Троечник

Валерий Вайнин, 2019

Роман о современном враче, который работает в обычной московской поликлинике, но понимает, что современная медицина с ее обилием лекарств отнюдь не способствует стабильному здоровью. Пациентам, которые принимают его взгляды на лечение, он помогает совсем другими методами. Рекомендуется к прочтению в качестве безопасного и эффективного лекарственного средства, так как роман реально заряжает читателя позитивной энергией. Этого так сейчас не хватает!..Содержит нецензурную брань.

Глава 10

Гриша Инин явился без опоздания. До прихода его, однако, Антон успел проделать йоговские упражнения, принять контрастный душ и нарезать овощной салат. Вошёл Гриша с фирменной своей усмешечкой, вспыхивающей в серо-зелёных глазах и по впалым щекам стекающей в уголки губ.

— Пышет здоровьем, контролирует кишечник и презирает дряблое человечество. — Он вручил Антону бутылку «Мерло». — Пьём это или брезгуем?

Антон улыбнулся.

— Пьём, не сомневайся. Одеться потеплее не мог?

Гриша неторопливо повесил на крючок ветровку, под которой оказался вязаный свитер, и бросил взгляд на друга, одетого в шорты и маечку.

— Как ты, что ли, демонстрировать морозостойкость?

— Восемнадцать градусов, жопа! — Антон метнул на пол тапочки. — Ты хоть душ контрастный принимаешь?

Долговязый Инин согнулся в процессе переобувания, и на вихрастом его затылке обозначилась зачёсанная плешь.

— Восемнадцать градусов было днём, это во-первых, — парировал он. — Во-вторых, контрастный душ я принимаю по настроению, в минуты отчаяния и скорби. В-третьих, я не твой адепт, я сторонний наблюдатель. Если ты, жопа, хочешь поддержать мой к себе интерес, научись своим биополем двигать не жалкие бумажки, а посуду, мебель и, желательно, городской транспорт. Внятно излагаю?

Антон зааплодировал.

— Словно песню поёшь.

— И ещё. — Гриша распрямился, переобувшись. — Ты обязан отвечать на любые мои вопросы, вплоть до интимных… С чего, интересно, я так расчирикался, не знаешь?

— Тоже мне секрет! — фыркнул Антон. — Голова у тебя побаливает, златоуст, и давление подскочило. Собачился с кем-то?

Гриша застыл на мгновение, затем они прошли в комнату.

— Не то, чтоб собачился, но… голова, действительно, как-то…

Антон подтолкнул его к зеленеющему на подоконнике можжевельнику.

— Поздоровайся, невежа.

Кося на друга ироничным глазом, Григорий выполнил ритуал.

— Здравствуй, Джеймс! — поклонился он. — Чем ты его кормишь, Тоня? Он растёт как на дрожжах.

— Подойди к нему, — распорядился Антон, — обними горшок, лицом прижмись к веткам. Не рассуждай.

Гриша взглянул недоверчиво.

— И голова пройдёт?

— Проверь. Что тебе стоит?

Помедлив, Григорий сделал, как было велено. Поза его, обнимающего цветочный горшок, выглядела смешной до нелепости.

— Колется, стервец, — пожаловался он.

— Замри вот так, пока я ужин приготовлю. — Антон отправился на кухню.

Гриша Инин продолжал прижимать щёку к можжевеловым колючкам. Тишина, повисшая в квартире, словно полог, подрагивала от возгласов мальчишек, гоняющих под окном мяч.

На кухне Антон сбрызнул салат лимонным соком, а размороженные куриные грудки поставил в микроволновку. Затем откупорил вино, смолол кофе и накрыл на стол. Вошедший Григорий — с порозовевшим лицом и усмешечкой, скрывающей смятение, — иронично произнёс:

— Думаешь, твой Джеймс меня вылечил?

Антон пожал плечами.

— Не знаю. Тебе видней.

— Голова у меня почти не болела, — с вызовом заявил Инин. — Притом я грамотно сконцентрировался…

— Молодец. В чём проблема? — Антон выложил на стол бумажные салфетки. — Больше не болит — и ладно.

Гриша примостился на подоконнике, покачивая ногой.

— Я в том смысле, что не вкручивай мне про свою Экосистему: не убедительно.

— Как скажешь.

— Не ускользай от полемики, гуру светозарный.

— Сядь за стол, Гриня. Не хочу говорить с тобой о заветном.

— А придётся. В этом долг твой перед Космосом, не так ли?

— Уймись, Инин. Жрать охота.

