Крещендо

Бекка Фитцпатрик, 2010

Теперь у нее есть свой ангел-хранитель – таинственный, притягательный и невероятно красивый. Однако, кажется, только необходимость защищать удерживает его рядом с Норой – большую часть времени Патч старается проводить с ее соперницей и злейшим врагом Марси Миллар. Чувствуя себя покинутой, Нора находит утешение в своем друге детства. Но что скрывает и от кого скрывается ее друг Скотт? И нужно ли ей это знать?

Глава 4

Сон был трехцветным: черным, белым и бледно-серым.

Холодная ночь. Я стою босиком на грунтовой дороге, и дождь быстро наполняет канавы, превращая их в бурные ручейки, несущие камни и сухие ветки. Вокруг полная темнота, за исключением одной яркой точки: в нескольких сотнях метров от дороги стоит таверна из камня и дерева. В ее окнах виден свет свечей, и я как раз собираюсь направиться к таверне и укрыться там, но вдруг слышу далекий звон колокольчиков.

Когда звон становится громче, я отхожу от дороги подальше. Вижу запряженную лошадьми карету, с грохотом вылетающую из темноты. Она замирает точно на том месте, где я стояла минуту назад. Как только колеса останавливаются, кучер спрыгивает на землю, прямо в жидкую грязь, пачкая сапоги. Он открывает дверь кареты и отходит на шаг.

Появляется темная фигура. На плечи наброшен плащ, развевающийся на ветру, капюшон поднят, закрывая лицо.

— Жди тут, — говорит он кучеру.

— Милорд, очень сильный дождь…

Мужчина в плаще кивает в сторону таверны.

— У меня дела. Это не должно занять много времени. Держи лошадей наготове.

Кучер бросает быстрый взгляд на таверну.

— Но, милорд, там собирается всякий сброд, воры и проходимцы. И сегодня что-то дурное витает в воздухе. Прямо нутром чувствую! — Он потирает руки, будто пытаясь согреться. — Милорд, возможно, вам стоит поторопиться домой к леди и малышам.

— Ничего не рассказывай об этом моей жене! — Человек в плаще, не сводя взгляда с таверны, стягивает перчатки. — Ей и так есть о чем беспокоиться, — бормочет он.

Я смотрю на таверну, на зловещее мерцание света в ее маленьких кривых окошках. Крыша у нее кривая, скошенная вправо, будто строили ее пьяные строители, не имея исправных инструментов. Вокруг буйно разрослись сорняки, а из самого заведения доносятся разнузданные крики, сопровождающиеся звуками бьющегося стекла.

Кучер утыкается носом в рукав своего пальто.

— Двух лет не прошло, как мой собственный сын умер от чумы. Какой ужас то, что происходит с вами и леди!

В наступившей тишине лошади нетерпеливо перебирают ногами, от их шкур идет пар, из ноздрей вырываются маленькие облачка теплого воздуха. Все это настолько по-настоящему, что мне становится страшно. Никогда еще мне не снились столь реальные сны.

Мужчина в плаще по дорожке, вымощенной булыжником, идет к таверне. Он как будто уносит сон за собой, и, после минутного колебания, я следую за ним, словно боюсь тоже исчезнуть, если отстану. Я проскальзываю прямо за ним в дверь таверны.

По центру задней стены стоит огромная печь с кирпичным дымоходом. Разномастные деревянные миски, жестяные кружки висят на больших гвоздях на стене напротив. В углу стоят три бочки. Облезлый пес клубком свернулся перед ними и спит. На полу валяются опрокинутые стулья, грязная посуда и кружки. Сам пол земляной, гладко утрамбованный, засыпанный чем-то вроде древесной стружки. Как только я ступаю на него, мои пятки тут же покрываются грязью и пылью. Я мечтаю только о горячем душе. И тут вдруг замечаю посетителей, сидящих за разными столиками таверны. Их порядка десяти.

У большинства мужчин волосы до плеч и странные, клинообразные бороды. Узкие брюки заправлены в высокие сапоги, рукава рубашек засучены. Широкополые шляпы на их головах напоминают мне о пилигримах.

