Двенадцать королей Шарахая

Брэдли Бэлью (2015)

Шарахай — великий город в пустыне, центр культуры и торговли. С незапамятных времен им правят Двенадцать королей — жестоких, могущественных и бессмертных. Непобедимые хозяева пустыни, они удерживают власть с помощью армии Серебряных копий, элитного отряда Стальных дев и особых защитников — ужасающих асиримов. И вот уже четыре столетия нет никакой надежды на освобождение. Но, выйдя на улицу в священную ночь Бет За'ир, отважная Чеда из западных трущоб бросила вызов древним законам. В свете лун-близнецов она узнала страшную тайну из прошлого королей и наткнулась на разгадку собственного происхождения. Истина способна сломать железную хватку королевской власти… если только всемогущие короли не доберутся до Чеды первыми.

Глава 10

Эмре спал и видел сны. Он слышал, как наяву, голодный вой, разносящийся по темным улицам Шарахая. Видел темные небеса, расчерченные молниями.

Он пробирался по высохшему руслу Хадды, пытаясь убежать от теней, крадущихся в ночи. Тени, наблюдавшие за ним с моста, не стали преграждать путь, но стоило пробежать мимо, как они бросились за ним в потоке других асиримов. Некоторые бежали выпрямившись, как люди, но остальные неслись на четвереньках, словно шакалы. Они выли, но то был не звериный вой, а человечий крик, и от этого становилось еще страшнее. Они кричали от боли, от гнетущей тоски. Жаловались на что-то, потерянное навеки.

Вот один из них прыгнул, оцарапал его ступню, другой впился в ногу, вспарывая кожу, выдирая плоть. Третий вцепился в одежду и потянул назад, навалился сверху. Тяжелый, но не тяжесть сковала Эмре.

Асир встал на колени, склонился над ним, упираясь черными когтями в грудь. Его длинные волосы развевались на ветру, лицо кривилось в судорожной ухмылке, как у окоченевшего мертвеца. Эмре почувствовал, как пальцы твари раздвигают его ребра. Касаются самой души.

— Ты должен был меня спасти, — произнес асир, и Эмре понял вдруг, на кого смотрит. Под коркой грязи и крови, под гниющими язвами он узнал родное лицо.

Рафа. Брат.

Избранники Бакхи, только не это! Но брат лишь улыбнулся, потянулся дальше, глубже, пока жесткие пальцы не сомкнулись на сердце…

Эмре очнулся в поту. Он лежал в знакомой комнате, из-под облезлой штукатурки проглядывали старые кирпичи. Он попытался сесть, но острая боль пронзила бок.

— Сиськи Наламэ… меня что, антилопа на рог насадила? — Он осторожно потрогал бинты, крест-накрест охватившие грудь. От боли туман в голове начал потихоньку рассеиваться, каждое прикосновение пробуждало воспоминания, целые картины, будто песня пустынной сирены.

Он вспомнил, как говорил в южной гавани с каким-то мужчиной в черном тюрбане. Незнакомец прятал лицо и тюрбан завязал неумело, будто впервые этим занимался, прикидывался шарахани. Каимирец? Миреец? Маласанский пес? Он передал Эмре кожаную сумку со свитком… но что было дальше? Словно, покинув гавань, он провалился в яму, волшебную страну, где нет счета времени.

В этот раз у Эмре почти получилось сесть, но от боли в ушах зазвенело. Наконец он нашел правильное положение: перекатился на здоровый бок и поднялся, помогая себе руками. От усилий его бросило в пот. Эмре посидел немного, прислушиваясь к далекому звону кузнечного молота, кое-как встал, облизнул пересохшие губы. Перед глазами плясали звездочки, но он с трудом добрел до столика и жадно осушил стоявший на нем кувшин. Да благословят тебя боги, Чеда!

