Адская училка

Бальтазар Блуд, 2022

Монстры скрываются среди людей. Орден Зари разоблачает и убивает пожирателей. Мировое правительство ищет дверь в мир мёртвого бога. Тем временем двоечник и прогульщик Михаил Сомов вот-вот провалит выпускной экзамен. Но в его классе появляется новая училка, горячая, как самый горячий пирожок. Похотливый бездельник позволяет себе лишнего – и встречается лицом к лицу с источником немыслимой силы и немыслимого зла. –– Всем героям исполнилось 18 лет. Эта книга не пойдет вам на пользу. Содержит нецензурную брань.

Глава 6

Новый день.

Новый урок экономики.

Новое испытание для умов, сердец, и нижнего белья.

Звонок. Эффектное появление. Вздохи. Восторги. Осторожные взгляды. Спрятанные под книгами мобильники. Высунутые языки. Слюни и сопение. Всё идёт по накатанному сценарию. Девчонки прогуливают занятия. Парни путешествуют среди звёзд, каждый на своей ракете. Всё как обычно — но не для Михаила Сомова.

Он неотрывно следит за училкой. Ждёт намёка. Ждёт улыбки, жеста, взгляда, адресованного ему лично. Ждёт чего угодно. Что-то должно подсказать следующий шаг!

Спектакль начинается на пятой минуте урока. Нона Викторовна отвлекается от экономической теории. Захлопывает учебник. Оглядывает класс поверх очков «этим-самым» взглядом. И изрекает:

— Парни, вам не жарко?

Не дожидаясь ответа, открывает форточку возле учительского стола. Это не выглядит попыткой соблазнить всех и каждого. Ничего не предвещает беды. Однако, проходит ещё пять минут — и томная дама начинает демонстративно обмахиваться тетрадью. В её голосе появляются коварные нотки.

— Следовало одеться полегче. Вот так погода. Как писал поэт — весна вступила в свои права. Уже градусов тридцать? Нет? Кажется, все сорок. Просто невыносимая жара.

Нона Викторовна решает охладиться. И расстегивает верхнюю пуговицу на своей блузке. Словно в замедленном кино, расстёгивает ещё одну. В классе повисает гробовая тишина. За следующие десять минут дьявольская фурия справляется с шестью пуговицами. Изнывающим зрителям открывается верхняя часть груди — и манящая ложбинка между упругими холмами. Мало того, коварная училка берёт тетрадь и обмахивается, словно веером. Бюст покачивается в такт быстрым движениям. Ветер колышет лёгкую ткань, делая невыносимое зрелище ещё более невыносимым! Врата ада с грохотом распахиваются! Выпускают клубы сернистого дыма и всех бесов разом!

Ад и чад вторгается в души. В помещении слышно потрескивание брюк.

Миха понимает — всё это неспроста. Чёрт возьми, неспроста! Он ждёт, что Нона Викторовна пошлёт ему воздушный поцелуй! Возьмёт в рот дужку очков — и сладострастно подмигнёт! Совершит что-то эдакое! Даст чёртов знак!

Увы, вместо точечных ударов, роскошная бестия устраивает ковровые бомбардировки. Делает неучам одолжение: облокачивается на локти, наваливается грудью на стол, кладёт перед собой учебник. Читает из книги вслух — и не поднимает глаз от страниц. Даёт насладится зрелищем всем без исключения. Позволяет перегретым засранцам сделать пару-тройку удачных кадров на телефон. Сом млеет вместе с классом. Но в то же время — он раздосадован и обескуражен.

Неужели у Ноны Викторовны нет любимчиков?

Неужели за стеной трудился кто-то другой?!

***

После звонка ракообразные медленно выползают из классной комнаты. Переглядываются, собираются в кучки, отдуваются, делятся впечатлениями, трясут телефонами. И расползаются. Среди них нет Михаила Сомова. Он все ещё в классе.