Григорий слез с подоконника, присел к столу и, как примерный ученик, сложил руки на коленях.

— Жри. А мне подай пищу духовную.

Прыснув, Антон положил на тарелки, ему и себе, по куриной грудке.

— Твой ИМЛИ не прикрыли, случаем? — полюбопытствовал он. — А то в Космосе, знаешь ли, беспокоятся.

— Держимся, коптим небо. — Гриша налил вино в бокалы. — И предвосхищу следующий твой вопрос. Ещё года полтора буду я готовить к переизданию письма Шолохова. При таких темпах, сам понимаешь… Побольше салата клади, духовный лидер, не стесняйся. Сам понимаешь, у меня навалом времени на то, чтобы следить за развитием Божественной твоей Сущности. Ну-ка, ещё раз про всеобъемлющую Экосистему. Повторим пройденное.

Антон вздохнул.

— Ты гоблин, Гриня. Мне грустно и одиноко.

— А ты не воспаряй, Тоня, столь высоко, — парировал Инин, — не то головка закружится. Лэ хаим!

Они чокнулись, пригубили из бокалов и принялись за ужин. Антон ел неторопливо — можно сказать, задумчиво. Гриша поглощал пищу заметно быстрее, запивал вином и колко поглядывал на друга.

— Ну?! — подзадорил он наконец.

— Это «Мерло», по-моему, — отозвался Антон, — слегка отдает пробкой. Не ощущаешь?

Григорий отмахнулся.

— Вино как вино. Ладно, похоже, твой можжевельник и вправду меня подлечил…

— Надо же! — хмыкнул Антон. — Не замешана ли тут магия?

Инин вскинул руку.

— Спокуха. Твоя теория Экосистемы, в принципе, меня привлекает…

— Я польщён, благодетель. Сколько уже лет мусолим…

— Повторяю концепцию, как я её понял. — Гриша стал вдруг серьёзен. — Человечество, по-твоему, в основной своей массе состоит из гоблинов…

— Таких, как ты.

–…и структура его, человечества, развивается за счёт ущербного усложнения социума. Никаких перспектив в подобном развитии доктор Климов не зрит.

— Глядя вокруг и в даль.

— То есть он, доктор Климов, зорко смотрит вокруг и в даль, и в прозорливом уме его рождается проект создания…

— Взращивания.

–…извиняюсь, взращивания Экосистемы, которая начитается с можжевельника Джеймса и теряется в просторах Вселенной.

— Дурак, сама Вселенная с момента Большого Взрыва развивается в Экосистему.

— Ну разумеется, как же иначе. Притом с твоей, разумеется, помощью.

— Ну да, поскольку ты помогать ей не желаешь.

— Силы мои скромны. Итак, в Экосистему доктора Климова, помимо его самого, входят растения, животные и косная материя, и… ах да, ещё другие, кроме Климова, долгожители, которым силой воли удалось отключить программу умирания, заложенную в генетическом коде. Для развития супер-Экосистемы личный опыт долгожителей и само их существование неизмеримо важней, чем любые современные способы передачи и хранения информации. Ничего не упустил?

Антон тщательно прожевал ломтик куриного мяса.

— Неужели, Инин, я кажусь тебе таким придурком?

Серо-зелёные глаза Григория лучились теплотой.

— Ты и есть придурок, не кажешься. Но вопрос в другом: чем тебя не устраивает книга Леонида Белякова о Сознательной Эволюции?.. Что ты рожу кривишь?

Антон тихо застонал.

— Грин, сколько можно? Ты плешь проел мне со своим Беляковым! От беспробудного пьянства чувак этот пришёл к просветлению, в результате которого, как припадочный, накатил на все науки — от микробиологии до квантовой механики…

— Ведь и ты накатываешь, — ввернул Инин.

— Я — лишь на медицину. К тому же я хорошо владею предметом и, заметь, ничего не проповедую. — Антон глотнул вина. — А этот «интегральный йог» извертелся весь от миссионерского зуда. Только он, Беляков, да пара-тройка наставников, типа Иисуса, Будды и Лао-цзы, знают, куда нам воротить рыло…

Гриша звякнул вилкой по тарелке.

— Ну-ка, ша! — На губах его заиграла фирменная усмешечка. — Чем тебя не устраивают его «сем шагов до бессмертия?» По каждому шагу, конкретно, можешь?

— Легко. Если напомнишь, о чём там речь.

— Легко. — Григорий плеснул себе ещё вина. — Шаг первый: выбор пути. Осознав несовершенство своего бытия и человечества в целом, ты выбираешь Путь Сознательной Эволюции. Как прокомментируешь?

