Военная хроника 1944-1945

Вадим Холдевич

Бои идут на улицах Берлина. Батальоны где-то впереди. Их отделяют от нас громады очень разрушенных и менее разрушенных зданий. Наша маломощная РБМ никак не желает держать устойчивую связь. Кажется, наконец услышал голос радиста танка командира батальона, и можно запросить обстановку. Но голос теряется среди треска атмосферных разрядов, писка морзянки, трескучей немецкой речи. А связь очень и очень нужна. Где-то в той стороне, куда ушли танки, гремят орудийные выстрелы. Они не такие раскатистые, как в степях Украины, но их глухие бубнящие взрывы вызывают не меньшее беспокойство… Для чего я написал все это? Вероятно, чтобы натолкнуть на мысль о создании книги солдатских воспоминаний.

Глава 5

Шпрее позади. Задача, что стояла перед бригадой по обеспечению переправы, выполнена. Немало помех устраивали мы и отходящим за Шпрее войскам противника. Впереди столица рейха. Движемся на предельных скоростях. Так в калейдоскопе мелькают «дорфы» и «штадты». Движемся и ночью, и днем по дорогам. На авиацию немцев никто не обращает внимания: она не та, что на Курской дуге, когда самолет мог преследовать отдельно идущего солдата. И мы сейчас находимся под надежной охраной. Начиная с Сандомирского плацдарма над нашими колоннами постоянно барражируют ястребки. А из одного из танков часто можно услышать: «Капельки, капельки, уходить до прихода смены не разрешаю». Два закрепленных от авиации офицера, оба заслуженные и пользующиеся уважением и властью, корректируют деятельность истребителей и штурмовиков.

Даже разговоры о каких-то новых самолетах, появившихся у немцев, никого испугать не могли. Тем более что скоро стало известно, что летчик-истребитель Кожедуб сбил немецкий реактивный самолет, тот самый, о котором были распущены легенды. Вскоре нам самим удалось посмотреть такой самолет в действии.

Солнце уже давненько опустилось за горизонт. Сумерки постепенно окутывают готовящуюся ко сну землю. А движение войск продолжается. Поток тянется в несколько рядов — ширина автострады позволяет.

Легкий газовый дымок голубеет над дорогой. Стоит шум, характерный для движущейся техники и скопления большого количества людей. Изредка вырываются урчащие звуки делающего поворот танка, крик солдата на замедлившую движение конягу — и снова равномерное гудение, которого не замечает привыкшее к нему ухо. Все заняты своими собственными заботами: нужно раньше прорваться к переезду через параллельно текущую массу машин, но уже в обратном направлении; провести танк среди впритирку движущихся машин. Да мало ли какие заботы у шофера, водителя и других могут быть во время движения по переполненному шоссе, тем более ночью.

Никто не обратил внимание на беззвучно приближающийся освещенный самолет. И только когда с давящим на барабанные перепонки грохотом из-за деревьев, которыми обсажена дорога, над колонной появилась сияющая красными и зелеными бортовыми огнями машина, на мгновение ужас сковал людей: никто не сделал ни одного движения.

Самое неприятное в страхе то, что он лишает человека способности двигаться. Сознание подсказывает, что лучший выход в движении, а мускулы отказываются выполнять распоряжение мозга. Такое состояние каждый из нас, даже самый смелый человек, испытал во время сна. Подобное состояние охватило находящихся в тот момент на дороге.

В следующее мгновение все готовы были что-то предпринимать, но было поздно: в этот короткий миг, безнаказанно сбросив бомбы, самолет скрылся, оставив после себя рокочущий звук и пульсирующие огоньки, затем исчезнувшие в ночи.

Бомбы, упав далеко на обочине, не причинили вреда, но долго еще продолжались разговоры об этом налете. Вывод же был один: никакими сверхсекретными подпорками не поддержать рушащееся здание фашистской империи.

Сменяются дороги. Вот летим по широчайшей автостраде, где встречные машины никогда не пересекают друг другу пути. Построена она специально для войны, для увеличения маневренности войск. Автострада сменяется узким с крутыми поворотами шоссе, соединяющим селения. А то просто пробираемся по лесным просекам, внезапно появляясь перед укрепленными пунктами, сходу сминая растерявшуюся орудийную прислугу, взрывая затем орудия, чтобы они навсегда замолчали.

Идем вперед мимо скорбно свисающих из окон белых простыней. Обгоняем плетущихся на запад с перегруженными чемоданами детскими колясками стариков и женщин (кто имел машины, уехал раньше). С ужасом смотрят они на проносящиеся с грохотом и лязгом тридцатьчетверки, не зная, чего ожидать от запыленных и непонятных русских солдат. Они дрожат, потому что знают вину своих сыновей, а зачастую и свою. Но их никто не трогает, и это еще больше запутывает их разделенную на параграфы психику. И спешат они уйти от ответственности, уйти от самих себя.

Движение бригады было настолько быстрым, неожиданным, что оставленные на узлах сопротивления солдаты редко оказывались готовыми к встрече.

Батальон, идущий головным, доложил по рации, что им захвачены танки. Управление бригады направляется в указанный квадрат. Впереди на «Виллисе» едет полковник. Маленькая и юркая машина ведет за собою огромные и неуклюжие по сравнению с нею танки: они послушно повторяют повороты, которые она им предлагает. Оставляем один лесной массив и, на большой скорости миновав открытую солнечную поляну, пересекаем опушку не менее внушительного размера. Но что же это? С обеих сторон пронзают взгляды жерла орудий. Танки? Целые с подновленной пестрой камуфляжной окраской немецкие танки. Невольно мысль представила, что было бы, если бы у их прицелов находились враги.

Но нас встречали свои. Захваченные врасплох вне танков, немцы разбежались по лесу, спасая жизни: дорога к машинам была отрезана.

Но вот сейчас здесь, на разрытой танками песчаной дороге, оказались мы среди фонтанов взрывов. Белыми султанами поднимался вверх песок, со стоном нехотя валились вековые деревья, столбом поднимался ввысь дым от загоревшегося танка, показывая, что солнечный день был безветренным.

Колонна замерла. Десантники, скатившись с брони танков, устремились к щелям. Гражданские, бросив коляски со скарбом, кинулись вглубь леса. Даже при опасности они старались не приближаться к русским солдатам.

Налет кончился так же внезапно, как и начался. Трудно предположить, почему решили артиллеристы выпустить эту пачку снарядов, и что их заставило выбрать для обстрела именно этот район леса. А люди гибли бесцельно даже с точки зрения войны.

Раздались команды, бойцы заняли свои места, и движение возобновилось. Группа солдат, оставленная для захоронения павших во время налета товарищей, уносила трупы в лес, где на открытой солнцу поляне готовилась братская могила.

Вокруг горевшего танка машины объезжали на малых скоростях, как бы совершая круг почета в память о сгоревшем друге. Другого времени для прощания с товарищами не было: нужно было идти вперед, выполнять тяжелую военную работу и за тех, кто не дошел до цели.

Вдруг в железные звуки войны вклинился плач ребенка. Тоненький, слабенький, он, казалось, перекрыл и скрежет гусениц о землю, и рев моторов. Он был услышан всеми. Взоры всех остановились на ажурной детской коляске, стоящей на обочине возле срезанного осколком куста молоденькой осинки. Не отпуская дуги коляски, отчего задние ее колеса приподнялись, здесь же лежала женщина, устремив остекленевшие глаза в небо, как будто ища чего-то. Оттуда навстречу ее взгляду лилась равнодушная голубизна.

Конец ознакомительного фрагмента.