Мне, безусловно, снилось далекое прошлое, и поскольку детали были такими яркими, я должна была бы хоть в общих чертах понять, какие времена мне снились. Но я была в растерянности. Скорее всего — Англия, но где-то с пятнадцатого по восемнадцатое столетие. Я получила пятерку по мировой истории в этом году, но в тестах не было ничего об одежде. И ничего о том, что я сейчас видела.

— Я кое-кого ищу, — говорит человек в плаще хозяину таверны, стоящему за высоким столом, который, наверное, служит в качестве барной стойки. — У меня назначена встреча с ним сегодня, но, боюсь, я не знаю его имени.

Хозяин, невысокий человек, лысый, если не считать пары похожих на проволоку, торчащих на макушке волосков, внимательно изучает человека в плаще.

— Не хотите выпить? — спрашивает он, показывая неровные черные пеньки вместо зубов.

Я чувствую, как на меня накатывает тошнота, и отхожу в сторонку.

Мужчина в плаще подобного отвращения не проявляет, он просто отрицательно качает головой.

— Мне нужно найти этого человека как можно быстрее. Мне сказали, что вы сможете помочь.

Гнилая улыбка хозяина гаснет.

— Угум-с, я могу помочь вам найти его, милорд. Но вы уж поверьте старику и выпейте стаканчик, а лучше и не один. Что-нибудь согревающее кровь в холодную ночь, — и он подвигает гостю маленький стакан.

Мужчина опять качает головой в капюшоне.

— Боюсь, я вынужден торопиться. Скажите мне, где найти его.

И он кладет на стол пару истертых монет.

Хозяин убирает монеты в карман. Кивнув в сторону задней двери, он говорит:

— Он в той чаще. Но, милорд, будьте осторожны. Ходят слухи, что чаща заколдована. Ходят слухи, что оттуда никто не возвращался.

Человек в плаще наклоняется над разделяющим их столом и говорит почти шепотом:

— Я хочу задать вам личный вопрос. Вы что-нибудь знаете про еврейский месяц хешван?

— Я не еврей, — резко отвечает хозяин, но что-то в его глазах дает мне понять, что ему не впервые задают подобный вопрос.

— Человек, с которым я должен встретиться, сказал найти его в первую ночь хешвана. Он сказал, что я должен буду служить ему в течение целых двух недель.

Владелец заведения потирает подбородок.

— Две недели это долго.

— Слишком долго. И я бы не пришел, если бы не боялся того, что он может сделать в случае моего непослушания. Он назвал мою семью по имени. Он знает их. У меня прелестная жена и четверо сыновей. Не хочу, чтобы они пострадали.

Хозяин понижает голос, словно собираясь поделиться какой-то неприличной сплетней:

— Человек, с которым вы пришли встретиться… — И он замолкает, подозрительно глядя по сторонам.

— Он обладает необыкновенным могуществом, — произносит человек в плаще. — Я уже видел его силу раньше. И пришел договориться с ним. Не может же он ожидать, что я брошу свои обязанности и семью на столь долгое время. Он внемлет голосу разума.

— Я ничего не знаю о его разумности, — роняет его собеседник.

— Мой младший сын болен чумой! — у мужчины в плаще от отчаяния дрожит голос. — Доктора считают, что он скоро умрет. Я нужен своей семье. Я нужен своему сыну!

— Выпейте, — успокаивающе повторяет хозяин и снова слегка подвигает ему стакан.

Мужчина резко отворачивается от стола и идет к задней двери. Я за ним.

Снаружи я шлепаю за ним босыми ногами через ледяную грязь. Дождь продолжает лить, и я пытаюсь идти осторожно, чтобы не поскользнуться. Вытирая мокрое лицо, я вижу, как плащ мужчины исчезает среди деревьев на краю леса.

Я ковыляю за ним, останавливаюсь у деревьев. Убирая с лица ладонями мокрые волосы, всматриваюсь в глубокие тени впереди.

Какое-то движение, и внезапно мужчина в плаще уже бежит назад, мне навстречу. Он спотыкается и падает. Пытается встать на ноги. Плащ цепляется за ветки; в исступлении человек сдирает его с себя, царапает себе шею. В глазах его плещется ужас, руки бешено молотят воздух, тело конвульсивно дергается.