Миха набрался смелости и задержался. Увы, ему не хватает решимости, чтобы начать разговор. Он просто стоит возле доски. Переминается с ноги на ногу. Наконец, Нона Викторовна отрывается от своих занятий. Бросает на ученика вопросительный взгляд.

— Сомов? Ты чего-то хотел?

Уши двоечника горят. Миха пытается совладать с собой, восстановить дар речи. Он хочет лишь одного — снять штаны, запрыгнуть на учительский стол, и заставить эту бестию дышать носом. Но вот беда, подобные желания не так-то просто изложить в пристойном виде. Титаническим усилием воли, он разлепляет уста.

— Нона Викторовна, вам… требуется помощь?

— Ты о чём, Сомов?

— Ну… что-нибудь отнести… куда-нибудь. Ведро там. Или что-нибудь проверить… кхм… где-нибудь.

— Нет, спасибо.

Фигуристая красотка отвечает просто и в лоб, без всяких фокусов, без всякого томления. И снова утыкается в журнал. У Михи пересыхает во рту. Чертовка холодна, как лёд! Холодна и беспощадна! Или… он опять вообразил себе чёрт знает что! Всё же, это был сон! Счастливый и недолгий сон! Он чувствует себя полным идиотом. Но понимает — решиться в следующий раз будет в тысячу раз труднее. Надо что-то предпринять. Надо идти до конца!

— Знаете, Нона Викторовна, я ну… всегда готов вам помочь… ну… кхм… вообще с чем угодно. Ну, знаете. Как бы… ну…

— Искренне рада. Спасибо, Сомов. Не опоздай на урок.

Училка отвечает дежурным тоном, не отрываясь от своих дел и не глядя на Миху. Он отчаивается. Все старания напрасны. Все надежды разрушены. Он идиот, идиот, идиот, миллион раз идиот! Но отступать нельзя! Ещё одна попытка! Ещё одно усилие! Нет смысла робеть и тушеваться — ведь уже невозможно стать большим идиотом, чем он есть!

— Нона Викторовна, я… я… я… ну… хотел бы вас, ну, того… как-то поддержать… ну… эм… эээ… принять участие, понимаете, в личном плане… подать руку помощи… там… ну, я не знаю… если надо там, ну, пристроиться, в смысле, приделать полку… или вам лично, ну, например, комод… или шкаф передвинуть… что-то такое, понимаете, всегда рад….

Михил Сомов понимает, что несёт полную пургу, безобразную и бессмысленную.

И сразу понимает кое-что ещё. Бессвязные тупые послания достигли адресата!

Училка отрывается от тетрадей и журналов. Поворачивается к нему в кресле. Забрасывает ногу за ногу. И наконец-то смотрит на ученика. Миха пытается не отвести глаза, выдержать оценивающий, пристальный, и даже жуткий взгляд. Неужели сбивчивые речи задели таинственные романтические струны? Неужели получилось!?

Его ждёт очередной провал — глаза сами опускаются ниже. Прилипают к упругим сферам, словно муха к липучке. Миха теряется, тушуется, и смущается сверх всякой меры. Вместо того, чтобы выставить наглеца из класса — горячая бестия продолжает играть в гляделки. Разглядывает ученика, словно удав кролика. Кажется, она о чём-то раздумывает. Принимает какое-то решение.

Наконец, появляется хищная улыбка. Нона Викторовна снимает очки. Невыносимо эротично проводит по губам пластиковой дужкой. Её взгляд смягчается. В голосе звучат новые, таинственные нотки.

— Шкаф не помешало бы передвинуть.

— Что? Что?!! А… конечно, конечно, Нона Викторовна, я всегда готов подвигать. Извините, в смысле, ну, передвинуть.

— Такая культура. Такая забота. Михаил, вижу, ты воспитанный парень. Хоть и двоечник. Молодец, Сомов!

— Я?… да, конечно… разумеется…

Училка запускает руку в кожаное портмоне. Выуживает бумажный прямоугольник. Пишет что-то — и протягивает Сому. Миха чувствует, как сердце вновь бьется! Это визитка. Визитка, чёрт возьми!

