Последняя из Лунных Дев

Барбара Дэвис, 2020

Жительница Нью-Йорка Лиззи Лун получает бандероль со странной именной книгой для записей, а также сообщение, что ее бабушка, известная в городке Сейлем-Крик травница и целительница Альтея Лун, умерла, и прах ее уже развели по ветру. Поскольку мать Лиззи исчезла в неизвестном направлении еще восемь лет назад, Лиззи становится единоличной владелицей родового имения с плантациями лаванды и целебных трав. Лиззи, всегда стремившаяся оторваться от семейного наследия и некогда уехавшая из города, чтобы построить новую жизнь, вынуждена вернуться в места детства и впервые взять на себя ответственность. Бестселлер Барбары Дэвис "Последняя из Лунных Дев" – это вдохновляющая история в жанре магического реализма, ставшая бестеллером Amazon и набравшая более 60 000 положительных рецензий онлайн. Впервые на русском. Барбара Дэвис – автор женской психологический прозы, пишет в духе Карен Уайт, Барбары О’Нилл, Кэри Лонсдейл. У книги более 25 000 оценок на Amazon и более 30 000 на Goodreads. Абсолютный хит, выбор месяца у Booklist. Красивая, проникновенная история о узах родства и о поиске себя.

Глава 1

16 июля

Альтея Лун умерла.

Таков был главный смысл письма.

Умерла одним воскресным утром в собственной постели. Умерла после долгой изнурительной болезни. Умерла и уже кремирована, а ее пепел развеян по земле на восходе полной луны, согласно завещанию покойной.

Комната словно окуталась туманом. Сквозь пелену слез Лиззи просмотрела письмо дальше, едва различая лаконичные убористые строки:

«Поскольку местонахождение Вашей матери на данный момент неизвестно, Вы становитесь единоличной владелицей „Фермы Лунных Дев“. В соответствии с последними пожеланиями Вашей бабушки, отправляю Вам эту бандероль».

Внизу письма стояла подпись — Эвангелина Бруссар. Имя это ей знакомым не показалось, но из письма совершенно определенно следовало, что эта дама — кем бы она ни являлась — знала о последних днях Альтеи куда больше, нежели Лиззи. Сама она даже не в курсе была, что бабушка вообще чем-то болела.

Лиззи сдержала подступивший плач, ощущая на языке солоноватость скорби вкупе с чувством вины, и потянулась за посылкой, которую сопровождало письмо. Завернутая в крафтовую бумагу, она казалась уже изрядно потрепанной. Лиззи посмотрела на красный чернильный штамп, идущий поперек упаковки: «Вернуть отправителю». Очевидно, сначала бандероль выслали на прежнюю квартиру Лиззи, оттуда нынешние жильцы вернули ее отправителю, и уже потом ее адресовали по месту работы получателя.

Она все собиралась послать Альтее открытку об изменении своего адреса, но, как и в отношении многого другого в последнее время, Лиззи оказалось совсем не до того. Разрывая упаковку, она на миг задержала дыхание, а потом резко выдохнула, увидев черный переплет из тонко обработанной кожи. Она очень хорошо знала этот переплет. Это была книга для записей, которую Альтея преподнесла ей на шестнадцать лет. Такую именную книгу получали на шестнадцатилетие все девушки рода Лун.

Дрожащими пальцами Лиззи провела по крышке переплета, по ребристому корешку, по шершавому, неровному обрезу страниц — уже давно прекрасно зная их на ощупь. В Сейлем-Крике, в бабушкином читальном уголке, стояли, запертые в книжном шкафчике, еще восемь точно таких же книжек, и каждая была названа именем той, из-под чьего пера она вышла: «Книга Сабины», «Книга Доротеи», «Книга Авроры» — и так далее через все поколения. Надо полагать, девятая — «Книга Альтеи» — теперь должна была занять место среди них. Эти книги являлись исконной традицией семейства Лун — своего рода обрядом принятия каждой Лунной Девы в родовую Стезю. Целые тома из скрупулезно записанных рецептов снадобий и блюд, сакральных благословений и отрывочных высказываний женской мудрости — бережно хранимых для будущих поколений. И вот на столе перед Лиззи лежала теперь ее книга для записей — словно пресловутый несчастливый пятак, вернувшийся к ней помимо воли, — такая же пустая, как и в тот день, когда Лиззи ее только получила.

