Московский расклад

Валдемар Люфт

Прилетев в Москву с женой и дочерью, Эдик наслаждается отпуском. Но неожиданный звонок из Казахстана рушит все планы. Супруга его друга сообщила, что тот уехал в Москву и пропал. Согласившись на поиски пропавшего приятеля, Эдик обнаруживает за собой слежку и окончательно понимает, что по воле незнакомой женщины втянут в опасную игру.

Наконец-то отпуск. Мы с женой давно мечтали поехать в Москву. Экономили каждый цент. Путёвки стоят довольно таки дорого. Но один раз в несколько лет можно было себе позволить такое удовольствие. Конечно, было бы лучше поехать в Москву летом, но летний отпуск мы оставили для поездки к морю.

Перед самым отъездом жена позвонила своей давней подруге в Казахстан. Они перезваниваются иногда. Я тоже раньше звонил ей. Вернее, её мужу и моему другу Жоре, которого на самом деле зовут Жандарбеком. С некоторых пор наши отношения испортились. Почему-то я чувствовал себя виноватым перед ним, но не осмеливался сделать первый шаг к примирению. После телефонного разговора жена вернулась из спальни чем-то очень озабоченной.

— Что случилось? — спросил я.

— Голос Алии какой-то траурный. Поссорилась с мужем? Может быть, мне это только показалось. Я спросила её, как дела у Жоры, а она ответила, что уже три недели его не видела. Странно…

Я не придал этому разговору особого значения. Да и некогда было долго размышлять. Надо было паковаться. Утром рано нас должен был увезти в аэропорт Мюнхен двоюродный брат жены. Дочка тоже приставала с вопросами. Она летала один раз в самолёте, но тогда ей было всего несколько месяцев. В ночь перед отлётом она долго не могла заснуть, часто просыпалась, будила нас и спрашивала, не пора ли уже выезжать в аэропорт.

В аэропорту Мюнхена и в самом самолёте всё было буднично и привычно: длинные очереди у стоек регистрации, томительное ожидание приглашения в самолет, суета и неразбериха в салоне в первые минуты, еле заметное движение к взлётной полосе, рёв двигателей, многотысячная сила, вдавливающая тело в сиденье, мимолётный страх и пришедший покой, когда открылось голубое небо. При посадке в Шереметьево всё повторилось в обратном порядке. Странно, что пассажиры почему-то одновременно рвутся к конвейеру с багажом, пытаясь занять места в первом ряду, как будто боятся, что если именно сейчас они не завладеют своими чемоданами и сумками, то позже их уже никогда не увидят.

Быстро пройдя таможенный досмотр, мы сели в такси и поехали в гостиницу. Дочь очень расстроилась, что проспала весь полет, и теперь, не отрываясь, смотрела в окна. Она так много слышала от своих родителей о России и о Москве, и теперь была немного разочарованна. Город оказался таким же, как все города в Германии, в которых она успела побывать. Тот же бесконечный поток машин, тот же насыщенный выхлопными газами воздух, те же озабоченные и отрешённые от всего пешеходы. Только улицы оказались пошире, дома не покрыты привычной красной черепицей, и рекламы нельзя было прочитать из-за непонятных букв. Но, в общем, она была довольна увиденным.

В Москве было холоднее, чем в Мюнхене. Выпавший перед Новым годом снег лежал кучками и на солнце слегка подтаивал. В скверах и вдоль тротуаров, там, где не заезжала дорожная техника, он ещё искрился белизной, но там, где дорожники усердно поработали, смешанный с солью снег выглядел желтоватым. Талая вода, вытекавшая из под снежных кучек, стекала к дороге и пешеходы вынужденны были прижиматься к домам, чтобы не быть забрызганными проезжающими машинами.

