Тайны книжных переплётов. 50 почти детективных историй

Борис Константинович Тебиев

Каждый, кто интересуется историей и культурой нашего Отечества, найдёт в этой книге малоизвестные факты о жизни известных писателей и поэтов, книгоиздательской деятельности, о книжных увлечениях интересных людей прошлого, о цензурной истории публицистических и художественных произведений и о многом другом. Книга адресована массовому читателю, но будет интересна и для исследователей-книговедов, историков. Особая ценность книги в том, что она написана на основе личного книжного собрания автора.

Загадка «Г. С. С. Б.»

Порывистый ветер срывал с деревьев последние жёлтые листья, метался над крышами домов, залетал в печные трубы. Ленивое осеннее солнце лишь изредка выглядывало из-под низко нависшей над городом громады серых облаков, ласкало холодеющими лучами оголённые ветви деревьев, черепичные крыши, покрытые лужами мостовые. Лишь на мгновения солнечные блики проникали сквозь квадраты оконных стёкол в небольшую комнату, освещая её скромное убранство: шкафы, заполненные книгами, письменный стол, глубокое кресло рядом с ним.

В кресле, казалось, неподвижно сидел седовласый старик. Время от времени, вспоминая о чём-то, он медленно наклонялся к лежавшей перед ним на столе распахнутой тетради, делал какие-то записи, пометки и уточнения. Две такие же тетради, исписанные рукой прилежного переписчика и дополненные многочисленными поправками старика, лежали поодаль. Тетради были единственным, что еще связывало его с жизнью, заставляло забывать про боль старых ран и усталость. В них он описал всё, что пришлось прочувствовать и пережить за годы трудной и насыщенной событиями жизни.

Он не жалел о прожитом, перебирая в памяти и воскрешая на бумаге эпизоды далёких дней и лет, не тужил о том, что честное служение Отечеству не принесло ему ни славы, ни богатства. Тяжело было сознавать, что остаток жизни он проводил в одиночестве. Всю жизнь судьба носила его с места на место, как те жёлтые листья, что кружили сейчас за окном. И не было у него ни уютного домашнего очага, ни семьи, ни близких друзей. Старик угасал и чувствовал, что дни, а может быть, уже и часы его сочтены. И он крепился, сжимая в руке перо. Но вот оно в последний раз коснулось чернильницы, скрипнуло, скользнуло по голубоватой бумаге…

Судьба безжалостно обошлась не только с этим человеком, но и с предсмертным его творением. Он не успел ни договориться с издателями о публикации автобиографических записок, ни передать их в надёжные руки. Для тех, кто попытался бы ознакомиться с тетрадями, не зная имени автора, они оказались бы загадкой, поскольку все личные имена в тексте были обозначены только начальными буквами. Загадочно-интри-гующим было и название рукописи: «Жизнь и похождения Г. С. С. Б. Повесть справедливая, писанная им самим».

Прошло более ста лет с того осеннего дня, прежде чем рукопись загадочного «Г. С. С. Б.», а точнее, лишь одна, последняя ее часть, третья по счёту тетрадь, попала в руки исследователей. Незадолго до Первой мировой войны ее случайно обнаружил в Киеве, на Подоле, в лавке букиниста, среди груды старых бумаг и книжного хлама известный художник и историк искусств Степан Петрович Яремич. Вскоре рукопись привлекла внимание замечательного литературоведа и большого знатока русской старины Бориса Львовича Модзалевского, одного из создателей Пушкинского дома, собравшего его основные книжные, руко-писные и изобразительные фонды.

«Жизнь и похождения Г. С. С. Б.» с обстоятельными коммента-риями и вступительной статьей Модзалевский опубликовал в 1918 году на страницах исторического и историко-литературного журнала «Голос минувшего». Поводом к публикации и тщательному разбору загадочной рукописи послужили как несомненные художественные достоинства записок, так и явная их историческая ценность, докумен-тальность, правдивость. Модзалевского заинтересовала колорит-ная фигура автора — служилого дворянина времён Екатерины II и Павла I. С обветшалых страниц рукописной тетради прогля-дывалась личность незаурядная и самобытная, не чуждая передовым стремлениям своей эпохи, оставившая свой след в истории отечественной культуры и общественной мысли.

Тщательно сопоставляя текст рукописи с сохранившимися архивными документами, исследователь установил, что её автором является некто Пафнутий Сергеевич Батурин, а загадочные буквы «Г. С. С. Б.» расшифровываются как «Господин статский советник Батурин».

