеры. Все волновались, и только мы со Славкой были спокойны. Слов нам учить не надо, хотя мы могли бы их даже ночью произнести наизусть. За две недели наслушались их множество раз.

Мы натянули свои шаровары почти одинакового цвета — грязноватой охры. На ноги нам постановщики велели надеть ботинки черного цвета. На наши спины накинули одеяло той же масти, что и наши шаровары. Наконец, на меня натянули маску и долго устанавливали ее так, чтобы я видел дорогу.

На сцене в это время шли другие инсценировки, но мы уже их слышали на репетициях и поэтому не особенно сожалели о том, что их не видим.

Было, правда, непонятно, почему в зале так веселились зрители. Часто совершенно неожиданно раздавались смех и аплодисменты, хотя, по нашим представлениям, там вообще не было никакого повода для такой реакции зрителей.

Наконец-то наступила и наша очередь. Уже скоро, минут через десять, мы скинем эти одежды, а то нам уже надоело стоять без дела, да еще и в теплых шароварах.

Вначале все шло хорошо. Мы не пропустили середины сцены, и вот началось развитие главной мизансцены — беседы автора с Мужичком с ноготок.

Но от испуга «мужичок» забыл слова. А я их помнил, но не мог в маске понять, где стоит наш коновод. Я повернул голову в его направлении и прошептал нужные слова. «Мужичок» их повторил, но оказалось, что он стоит далековато от меня, и я попытался ногой его подтянуть к себе поближе.

Но ничего не получилось, лишь мужичок пнул меня, чтобы я отстал, — вроде бы, он вспомнил слова. В зале же раздались смешки на наши непредусмотренные сценические движения.

Но тут опять у него получилась заминка. Я пытался подсказать «мужичку» его слова. Но зрители из зала, они же и болельщики за свой класс, крикнули: «А чего лошадь подсказывает, так не честно!». Мне пришлось замолчать.

Наконец, мы добрались до финальной сцены. И чтобы скорее закончить наше представление, я немного сильнее рванул при словах о «мертвой лошади». Но Славка при этом отстал, поэтому съехало наше покрывало-одеяло. Кроме того, после подсказок «мужичку» маска так сползла, что я не видел пути-дороги. Неожиданно я наткнулся на какой-то стул, и тут мы рухнули вперемешку с дровами и салазками.

В зале стоял гомерический хохот. Мы быстро сбросили наши одеяла и вышли для прощания со зрителями. Аплодисменты продолжались.

Мы, конечно, не заняли призового места, но зато ощутили что-то вроде неожиданной радости, слегка смахивающей на артистическую славу.

Та маска лошади еще несколько раз использовалась в разных представлениях, пока, наконец, к ней не приделали рога северного оленя, нужные в пьесе «Снежная королева». Такую модификацию маска выдержала с трудом, но мы к тому времени уже оканчивали начальную школу.

Что стало с той маской, покрыто мраком неизвестности. Да теперь бы в нее уже и не влезть — как не вернуться в детство с его беспричинной радостью.