Эхо тишины

Братья Ют

Всё меняется, когда девочка приходит в себя после аварии. Её жизнь не будет прежней. Как принять мир, где приходиться перемещаться на инвалидном кресле? Строгая мать, растяпа-отец, неверные друзья. Лишь сестра остаётся рядом. Она – та нить, что не даёт погрузиться в пучину безумия.Группа незнакомцев неизвестным образом оказывается на таинственном лайнере. Как выжить и как выбраться? Лишь мальчик Генри знает ответ.Что связывает две, казалось бы, такие разные истории?

2.0

Женщина торопливо идёт по сумрачному, едва освещённому коридору где-то на одной из нижних палуб. Она не понимает, как оказалась здесь. Покрытые инеем металлические стены давят на мозг. За переборками царит ледяная бесконечная пустота.

Когда-то в детстве старший брат в шутку запер её в подвале, полном крыс и всевозможных чудищ, которых только могло себе представить воображение ребёнка. И вот — брата давно не стало, а страхи остались.

Внутри у неё всё дрожит, ладони влажные и скользкие, никак не получается сконцентрироваться на собственных мыслях. Клаустрофобия. Всё точно так же, как в детстве, только теперь по-настоящему.

Шум машинного отделения, к которому сложно привыкнуть даже после многих часов, доносится спереди. Его слышно повсюду, из любого места, где она успела побывать: значит, корабль движется. Пока неясно, куда, но это лучше, чем быть просто брошенной на мёртвом судне. Нет звуков бьющейся волны о борт. Нет ничего, что могло бы подтвердить наличие вокруг каких-либо глубин. От осознания неизвестности становится только хуже. Скрип железа — ещё один звук, который периодически появляется то тут, то там. Сводит зубы; будто кто-то специально медленно открывает и закрывает несмазанную дверь. Каждый раз беглянка вздрагивает, но продолжает двигаться.

Рассудок зрелого и сильного человека бьётся в истерике. Она больше не суровая и жёсткая женщина, не уверенный в своей компетенции сотрудник больницы, не строгая, но любящая, мать. Сейчас она едва может справиться с собственным мочевым пузырём.

Подъём по лестнице на следующий пролёт вызывает такое напряжение организма, что пот буквально ручьями течёт по лбу. Женщина еле держится на ногах, но останавливаться и умирать не хочет.

Пытаясь вернуться в кают-кампанию, теряется ещё больше. Тусклые лампы давят на глаза. Подобное освещение иногда называют интимным, только вот обстановка не позволяет его таким представить; практически невозможно различить, что находится впереди.

Слышится лёгкий ненавязчивый, но вместе с тем пробегающий льдом по позвоночнику, хрип. Она резко разворачивается. Никого. Впереди — тоже. Повсюду вокруг слишком много непонятных ей железок и труб. Все цельные, словно вместе они составляют какую-то конструкцию. Попытка выломать хоть одну для вооружения заканчивается провалом.

На переборке на уровне глаз еле видны какие-то цифры: они появляются примерно раз в пять-шесть метров. Женщина идёт на их уменьшение. Или шла на уменьшение?

Сейчас она замирает.

Хрип повторяется буквально в нескольких сантиметрах от затылка. Она оборачивается, издав испуганный и невнятный вскрик. Вновь никого. Стараясь убедить сознание, что это всего лишь слуховая галлюцинация, она ускоряет шаг.

Надо сохранять здравый смысл, однако паника охватывает её. Должен же где-то быть трап вверх, или хотя бы дверь, или хотя бы люк! Что-нибудь! Она согласна взбираться целый километр, лишь бы выйти из этого помещения. Ещё чуть-чуть, и сойдёт с ума. Отчётливое ощущение, что кто-то следит, не даёт ей собраться с мыслями.

Коридор становится у́же, ещё немного, и потолок будет касаться макушки. Секунда, и всё расширяется обратно на своё место. Стены движутся, словно она приняла какие-то психотропные препараты, однако такого женщина в жизни себе не позволяла. И дочь воспитывала в такой же строгости к алкоголю, сигаретам и наркотикам.

Как давно она находится здесь, понять очень сложно. Время остановилось. Оно просто закончилось — нет ни часов, ни расписания на день. Есть только цель — выбраться. И всё. Хорошо это или плохо, сказать нельзя. С одной стороны, ежедневная рабочая рутина в больнице уже давно въелась в подкорку, с другой — теперь нет никакой стабильности, нет чёткости в происходящем.

Появившийся из ниоткуда острый сквозняк заставляет женщину сорваться с места и бежать, что есть сил. Воздуха не хватает. Последний раз она бегала ещё в школе много лет назад, а сейчас гонит непрошеную мысль, что её самый родной человек отдал бы жизнь за такую возможность.

Всё вокруг заполняется топотом, ударами стоп о железную пластину вместо пола. Услышать что-либо теперь не представляется возможным, и, хотя женщина пытается убедить себя, что всё хорошо, что не существует монстров и всей прочей чепухи из детских фантазий, бежит она именно от них.

…И спотыкается, как назло о свои же ноги. И замирает в попытке встать на холодной палубе. От осознания собственной ничтожности по щекам текут слёзы. Так и не поняла, куда она бежала и кто сопровождал весь её путь.

Неуловимая жидкая струйка серого дыма, которую может развеять легчайшее дуновение, медленно поднимается вверх. То, что происходит дальше, становится последним в её сознании. Надпись напротив глаз в свете приглушённой лампы — «Шпангоут 65». Это всё, что замечает женщина. А её самого больше никто никогда не увидит.