На фоне исторических событий второй половины XVIII столетия и первых лет XIX века, времени, когда жил и работал П. С. Батурин, его имя в науке и литературе оставалось незаме-ченным. Вряд ли что знали бы о Батурине и мы, не попади записки в руки Яремича и Модзалевского.

Биографические сведения о Батурине скудны. Единственное дополнение к уцелевшей части записок — его послужной список 1800 года, обнаруженный Модзалевским в делах сенатского архива. Вот что удалось установить благодаря этому списку.

Пафнутий Сергеевич Батурин происходил из древнего, но обедневшего дворянского рода, который, по преданию, вёл своё начало от средневекового венгерского рыцаря Батугерда, состоявшего на русской службе. Батурин родился около 1740 года, но где именно, неизвестно. Отсутствие недвижимого имущества, поместий с крепостными крестьянами и других источников дохода вынудило Батурина с раннего возраста поступить на военную службу. Четырнадцатилетним подростком его определили в лейб-гвардии конный полк, где он получил чин вахмистра. Через пять лет Батурина выпустили поручиком в полевые полки.

Бедный молодой офицер имел возможность отличиться. Война 1756 — 1762 годов между Россией и Пруссией, вошедшая в историю как Семилетняя, находилась в разгаре. Однако случилось непредвиденное. Во время одного из сражений Батурин был взят в плен и семь месяцев провёл на чужбине узником. О дальнейшей военной карьере мечтать особенно не приходилось. На следующий после окончания войны год Батурина уволили в отставку в чине капитана.

После этого почти семь лет Батурин провёл не у дел. В эти годы он, судя по всему, усиленно изучал науки, знакомился с литературными произведениями, совершенствовался в знании иностранных языков, скромно путешествовал по Западной Европе. В 1770 году, когда Россия вступила в войну с Турцией, Батурин вновь надевает офицерский мундир.

В это время произошла встреча, которая во многом определила дальнейшую судьбу молодого офицера. Во время штурма турецкой крепости Браилова Батурин был ранен в руку. Рана оказалась пустяковой, и на период излечения его направили в военный корпус под командованием генерал-майора Михаила Никитича Кречетникова. Образованный и смелый офицер понравился удачливому генералу. Кречетников взял Батурина под своё покровительство.

Дальнейшая военная служба Батурина проходила в Апше-ронском и Ревельском пехотных полках. С 1780 года, периода службы в Ревельском полку, которым Батурин временно командовал, и начинается дошедшая до нас часть его автобиографической повести. Последние ее страницы касаются событий 1798 года. Рукопись обрывается на полуслове. Заключительные ее листы оказались утерянными, как и первые две тетради.

Сохранившаяся часть автобиографических записок Батурина позволила уточнить многие факты его дальнейшей жизни, особенно интересные для нас. В 1782 году в звании подполковника Батурин окончательно выходит в отставку. Около года живет в Петербурге, а затем, воспользовавшись неодно-кратными приглашениями своего покровителя Кречетникова, переходит на гражданскую службу под его начало. К этому времени Кречетников, оставив войска, по высочайшему повеле-нию императрицы был назначен калужским и тульским наместником. Для управления наместничеством Кречетникову нужны были свои люди, и он предложил Батурину должность советника Калужской палаты гражданского суда.

В 1788 году Кречетников переводит свою резиденцию из Калуги в Тулу. Сюда же переезжает и Батурин, получив должность советника Тульского губернского правления. Вскоре вновь последовали перемены. В конце 1790 года, после назначения Кречетникова генерал-губернатором Малороссии, Батурин получает место директора Киевской экономии, а в 1793 году — председателя уголовного суда Изяславского наместничества. Впоследствии Батурин служил в Волыни, Воронеже и Минске, где и скончался в ночь с 22 на 23 октября 1803 года.

Занимая высокое общественное положение — последним чином Батурина был чин статского советника, равный согласно «Табели о рангах» воинскому званию бригадира, — Батурин, как свидетельствуют его записки, был человеком чести и долга. Он открыто презирал тунеядство и праздную жизнь, активно боролся с коррупцией, которой был подвержен чиновничий мир, защищал интересы крестьян от произвола помещиков и властей, был неподкупен и строг с теми, кто пренебрегал законами и нормами морали.

Особое значение киевской находки состояло в том, что она открыла для науки имя замечательного мыслителя, философа-материалиста. Человек широкой эрудиции и энциклопедических познаний Батурин был к тому же талантливым литературным критиком и переводчиком, драматургом и театральным постановщиком.