— Насчёт осознания несовершенства — вопросов нет. — Отодвинув тарелку, Антон опёрся локтем о стол. — Но Путь я не выбираю, а скорее, нащупываю в потёмках. Белякову, само собой, нащупывать нечего: встал на лыжню и погнал.

Григорий хмыкнул.

— Допустим. Шаг второй: пробуждение сознания. Установление контакта с энергией пространства.

— С логикой у него облом, — прокомментировал Антон. — Сперва он «осознаёт несовершенство», потом «выбирает Путь» и лишь затем «пробуждает сознание». Смех да и только. Но отдельные приёмы по наращиванию энергетики организма я у него перенял. Пользуюсь с благодарностью.

Инин кивнул.

— Хоть что-то. Шаг третий: выход в нирвану. Ладно, это проехали. В нирвану ты не хочешь, но расслабляешься в «околонирванном состоянии»: тепло в затылке, звон в ушах и прочее. В этом я тоже тренируюсь.

— Врёшь, но слышать приятно.

— Сам врёшь. Шаг четвёртый: контакт с Божественным. Полная сдача себя в руки Всевышнего. Стоит ли напоминать, что Божественное он трактует весьма широко?

— И глубоко, — фыркнул Антон. — Даже если допустить, что «руки» Всевышнего он понимает фигурально, возникает всё же вопрос: на хрена Всевышнему чувак Беляев? Как, впрочем, и другие, жаждущие слияния в экстазе. Притом у пострела нашего, помнится, в этом пункте поставлена и противоположная задачка — «не потеряться в океане Всеобщего Сознания». Каково?

— Что здесь не так?

— По-моему, Космос — развивающаяся Экосистема, а не вселенский бордель, где «просветлённые сознания» обслуживаются вне очереди.

— Модель, альтернативную твоей, ты допускаешь?

— Сколько угодно, лишь бы в компот мой не плевали. Шагай дальше, Инин.

Гриша глотнул ещё вина.

— Шаг пятый: духовное рождение. Раскрытие психического существа, обретение внутреннего Учителя и первичное разрушение структуры «эго»… Так, почему тебя опять корёжит?

Антон испустил вздох.

— Да потому что «внутреннего Учителя» я обрёл уже на первом шаге. Притом структуру своего «эго» я намереваюсь не разрушать, а развивать. Беляев будто в коммуну меня вербует. Продолжай.

Григорий потёр переносицу.

— Тут, пожалуй, мы с тобой совпадаем. Шаг шестой…

Из комнаты донеслась телефонная трель. Разведя руками, Антон прервал беседу.

Звонила матушка.

— Завтра в три, ладно? — Голос её звучал просительно.

— Объявилась твоя Оксана, — догадался Антон. — Блудная невеста пала на колени.

— Тонька, не язви. Она извинилась и всё объяснила…

— Избавь от подробностей, мам. Не интересно.

Галина Павловна примолкла, подыскивая аргументы.

— Ведь ты мне обещал: в последний раз.

— Последний раз был вчера.

— Вчера была осечка. Тоня, так не честно. Неужели всякий раз…

— Ладно, в три так в три.

–…я должна умолять тебя… Что? Ты согласен?

Антон вдохнул и медленно выдохнул.

— В последний раз. Держи слово.

— Клянусь тебе! — растрогалась мать и положила трубку.

Антон вернулся на кухню.

Инин смотрел насмешливо.

— Похоже, мама твоя не теряет надежд? Везёт тебе.

— Завтра иду знакомиться по второму заходу, поскольку вчера карты легли неудачно.

— Давай подробности, — потребовал Гриша.

Антон показал ему кукиш.

— Вот это видел? Могу поднести ближе к носу.

— Скверный ты мальчик, Тоня. Замкнутый и необщительный

— Угу, ты ещё мне будешь на мозги капать. Мало мне родителей.

Григорий скорчил шутовскую гримасу.

— Ой, щас разрыдаюсь! — На тарелку себе он положил вторую куриную грудку. Салатом Гриша пренебрёг. — Итак, продолжим. Шаг шестой: окончательное растворение ментального и витального «эго». Глобализация индивидуального сознания. Здесь Беляев утверждает, что «психическое существо» как представитель «Сознания-Истины» не способно ошибаться и молниеносно фиксирует все неверные движения «эго». Что скажешь?

— Меня изумляет, Инин, неугасимое твоё усердие отличника. Надо ж было вызубрить сии пассажи!

