Июль. Девять Жизней

Валентина Спирина

Вся самая вкусная, интересная, захватывающая проза и поэзия середины лета – лучшее творчество от ведущих авторов Территории Творчества, на самый взыскательный вкус. Полюбившиеся уже имена, знакомые вам с самых первых выпусков и новые авторы нашего проекта (но не новички в писательском мире) – это всё ожидает вас на страницах первого летнего сборника «Июль. Девять Жизней».

И лучше не бывает!

Марат Валеев

Как я любил купаться в детстве! Нет, и сейчас, конечно, люблю. Но в те свои пацанские годы часами не уходил домой с Иртыша или с пойменного озера Долгое. Идти хоть туда, хоть туда было примерно одинаково, с полкилометра или чуть побольше. Причем, идя туда, надо было спускаться вниз, с крутого и высокого берега, на котором и по сей день стоит моя деревушка.

А вот обратно надо было, естественно, подниматься. Вот здесь-то возвращающихся с водоемов и поджидало коварство, особенно в наиболее жаркую погоду. Ведь шли домой уже измотанными от долго купания и голодными, то есть — еле волочили ноги. А еще надо было под палящим солнцем взбираться на высокий крутой берег. Сил — ну никаких, пот с тебя так и льет градом.

И часто случалось так, что, едва взобравшись на середину подъема и переглянувшись между собой, пацаны вразнобой отчаянно кричали «А, на фиг!», и скатывались снова вниз, к излюбленных купальным местам. И оставались там уже до вечера, пока не спадала жара. Конечно, дома потом доставалось. Но что такое родительская беззлобная ворчня или даже несильные подзатыльники по сравнению с тем блаженством и счастьем, которые приносит радостное бултыхание в теплой воде со своими сверстниками?

Чаще всего мы купались на Долгом, длинном и узком озере, поросшем по берегам камышом, на узких стреловидных листьях которого сидели или барражировали над зеркальной гладью воды, сверкая перламутровыми крылышками, разноцветные стрекозы, от совсем крохотных голубеньких до гигантских пучеглазых и коричневых.

Камышовые невысокие стены озера прерывались специальными выемками для захода купальщиков в воду, а также намытыми ручьями песчаными мысами, с которых так клево было, разбежавшись и тупнув пятками в упругий податливый песок, с визгом плюхнуться в теплую воду.

Здесь не было течения, вода намного теплее, чем на Иртыше, да и окрестности куда живописнее — и ребятня в перерывах между купаниями любила полазить по заросшим склонам старого берега в зарослях черемухи, боярышника, джигиды (мы ее называли просто красная ягода), ежевики и полакомиться уже спелыми или только созревающими ягодами.

А на самом Долгом и соседних озерах можно было «перекусить» стеблями чакана — озерного камыша-рогоза. И, конечно, не жесткими и плоскими стреловидными листьями, а нижней частью, находящейся в воде и крепящейся к толстому продольному корню. Камышину можно было вырвать из корня, лишь приложив определенные усилия. Обычно это делалось или с лодки, или с резиновой камеры. С чакана сдирались плотные трубчатые, тесно примыкающие друг к другу, листья, пока не обнажалась нежная и белая хрупкая сердцевина, имеющая приятный, ни на что не похожий вкус. Вот она-то и поедалась пацанвой. Но еще вкусней и питательней был белый мучнистый и сладковатый крахмал, который содержался в корневищах чакана.

Корни эти, толщиной с бамбуковую лыжную палку, горизонтально лежат на дне озера и легко вытаскиваются вместе с самими стеблями чакана, остается лишь отрывать их и, промыв в воде от ила, разделывать. То есть сдирать внешнюю оболочку корня и добираться до сердцевины, как раз и состоящей из очень вкусного крахмала, облепляющего жгутик тоненьких нитевидных «проводков». Оставалось лишь откусывать от этого жгута, разжевывать и сглатывать вкуснющий крахмал, время от времени сплевывая образовавшиеся комочки нитей. Это лакомство мы называли сметана, и оно на какое-то время давало ощущение сытости.

А еще на береговых склонах можно было найти сочную заячью капусту и еще какие-то странные съедобные плоды небольших травянистых кустарников, которые мы называли огурцами — они были веретенообразные, сочные и хрустящие. Никто не знал, как они правильно называются. Но их ели до нас, потому их безбоязненно ели и мы.

А кто хотел сладкого — подходил к разлапистым зарослям солода, с усилием тянул из земли его жесткий стебель, за которыми волоклись облепленные землей и лопались узловатые длинные корешки. Их надо было промыть в озерной воде, счистить от тоненькой шкурки и тщательно жевать светло-коричневые прутики, и тогда рот начинал наполняться приторно-сладким соком. В общем, на озерах на подножном корню можно было продержаться целый день, что мы и делали с превеликим удовольствием. Это был наш счастливый детский мир в уголке практически девственной природы, в котором мы самозабвенно предавались разнообразным утехам: играли в прятки в береговых зарослях, устраивали догонялки, или пятнашки, в воде. Крики, визг и смех плещущихся в воде детей был слышен далеко окрест.

Замерзнув в воде (какая бы она ни была теплая, но от долгого пребывания в ней, подпитываемой ключами, тело начинало покрываться мурашками, а губы синеть), мы, стуча зубами, отогревались на солнышке тут же на песчано-глинистом берегу или повыше, на поросшей травой и кустарниками береговой террасе. Кстати, на этом же озере, отойдя немного подальше от купального места, можно было и неплохо порыбачить: в озере водились сороги, окуни, щуки, лини и караси. Но обычно рыбаки, такие же пацаны, как и мы, долго не выдерживали соблазна и, бросив на берег свои удочки, присоединялись к купальщикам.

Вот сейчас вспоминаю то время и чувствую, как блаженная и глупая улыбка блуждает у меня на лице. Господи, как же мы были счастливы от того единения с природой! А все потому, считаю я, что не было у нас тогда, в начале 60-х, ни телевизоров в деревне, ни тем паче сегодняшних электронных штучек, которые сделали домоседами большую часть населения страны, включая и детей.

Удивительно, но родители никогда не боялись отпускать нас одних в эти длительные походы на лоно природы — наверное, потому что сами также выросли, без излишней опеки и надзора. И ничего ведь с нами не случалось! Ну, там разве что наступишь на колючку от боярышника или расшибешь большой палец на ноге об выступающий корень, когда шляешься по кустарникам — ходили-то почти всегда босиком, — а то и подерешься со сверстником, что, впрочем, случалось крайне редко.

Не помню случая, чтобы кто-то из моей деревни утонул в озере или на Иртыше. Чужих утопленников к нам по реке — да, прибивало, из стоящего выше по Иртышу райцентра, а свои чтобы — ни-ни! Правда, все же был один случай гибели нашего парнишки, связанный с водой. Но Серега не утонул, а неудачно нырнул и сломал себе шейные позвонки (покойся с миром, дорогой мой земляк).

После тех благословенных дней я прожил уже, можно сказать, целую жизнь, за которую купался не в одной реке, не в одном море. Но лучших водоемов, чем Долгое и Иртыш, я не встречал, да и уже не встречу. Потому что — лучше не бывает. Потому что они — из далекого счастливого детства!..