Автобиографические записки Батурина дали, казалось, безнадёжно утерянный ключ к разгадке ряда историко-литературных тайн, давно занимавших учёных. Оказалось, например, что именно Батурин являлся автором нашумевшей в своё время критической статьи, написанной по поводу известной державинской «Оды к Фелице». Статья эта была опубликована в IV выпуске издававшегося в Петербурге в 1783 — 1784 годах журнала «Собеседник любителей российского слова» под названием «Сумнительные предложения г-м издателям Собеседника от одного невежды, желающего приобресть просве-щение». Статья, содержавшая критический разбор творения Г. Р. Державина, была направлена Батуриным в журнал анонимно, дабы не навлечь на себя «высочайший гнев». Ведь ода восхваляла достоинства самой «российской Фелицы» — Екатерины II, а критик дерзнул высказать своё неприятие византийской лести и подобострастия, с какими было написано это поэтическое произведение.

Наиболее значительной из многочисленных опубликованных анонимно работ Батурина, поставившей его в один ряд с выдающимися русскими мыслителями XVIII столетия, стало его «Исследование книги о заблуждениях и истине», написанное в 1788 году и отпечатанное в Туле в 1790 году. Авторство этого серьёзного философского сочинения Батурин скрыл, приписав на титуле: «Сочинено особливым обществом одного губернского города».

Судьба «Исследования…» необычна и интересна. Книга Батурина появилась на свет как опровержение вышедшей в Москве в 1785 году в русском переводе работы французского мистика Сен-Мартена «О заблуждениях и истине, или Воззвание человеческого рода ко всеобщему началу знаний». Претенци-озная шарлатанская книжонка, содержавшая самые нелепые антинаучные измышления, проповедовавшая мрак и невежество, стала программным документом российских масонов, пользовалась в их среде немалой популярностью. Многие из них, и в первую очередь московские масоны, буквально преклонялись перед новоявленным французским «пророком», не без гордости называя себя мартинистами.

Бредовые идеи Сен-Мартена вызывали справедливое негодование передовых кругов русской общественности. С подо-зрением относилось к мартинистам и правительство, вынуж-денное вскоре наложить на книгу французского мистика цензурный запрет. Но эта мера лишь подлила масла в огонь. Вокруг книги развернулись жаркие споры. Её защитники с пеной у рта старались доказать, что Сен-Мартен — гениальный мыслитель, а его учение — наивысшее достижение современной философии.

Спорить с мартинистами было трудно. Ни один из их оппонентов не смог сколько-нибудь убедительно и аргумен-тированно опровергнуть Сен-Мартена. Развенчать французского мистика, показать несостоятельность его теории удалось лишь Батурину. Строя свое исследование книги Сен-Мартена на основе новейших достижений естествознания и подходя к их оценке с передовых материалистических позиций, Батурин проявил себя блестящим полемистом, истовым защитником просвещения, подлинно научных знаний об окружающем человека мире. Книга не оставила и камня на камне от «масонских бредней», как называл лжеучение Сен-Мартена сам Батурин.

Киевская находка пролила свет и на историю издания «Исследования…». Оказалось, что Батурин был талантливым книгоиздателем. Арендуя типографию наместничества, он выпустил в Калуге ряд интереснейших книг. Среди них «Собрание различных нравоучительных повествований и басен» (1785), отчасти переведённых Батуриным с немецкого, отчасти сочиненных самим, исторические сочинения «Колумб в Америке» (1786) и «Краткое повествование об Аравлянах» (1787). Эти книги были написаны Батуриным.

Переехав в 1788 году в Тулу, Батурин перевозит сюда и оборудование калужской типографии. Здесь он завершает главный свой труд — «Исследование книги о заблуждениях и истине» и печатает это сочинение.

Позволю себе одно небольшое отступление. Ещё до публикации записок Батурина некто В. Н. Рогожин, автор примечаний к суворинскому изданию «Опыта российской библиографии» В. С. Сопикова, высказал предположение, что «Исследование…» печаталось не в Туле, как указано на титульном листе книги, а в Москве, в типографии X. Клаудия. Поводом для такого предположения послужило изучение шрифта, которым была напечатана книга Батурина. В типографии калужско-тульского наместничества подобного шрифта не значилось. Типографские литеры поступали сюда из Артиллерийского и инженерного кадетского корпуса в Петербурге и имели несколько иное начертание. Однако в своих записках Батурин прямо указывает на то, что книга его печаталась в Туле. И этому нельзя не верить. Возможно, для издания «Исследования…» Батурин воспользовался шрифтом другой тульской типографии, учреждённой в 1784 году, или специально выписал новые шрифты из московской типографии X. Клаудия.

