Байона

Берегиня Форест, 2014

Кто-то умеет любить, но не хочет. Кто-то – не умеет, но пытается. Кто-то боится смотреть жизни в лицо. Но все мы в плену собственных страхов и очень редко решаемся переступить круг привычной обыденности. А что там, вне зоны нашего призрачного комфорта? Перед Вами трогательная история любви. Робкие попытки стать счастливой. Водоворот событий. Чужие страсти. Свои чувства. Ранимость и беззащитность перед обстоятельствами… Продолжением истории главной героини являются книги "ЧЕЛОВЕК ЗАКАТА" и "Я НЕ ТАК ДАЛЕКО"

Глава 4. На рельсах иронии

— Ты мог бы работать кассиром в Макдональдсе. Но нет, понесло же тебя в топ-менеджмент! — выговаривал Влад одному из своих подчиненных.Бедный парень стоял с обреченным видом и мял в руках пластиковый файл. Лоб покрылся потом, а щеки неестественной бледностью. Под глазами залегли синие круги.

Четверть миллиона евро ушла не на тот счет. Для фирмы ситуация поправимая, но крайне неприятная. Для обычного перепуганного работника — приглашение к самоубийству.

Рядом стоял главбух Кирилл. К шефу идти никто не решался.

— Что будем делать? — спросил Влад Кирилла.

— Заказывать вертолет и лететь в банк, — отозвался тот, напряженно играя скулами.

Я вообще не завидую главным бухгалтерам. Их жизнь — затяжной стресс бинарных молекул дебета-кредита, проводок и платежей под неспящим оком налоговой инспекции.

— Ты куда? — спросил Влад.

— Платежку переделывать. А как быть с подписью шефа на заявлении? — сказал Кирилл.

— Сначала поговори с банком, — посоветовал Влад. — К шефу пойдем втроем. — Он уничтожающе посмотрел на бедолагу, сел в кресло и стал вертеться на нем, покусывая ноготь.

Главный бухгалтер и нерадивый менеджер вышли.

— Теперь его уволят? — спросила я.

— Конечно, нет, — ответил Влад, щурясь и смотря мимо меня. — Я уговорю шефа оставить его. Он запомнит мое вмешательство, осознает, чем обязан, и я получу отлично управляемый механизм.

— Твои контракты, — протянула я бумаги.

— Оставь. Ну, что еще? — он холодно взглянул на меня.

— Ничего, — я встала и вышла.

Весь офис шептался, работники возбужденно расхаживали из кабинета в кабинет. Открыв дверь в бухгалтерию, я растерялась. Размазывая тушь по щекам, Дашка плакала навзрыд. Ольга стояла рядом, пытаясь ее заставить выпить воды. Альбина Николаевна сокрушенно вздохнула и принялась разносить счета. Запах корвалола и валерьянки свидетельствовал о серьезности положения.

Я испуганно посмотрела на Ольгу и вопросительно кивнула. Она только закатила глаза и мимикой показала мне, мол, дела сердечные.

— Дашенька? — позвала я, подходя ближе и пытаясь поймать отчаянный взгляд.

Она меня не слышала. Хрупкие плечи сотрясались. Дашка затыкала рот ладошкой, когда срывалась на нечто подобное вою.

Мы с Ольгой еле уговорили ее выпить лекарство и теперь пытались успокоить. Минут через десять наших стараний, а главным образом благодаря успокоительному, Дашка стала затихать.

— Он не вернется! — рыдала Дашка, поднимая к нам припухшее от слез лицо. — Он ушел к жене. Сказал, я была ошибкой! Сказал, что не любит!

— Зачем связывалась с женатым? — укоризненно произнесла Ольга. — Думала, ради тебя он бросит семью? Глупенькая!

— Я не думала, я просто любила его! — сквозь рыдания жалобно воскликнула Дашка.

— Ну что ты молчишь? Скажи ей! — Ольга вернулась на свое рабочее место и стала перекладывать счета-фактуры. — Уже не знаю, чем успокоить, — поглядела она на меня.

Я смотрела на Дашку глазами печального ангела, которому не дано вмешаться в дела человеческие. Наверное, у ангелов нет сердца, иначе как бы они смогли вынести отчаянье, страх и ненависть, ежесекундно охватывающие людей по всему миру?