Она нехотя открыла книгу, прочитала предназначавшееся ей напутствие:

«Милой Эльзибет. Настало время и тебе писать свою историю».

Не Элизабет — а Эльзибет. У нее и имени-то даже нормального не было!

Когда ей исполнилось шестнадцать лет, Лиззи не имела ни малейшего желания продолжать эту традицию — и вообще иметь какое-либо отношение к причудливому наследию своего рода. Ей хотелось быть самым обычным, нормальным человеком — такой, как все другие. А потому она просто сунула врученную ей книгу в ящик стола и забыла о ней напрочь.

И вот, держа сейчас в руках эту пустую книгу для записей, Лиззи ощущала некое обвинение в свой адрес — напоминание о том, что, отвергнув священный родовой обычай, она тем самым отвернулась от всего, чем жила ее бабушка, чему та учила и во что верила. Лиззи могла бы, конечно, притвориться ради спокойствия Альтеи, согласиться сделать то, что та ожидала от внучки, и заполнить эту книжку какой-нибудь никчемной писаниной. Обычные же девчонки заводят дневники — розовые, с сердечками на обложке и маленькими медными замочками, хранящими их тайны от чужого любопытства. Однако Лиззи была слишком упрямой, чтобы просто этому подыграть. Она твердо вознамерилась порвать с традициями рода Лун и вычертить собственный жизненный путь. И, надо сказать, она успешно это сделала — если судить по блестящей новенькой табличке на двери ее нынешнего кабинета. От первокурсницы в колледже Диккерсона к стажеру в «Worldwide» и до креативного директора в «Chenier Fragrances, Ltd» — и все это за каких-то восемь лет!

Однако даже спустя полгода после столь желанного повышения Лиззи никак не могла до конца свыкнуться ни с новой должностью, ни с целым шквалом перемен в своей жизни. У нее просто не было времени поделиться этим с Альтеей — так она, во всяком случае, объясняла это себе. Между тем, если сказать откровенно, их общение в последние годы становилось все более спорадическим вовсе не по причине какой-то лени, а из-за крепко засевшего в душе у Лиззи ощущения вины. Ей казалось, было бы неправильно хвалиться своими успехами в то время, как у бабушки труд всей ее жизни — ее любимая травяная ферма — постепенно приходит в упадок и умирает на глазах. А потому Лиззи сумела убедить себя, что те чеки, которые она время от времени посылает бабушке, компенсируют и восьмилетнее ее отсутствие, и оставшиеся без ответа письма, и слишком редкие телефонные звонки. Разумеется, ничего они не компенсировали, ничего не искупили. И не могли искупить. А теперь уже слишком поздно было чем-либо поделиться с Альтеей.

Лиззи попыталась представить новую реальность — мир без Альтеи Лун, — но в голове это никак не укладывалось. Как такая женщина, исполненная мудрости, жизни и любви, вышедшая, казалось, из той самой земли, которую она так любила и за которой так заботливо ухаживала, — как такая женщина вообще могла покинуть этот мир!

Она ни разу даже не обмолвилась, что чем-то болела. Ни разу не заикнулась об этом в своих пространных письмах, где старательно излагались все местные новости. И тем не менее Эвангелина Бруссар упомянула продолжительную болезнь. Почему Альтея держала это в тайне от внучки?…

— О! Ты здесь? Ну, наконец-то нашел.

В растерянности Лиззи сморгнула вновь подступившие слезы, обнаружив возникшего в дверях ее кабинета Люка Шенье. Он только что постригся и выглядел еще умопомрачительнее, чем обычно, в своем сшитом на заказ черном костюме от Бриони. Он тоже всегда сознавал свою эффектную внешность, чем, кстати, сильно раздражал Лиззи в ту пору, когда они еще встречались. Впрочем, теперь это ее уже не трогало.