Краткие упоминания об «Исследовании книги о заблуждениях и истине» содержатся во многих каталогах и справочниках редких русских книг XVIII столетия. Вокруг его авторства велись долгие и жаркие споры. Высказывались самые разные, порой противоречивые и даже нелепые предположения. «Исследо-вание…» причисляли к литературным мистификациям, которыми так богат был екатерининский век. Его приписывали то правительственной инициативе, то церковным писателям. (Вникнуть в содержание «Исследования…» спорщикам было, очевидно, недосуг.) Подвергалось сомнению не только место, но и время издания. Среди возможных авторов назывались различные лица, вплоть до самой Екатерины II. Известный русский книговед Александр Бурцев, составитель многотомного «Описания редких российских книг», высказывал предполо-жение, что «Исследование…» принадлежало перу ректора Московской духовной академии епископа Аполлоса — сочинителя богословских трактатов, нескольких драматических произведе-ний и повестей.

В 1857 году в отделе «Библиографические записки» журнала «Современник» была напечатана статья библиографа М. Н. Лонги-нова. Автор предпринял интересную попытку определить, кто именно из проживавших в 80-е годы XVIII столетия в Туле лиц мог входить в состав «особливого общества одного губернского города». Имя Батурина в списке Лонгинова не значилось. Тем не менее сама попытка, предпринятая библиографом, интересна. Она даёт наглядное представление о литературном круге типичного города русской провинции екатерининских времен.

М. Н. Лонгинов называет имена восьми туляков, имевших отношение к литературной деятельности. Первый среди них — советник Казенной палаты Семён Никифорович Веницеев. В 1764 году, еще будучи студентом Московского университета, Веницеев как переводчик с латинского принимал участие в издании журнала «Доброе намерение». В 1776 году в Петербурге и Москве в его переводе вышло сочинение Фомы Гобезея (Томаса Гоббса. — Б.Т.) «Начальные основания философские о гражда-нине». Один из первых тульских краеведов Н. Ф. Андреев, основываясь на воспоминаниях старожилов, писал в 1842 году в журнале «Москвитянин» о Веницееве как о человеке, который «был одарён умом быстрым и наблюдательным, имел вообра-жение живое, пламенное и превосходную память, верный взгляд на вещи, глубокие юридические познания и писал простым, естественным слогом».

Имя Веницеева можно встретить и в знаменитом «Опыте исторического словаря о российских писателях», составленном в 1772 году Н. И. Новиковым. С 1785 по 1794 год Веницеев служил командиром (управляющим) Тульского императорского ору-жейного завода, оставив о себе, по свидетельству другого тульского историка-краеведа И. Ф. Афремова, «незабвенную память в Туле» перестройкой завода и арсенала, учреждением Баскаковского инвалидного дома и Александровского дворян-ского военного училища.

Среди других возможных соавторов «Исследования…» Лонгинов называет секретаря казённой палаты В. Протопопова, губернского прокурора И. Беляева, заседателя совестного суда И. Ильина, прокурора верхнего земского суда А. Хрущова, секретаря приказа общественного призрения М. Бенедиктова, казначея уездного казначейства И. Иванова, провинциального секретаря верхнего земского суда И. Воскресенского.

Это были по-своему талантливые и интересные люди. Видимо, Батурин знал их по службе. Но никто из них, как свидетельствуют записки Батурина, не был в числе его близких друзей и единомышленников. Хотя на титуле своей книги Батурин и указал, что сочинена она «особливым обществом», авторство «Исследования…» принадлежало, бесспорно, лишь ему одному. Более того, Батурин, по всей вероятности, испытывал душевное одиночество, готовя к печати свой труд. Не случайно в качестве эпиграфа к «Исследованию…» он избрал четверо-стишие из духовных од М. В. Ломоносова:

Хоть полк противных мне восстань;

Но я не ужасаюсь.

Пускай враги воздвигнут брань,

На Бога полагаюсь.

