Евангелие – атеисту

Борис Григорьевич Ягупьев, 2022

Автор рассказывает о некоем мистическом событии произошедшем с ним – встрече с Иисусом Светлым, Хранителем и другими персонажами. Иисус рассказывает о том, как всё было на самом деле и почему искажено. Мистический текст перемежается воспоминаниями автора о жизни в эвакуации, послевоенных годах, службе в Армии в самой северной точке СССР, годах Перестройки.

Глава3.Командировка

Коротким летом, далекого теперь лета второго года моей службы в береговой обороне Северного Флота, был я командирован на Титовку, где был штаб нашего Отдельного зенитного артдивизиона, где делил со мной кабинетик партийный секретарь, капитан Тихонов, красивый молодой спокойный и ироничный, а я был секретарем комсомольским. Должность моя по штату должна была принадлежать офицеру, но офицера не нашлось, а тут я подвернулся со своим незаконченным высшим, вернее начатым… но в те годы и десятилетка среди срочнослужащих была редкостью. Основная масса имела семилетнее образование, а то и менее того…

Командировка была на батарею, расположенную в районе фьорда Ура-Губа. Случилось там ЧП. Личный состав батареи размещался в палаточном городке на сопке, а на склоне той сопки был пустующий"законсервированный"бывший рыбацкий поселок в несколько десятков, явно не по-советски, аккуратнее и добротнее, построенных домов. Подобный поселок я знал и по Титовке. Из таких поселков несколько лет назад, из высших государственных и военных соображений, были отселены, в неведомое мне место, жители существовавших там ранее рыбхозов. Сколько таких поселков было не знаю, думаю — много. Во всяком случае в районе Лиинахамари, полуостравов Среднего и Рыбачьего ко времени моей

там службы гражданского населения не оставалось. Покинутые,"законсервированные", а попросту брошенные поселки сторожили каждый по одной небольшой семье в два-три человека. В Ура — Губе это были муж, жена и их дочка — дошколенок. Эту девочку и ухитрился изнасиловать наш матрос из среднеазиатов,"чучмек". Теперь его должен был судить трибунал, для чего его должно было срочно исключить из ВЛКСМ. Парторг от участия в этом деле уклонился. Командировали меня, оформили документы, продаттестат, сам я бросил в рюкзачек пару банок сгущенных сливок, кирпичик хлеба, пачку махорки и несколько пачек недавно присланных мне среди прочего в посылке одноклассником Володей редких тогда даже в Москве сигарет"Ментоловые". Подоспел рейсовый пароходик"Ястреб"постройки еще дореволюционной, и я отбыл в путь. В местечке Порт Владимир пересадка, катером с базы подводников нужно было добраться сперва до их плавбазы"Кубань", затем к заброшенному причалу заброшенного рыбхоза, а там рукой подать. Но"до рукой подать"вмешалось заштормившее море, и старшина заставы пограничников, встретивший меня единственного, покинувшего дряхлый борт"Ястреба", обрадовал, сообщив, что проторчу я у него не менее трех суток (никогда в тех края х не говорили, о днях, а только о сутках из-за длительности полярного дня). Торчать в чужой части означало находиться в лучшем случае на шестнадцатичасовой хозяйственной работе, как бы"в наряде", картошку, там чистить, дровишки пилить-колоть, полы драить в казарме, на камбузе, в гальюнах… В потому, как только остались мы со страшиной наедине на пустом причале, от которого отвалил уже"Ястреб", я молча и незаметно вложил ему в руку теплую еще от живота бутылку водки, купленную мною час назад. Старшина невозмутимо отработанным движением пальца выковырнул засургученную картонку пробки, раскрутил бутылку, зажатую в кулаке, и в один недолгий глоток опустошил ее. Пустую же посудину аккуратно с причала пустил"в кругосветное плавание". Подобрев, сказа:

"На довольствие ставить тебя не буду. Получить по аттестату"сухой паек"на трое суток консервами на рыбзаводе — я помогу. Обойдешься без горячего, у нас — в обрез. Спать можешь в Ленинском уголке, там топчанчик, подушку и одеяло дам. Гуляй, сержант, на берегу, на глазах у меня,. А общагу к"рыбочистам"попасть не рекомендую — растерзать могут. Мне личный состав менять приходится ежемесячно — ветром шатает парнишек… Снимают напряженку подводники — завозят их сюда катерами по праздникам…Девахам с рыбзаводика без этого тоже не житье! Есть у меня под надзором еще несколько норвегов — рыбаков, увидишь еще, с ними общаться-разговаривать запрещено, держись стороной! Запалили мы их сейнер в наших водах, процедура обычная. Снасть, улов конфискуются. Команда и"лайба"их под арестом до обмена на наших таких же бедолаг, или до выкупа. Выгодное дело — у них и уловы лучше наших, и снасть — патрон, что там говорить… А у наших рабачков гнилье и то и другое… Живи сержант и радуйся отдыху. Дай-ка я тебя обласкаю.."И он быстро, профессионально ощупал меня всего и проверив содержимое рюкзака. Сказал:"Хвалю, воздержан! Я тобой доволен, благодари…"Я отблагодарил — дал пачку сигарет. Шли с причала, нагибаясь вперед, навстречу тугому потоку влажного ветра, который не давал говорить. Сошли с берега на сланик — почти без почвы, так — песок, дробленые ракушки какие-то, истлевшая мешанина водорослей… Старшина выковырнул сигарету из пачки, прикурил, удивленно присвистнул — прочитал внимательно надписи на пачке. Хорошие сигареты! Спасибо! Не доводилось…

Затем мне до верху насыпали в рюкзак консервы на выбор, свежайшие. Получил я подушку и пару плотных одеял, перекусил плотно и спал часов двенадцать!

На следующий день увидел"норвегов"Не скажу, чтобы мне они были интересны, важнее было показать пограничникам и иным"наблюдавшим", а таковых не быть не могла, полнейшее свое равнодушие, или некоторую жалость, сочувствие к эксплуатируемым капиталистами пролетариям. Группка была невелика — пять или шесть человек, стояли тесно на кромке прибоя. Один был несколько впереди. Он зашел в воду так, что накатывало на него валы стального цвета холодной воды, которые достигали до колен, до пояса даже, а брызги должны были заливать и лицо — ветер дул с постоянной умеренной силой, был тугим, влажным и холодным, с мелкими вкраплениями не снега еще, а того, что называют"крупой". Одежда"норвегов"была хороша: непромокаемые и, наверное, теплые штормовки с капюшонами, у нас подобных было не найти. По слухам штормовки их были на гагачем пуху, такие же брюки и нечто вроде сапог — рассмотреть их не смог. Видел также, что под штормовкой были на всех шерстяные светлые свитеры с высоким свободным"горлом", на головах — капюшоны, слегка затянутые вокруг бородатых обветренных жестковатых и в то же время детски — просветленных лиц. У одного капюшон не был одет на голову, и голову укрывала цветная вязанная шапочка с большим помпоном. У того, что стоял вперед, капюшон тоже не был накинут, и шапочки не было. Ветер трепал его длинные светлые волосы, очень длинные и волнистые. Видел я их со спины и сбоку, пока шел к причалу, дойдя же до причала, увидел их чуть в профиль и немного сверху. Все они молчали. Никто из них не курил. Они просто смотрели на море, и было понятно, что море это и ветер для них родные, а твердь под ногами чужая, нелюбимая. Сколько они так стояли до моего прихода не знаю, при мне же — не менее часа. Я выкурил две махорочные толстые самокрутки и одну сигарету, замерз и собрался пойти к рыб. заводику — поболтать, если удастся, с молоденькими, где-то навербованными, в деревнях, видно, девчатами. Но прежде, тот что стоял в воде, впереди всех, сделал жест рукой за спину, по этому жесту, стоявшие стали поворачиваться и медленно уходить по берегу. Он же сперва сделал несколько шагов назад, не оборачиваясь, лишь на кромке прибоя развернулся, словно подольше хотел видеть простор, а не погранзону суши. На короткий миг он повернул о мне лицо, и я рассмотрел, что в аккуратных бородке и усах, лицо его мокро от соленой"морской пыли, очень спокойное лицо, красивое и твердое. Потрясли огромные синие глаза и явно выраженная лично ко мне чуть брезгливая какая-то жалость… Я мгновенно разозлился даже, как он смеет меня жалеть! Да кто он такой, чтобы меня жалеть, а то и презирать? А он уже и не смотрел на меня вовсе, а уходил вслед за своими товарищами, и я забыл сразу о своей злости, удивившись тому, как он громаден и могуч высокой стройной своей фигурой и легок невесомой неспешной походкой. Подумалось, верно капитан сейнера, может хозяин других, бредущих впереди. Ветер внезапно стих. Я забыл о них очень скоро, как только неожиданно как-то из губы вывернулся стремительный катерок, возник вблизи меня и старшина-пограничник с моим рюкзаком в руке. Причалил катер, с хохотом, криками радостно ссыпались с него на причал чернобородые матросы, старшины, молоденькие офицерики, а мой старшина молча сунул мне прямо в карман шенели мои документы, отдал рюкзак и сильным шлепком пониже спины буквально послал меня на палубу катера, который стремительно, как появился, стал убегать обратно в сторону губы.

