Военная хроника 1944-1945

Вадим Холдевич

Бои идут на улицах Берлина. Батальоны где-то впереди. Их отделяют от нас громады очень разрушенных и менее разрушенных зданий. Наша маломощная РБМ никак не желает держать устойчивую связь. Кажется, наконец услышал голос радиста танка командира батальона, и можно запросить обстановку. Но голос теряется среди треска атмосферных разрядов, писка морзянки, трескучей немецкой речи. А связь очень и очень нужна. Где-то в той стороне, куда ушли танки, гремят орудийные выстрелы. Они не такие раскатистые, как в степях Украины, но их глухие бубнящие взрывы вызывают не меньшее беспокойство… Для чего я написал все это? Вероятно, чтобы натолкнуть на мысль о создании книги солдатских воспоминаний.

Глава 3

Конечно, каждый понимал, что не все будут брать Берлин, надписи обозначали не город, а всю Германию, где родился и жил немецкий фашизм.

Весь день бригада просеками в лесу, посаженном руками человека, отчего он казался парком, не уступая любому парку чистотой, двигалась к Шпрее. Если бы не пожарища, встречавшиеся на всем пути, то эта схожесть лесов с парками была бы еще большей.

В аккуратности и заботливости немцам не откажешь. Для скорости танкисты решили использовать шоссе, которое точно совпадало с направлением марша бригады. Но вместо убыстрения движения получилась неожиданная задержка. Головная танковая застава, выскочив к небольшому городку, нарвалась на засаду подошедших свежих немецких частей. Постепенно в бой втянулась вся бригада.

Двигались без задержки, и к вечеру оторвались от грохота боев, от режущего глаза дыма. Война осталась там, позади. Нас окружала мирная весенняя природа. Стояла неестественная тишина — урчание моторов не мешало услышать ее. Солнце, закончив дневной путь, упало за Шпрее в устремленные ему навстречу вершины сосен, последний раз окрасив на востоке клубы дыма в цвет кумача.

Раздалась команда сделать остановку. Спрыгиваем с пышущих жаром жалюз*.

Сумерки прикрыли лезущую в глаза симметрию посадов, и лес напоминал теперь наши милые, хотя и не очень ухоженные сосновые боры средней полосы. От, видимо, недалекой реки тянуло прохладой. Собираясь спать, чирикнула какая-то птичка: пожелала соседке спокойной ночи.

Война, пресытившись кровью, стихала. Только в стороне Нейсе слышался рокот. Но, смиренный расстоянием, он напоминал ворчание добродушного животного.

Разминая уставшие от долгого неподвижного сидения ноги, прохаживаюсь вокруг танка. Ноги утопают в прошлогодней хвое, сквозь которую начинают пробиваться острые стрелки молодой травы. Особенно заметна ее щетинка на склонах, обращенных к югу. При свете солнца она была бы ярко зеленой, сейчас же мало чем отличалась от хвоинок. Пахнет согретой за день землей, смолистым запахов сосны, медовым — травы.

Говорили негромко: натруженные грохотом артиллерии и ревом танковых моторов ушные перепонки требуют отдыха.

Миша Хотулев с Женькой принесли обед. Вернее, ужин. Когда бригада рейдовала по тылам противника, обед бывал готов в положенное время. Такая точность объяснялась тем, что повара прекрасно усвоили правило: в этом случае находиться в боевых порядках безопаснее, чем пробираться без танкового прикрытия по местам, недавно занятым неприятелем, где могли встретиться не только группы вражеских солдат, но и целые подразделения.

— Ну, что там? — любопытствовал Сычев.

— Рис со свининой. И, как всегда, не определишь, чего в этом вареве больше — риса или свинины. — По голосу Михаила не угадаешь, то ли он рад такому обстоятельству, то ли крайне недоволен.

— А как насчет наркомовских? Очередь-то моя, — продолжал пытать Митя.

— Нет, браток, во-первых, сегодня не воскресенье, и каждый довольствуется своей порцией, — назидательно выговаривал Миша.