Говоря о Батурине и его книге, нельзя не упомянуть о его «благодетеле» генерале Михаиле Никитиче Кречетникове (1729 — 1793). Несмотря на то, что Батурин был многим обязан екатерининскому вельможе, в биографических записках он даёт ему не очень лестную характеристику: «Генерал-губернатор Кречетников при выборе людей к местам мало смотрел на их способности к делам или исправлению должностей, на них возлагаемых; но больше на способности их угождать ему или, чтобы, по свойственным каждому качествам, могли приятно проводить с ним свободное его время, или бы имели возможность жить с великолепием и пышностью».

Стремление жить «с великолепием и пышностью» отличало и самого Кречетникова. Вступление на должность калужского и тульского генерал-губернатора он ознаменовал, например, открытием в этих городах профессиональных театров, вошедших вскоре (во многом благодаря стараниям и таланту П. С. Батурина!) в число лучших провинциальных театров России.

Когда-то, работая над книгой по истории тульского театра (она вышла в 1977 году к его 200-летнему юбилею), я совершенно упустил из вида тот факт, что Кречетников являлся воспитанником знаменитого Сухопутного кадетского корпуса в Петербурге. «Что это меняет?», — спросите вы. Да очень многое! Любой знаток истории отечественной драматической сцены знает, что Сухопутный кадетский корпус был колыбелью театрального искусства в России, а его воспитанники (все до одного!) — заядлыми театралами. Это привилегированное учебное заведение было открыто в 1731 году для подготовки дворянских детей к офицерской и гражданской государственной службе. В Сухопутном шляхетском корпусе наряду со специ-альными дисциплинами преподавался широкий круг обще-образовательных предметов, большое внимание уделялось эстетическому воспитанию кадетов, в том числе и средствами театрального искусства. В 1749 году воспитанники Сухопутного шляхетского корпуса исполнили на сцене учебного заведения одну из первых национальных русских пьес — трагедию А. П. Сумарокова «Хорев», отличавшуюся ярким гражданским пафосом, возвышенными и прекрасными страстями. Спектакль имел огромный зрительский успех и был повторен молодыми исполнителями на сцене Зимнего дворца. Вскоре кадетами были поставлены такие произведения получившего одновременно с театром популярность автора, как трагедии «Гамлет», «Синав и Трувор», «Аристона», комедии «Чудовища» и «Пустая ссора».

Примечательно, что именно в Сухопутном шляхетском корпусе пополнили художественное образование уже проявив-ший своё сценическое дарование сын костромского купца, создатель русского профессионального театра Федор Григорьевич Волков (1729 — 1763) и его брат Григорий, выдающийся русский актер, театральный педагог и летописец русского театра И. А. Дмитревский (Нарыков), сподвижник Волкова актер А. Попов.

Аналогичную батуринской характеристику генералу Кречетникову дал в рассказе «Тульский кречет» известный в своё время писатель и историк Даниил Мордовцев (1830 — 1905). В основу рассказа положен реальный факт посещения Тульской губернии в июне 1787 года императрицей Екатериной II. Мордовцев рисует Кречетникова как человека, желающего во всем угождать императрице, любителя «втирать очки», создавать видимость благополучия, организовывать пышные приемы и строить потёмкинские деревни.

Знакомство с подлинной биографией Кречетникова свиде-тельствует о том, что реальные заслуги перед отечеством он, безусловно, имел. Екатерина II хорошо разбиралась в людях, чинов и званий зря не раздавала. Она ценила Кречетникова как крупного военного деятеля и талантливого администратора. О делах генерала красноречиво свидетельствует надпись на его могильном постаменте в соборной церкви Слуцкого Свято-Троицкого монастыря, сделанная на русском, латинском и поль-ском языках:

«Российских Императорских войск генерал-аншеф, сенатор, Тульский, Калужский и новоприсоединённых областей от Речи Посполитой Польской к Империи Российской генерал-губерна-тор, начальствующий над всеми войсками тамо находящимися и расположенными в трёх малороссийских губерниях, и кавалер Орденов Св. Андрея Первозванного, Св. Александра Невского, Св. Равноапостольного Владимира первой степени, Польских Белого Орла и Св. Станислава и Великокняжеского Голштинского Св. Анны, Граф Михаил Никитич Кречетников скончался 9-го мая 1793 года в Меджибоже, погребён здесь того же года августа 5 дня».

Кречетников вошёл в историю и как самый «короткий граф». В графское достоинство он был возведён за три дня до кончины — 6-го мая 1793 года, даже не узнав об этой милости российской самодержицы.

Фигурирует в рассказе Мордовцева и правитель канцелярии наместничества — сибарит и гуляка Францель Венециан — Семён Никифорович Веницеев, мастер составлять от имени наместника всеподданнейшие реляции.