— Эту боль нельзя успокоить. Нужно пережить ее, — откликнулась я, понимая, как сейчас невыносимо Дашке.

Мы обнялись. Она уткнулась мокрым лицом мне в бок и горше разревелась. Люди входили и выходили, посматривая кто удивленно, кто насмешливо. Задавали вопросы. Пожимали плечами. Я гладила Дашкины волосы и сама чуть не плакала.

«Разве словами поможешь?» — думала я. И вдруг неожиданно для себя присела перед ней, заглянула в несчастные голубые глаза, полные слез.

— Он освободил тебя, Дашка, понимаешь?! Ты должна благодарить его и вспоминать с теплотой. Он освободил тебя для нового счастья… Оно где-то рядом ходит. По улицам нашего города. Ест бутерброд. Пьет из алюминиевой банки «колу», глазеет по сторонам и смотрит футбол в спортивном баре.

Дашка перестала плакать и недоверчиво взглянула на меня. Я утвердительно закивала в ответ. Сама была уверена в том, что говорила.

— Тсс! — предупредила я ее вопрос. — Еще рано. Слишком рано. Но теперь ты знаешь…

Сердце разрывалось, сопереживая, откликалось оно на застарелую боль. Дашка успокоилась, а я сильно разволновалась и поспешила уйти. А потом сама плакала в туалете.

Когда все треволнения улеглись в историю рабочего времени, все разъехались по домам. Я занялась уборкой квартиры. Давно замечала лечебный эффект от наведения порядка в помещении. Пока сосредоточенно моешь, чистишь и переставляешь, мысли сами собой тоже раскладываются по полочкам, отвлекая от внутреннего диалога.

Заказ Влада — жутко полезное рагу — тушилось на медленном огне. Я раскрыла журнал.

— На что засмотрелась? — спросил Влад, заглядывая в журнал со спины.

На глянце с запахом свежей типографии красовался уютный интерьер домика с окнами до пола, за которыми виднелось море. Внутри царил покой, пылал огонь в камине, в пустом кресле лежала открытая книга.

— Мещанство, — заключил он, отходя. — Мечты неудачников. Что там с твоей подругой, которая сегодня истерила на весь офис?

— Дашка страдает, — ответила я, продолжая рассматривать картинки, не читая текста. — Несчастная любовь.

Влад что-то поискал в тумбочке и перешел к шкафу.

— Тоже мне — героиня романа… Гм! — хмыкнул он. — Посоветуй ей сесть на очень строгую диету. И все мысли скоро будут о еде.

— Если ты не можешь испытывать подобного чувства, это не значит, что другие люди столь же обделены, — стараясь скрыть упрек в безразличной интонации, заметила я.

Влад нашел какую-то коробку и закрыл шкаф.

— Твоя проблема в неправильных представлениях о людях, — сказал он ровным голосом судьи, зачитывающего решение именем Российской Федерации. — Какая к черту взаимная любовь? Все хорошее, что мы делаем, все наши чувства, прежде всего, призваны обеспечить наши потребности. Умаслить наше эгоцентричное «я». Мы абсолютно все делаем только ради самих себя: заботимся о родителях, чтобы знать, вот какие мы хорошие дети, поддерживаем друзей, чтобы в трудную минуту было у кого попросить помощи, и говорим о любви с теми, к кому испытываем физиологическое влечение, с кем удовлетворяем свои плотские потребности. Не нужно делать такие глаза! Такова правда жизни. Более того, я глубоко уверен, что именно такое поведение рационально, разумно и единственно верно.

— Ты говоришь чудовищные вещи! — покачала я головой.

— У тебя что — запоздалый весенний авитаминоз? — поинтересовался Влад, не отрываясь от своей коробки. — Хочешь любви, сходи в кино. Твоя Дашка — глупая самка.

— Почему ты со злом относишься к людям?

— Был бы добрым, если бы знал, что это мне пригодится. Страсть пришла и ушла. А самые длительные отношения между мужчиной и женщиной — это когда они взаимно выгодны, понимаешь?

После ужина мы разбежались по разные стороны квартиры. Я не знала, чем занят Влад. Я слушала музыку, сидя на кухонном подоконнике.