— А во-вторых, — перебил его Бобков, — спорить нечего. Склад где-то за Нейсе. Там и наркомовская: может, сбегаешь? А обед Вася сообразил из запасов германского командования, что оставлены бесхозными на нашем пути.

И Женька опустил ложку в котелок.

— Вот только за обедом и убеждаешься, что труд приносит радость, — снова заговорил Хотулев, пережевывая твердый кусок мяса.

— Если, Миша, труд рассматривать, начиная с пахоты, — продолжил мысль я. — Вот это как раз для меня, — парировал Хотулев.

Постепенно ночь плотнее и плотнее окутывала землю. Исчезла светлая полоска на западе. Деревья потеряли свою индивидуальность и теперь обозначались купами, как на рисунках некоторых художников, не школы Шишкина. Вскоре исчезло и это деление: лес и поле слились в единую массу.

— Быстрее заканчивайте, а то пронесете мимо рта, — подсказал Женя, собирая посуду, чтобы помыть.

— Не верю, что ложку с кашей можно унести к уху соседа, — отшучивался Хотулев.

В это время вверху, немного правее нашего расположения, послышался рокот мотора У-2.

— Опять девочки пошли услаждать фрицев, — проговорил Митя, прислушиваясь к гулу самолета.

Как бы только они нас не посчитали за гансов. Что-то не хочется знакомиться с девчатами, в руках которых такие приспособления. Лучше держаться от них на приличном расстоянии. Спокойнее.

Вслед тяжелому тарахтению самолета в небе повисли разноцветные фонарики трассирующих пуль. Дорожки их почему-то вызывали самые мирные воспоминания: праздничный парк, таинственную темноту аллей.

Снова темнота. Но издали нарастал звук следующего самолета.

— Теперь на всю ночь. Не завидую фрицам, — это Сычев.

Звуки летящих ночных бомбардировщиков так вписывались в тишину ночи, что растворялись в ней, не нарушая ее ритма: звуки были успокаивающие. Тишина.

Но вот в застывшем воздухе родился свистящий звук. Он несся справа. Это был чужой, настораживающий внимание звук. Все притихли, прислушиваясь.

— Танки! Немецкие танки!

По одной из соседних просек, видимо, двигалась, если судить по звукам, колонна немецких танков, спешащая достигнуть водного рубежа. От сознания, что это всего только немецкие танки, напряжение спало, все успокоились и принялись за свои дела. Обычное состояние войны.

От полковника прибежал посыльный к месту расположения разведчиков. И вот уже группа разведчиков во главе с командиром гуськом (по-корейски) направилась к танку командира.

Наставление было очень коротким, полковник Слюсаренко вообще был немногословен, а в боевой обстановке даже краток, потому что группа через несколько минут двинулась в правое крыло леса.

— Пошли знакомиться с соседями, — без особого интереса к событию сказал Митя и стал моститься, чтобы вздремнуть. Настоящего солдата характеризует умение использоваться для сна любую подходящую минуту: представится ли она снова — неизвестно, а бодрость от солдата требуется всегда.

Скоро сон охватил солдат, свободных от дежурства.

Команда «По танкам» вырвала нас из объятий сна. Стояла ночь. Темное небо, усыпанное крапинками звезд, нисколько не подсвечивало землю.

Чертыхаясь, натыкаясь друг на друга, собирали вещи, использованные в качестве подстилок. Полусонные, взбираемся на танки, радуясь теплу, идущему от жалюз: все-таки земля еще не пригодна, чтобы спать на ней.

Танки, подсвечивая полосками-фарами, вытягивались на просеку и, не останавливаясь, двигались вперед.

— А первый батальон ушел уже давно, — сказал Женька. — Вы, сони, и не слыхали. Наверное, послан захватывать переправу, чтобы соседи не успели вперед нас оказаться у Шпрее.