Кстати! Часть этих реляций сохранилась и даже была издана в 1863 году в типографии Московского университета отдельным оттиском и в IV книге Чтений Императорского Общества Истории и Древностей Российских. В моей библиотеке имеется экземпляр отдельного оттиска под названием «Журнал реляций к ея императорскому величеству калужского, тульского и рязанского генерал-губернатора Михайла Никитича Кречетникова в 1782 — 1787 годах», а также экземпляры выпущенных в том же году отдельных оттисков «Дневных записок о движении и действиях войск русских в Великом княжестве Литовском и Польше в 1792 году, находившихся под начальством генерал-аншефа Михайла Никитича Кречетникова» и «Писем к генералу и кавалеру Михайлу Никитичу Кречетникову графа Захара Григорьевича Чернышева и других с 1769 по 1785 год». На 42-й странице «Писем», в документе, датированном 5 июня 1772 года, граф Чернышев просит Кречетникова принять от секунд-майора Батурина челобитную об увольнении от военной службы с тем, чтобы в дальнейшем, после отставки, определить его «в Пост-Мейстеры». По всей видимости, этот эпизод был связан с ранением Батурина при штурме Браилова и положил начало личному знакомству Батурина с генералом Кречетниковым.

Не могу вкратце не остановиться на некоторых подробностях личной жизни генерала Кречетникова. Интересны они, конечно, не столько сами по себе, сколько в связи с биографией великого русского поэта Василия Андреевича Жуковского. Будучи человеком женатым, Кречетников в течение многих лет вёл холостяцкую жизнь. Причиной тому стало рано проявившееся в браке психическое расстройство его жены, которая безвыездно жила в родовом имении и не сопровождала мужа в его многочисленных походах и служебных перемещениях. Свою настоящую любовь Кречетников встретил в достаточно зрелом возрасте. Его избранницей стала сводная сестра Жуковского, дочь белёвского воеводы Афанасия Ивановича Бунина (Жуковский был его внебрачным сыном, рождённым от пленной турчанки Сальхи) Наталья Афанасиевна Бунина (1756 — 1791). Юная красавица, находившаяся в то время на выданье, не только ответила пожилому генералу взаимностью, но и родила ему двух дочерей. В семействе Буниных эту связь тщательно скрывали, до поры, конечно, до времени. В связи с тем, что Кречетников был женат, узаконить отношения с Натальей Афанасьевной он не мог. По довольно распространённому в те времена обычаю Бунину выдали замуж за мелкого чиновника Вельяминова, обеспечив ему в качестве компенсации карьерный рост. Не остался внакладе и помещик Бунин: ему удалось без особых трудов приписать своего незаконнорожденного сына к тульскому дворянству. Трагической развязкой этой непростой истории стала ранняя смерть Натальи Афанасьевны от скоротечной чахотки в возрасте 35 лет.

Но вернемся к главной теме нашего рассказа. Уже в середине XIX века «Исследование книги о заблуждениях и истине» было, по свидетельству М. Н. Лонгинова, большой библиографической редкостью и дорого ценилось на книжном рынке. В наши дни замечательный труд П. С. Батурина можно встретить лишь в крупнейших библиотеках страны да в собраниях двух-трех библиофилов. Один из экземпляров «Исследования…» хранится как особая реликвия в Тульской областной универсальной научной библиотеке. Ведь это первая книга, положившая начало издательской деятельности на тульской земле.

Десять лет ушло у меня на то, чтобы отыскать у букинистов и поставить на свою книжную полку экземпляр «Исследо-вания…». Словно в подтверждение известной истины — кто ищет, тот всегда найдет — в ноябрьский день 1982 года букинис-тический отдел московского Дома книги на Новом Арбате любезно предоставил мне такую возможность. Судя по сохранив-шемуся на титульном листе штемпелю, приобретённый мною экземпляр «Исследования…» принадлежал некогда фундамен-тальной библиотеке Казанской духовной семинарии. Сохранность книги, можно сказать, отличная.

По стечению обстоятельств «Исследование…» Батурина по-явилось на свет в один год с мятежной книгой его современника А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». Неиз-вестно, был ли Батурин лично знаком с Радищевым. Скорее всего, их жизненные пути не пересекались. Но эти люди во многом были близки по духу. Горячих патриотов России Радищева и Батурина роднили желание видеть свой народ свободным и счастливым, вера в силу человеческого разума, добра и справедливости.