— Можно без грязи? Давай по существу.

— Гринь, я в это просто не врубаюсь. Что такое, без понтов, «Сознание-Истина»? Что означают неверные движения «эго», если оно, «эго», готовится к закланию? Глобализировал ли своё сознание сам Беляков? Если да — какие, конкретно, у него передо мной преимущества? Если пока нет — откуда он взял семь этих шагов, выверенных, как железнодорожное расписание?

— Ты сам-то откуда берёшь свои теории? Об Экосистеме, скажем, — вяло парировал Гриша.

Антон встал и насыпал молотый кофе в турку.

— Во-первых, Инин, у меня не теория, а всего лишь мироощущение. Я делаю лишь разведывательные шаги, притом каждое мелкое моё открытие проверено на мне самом. За пятнадцать лет, к примеру, я усилил своё биополе настолько, что могу руками двигать бумажки, находясь от них на расстоянии от метра до полутора…

— Продемонстрируешь, кстати?

— Не сегодня. Ты знаешь: я не треплюсь. С таким биополем, Инин, я способен лечить практически без лекарств. Разумеется, я пытаюсь проанализировать и обобщить свой опыт, но… Гринь, я чётко сознаю, что на пути этом являюсь пока жалким приготовишкой. И уж конечно, это во-вторых, ничего не проповедую, не вербую себе рекрутов…

–…и на ужин съедаешь, — продолжил Григорий, — одну куриную грудку с салатом, выпиваешь один бокал вина и одну чашечку кофе. Аминь.

— Притом кофе я готовлю превосходный. — Антон поставил турку на огонь.

— Тут не спорю. — Инин хотел было плеснуть себе ещё «Мерло», но воздержался. — Вернёмся, однако, к Беляеву. Шаг седьмой, последний: бессмертие. Как там у него?.. «Формирование нового, супраментального, тонкого тела».

Антон аж притопнул.

— Всё, Гриня, сил больше нет!

— В таком случае, позволь процитировать тебя. — Гриша наморщил лоб. — «Бессмертие — не цель, а средство для достижения цели, великой настолько, что для движения к ней бессмертие — простая необходимость.» Ну как, близко к тексту?

Антон кивнул.

— Слово «бессмертие» лучше заменить на «долгую жизнь». Достаточно долгую для выполнения тобой намеченного. И два ключевых понятия у меня — обучение и развитие. Кроме того, в отличие от господина Беляева, я подразумеваю обычное человеческое тело, а не супраментальное, мать его.

Гриша хохотнул.

— Вижу, взъелся ты на дядю. С чего бы?

— Сознательная Эволюция, о которой он толкует, представляется ему пропуском в элитарный клуб. Причём сей миляга приглашает всех желающих — от нервических домохозяек и алкашей, до продвинутых филологов, вроде Гришки Инина. Ребята, глаголет автор книги, на фиг вам рай, Олимп и валгалла — айда к нам, супраментальщикам: у нас тусовка круче!

«Продвинутый филолог» Инин, посмеиваясь, подзуживал терапевта Климова на откровения. Разговор их был нескончаем, к тому же начался со школьной скамьи. Они выпили кофе, помыли посуду, и около полуночи Антон проводил Григория до двери, передав, как водится, привет семье.

Стоило Грише ступить за порог, как перед ним возникла огромная немецкая овчарка. За поводок её держал парняга богатырского облика. Гриша отпрянул. Стоящий в дверях Антон и хозяин овчарки обменялись приветствиями.

— Степанида, — сказал Антон собаке, норовящей его облизать, — ну-ка, сядь! Не до нежностей. — Когда овчарка села, колотя хвостом о кафель пола, Антон обратился к её хозяину: — Сева, этого чувака не ешьте. Он ядовитый.

Сева глянул на Инина сверху вниз.

— О’кей, учтём.

— Тогда, — зевнул Антон, — не забудьте перед сном почистить зубы. — И дверь за ним затворилась.

Подошёл вызванный лифт, и Сева, пропустив Гришу вперёд, потянул за поводок:

— Давай, Альма, погнали.

Оторвав наконец взор от квартиры Антона, собака вошла в лифт также. Двери закрылись, лифт поехал вниз. Григорий полюбопытствовал:

— Так она Альма или Степанида?

— Альма Степановна, — нашёлся Сева. — Давно с Антохой знакомы?

— С детсада.

— Всё ясно, — глубокомысленно пробасил богатырь.

Что именно ему ясно, Инин уточнять не стал: лифт открылся, они вышли из подъезда и вежливо разошлись в разные стороны.