Сразу улетучилась из внимания моего странная эта группка чужаков из неведомого закордонного мира, нахлынули новые впечатления: пустые какие-то разговоры с матросами на окатываемой волнами скользкой палубе, легкая тошнота от болтанки. Но очень скоро штормящее море сменилось стальной гладью губы, внимание привлекли гигантские кашалотообразные туши невиданных подлодок. Атомные — догадался я, вспомнив тихие разговоры многих случайных попутчиков еще на"Ястребе", когда говорил им, что следую на Ура-Губу. Возникла и скалой нависла, над ставшим крошечным катерком, громадина плавбазы."По трапу только бегом" — вспомнилось из корабельного устава. Я поднялся на борт и после мгновенного оформления прибытия, практически без проверки и опроса, видимо тщательная проверка была проведена во Владимире, оказался во чреве плавбазы, где царило полусонное царство полосатой полуголой матросни, но и ощущалась гостинечная, но не шумная, суета еще не отошедших ко сну или уже вставших после сна.

Плавбаза содержала десятки кают и кубриков с двух и трехярусными лежаками-нарами, множество кают-компаний, учебных классов, камбузов, душевых, гальюнов, гладильных прессов, ленинских прессов — все для жизнеобеспечения и отдыха нескольких сотен подводников в периоды после плавания или подготовки к работе, учебе. Масса впечатлений ждала меня впереди…Но здесь Он прервал ход моих воспоминаний.

«Действительно, был я в том краю в то ваше время… Вообще,Я с большой теплотой отношусь к людям заполярного скандинавского побережья, не искалеченным влиянием вашей отвратительной империи (СССР), и стараюсь бывать там при любой возможности — поймешь меня позже, когда через Хранителя узнаешь многое обо Мне. В тот же раз причина была не личного свойства. Властители нескольких крупных империй, борющихся за всемирную власть, готовы были бросить массы рабов, а с ними — тысячи смертных, послушный воле Всевышнего и Моей, в бездну бессмысленного уничтожения. В основном, Всевышний не мешает вам поступать по вашей воле — вы пожелали уйти из Его воли, и разрушили созданный им прекрасный мир. Взамен вы получили полную свободу творить над собой суд и пытку, которые и считаете жизнью, а еще получили груду обломков прежнего Мира. Но властители ваши в самонадеянности своей могли привести к нагромождению ненужных помех трудам Творцов, Создателей, Координаторов, Хранителей — инструментов Божьих, Его части. Мне было поручено совершить некоторые действия… В частности мне пришлось посетить и те места, о чем напомнил Хранитель. Теперь я прочел отраженное в твоей памяти, кое-что ты озвучил словами. Вымой-ка лицо и руки перед едой, пока я буду говорить».

Поднялся я но ноги, переступил через ствол березы, склонился над фонтанчиком родничка, и слушал спокойный, обыденный такой голос:

«Не люблю вашу империю и народы ее населяющие. Не посещал ее земли более века. Поэтому предпочёл путь через любимые места. Плыл на сейнере стареньком с командой из обычных людей. Команду подобрал сам из людей мне приятных, не открываясь им. Из первого плавания мы вернулись через шесть часов с хороши уловом, равным их полугодичному. Еще несколько таких рейсов обеспечили семьи моей команды путем удачной продажи рыбы. Через некоторое время на банковском счету каждого члена команды была достаточная сумма денег. Команда безоговорочно верила мне и согласилась побывать в добровольном плену на чужбине, смирилась с утратой улова и снастей, а также многих личных вещей, которые ваши хапуги молча присвоили. Я обещал вернуть утраченное, предоставив в бессрочную оплаченную аренду новый сейнер. Ты понимаешь, возможности Мои в этом мире практически не ограничены, перемещаюсь Я мгновенно, и Моих отлучек в"совершенно закрытые зоны"никто не заметил. Другие же действия вызвали недоумение ваших чинов и желание поскорее избавиться от нас мирно, без длительных бюрократических процедур…Специалисты же ваши и большие ученые были обескуражены внезапно возникшими техническими проблемами, которые показали им, что они ничего не понимают в процессах, которыми нахально надеются управлять… Видел Я тебя, раб, жалок ты был, болели твои зубы, кровоточили десны, это ведь цинга была. Мог помочь тебе, но не считал нужным, т.к. неряшливо ты к себе относился, да и преждевременная смерть тебе не угрожала. А некоторые мучения суждены тебе, ты их испытываешь, терпишь, пока не обратишься к Всевышнему, и Он не облегчит их, или не освободит от них, дав смерть…»

Слушая последние эти слова, произносимые медленно, как бы задумчиво, но холодно, без сочувствия или сожаления, я закончил умываться. Лицо и руки мгновенно обсохли. Вернулся я на свое место и сел, почувствовав сразу сильнейший голод.

Он глядел на меня без улыбки, строго и словно изучая. Пауза стала тяготить меня, тут он произнес:

«Посетил я этот мир до срока, который был намечен. Беда ваша, всего человечества, в том, что по мере приближения конца столетий страстно многие ожидают"конца света","страшного суда". А на этот раз приближается окончание тысячелетия… Ваши ожидания особенно обострены. Глупость людская! Какой же"страшный суд"может быть страшнее того, что сами вы над собой веками творите? А конец света будет, но не по вашим ожиданиям, а по естественному ходу движения и преобразования материального! Не для вас, говорю!

Я закрыл глаза, мня начала бить дрожь ужаса, даже в уши словно вата набилась и голос казался глухим, загробным…

«Очнись, раб, не пугаю я тебя, или правда так тебе страшна? Пришел к вам потому, что ваши"игры"с неуправляемыми людьми силами, с техникой вновь привели к беде. Ты слышал, читал навранные вашими правителями сведения о"незначительной аварии"… Последствия будут проявляться долго, пока погибнут тысячи. Начальники твои, холопы, имеют сведения через семью вашего премьера, бывшего министра, в чьем ведении твоя контора, где ты изобретаешь то, на чем делает карьеру его сынок, ты понял о чем я говорю… Потому ты знаешь немного больше других о случившемся. Вот и пришлось опять спасать, но Спаситель я не всем, нет, не каждому! И я увожу от отвратительной беды, плода вашей безалаберности, необязательности, легкомыслия, пьянства и распущенности тех, кто идет Моим путем! Их много, достойных, очень много. Раз я здесь, останусь до конца тысячелетия и помогу достойно перешагнуть этот порог. Их много, достойных, очень много, не меньше, чем было во всём человечестве ещё тогда, когда я пришёл в него, чтобы спасти один народ…Закончим с этим! Вижу, ты голоден. Потому — ешь! Пища свежайшая, не из ветхозаветных времен,"экологически чистая". С этим термином еще много раз столкнешься, но еды такой больше не попробуешь…Из всех книг, почитаемых у вас священными, лишь одна истина бесспорна: неисповедимы пути Господни!»

Он движением кисти подвинул мне к ногам крупную кисть винограда, небольшую кисть взял сам, стал отщипывать по ягодке и класть в рот, с видимым наслаждением жевать и глотать. Я последовал Его примеру и поразился неожиданной терпкости и в то же время небывалой сладости ягод. Ничего похожего не пробовал даже в Фергане, где перепробовал, кажется, все что было доступно, а доступно в тот год начала войны было практически все. Начинающаяся осень дарила базару горы дынь, арбузов, гранатов, яблок, груды орехов, винограда, хурмы, и еще много такого, чему я не знал названия, да и сейчас не знаю…

Виноград исчез стремительно, и мне была пододвинута миска с очищенными светлыми орешками. Начал я их жевать и наслаждаться ими.

–Борух, расскажи мне коротко свой сегодняшний день с самого утра. Можешь продолжать есть и рассказывать мысленно.

–Мысленно я буду сбиваться и перескакивать с одного на другое. Лучше я буду говорить. Можно я начну со вчерашнего вечера?

–Говори.