Я бегу к нему, продираясь через колючие ветки, камни впиваются в мои босые ноги. Падаю перед ним на колени. Он все еще в капюшоне, но я вижу его рот, слегка приоткрытый, застывший в крике.

— Перевернись же! — кричу я ему, пытаясь выпутать его из плаща.

Но он меня не слышит.

Впервые сон начал выезжать на знакомые рельсы. В этом кошмаре все было точно так же, как и в каждом моем кошмаре: чем больше я старалась, тем недостижимее становилось то, чего я добивалась.

Я хватаю его за плечи и трясу.

— Перевернись! Я могу тебя вытащить, но ты должен помочь мне!

— Меня зовут Барнабас Андервуд, — вдруг хрипло и невнятно произносит он. — Ты знаешь, как добраться до таверны? Хорошая девочка! — Он похлопывает воздух, будто чью-то воображаемую щеку.

Я застываю. Не может быть, что он меня видит. Ему чудится другая девочка. Должна же быть какая-то девочка, раз он с ней разговаривает.

— Беги туда и попроси хозяина прислать помощь, — продолжает он. — Скажи ему, что это — не человек. Скажи ему, это один из ангелов дьявола пришел захватить мое тело и погубить мою душу. Скажи ему немедленно послать за священником, святой водой и розами.

При упоминании ангелов дьявола волосы на моих руках встают дыбом.

Он поворачивает голову к лесу, жилы у него на шее вздуваются.

— Ангел! — в ужасе шепчет он. — Ангел идет!

Его рот кривится, он будто борется с кем-то невидимым за контроль над собственным телом. Он сильно выгибается назад, и капюшон падает с его лица.

Я все еще сжимаю плащ, но руки у меня слабеют. Я смотрю на мужчину, и вздох изумления застревает у меня в горле. Это не Барнабас Андервуд.

Это Хэнк Миллар. Отец Марси.

Я проснулась и открыла глаза.

В окно светило яркое солнце, и легкий утренний бриз ласкал свежим дыханием мою кожу. Сердце у меня все еще колотилось как сумасшедшее после кошмара, но я сделала пару глубоких вдохов и убедила себя, что это был просто сон. Говоря откровенно, теперь, когда я твердо стояла на ногах в своем собственном мире, меня гораздо больше беспокоило, что мне приснился отец Марси Миллар, чем сам кошмар. И торопясь забыть об этом, я постаралась выкинуть этот дурацкий сон из головы.

Я вытащила мобильник из-под подушки и проверила сообщения. Патч не звонил.

Уткнувшись в подушку, я попыталась не обращать внимания на ощущение сосущей пустоты внутри. Сколько часов прошло с тех пор, как Патч ушел? Двенадцать. Сколько пройдет до того, как я его увижу? Не знаю. И вот это меня действительно беспокоило. Чем больше проходило времени с момента нашего расставания, тем прочнее становилась ледяная стена между нами.

«Нужно просто пережить сегодняшний день», — сказала я себе, глотая ком в горле. Эта дистанция между нами — она не навсегда. Просто лежать в постели, не выходя из дома целый день — это не выход. Я, может быть, сегодня увижу Патча. Возможно, он даже заедет в школу. Или я могла бы позвонить ему. Я старалась сосредоточиться на этих смешных мыслях и не думать об архангелах. Об аде. О том, как я боюсь, что никому из нас — ни мне, ни Патчу — не удастся найти решение вставшей перед нами проблемы.

Я встала с постели. На зеркале в ванной был приклеен желтый стикер:

«Хорошая новость: я убедила Линн не посылать Скотта отвезти тебя утром. Плохая новость: Линн настаивает на экскурсии. Не уверена, что ответ „нет“ сработает. Можешь показать ему окрестности после занятий? Это не займет много времени. Серьезно — совсем немного. Его номер телефона на тумбочке в кухне.

Целую, целую. МамаP.S. Я позвоню тебе вечером из отеля».