Тихонько шмыгнув носом, она подавила остатки слез. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы человек, только что давший зеленый свет ее дальнейшему карьерному росту, вдруг застал ее плачущей за письменным столом. Или чтобы Люк стал осаждать ее неудобными расспросами, хотя бы на миг почувствовав, что она что-то от него скрывает.

Лиззи подняла на него взгляд, надеясь напустить на себя невозмутимость, и в то же время смахнула книжку себе на колени, подальше от его глаз.

— Тебе что-то нужно?

Люк расплылся в улыбке, сияя явно отбеленными недавно у дантиста зубами.

— Я искал тебя в обед, но мне сказали, у тебя совещание.

— Да, я была в отделе маркетинга. Пытались разработать концепцию новой кампании печатной рекламы. Мы еще не пришли к чему-то конкретному, но должны…

Люк взмахом руки прервал ее слова.

— Давай встретимся после работы. Я собирался пригласить тебя на ланч, но на ужин, пожалуй, будет даже лучше, ты не находишь?

Нет, она так ничуть не находила — хотя и не удивилась, что так думает Люк. Он привык всегда добиваться своего. Да и с чего бы ему не быть в себе таким уверенным? Этот мужчина каждой своей черточкой источал обаяние. Однако Лиззи не пронимало ни то, что выглядел Люк, как Джонни Депп, только без подводки, ни то, что его речи передался легкий французский акцент его матушки. Все это быстро потеряло для нее свою привлекательность.

Они сделали все возможное, чтобы сохранить свои отношения в тайне. Никаких заигрываний на работе и публичных проявлений симпатии. Никаких ланчей, где бы не просматривались электронные таблицы или не обсуждались рекламные проспекты и презентации. Однако в тот вечер, когда было объявлено о повышении Лиззи, они отправились отпраздновать это к Даниелю, в знаменитый французский ресторан, и наткнулись там на Рейнольда Аккермана, адвоката из юридического отдела, который отмечал с женой двадцатилетие их супружеской жизни. И тогда Лиззи поняла, что ей предстоит немедленно сделать выбор: или покончить с этой связью, или стать участницей заурядного служебного романа.

Она оборвала их роман на следующий же день. Люк воспринял это достаточно спокойно. Возможно, потому, что они с самого начала установили такие правила игры: сочтя, что пришло время, любая сторона вольна уйти своей дорогой. Без всяких слез и взаимных обвинений. Однако потом он стал ей настойчиво давать понять, что, может быть, им все-таки продолжить с того места, где они расстались. Но это, с точки зрения Лиззи, было совершенно безнадежным вариантом.

— Так что? Как насчет вечера? — спросил от дверей Люк. — Можем двинуть в итальянский ресторан.

— Не могу. Извини.

— Давай забронирую нам столик в «Скарпетта». У них одни канолли чего…

— У меня умерла бабушка, — оборвала его Лиззи. — Сейчас вот получила письмо.

У Люка хватило такта мигом отбросить улыбку. Он зашел в кабинет и закрыл за собой дверь.

— Извини. Очень жаль. Не знал, что она была больна.

— Вот и я не знала. — Слова эти обожгли Лиззи даже больнее, нежели она ожидала, и она поймала себя на том, что норовит спрятать от Люка взгляд. Плакаться друг другу в жилетку как-то не входило в их договоренности, а она сейчас готова была предаться именно этому.

— Не помню, чтобы ты много о ней рассказывала. Или вообще о ком-то из своей семьи, если на то пошло. Вы были с ней близки?

— Были, — ровным голосом отозвалась Лиззи. — Можно сказать, что она меня вырастила.

— Да уж… незадача.

Лиззи недоуменно уставилась на него из-за стола. Незадача?! Разве это говорят человеку, у которого умирает любимый человек? Хотя что ей удивляться! Ей довелось увидеть, как Люк воспринял смерть близкого человека.