Номер в гостинице оказался на седьмом этаже. Из окна были видны широкий проспект, река и мост через неё, и за несколькими улицами большой дворец. Уличный шум до седьмого этажа почти не доходил. Люди на проспекте выглядели маленькими, безликими, и все куда-то торопились. Некоторые из них вбегали в чёрный провал и исчезали под землёй. Автобусы, трамваи и легковые машины казались игрушечными. Как по чьей-то команде, они вдруг останавливались на перекрёстках, и дорога тут же наполнялась машинами разных марок и красок. Поток людей на тротуарах делал неожиданный поворот на 90 градусов, пересекал перекрёсток перед стоящими в ожидании железными монстрами, вливался в людскую массу на другой стороне и так же исчезал под землёй. Какой-то незаметный дирижер махал палочкой, зигзаг людского потока исчезал, и машины, сорвавшись с тормозов, уносились по своим делам. На вопрос дочери, куда исчезают люди, мне долго пришлось объяснять про метро. Она всё равно ничего не поняла. Метро в своей короткой жизни она ещё не видела и не могла представить себе, о чём шла речь. Договорились с женой в первую очередь провести её по московской подземке, тем более что собирались как раз посетить «Детский Мир». До него можно было бы дойти пешком, но чтобы показать дочери метро, решили спуститься недалеко от гостиницы на станцию «Кузнецкий мост», сделать хотя бы две пересадки, выйти недалеко от центра и потом уже пройти к магазину.

Москва сильно изменилась. Последний раз я приезжал сюда пятнадцать лет назад. Было странно видеть проспекты, забитые машинами иностранных марок, разноцветные и броские рекламы, шикарные лимузины и надменных богачей в них. Там, в Германии, я к этому привык, а здесь сознание воспринимало всё это как чужеродное. Мало того, мне постоянно чего-то не хватало. И только когда жена с сарказмом проговорила: «Рекламы смотрятся намного лучше, чем идеологические плакаты», — я понял, что Москва избавилась от этих безвкусных идеологических шедевров, висевших раньше на фасадах домов и утверждавших, что народ и партия едины, что только Брежнев (Андропов, Черненко…) настоящий ленинец, а профсоюзы — школа коммунизма. Этот идеологический маразм был надет на Москву, как водолазка с глухим воротником и длинными рукавами. Теперь ей разрешили надеть платье с глубоким вырезом на груди и оголить плечи. И как завершающий штрих к модному одеянию, засверкали золотом и свежей праздничной краской купола церквей и дворцы Москвы. От этого Москва не стала хуже, а наоборот, помолодела и похорошела.

Универсальный магазин был, как всегда, наполнен людьми. Магазин назывался «Детский мир», но удивительно, что его постоянные посетители — взрослые. Тянулись сюда за покупками для своих детей командировочные со всей России, гости из-за границы и просто праздношатающиеся. Мне припомнилось, как в последние годы агонии Советской власти суетилась людская масса на этажах магазина в поисках чего-то неординарного для своих родных чад. Тщетно. Полки были тогда набиты скучными плюшевыми медведями, тиграми, кошками и другой замысловатой тварью, или, вернее, пародией на зверей. Кукол было много, но все они напоминали строгих учительниц сельских школ, и если кто-нибудь одну из таких кукол и покупал, тот, мне кажется, наносил своему ребёнку психическую травму, которая сказывалась не сразу, а через годы. Отсюда, наверное, такое бездушие у современной молодёжи. И одежда в других отделах была преимущественно бесцветной и отнюдь не претендовала на оригинальность. Иногда появлялось что-то интересное и дефицитное. Тут же образовывалась огромная очередь. Я помню, как простоял в очереди с утра и до позднего вечера, чтобы купить для моего племянника меховое пальтишко. На моей руке чернилами был написан номер начинающийся, примерно, с третьей сотни и с этим номером я получил долгожданную покупку только перед закрытием магазина. При этом, нужного размера не оказалось, и я вынужден был взять пальто на два размера больше.

Теперь здесь было всё по-другому. Светились разноцветные рекламы, глаза разбегались от обилия товаров. Полки заполненны коробками с электроникой, деталями для конструирования, одеждой на любой вкус и цвет. Исчезли барьеры с каменными продавцами. Молоденькие девушки приветливо улыбались, заставляя покупателя только из-за этой улыбки что-нибудь купить. Небольшие очереди были, как исключение, к кассам, но и они двигались без ненужных длинных остановок.