Я застонала и прижалась лбом к зеркалу. Я не хотела проводить со Скоттом ни единой минуты, что уж говорить о паре часов!

За сорок минут я приняла душ, оделась и проглотила миску овсянки с клубникой. Во входную дверь постучали — на пороге улыбалась Ви.

— Готова к очередному полному веселья дню в летней школе? — спросила она.

Я сняла рюкзак с крючка для верхней одежды.

— Давай просто переживем этот день, ладно?

— Ого. Кто напѝсал тебе в хлопья?

— Скотт Парнелл.

«Патч».

— Я смотрю, его проблемы с недержанием так и не прошли со временем.

— Я должна устроить ему экскурсию по городу после уроков.

— Погулять с мальчиком наедине. Что плохого?

— Ты просто не была здесь вчера вечером. Ужин был наистраннейший. Мама Скотта начала рассказывать нам о его проблемном прошлом, но Скотт прервал ее. Не просто остановил, это выглядело почти так, будто он угрожает ей. Потом он извинился, чтобы выйти в туалет, но в результате подслушивал нас из коридора.

«А потом он мысленно говорил со своей мамой. Возможно».

— Похоже, что он не хочет, чтобы кто-то копался в его жизни. И похоже, что нам обязательно стоит-таки в ней покопаться.

Я шла на пару шагов впереди Ви, когда меня вдруг осенило:

— У меня отличная идея! — сказала я, поворачиваясь к ней. — Почему бы тебе не устроить Скотту экскурсию? Нет, серьезно, Ви, он тебе понравится! Он тот самый плохой парень-анархист, которые тебе так нравятся. Он даже спросил, есть ли у нас пиво. Возмутительно, правда? Думаю, он как раз по твоей части.

— Не могу. Я обедаю с Риксоном.

Меня как будто током ударило. Мы с Патчем тоже собирались пообедать вместе сегодня, но я почему-то сомневалась, что обед состоится. Что я наделала! Я должна позвонить ему. Я должна найти способ поговорить с ним. Нельзя, чтобы все закончилось вот так. Это абсурд.

Но тонкий, очень тихий голосок внутри меня, который я презирала, спросил, почему же он не позвонил первым. Ему ведь тоже есть, за что попросить прощения, не только мне.

— Я заплачу тебе восемь долларов и тридцать два цента за прогулку со Скоттом, и это последнее предложение, — сказала я.

— Заманчиво, но нет. И кстати, раз уж зашел разговор. Патч вряд ли будет прыгать от счастья, если вы со Скоттом возьмете в привычку проводить вместе время. Не пойми меня неправильно. Меня совершенно не заботит, что там себе думает Патч, и если ты хочешь свести его с ума — все в твоих руках. И все же, я подумала, нужно тебе сказать.

При упоминании имени Патча я оступилась на ступеньках крыльца и чуть не упала. Надо было рассказать Ви, что я рассталась с ним, но я была не готова сказать это вслух. Я чувствовала, как мой мобильник, на экране которого красовалась фотография Патча, жжет мне карман. Одна часть меня хотела швырнуть телефон в кусты на противоположной стороне дороги. Другая не могла смириться так быстро. Кроме того, если я скажу Ви, она неизбежно начнет умничать, что разрыв дает нам возможность встречаться с кем-то другим, а это совершенно неправильно. Я не собиралась искать кого-то другого, и, я надеялась, Патч тоже. Это просто притирка. Наша первая настоящая ссора. Мы не расстались навсегда. Под влиянием эмоций мы просто наговорили друг другу много лишнего…

— На твоем месте я бы что-нибудь наврала, — сказала Ви, громко стуча своими десятисантиметровыми каблуками по лестнице позади меня. — Я всегда так делаю, когда выхода нет. Позвони Скотту и скажи, что твою кошку тошнит мышиными внутренностями, и тебе нужно отвезти ее к ветеринару после школы.

— Он был у меня дома вчера вечером. Он знает, что у меня нет кошки.

— В таком случае, если у него в голове мозги, а не переваренные спагетти, он поймет, что ты в нем не заинтересована.