Они уже несколько месяцев встречались, не афишируя своих отношений, когда мать Люка — наставник Лиззи в мире парфюма — в конце концов проиграла свою битву с раковой опухолью. Лиззи видела Люка на похоронах — как он пожимал руки и принимал соболезнования, изображая почтительного сына. Но уже к вечеру она не могла отделаться от мысли, что именно это он и делал — изображал, играл нужную роль. Поначалу Лиззи отнесла это отсутствие искренней скорби к тому, что болезнь его матери тянулась довольно долго. Что он имел время как следует приготовиться к ее кончине, примириться со скорой утратой, проститься. Теперь же Лиззи подумала: не слишком ли она ему польстила такими объяснениями?

— Сожалею о твоей утрате, — произнес он наконец и, потянувшись через стол, накрыл ее руку ладонью. — Тебе, вероятно, придется поехать туда на похороны.

Лиззи высвободила свою кисть и сунула между коленями, чтобы он не мог до нее дотронуться.

— Похорон не ожидается. Ее пепел уже успели развеять.

Люк вскинул брови:

— Что? Без тебя?!

Лиззи кивнула, не желая ему что-либо объяснять. Когда дело касалось ее семьи, она все подробности предпочитала сводить к минимуму. Если хочешь, чтобы тебя воспринимали всерьез — а Лиззи только этого и хотела, — всегда есть вещи, которые никогда не следует затрагивать в разговоре.

— В нашей семье не принято колготиться насчет этого, — сказала Лиззи, снова заморгав, чтобы не дать волю слезам. «Ну да, если, конечно, не считать колготней то, что твой прах должен быть развеян над лавандовым полем в первое же полнолуние после смерти». — К тому же я сама в этом виновата. Я, переехав, забыла сообщить бабушке о смене адреса, а потому с письмом случилась некоторая неразбериха. Она умерла два месяца назад. Поскольку на письмо я не ответила, то похоронное бюро взяло дело в свои руки и само позаботилось о ее пепле.

Люк покивал, как будто нашел в услышанном вполне здравый смысл, но потом неожиданно нахмурился.

— Все-таки, согласись, немного странно. Взяться за дело без тебя?

Лиззи отвела от него взгляд.

— Это что-то вроде давней семейной традиции. Дело тут… в привязанности по времени. В любом случае с этим уже покончено.

— Ну, вот и хорошо, если хочешь знать мое мнение. Никогда не был большим любителем похорон. Этой, знаешь, концентрации скорби. — Люк помолчал, изображая, будто его передергивает. — Растраченные зря эмоции, если разобраться. Человек, который умер, и понятия не имеет, что ты о нем скорбишь — потому что он уже мертв. Все же остальные просто топчутся вокруг, бормочут друг другу всякие банальности, жуют фаршированные яйца. А еще съезжаются все эти родственники, в которых сам черт не разберет. В общем, сплошной напряг… Или, как любила говаривать моя матушка — compliqué^[1].

Compliqué.

Лиззи согласно кивнула. Просто идеальный в своей лаконичности эпитет к роду Лун!

— Да, у нас в роду хватает… напряга.

— И давно ты ее последний раз навещала?

— Ни разу. Как восемь лет назад уехала оттуда, так больше и не возвращалась.

Люк даже присвистнул.

— Приличное время — даже по моим меркам. А матери у тебя нет?

Лиззи поняла, что именно он имеет в виду: умерла ли ее мать. В сущности, это было одно и то же. Но правда крылась в том, что Лиззи и сама не знала ответа на этот вопрос. Да и никто не знал.

— Да, ее нет. Никого больше нет.

Люк обошел ее письменный стол сбоку, присел на уголок.

— Бедная ты моя сиротка, — медленно проговорил он. — Но знаешь, ты не одинока. Моя матушка тебя очень любила, а потому взяла с меня обещание, что я буду за тобой присматривать. Она сказала мне: «Люк, однажды она станет блистательным парфюмером, и я хочу, чтобы ты о ней позаботился». Словно, оставляя мне свою компанию, матушка завещала мне и тебя.