Наша дочь видела такой большой магазин, с таким обилием детских товаров, впервые. Там, в Германии, мы её водили выбирать себе игрушки в маленькие специальные магазины, где можно было купить всё, что для ребёнка нужно. Дочь хотела сначала Lego, потом ей захотелось набор детской кухни, никелированный велосипед ей тоже очень понравился. Она долго выбирала себе куклу Барби, но всё же согласилась с нами, что у неё в комнате их уже достаточно. В конце концов, мы купили ей пушистое бальное платье. Наша маленькая модница любила наряжаться к праздничным мероприятиям и это платье ей пришлось по душе. Женская натура всё равно побеждает. Да и мы были рады. Пакет небольшой и не будет особенно влиять на вес багажа.

Наездившись на метро, натолкавшись по магазинам, усталые мы вернулись в гостиницу. Дочь задремала на последнем перегоне метро. Пришлось её нести на руках, а жена тащила наполненную всякой всячиной сумку. Нам надо было ещё позвонить моему другу, жившему недалеко от Москвы. Я звонил ему месяца за два до нашей поездки и говорил, что хотим выбраться в Москву, но точную дату приезда не называл. Не хотел, чтобы нас торжественно встречали, и чтобы мы потом весь свой отпуск провели завёрнутыми в услужливое и навязчивое гостеприимство. Может быть, так размышлять с моей стороны было нехорошо, но жена, в конце концов, со мной согласилась, и, поэтому, несмотря на расходы, решили заказать гостиницу.

Звонил другу вечером.

— Эдик, как дела? Как погода в Германии?

— Я звоню не из Германии, а из Москвы.

–…?

— Ну, что ты молчишь?

— Ну, ты даёшь! Не мог позвонить, что ли? Мы уже не друзья, по твоему?

— Не обижайся, Гена. Мы просто решили вас со Светой не беспокоить. Хорошо устроились в гостинице.

— И дочка с вами?

— Ну конечно. Вон, спит как убитая от усталости.

— Меня шеф попросил завтра поработать. Надо закончить отчёт за прошлый год для налоговой инспекции. Я встану пораньше, и постараюсь на фирме побыстрее управиться с делами. Оттуда поеду сразу в вашу гостиницу.

Мы договорились, что на следующий день Геннадий приедет за нами и заберёт нас к себе.

Начинался вечер. Можно было ещё раз выйти в город и побродить по вечерней Москве. Но после полёта и дневной толкотни уже никуда не хотелось. Жена включила телевизор, уменьшила до предела громкость и переодевшись в домашний халат устроилась рядом со спящей дочкой на кровати. Мне остался маленький диван, который был предусмотрен как спальное место для дочери. Я, скрючившись, устроился на нём и наблюдал, как на экране у Малахова о чём-то спорили две пары. Уже было время идти на ужин, но не хотелось будить дочь. Да и голодными мы не были. Так и заснули с включенным телевизором.

Гена приехал за нами в 11 часов. Мы уже позавтракали и ждали его у гостиницы. Я купил газету и в ожидании друга читал последние московские сплетни. Хотя мы и не виделись уже несколько лет, но своего друга детства я узнал сразу. Правда, он немного погрузнел, на голове ещё чётче обозначились залысины и из глаз исчез присущий ему озорной огонёк. Да, годы берут своё. Хотя старыми мы ещё не были. Он обнял меня, мою жену, поцеловал в щёчку застеснявшуюся дочку, задал несколько дежурных вопросов, и мы пошли к его машине. Она стояла недалеко от гостиницы, на запрещённом для стоянки месте, но, к счастью, никто не успел ещё обнаружить нарушителя правил. Хотя, впрочем, я думал так с позиции жителя германского города, где каждое маломальское нарушение тут же наказывается денежным штрафом. Вокруг машины Гены под запрещающими знаками стояло несчётное количество машин и никого это не тревожило.