Танк на ходе плавно покачивается. От этого мирного движения возникают мысли о ненужности волнений, о незыблемости мира. Вероятно, подобные мысли роились в голове жителя Востока, когда он пересекал бескрайние пространства пустыни, покачиваясь в такт хода верблюда.

Часов около десяти, во время остановки, нас обошли танки первого батальона. Как мы их могли обогнать, когда они ушли с места отдыха гораздо раньше нас? Так думал каждый из нас. Но вскоре все встало на свои места: мы узнали, что батальон, устроив засаду, полностью разгромил колонну немецких танков, что ночевала в одном лесу с нами.

Вот что можно было понять из рассказов самих участников.

Когда в лесу по-настоящему стемнело, батальон по тревоге снялся с места и двинулся вперед, оставив бригаду на отдыхе. Полоски света, падающего из прорезей фар, слабо освещали заросшую травой просеку, иногда на поворотах выхватывая из темноты коричневые стволы сосен.

Майор, командир батальона, находился на своем танке в голове колонны.

Такое монотонное движение продолжалось довольно долго. Пересекли несколько поперечных просек, а остановки все не было. А вот сколько это заняло времени, заметить никто из рассказчиков не догадался. В этих случаях обязанность знать время лежит на старшем.

Наконец, при пересечении очередной идущей под прямым углом просеки командирский танк остановился, сразу же загасив подслеповатые фары. Остановилась и вся колонна. Все терпеливо ждали дальнейших распоряжений. Из лесу к головному танку подошла группа из нескольких человек. Это были разведчики.

По цепочке передан вызов: «Всех офицеров к головному танку! »

Команда не совсем обычная, потому что командир батальона свою команду адресовал чаще командирам рот, а уже они ставили задачу перед командирами танков. Мимо застывших глыбами боевых машин тенями проносились их командиры. Скоро перед лобовой частью командирского танка собрались все, кто командовал десятками танков, и те, кто вел в бой один танк. Майор разложил на правом крыле танка карту, подчиняясь привычке подтверждать свои слова ссылкой на нее. И теперь, изредка подсвечивая карту фонариком, луч которого выхватывал только отдельные участки, начал разговор:

— Товарищи офицеры, перед нами командир бригады поставил очень серьезную задачу: задержать танки противника, движущиеся параллельно движению бригады. Нельзя допустить, чтобы они помешали нам оседлать переправу через Шпрее. Я собрал всех командиров потому, что в этой операции общая победа будет зависеть от понимания задачи и инициативы каждого командира в отдельности. Что удалось установить о вражеской колонне и ее намерениях, доложит командир разведки. Давай, Ваня.

Луч фонаря на миг вырвал лицо младшего лейтенанта. Неофициальное дружеское обращение, видимо, имело целью подчеркнуть значение того, о чем сейчас будет говорить командир разведки, и поднять его настроение.

— Танков немецких двадцать, — начал младший лейтенант. — Стоят они на третьей просеке, если не считать нашу. Час тому назад никакого движения, говорящего о том, что они скоро собираются двигаться, не замечено. Пришла колонна с востока, следовательно, можно считать, что дальше двигаться будет на запад, к Шпрее. Иного ничего предположить нельзя. Возможный маршрут движения — просека: она стреляет прямо в нужном направлении. Проверено километров на семь. Это считая вот от этой пересекающей наш путь просеки. Вот, пожалуй, и все, — закончил разведчик. — Да, там для наблюдения за действиями противника остался сержант Белов. Он постарается уведомить вас, как только фрицы зашевелятся. Но особенно на это надеяться не стоит. Неизвестно, как может сложиться обстановка. Так что вам самим следует организовать тщательное наблюдение. Да и трудно не услышать движение двадцати танков. — Он умолк.

— Есть, товарищи, вопросы? Если нет… — командир назвал дистанцию, на которую следует рассредоточиться. Мы только потом оценили эту команду — она повторяла дистанцию, которой придерживаются немецкие танкисты в походе.

После напряженного внимания наступил момент расслабленности. Заговорили все разом, хотя вполголоса.