От воды заболел желудок, но даже боль лучше, чем жажда. Эмре с трудом дохромал через общую комнату до спальни Чеды. На полпути закружилась голова, забухало в груди сердце. Он едва не позвал на помощь, но в последний миг промолчал. Чеда и так позаботилась о нем, наверное, даже спасла, нечего дергать ее по пустякам, как ребенок.

— Чеда? — справившись с головокружением, он отдернул плотную занавесь, закрывавшую вход.

Чеда лежала, отвернувшись к стене, и даже не пошевелилась. Эмре хотел подтащить поближе стул, но ребра воспротивились. Здоровой рукой кое-как получилось совершить этот подвиг, хотя ножки стула душераздирающе скрипели по полу. А вот сесть оказалось сложнее — раны словно горящим маслом обмазали.

И все-таки, даже не снимая бинтов, он знал, что Чеда наложила идеальный шов. Эмре уже видел, как она зашивает раны: напоролся на камень, пытаясь влезть на старую крепостную стену, и получил возможность проверить ее умения. Она постоянно латала и себя: то после уличных драк, то после боев в Яме. Иногда — после вылазок в пустыню.

«Ты вся в мать», — ругал он Чеду. А она улыбалась в ответ, довольная сравнением.

— Чеда, — повторил он, убедившись, что голос больше не дрожит от боли. — Я знаю, что ты не спишь. Ты же обычно храпишь, как бык.

— А ты обычно воняешь, как бычий навоз, — буркнула она в стену. Он рассмеялся было, но тут же зашипел от боли. Чеда говорила как-то странно, будто перебрала арака и страдала от похмелья.

— Чеда, что случилось?

Какое-то время она молчала, тяжело дыша, будто собиралась с силами, чтоб ответить. И наконец повернулась к нему — тяжело, словно корабль, переваливающий через бархан.

— Да что за…

Ее левый глаз заплыл, кровь запеклась на лбу. Одежда порвана, губа раздулась.

— Ходила в Ямы. — Она попыталась улыбнуться, но получилась гримаса. — Проиграла одной крутой лестнице.

— Не шути со мной. — Он подтащил стул ближе, не обращая внимания на собственную боль, в бессильном гневе глядя, как дрожат пальцы Чеды, как она съеживается под одеялом. Белую Волчицу избили, как упрямого мула!

Он своими руками порешит этих людей, кем бы они ни оказались.

— Кто это сделал?

Короткий выдох. Боль явно мешала Чеде вдохнуть глубже.

— Не знаю. Когда узнаю, пойдем нагадим им в кашу.

— Я же сказал, шутки в сторону. Что случилось?

— Что ты от меня хочешь, Эмре? Попалась как дура. Шла через Отмели, кто-то меня подкараулил. Какая-то банда, наверное, я их не разглядела.

— Что ты делала на Отмелях?

На Отмели, угнездившиеся в изгибе Хадды, никто старался не соваться. Давным-давно разрастающийся Шарахай поглотил эту землю, но так и не смог переварить как следует: из-за потопов, случавшихся во время редких гроз, никто в своем уме не хотел там селиться, и постепенно Отмели обросли теснящимися друг к другу бедняцкими лачугами. В этом забытом богами месте обитала вся перекатная голь Янтарного города. Но, что еще опаснее, там жили выходцы из пустыни — кочевники, решившие осесть наконец и подзаработать. Город не простил и не забыл их предательства, не забыл, как шейхи осаждали его стены. Короли позволили кочевникам селиться за стенами, чтобы ослабить пустынные племена, но в Шарахае перебежчиков не жаловал никто, даже их братья и сестры на Отмелях.

— Я же сказала, попалась как дура.

— То есть тебя побили какие-то уличные подонки?

Чеда застонала — то ли от боли, то ли от стыда.

— Всегда есть кто-то быстрее и сильнее, Эмре.

— Мы их найдем. За звонкую монету кто-нибудь да проговорится.

— Ты же знаешь, что не проговорится. На Отмелях с нами никто не будет разговаривать, даже не думай.