Я задумалась. Если мне удастся избежать экскурсии в компании Скотта, то, возможно, я смогу одолжить машину у Ви и последить за ним. Стараясь разобраться в том, что произошло вчера, я никак не могла отделаться от ощущения, что Скотт действительно вчера говорил со своей матерью посредством телепатии. Еще год назад я бы отбросила эту идею как смехотворную. Но теперь все было иначе. Патч бессчетное число раз мысленно говорил со мной. Как и Чонси, он же Жюль, нефилим из моего прошлого. Поскольку падшие ангелы не стареют, а я знаю Скотта с пяти лет, то версию с ангелами можно сразу исключить. Но даже если Скотт не был падшим агнелом, он все еще мог быть нефилимом.

Но если он нефилим, что он делает в Колдуотере? Почему он живет жизнью обычного подростка? Знает ли он, что он — нефилим? Знает ли Линн? Дал ли уже Скотт клятву верности падшему ангелу? Если нет, должна ли я предупредить его о том, что ждет его? Мы с ним не поладили с первой секунды, но все же это не значит, что каждый год он должен отдавать свое тело на две недели.

Конечно, он мог и не быть нефилимом. Может, мои мысли просто ушли не в ту сторону, потому что мне вдруг померещился этот его мысленный разговор с матерью.

После занятий я распахнула шкафчик, сунула туда учебник и достала рюкзак и мобильник, а потом вышла в боковую дверь, откуда было хорошо видно парковку для учеников. Скотт сидел на капоте своего «мустанга» цвета «голубой металлик». На нем все еще была гавайская шляпа, и я вдруг поняла, что не узнала бы его без нее. Например, я даже не знала, какого цвета у него волосы. Я вынула записку, оставленную мамой, и набрала его номер.

— Это, должно быть, Нора Грей, — ответил он. — Надеюсь, ты не собираешься меня кинуть.

— Плохие новости. Моя кошка заболела. Ветеринар смог записать меня на двенадцать тридцать. Придется перенести экскурсию на другой раз. Извини, — закончила я, с удивлением обнаруживая, что чувствую себя страшно виноватой. В конце концов, это ведь просто маленькая ложь. И я ни йоту не верила, что Скотт уж так мечтал об этой экскурсии по Колдуотеру. По крайней мере, этим я успокаивала свою совесть.

— Ясно, — сказал Скотт и повесил трубку.

Я только успела закрыть крышку телефона, как сзади появилась Ви.

— Так легко и изящно послать его! Моя школа.

— Ты не против, если я возьму твой «неон» сегодня днем? — спросила я, наблюдая, как Скотт вылезает из своего «мустанга», разговаривая по телефону.

— Зачем тебе?

— Хочу последить за Скоттом.

— Но зачем? Утром ты совершенно ясно дала понять, что он тебе не нужен.

— Что-то в нем… не так.

— Ага. Его темные очки. Халк Хоган, не иначе! В любом случае прости, не могу. Я обедаю с Риксоном.

— Ну да, Риксон как раз может тебя отвезти, а я возьму «неон». — Я взглянула в окно на Скотта. Боялась, что он уедет раньше, чем мне удастся выпросить у Ви ключи от машины.

— Конечно, он может. Но тогда я буду выглядеть так, будто нуждаюсь в чем-то. А парням сегодня нужны сильные, независимые женщины.

— Если ты разрешишь мне взять «неон», я его заправлю.

Ви чуть-чуть смягчилась.

— Полный бак?

— Полный бак.

Или сколько смогу купить бензина на восемь долларов и тридцать два цента.

Ви прикусила губу.

— Хорошо, — медленно сказала она. — Но, может, мне стоит поехать с тобой и убедиться, что не случится ничего плохого.

— А как же Риксон?

— Если я взяла и напоролась на сексуального парня, это не значит, что я брошу лучшую подругу в беде. Кроме того, у меня такое чувство, что тебе пригодится моя помощь.

— Ничего плохого не случится. Я буду у него на хвосте. Он и не узнает, что я слежу за ним.

Но мне было приятно, что она предложила. Последние несколько месяцев изменили меня. Я больше не была такой наивной и безбашенной, как раньше, и мысль взять с собой Ви понравилась мне с самого начала по нескольким причинам. Особенно если Скотт — нефилим. Единственный знакомый мне нефилим пытался убить меня.