— А что, разведчики, немцы нашу бригаду не обнаружили?

— Да не должно быть, очень уж спокойно себя ведут.

— Понятно. На своей земле, да еще и в глубоком тылу.

— Ничего, утром мы им испортим мирное настроение.

— Только бы ночью не вздумали двигаться.

Дав небольшой отдых, командир решил восстановить ответственное настроение.

— По машинам! Движение по сигналу фонарика.

Командиры бегом отправились к своим танкам, чтобы поставить задачу перед своим экипажем.

А минут через десять тоненький лучик фонаря дважды мигнул почти над самой землей.

Заворчали моторы, и танки стали вытягиваться на заданную дистанцию. А там, повернув под прямым углом, двинулись к просеке, по которой утром пойдут немцы. Командиры шли перед танками, осматривая путь, показывая жестами, какой стороной следует обойти особенно толстое дерево. Негромкое урчание танковых моторов да падение и треск ломаемых деревьев в тиши ночи, казалось, должны быть слышны на многие километры. Тогда, призвав на помощь крепкое словцо, командир требовал еще большей осторожности от водителей. Но водитель не мог это услышать.

Когда же впереди осталась только та просека, на которой должна состояться встреча, движение стало еще более осторожным. Командир часто останавливал танк, уходил вперед, проверял, чтобы не подойти близко к просеке. Затем в помощь себе вызвал из танка и башенного стрелка, и радиста. Втроем они вышли на просеку, заставляли водителя зажигать и тушить щелочки-фары, поднимать и опускать ствол орудия. Боялись, что темнота не даст возможность по-настоящему замаскироваться. Хотелось предусмотреть и хороший обзор из танка. Конечно, если немцы не смогут предположить подобного маневра, они будут недостаточно внимательны. А если разгадают, тогда малейшая щелка, через которую будет просвечивать тело танка, явится причиной провала операции. На всякий случай подмаскировали танки сломанными ветками, заложив их за поручни.

Танк командира стоял первым в конце, удаленном от немцев. Поэтому право на стрельбу наступало после выстрела командирской пушки.

Все приготовления закончены. Наступила тишина, какая бывает, когда охотник скрадывает зверя. Обычно подвижные, любящие позубоскалить солдаты сейчас молчали. Каждый представлял, что только при сохранении полнейшей внезапности возможна удача. Изредка раздавался приглушенный кашель завзятых курильщиков. На них сразу же шикали.

Природа тоже затихла в предутренней истоме: даже листья не шелестели.

С какого-то момента повеяло прохладой. Ветерок, пробуя силу, волной пробежал по верхушкам сосен. Притухли звезды.

Вдали, разрывая тишину надвигающегося утра, послышался звук моторов. Характерный свист, свойственный моторам немецких танков, предупредил, что встреча скоро состоится.

Противник приближался, и вместе с этим росла тревога: хорошо ли замаскированы танки. Хотелось выйти и еще разок взглянуть на маскировку с просеки. Хотя разведчики и утверждали, что кроме танков другой техники на стоянке немцев не обнаружено, следовательно, колонна движется без предварительной разведки. Это объяснялось просто: немцы и мысли не хотели допустить, что наши танки могут быть впереди.

Звуки, издаваемые моторами, приближались. Танкисты застыли, глаза всех прикованы к тому участку просеки, на который направлено орудие танка.

Показался «Тигр». Он идет хорошей маршевой скоростью. Люки открыты. Два солдата в накинутых на плечи шинелях привязывают что-то к поручням. Никакой тревоги. Обыкновенное деловое настроение. Может быть, если бы была возможность приглядеться поближе, тогда обнаружились бы признаки страха за свою судьбу. Но никто из них не мог предугадать, что судьба их уже решена. Упираясь в хвост дымовых газов из выхлопных труб «Тигра», покачиваясь на рессорах, двигалось самоходное орудие. Колонна, видимо, была собрана из остатков разбитых частей. И вот теперь стремительно убиралась за Шпрее. Однако уставное расстояние между машинами соблюдалось со скрупулезной точностью.