Город гудел. Торопился. Нежная листва абрикоса на корявой ветке шевелилась передо мной. Через приоткрытое сверху окно сочилась сигаретная прохлада. Соседи курили на балконах. Ветер носил дым. Напротив, через дорогу поставили новый прямоугольник рекламного щита. Ярким неоном пятнал он листву, что оставалась для меня последним близким напоминанием о мире природы в пределах того тоннеля, по которому я перемещалась изо дня в день.

Влад появился на кухне, выдернул наушник и послушал. David Bisbal проникновенно пел о любви. Лиричный испанский ласкал слух.

— Тот же детский лепет. — Влад вернул наушник. — И здесь вздохи по любви. Моя тирада о благоразумии, очевидно, оказалась напрасной. Печально.

— Что ты от меня хочешь?

— Тебе далеко не восемнадцать. Взрослая тетка. Я бы на твоем месте подумал о будущем, а не сидел без дела.

— Будущее? — эхом отозвалась я, смотря невидящим взором в пустую перспективу лет. — А что там?

— Старость, — усмехнулся Влад. — В будущем ждет старость. Сейчас не подсуетишься, так и состаришься, витая в облаках иллюзий.

Он выдвинул табурет, сел напротив, закинул ногу на ногу и сцепил пальцы на коленке. Лицо выражало превосходство ума и проницательности надо мной. Я ощутила себя глупым молодым щенком, на которого педантичный старый хозяин снисходительно обратил внимание.

— Вот я уже сейчас беспокоюсь об обеспеченности своей старости, — произнес Влад довольно. — Хороший счет в банке, да не в одном! Выгодное инвестирование, игра на курсе валют и скупка недвижимости там, где через десять — пятнадцать лет она будет в большой цене, — это мое обеспечение, радость и покой. Вот чем нужно тебе заниматься.

В душе я тоненько улыбнулась. Ирония в последнее время помогает мне не сломаться. Я боюсь за себя. Ведь ирония при долгом употреблении грозит перерасти в хронический сарказм.

— Ты давно мертв, — сказала я с горечью. — И беден. Настолько беден, что все, что у тебя есть, это деньги.

Влад даже глазом не моргнул.

— Найди лучше! Гм! От маленьких вещей бывают большие тени. Поразмысли на досуге о своих неконтролируемых эмоциях.

Я глубоко вздохнула. От его доводов у меня началась головная боль.

Ночью проснулась от его прикосновений и ласк… и поняла, что не испытываю желания. Мерзкая гадливость духовной разобщенности убивала физическое влечение. Я вырвалась и вскочила с дивана. Влад не стал настаивать. Я заметалась по квартире, судорожно оделась и вышла в ночь.

Люди спали. Город наблюдал, щетинясь антеннами, пугая впалыми дырами этажей незаконченного строительства и безысходной тусклостью подземных переходов.

Пахло каштанами, цветущим кустарником и речной водой.

Пустынная улица приглашала вдаль, туда, где зарево огней вставало выше крыш. За ними ряд мостов и стремительный спуск в низину частного сектора, плотно застроенного до самого устья Кубани. За рекой царство складов, автосалонов, полуразрушенных заводиков и только потом — манящие освободиться длинные трассы, поля и яблоневые сады.

На углу между кварталами имелся небольшой круглый газон. Я разулась и пошла босиком по траве. Стебли слегка кололись скошенными верхушками. Мурашки поползли по рукам и спине.

Деревья и провода с любопытством посматривали на меня, мерцая отраженным светом фонарей. Огней в окнах практически не было. Машин тоже.

Я подняла голову и посмотрела в кусочек звездного неба. Сверкая бесконечностью, звезды оставались прекрасными. Такими же, как в детстве.

Я задыхалась в окружающем меня пространстве и не находила правильных решений, боясь перемен. Кого я могла винить? Это мой выбор…

— Ненавижу себя! — сказала я вслух.

— Бывает, — тень отделилась от угла дома, вырастая в темную фигуру. Вонючий обросший бомж с глазами забытого всеми героя неторопливо приблизился, пряча руки в отвисших карманах заскорузлого плаща. Он подошел и прочитал отчаянье на моем лице.

— В такую прекрасную ночь как-то особенно не хватает апокалипсиса, — сказал он шепеляво и пошел мимо, едва не задев плечом.