Ви позвонила Риксону и отменила встречу, и мы стали ждать, пока Скотт не уселся за руль и не покинул стоянку. Мы кинулись за ним на машине Ви — «Додж-Неон» 1995 года.

— Ты веди, — Ви бросила мне ключи.

Спустя несколько минут мы почти догнали «мустанг» Скотта, и я стала держаться в трех машинах от него. Скотт выехал на шоссе и поехал на восток, я за ним.

Примерно через полчаса Скотт зарулил на стоянку у торгового центра на берегу. Я медленно ехала за ним, стараясь не упускать его из виду, но не попадаясь ему на глаза, и припарковалась в двух рядах от его машины.

— По-моему, Скотти-малыш решил сходить за покупками, — сказала Ви. — И кстати, раз уж речь зашла о шопинге, может быть, я могу посмотреть себе шарфик, раз уж свидание мое не состоялось? Риксон говорит, ему нравится, когда девушки носят шарфики, а у меня, как назло, ни одного в гардеробе нет.

— Иди.

Я следила за Скоттом, прячась за спинами других людей, видела, как он вошел в магазин одежды и вышел оттуда минут через пятнадцать с пакетом в руках. Потом он направился в другой магазин и пробыл там десять минут. В его поведении не было ничего необычного, ничего, что могло бы заставить меня думать, что он нефилим. После третьего магазина внимание Скотта привлекла группка смешливых девушек-студенток, обедавших на террасе кафе за столиком под зонтиком и одетых в короткие топы и ультракороткие мини. Скотт достал свой телефон и сделал несколько снимков этих девушек.

Я отвернулась и поморщилась, глядя на свое отражение в стеклянной витрине кафе.

И тут я увидела его. Он сидел внутри. Одет в брюки-хаки, голубую рубашку и льняной блейзер. Его светлые волосы стали длиннее, и он стянул их в хвост сзади. Он читал газету.

Мой отец.

Вот он сложил газету, встал и направился в глубь кофейни.

Я тут же рывком распахнула дверь и ворвалась внутрь. Отца не было видно — он растворился в толпе. Я побежала за ним дальше в зал, отчаянно оглядываясь по сторонам. Выкрашенный в черно-белые цвета коридор заканчивался туалетами: мужской — налево, женский — направо. Другого выхода здесь не было, значит, отец пошел в мужской туалет.

— Что это ты тут делаешь? — раздался у меня за спиной голос Скотта.

Я обернулась.

— Как ты… что… что ты здесь делаешь?

— Я хотел спросить тебя о том же. Вообще-то я знаю, что ты за мной следила. И не делай вид, что удивлена. Существует такая штука, как зеркало заднего вида. У тебя есть какие-то особые причины преследовать меня?

У меня в голове был полный сумбур, и реагировать на его слова мне было некогда.

— Зайди в мужской туалет и посмотри, есть ли там внутри мужчина в голубой рубашке!

Скотт слегка постучал мне по голове:

— Наркотики? Расстройство поведения? Ты ведешь себя как шизофреничка.

— Просто сделай это!

Скотт пнул дверь и вошел внутрь. Я услышала, как хлопают двери кабинок, и через мгновения он уже вышел обратно.

— Никого.

— Я видела, как мужчина в голубой рубашке шел сюда. Больше ему некуда было деваться!

Я снова посмотрела на входную дверь в конце зала — больше никаких дверей здесь не было. Зашла в женский туалет и проверила все три кабинки, уже заранее зная, что никого там не найду. В горле стоял комок, который мешал мне дышать.

Поняв, что не дышу уже довольно давно, я попыталась расслабиться. Меня обуревали сразу несколько чувств, главными из которых были разочарование и страх. Я видела моего отца. Он жив. Но это всего-навсего мое воображение решило сыграть со мной злую шутку. Ведь мой отец умер. Он ушел и никогда больше не вернется. И мне нужно найти способ принять это.

Я сползла спиной по стене туалета на пол и затряслась от рыданий.