— Зачем ты вообще туда пошла?

Чеда с огромным трудом села, прислонившись к изголовью.

— Решила путь срезать. Все, хватит, отстань.

Эмре откинулся на стуле, закряхтев от боли. Чеда искоса глянула на него и вдруг зашлась прекрасным смехом, который он так любил. Даже синяки и ссадины ей не мешали — так и хохотала, держась за ребра.

— Что? — спросил он.

— Красивая мы парочка. Две побитые псины.

Он усмехнулся, и Чеда снова прыснула в ответ. Пусть они оба пошевелиться не могли без боли, хорошо было сидеть вот так, как в старые времена. Сколько они уже не разговаривали по-настоящему? Месяц? Больше?

— Ну, хватит обо мне. С тобой-то что случилось, ты помнишь? — спросила Чеда, отсмеявшись.

Эмре пожал плечами.

— Пришел в южную гавань, встретился с нужным человеком. Возле того двухэтажного склада, на котором «музыка ветра» висит.

— Ты видел его лицо?

Эмре покачал головой, пытаясь вспомнить.

— Он закрылся концом тюрбана. Не помню, говорили мы или нет. Я просто повторил пароль, который назвал Тарик, а он передал мне сумку. Вот и все.

— А потом?

Он напряг память, но ничего не всплывало, лишь обрывки, сбивающие с толку.

— Это ведь ты меня спасла?

Чеда серьезно кивнула.

— Я нашла тебя в канале. Рядом с мертвым кочевником.

В канале. Рядом с мертвым кочевником.

Все как во сне: он лежит на дне высохшей реки, а асир, навалившись сверху, погружает острые когти все глубже и глубже…

Этот сон снова повернул ключ в замке, и воспоминания, настоящие воспоминания, большим свитком развернулись перед Эмре.

Он вспомнил все. Все, что сделал, и все, чего не сделал из-за своей проклятой трусости.

Неудивительно, что брат пришел к нему во сне.

— Эмре, ты что-то вспомнил?

Он смотрел мимо Чеды и видел человека, раскинувшегося на песке, просящего о помощи.

Он не помог, не протянул руку. Просто застыл, как каменный…

— Эмре.

Как рассказать правду? Наплевать, что подумают другие, но Чеду разочаровать он не может. Немного правды, немного лжи, и она ничего не заподозрит.

— Я шел из гавани, возле фонтана Йеринде понял, что за мной следят. Попытался сбежать, но на меня вышли двое. — Эмре покачал головой, ругая себя за то, что так легко попался. — Они загнали меня в развалины часовни Наламэ. Одного я рубанул по ногам, только и он меня достал. Я рванул к каналам, думал там затеряться, но второй меня нашел. — Эмре помолчал, пережидая волну настоящих воспоминаний об ужасах той ночи. — Потом мы бились, и…

— Что? — переспросила Чеда, осторожно касаясь его руки. Но даже ее теплые пальцы не могли прогнать холодок страха, бегущий по жилам.

— Я просто… я еще никого не убивал, Чеда.

Это была ложь, но достаточно простая, чтоб сойти за правду. Чеда сжала его руку.

— Ты защищался.

— Знаю. — Он встал, морщась от боли. — Тебе чего-нибудь принести?

— Чего?

— Чего-нибудь.

— Зачем?

— Вдруг пригодится.

— Нет. Ничего не нужно. — Чеда нахмурилась. — Куда ты собрался?

— Надоело дома сидеть.

— С ума сошел? Швы разойдутся!

Эмре отодвинул было занавесь, но остановился.

— Просто прогуляюсь до базара, подышу воздухом. Я быстро, клянусь.

Чеда окинула его взглядом и кивнула, но стоило ему подойти к двери, как в спину донеслось четкое и ясное:

— Осел упрямый.

Он улыбнулся.

— От ослицы слышу!

И вышел за дверь.