Танки продолжали двигаться, сотрясая воздух гулом моторов, а землю своим весом.

Расчет майора был точен. Когда раздался первый выстрел командирской пушки, бок очередного движущегося танка оказался точно в перекрестии прицела. Как и на первом танке, на стоящем сейчас под выстрелом сидели немецкие солдаты, мирно беседуя о чем-то, может быть, далеком от войны. Над одним из них поднимался сизый дымок от папиросы. Когда раздался выстрел впереди, тревога тронула лица солдат. В это время нажат спуск. На какое-то мгновение мелькают гримасы, искаженные ужасом. Вслед за выстрелом странно приподнимается стальная масса башни. Перевешенная тяжестью оружия, она наклоняется на правый бок. Из открывшегося отверстия выползает клуб дыма. Хватаясь за острые края, сюда же пытается протиснуться танкист в кожаном обмундировании. Руки его лихорадочно ощупывают бугристую поверхность брони. Через люк водителя, одна за другой, вываливаются две фигуры. Ужас виден в каждом их движении. Очередь пулемета прерывает их суету.

От второго выстрела пушки начинают рваться снаряды внутри танка. Загораются бензобаки. Пламя устремляется вверх. Кажется, горит само железо.

Обыкновенные человеческие лица солдат и танкистов, только в другой, отталкивающей одежде, не вызывали ненависть, как это обычно бывает в разговорах, как это было при первых шагах по территории врага — Германии. Все принимает оборот простых спортивных состязаний − ведь там тоже пользуются термином «победить». Кто победит? Но цена победы — жизнь. Жизнь твоя или немца, но «жизнь человека — самое ценное на Земле», — говорим мы. И только сознание того, что иного выхода нет, обязывало стрелять и убивать.

В трубку скручиваются решетки жалюзи, пламя сползает по железным бокам танка там, где расплескался бензин при взрыве бака. Огонь переносится на трупы в голубоватых шинелях, и они, корчась в пламени, кажутся ожившими. Рывок вперед. На просеке, как на марше, стоят танки, и каждый курится синеватым дымком. Картина смерти и разрушения сейчас уже не вызывает брезгливого отвращения. Осталось только недоумение, какие же черные силы разбудили дремавшие орудия уничтожения.

Но уж конечно, не эти молодые люди, которые из чувства слепого подчинения нанесли удар и погибли от ответного, вызванного необходимостью защиты.

Где-то вправо продолжается стрельба, постепенно удаляющаяся вглубь леса. Танк, подмяв под себя деревья, устремляется наперерез движению звука. Впереди кажущаяся сплошной стена молодых сосен, сзади мощеная просека. Возле немецкого танка, уткнувшегося пушкой в землю, стоят немецкие танкисты с поднятыми руками. Ребята из раньше подоспевшего танка производят обыск.

Водитель, остановив танк, высовывается из люка и спрашивает:

— Что это они?

— Как видишь, почти ушли, но попались в собственную ловушку, устроенную для нас.

Чуткий ли был командир, стоящий сейчас в такой неудобной позе, слажен ли был его экипаж — здоровые молодые парни, или медлительным оказался наш товарищ, но этот танк, один из двадцати, сумел уйти от первого выстрела. И если бы не случайность, мог бы выжить до следующей встречи с нами.

Мы в этой операции не потеряли ни одного человека. Очень неплохо.

Точный расчет, знание уставов противника и психологии его воинов принесло удачу. Что и говорить, воевать мы умеем!

Чтобы закончить об этом разговор, скажу, что командир батальона, двадцатидвухлетний майор, получил звание Героя Советского Союза, а многие танкисты были награждены орденами и медалями. Заслуженно. Но тяжести славы майор не смог снести: погиб при самых нелепых обстоятельствах. Однажды, пробегая мимо часового ночью, не сказал пароля, считая, что теперь в части все должны угадывать его силуэт, и был застрелен.