Долго ехали по запруженным улицам Москвы. Несмотря на воскресный день, машин было много, и движение постоянно стопорилось. Наконец, вырвались на кольцевую и оттуда уже на Шоссе Энтузиастов. Скорость повысилась, напряжение водителя спало, и мы смогли спокойно предаться разговору. Гена был родом из моего села. Мы учились в одном классе. После школы я поступил в институт, а он провалил вступительные экзамены и военкомат призвал его в армию. Ему повезло. Он попал служить в Москву. Закончил в учебке автокурсы и два года возил на служебной машине генерала. На дочери своего шефа он и женился. Генерал помог своему зятю после службы поступить в институт, где уже училась его дочь. Он же устроил Геннадия на хорошую по тем временам работу. Генерал несколько лет назад умер, оставив единственной дочери большой особняк в подмосковном городке, дачу, машину и кучу денег, которые за несколько месяцев после похорон превратились в бумажный мусор. Престижная работа оказалась в разгар перестройки тоже ненужной, и теперь Гена работал экономистом в какой-то частной фирме. В трудные времена, чтобы продержаться на плаву, генеральскую «Волгу» пришлось продать. Теперь жизнь у него наладилась. Фирма платила своим работникам хорошие деньги. Гена смог приобрести новый «Москвич» и был рад, что удержался от продажи дачи и особняка своего тестя. Особняк он сдавал теперь под контору какому-то из новоявленных банков, а сам с женой и двумя детьми жил на даче.

Дача находилась недалеко от Москвы. За Салтыковкой, на берегу большого пруда, в окружении сосен стояло несколько двухэтажных домов, построенных, по-видимому, во времена застойного разгула. Такие дачи мог позволить себе только самый высший слой пролетарского руководства. Везде и во всём чувствовался размах и богатство. Дача строилась на века из отборного кирпича, леса и современнейших материалов. Первый этаж был кирпичный, второй из сосновых брёвен и заканчивалось всё массивной крышей с черепицей. Чувствовался европейский размах. Да, генерал был предприимчивым и основательно постарался для своей семьи. Должность начальника снабжения генерального штаба неплохо послужила ему. Если такая дача, то каков же особняк в городе? Об этом я только подумал, но спрашивать хозяев тактично не стал.

Внутри тоже всё было по высшему классу. Просторная кухня с массивным столом посередине, кухонными шкафами и импортными кухонными агрегатами. В зале стояла старинная, видимо, конфискаванная из какого-то заброшенного дворца и реставрированная мебель. Толстые ковры лежали на полу и висели на стенах. На втором этаже мебель была попроще, но всё равно впечатляла своим натуральным деревом. Особенно внушительно в комнатах выглядели роскошные хрустальные люстры. Я вспомнил электроотдел в своем супермаркете. Самые дорогие лампы оттуда выглядели бы перед этими люстрами убого и унизительно. Не говоря уже о мебели. Я видел, как замкнулась в себе дочка, оказавшись в такой обстановке, и жена опешила, видя такое богатство, которое в Германии можно было увидеть только в музеях или в старинных особняках бывших князей и их приближённых.

— Откуда такая роскошь?! — удивленно спросил я.

— От тестя осталось, — коротко глянув на жену, ответил хозяин. — Спасибо, папа постарался.

Его жена засмеялась. Видимо они привыкли к таким вопросам и уже не реагировали на удивление гостей. Да, действительно, к роскоши быстро можно привыкнуть. Кому-то Ройлс-Ройс кажется маленьким, а кому-то «Запорожец» — предел мечтаний.

Светлана, жена Гены, позвала на кухню. Я её знал ещё по моим прежним командировкам в Москву во времена Союза. Их дочь была тогда маленькой, а теперь рядом с мамой на кухне хлопотала красивая девушка, и стеснительно выглядывала из-за различных укрытий ещё одна девочка лет пяти. Старшая девочка, расставив на столе всё необходимое, тут же взяла шефство над моей дочерью и через несколько минут вошла к ней в полное доверие. Скоро и младшая осмелела и включилась в их полудетский, полувзрослый разговор. Я теперь был по-настоящему рад, что мы с женой не прекращали разговаривать со своей дочерью по-русски. Она понимала своих собеседниц и сама, хоть и с большим акцентом, тараторила без остановки, вставляя в свои предложения немецкие слова.

Конец ознакомительного фрагмента.