Лиззи еле удержалась, чтобы не закатить глаза.

— Человека невозможно завещать, Люк. К тому же я не бедная сиротка, я уже достаточно долго жила отдельно и самостоятельно.

Люк поднялся, отошел к окну.

— И сколько времени тебе понадобится? Три дня? Или четыре?

— На что? — нахмурилась Лиззи.

— Ну, не знаю. Поскорбеть, пережить эту утрату, наверно. Или что там еще нужно тебе сделать? Полагаю, надо решить какие-то финансовые вопросы, продать дом…

— Там на самом деле ферма. Ферма, где выращивались лекарственные травы. И мне совсем нет надобности туда ехать. Все вопросы я могу решить и отсюда.

— В самом деле? — расплылся он в улыбке, как будто был приятно удивлен услышанным. — А я уж было подумал, что ты сентиментальная особа.

Лиззи помотала головой, отчаянно желая поскорее свернуть этот разговор, пока она не ляпнула что-нибудь такое, отчего у Люка снова поползут на лоб его старательно ухоженные брови.

— Просто… там много чего есть… Воспоминания, которые я предпочла бы не ворошить. Как ты уже сказал, это… compliqué.

Его улыбка стала еще шире, явно переступая грань между самонадеянностью и снисходительностью.

— Матушка у меня была сентиментальной женщиной. Она любила говорить, что всем нам время от времени необходимо возвращаться домой — дабы напомнить себе о том, кто ты и откуда. И мне кажется, отчасти она была права. Нам действительно нужно время от времени возвращаться домой. Но только для того, как я считаю, чтобы напомнить себе в первую очередь, почему мы оттуда уехали, и таким образом еще отчетливее понять, чего мы в действительности хотим. Потому что в конечном счете это самое главное — уяснить, чего мы ожидаем от жизни и что готовы сделать, чтобы это получить. Может быть, как раз это тебе сейчас и требуется, Лиззи, — провести какое-то время со своими воспоминаниями. После этого ты, возможно, многое увидишь в ином свете.

«Провести время со своими воспоминаниями…»

Лиззи опустила взгляд к коленям, не желая сейчас встречаться глазами с Люком. Он и понятия не имел, о чем сейчас распространялся. Да и не должен был иметь. Как вообще можно со стороны представить, какие воспоминания ее там ждут!

— Все в порядке, на самом деле. Я справлюсь. Я смогу разрешить все вопросы удаленно.

Люк скептически покосился на нее.

— Воля твоя, конечно, но звучит как-то неубедительно. Может, с кем-то там нужно пообщаться, чтобы до конца переварить эту утрату. Как говорится, поставить точку. Я мог бы поехать с тобой, чтобы все прошло полегче.

Вот он — истинный мотив его внезапной обеспокоенности за нее!

— Мы уже несколько месяцев как расстались, Люк.

— Я в курсе.

— Тогда зачем ты это предлагаешь?

— Ты что, не веришь, что я способен на простое великодушие?

— Нет.

Люк сразу отбросил улыбку, словно принимая свое поражение.

— Все-таки это довольно паршивое время, чтобы переживать его в одиночестве. Позволь мне по крайней мере пригласить тебя на ужин. Обещаю говорить лишь о делах, если тебе так будет угодно.

— Спасибо. Но, по-моему, мне сейчас лучше побыть наедине с собой.

Лиззи проводила его взглядом до двери, больше чем уверенная, что он уходит обиженным и оскорбленным. Хотя в одном Люк все-таки был прав. Ей действительно нужно какое-то время, чтобы «до конца переварить эту утрату», усвоить тот факт, что она неожиданно осталась одна в целом мире, и осознать, что это означает. Альтея умерла, мать, судя по всему, исчезла с лица земли — в прямом ли или фигуральном смысле. И теперь после Эльзибет не останется никого из рода Лунных Дев — в этом она была точно уверена. По сути дела, она последняя.

Примечания

1

Compliqué (фр.) — затруднительный, мудреный, запутанный. — Здесь и далее прим. пер.