— Я недавно переехала в ваш город. Было бы очень кстати помочь со шкафом. Сегодня, часов в семь вечера. Вот только шкаф весьма тяжелый. Позови с собой кого-то из парней, чтобы не надорваться.

— Это ещё зачем такое… кхм… а… ну да, конечно…

— Семь вечера, Сомов. А теперь — марш учиться.

Палец с розовым ногтем указывает на дверь. Сом разворачивается кругом — и марширует к выходу. Закрывая дверь, он снова встречается взглядом с горячей красоткой. Михе кажется, что роскошная дама улыбается с самым многообещающим видом.

***

На визитке адрес, выведенный каллиграфическим почерком. Улица Щорса. Дом десять.

Старая купеческая дача, построенная в конце восемнадцатого века. Исторический памятник архитектуры.

Откуда у обычной училки средства, чтобы купить такие хоромы? Может быть, снимает с кем-то вскладчину? Или… живёт у любовника? Или вместе с богатыми родителями?! Неважно. Это не главное. Сом трясётся от предвкушения. Пытается справиться с нервами. Чуть ли не грызёт ногти.

Кажется, всё сходится.

Всё, абсолютно всё!

Неужели свершилось?

Неужели сегодня наступит первый день нового мира?

Радость омрачают слова о подмоге. Что, если действительно придётся таскать купеческую мебель, огромные, помпезные деревянные короба из вяза или дуба? Есть только один человек, которого можно взять на задание. К сожалению, это Изя Куккенцукер — чёртов прагматик, чёртов скептик, истинный сын своего народа.

Миха приглашает Толстого в свою берлогу. И начинает его обрабатывать.

— Слушай чувак, такое дело… ты вечером свободен? Тебя предки не загрузили на остаток дня? Ну там, скрипичный класс, синагога, мытьё посуды?

— Что ты мутишь? Колись, у тебя на роже написано, что что-то мутишь. Выкладывай, поц!

— Только давай без лишнего пиздежа Окей? Окей, я спрашиваю? Меня сегодня Нона Викторовна попросила… ну… лично попросила об одолжении. Чтобы мы нанесли ей визит. И там ну… помогли с расстановкой мебели. Задача для настоящих мужиков, понимаешь?

Толстый набирает воздуха, чтобы выложить свои мысли по поводу товарища и его фантазий. В этот момент Сом вытаскивает из кармана визитку. И передаёт другу. Толстый осекается.

— Бля, ты серьёзно?

— Серьезней некуда. Давай, Толстый, готовность номер один. Два часа на сборы. Приходи в сознание, мой свой обрезанный хер, и поехали к Ноне Викторовне.

— Ты опять за своё? Сом, ты же ёбнутый. Не, погоди, серьёзно думаешь, что тебе отломиться? Реально, ёбнутый! Чувак, это уже не смешно. Алло, есть кто дома?

— Хватит пургу нести. Ничего я не думаю. Просто приедем, ну… поможем. Чай попьём, как интеллигентные люди. Пообщаемся там. Хера ты паникуешь? Хера ты кипятишься, Толстый? Можно подумать, херовая идея, потусить с училкой. Ты в деле или нет?

— Безнадёжный ты дрочила! Я вижу, о чём ты думаешь. У тебя же слюни текут, тупая ты обезьяна. Кому ты заливаешь? Ладно, ладно, хватит рожу хмурить. Я в деле, чувак. Конечно, я в деле.

***

Купеческая дача выглядит весьма загадочно. И даже тревожно. Зелёная патина на чугунных пиках забора. Стены из тёмного кирпича, заплетённые диким виноградом. Под окнами — заросли высохшего чертополоха. Из сада раздаются крики воронья. Гости не соответствуют духу этого места. Они не похожи на байронических джентльменов в цилиндрах и длинных плащах. У них нет серебряных черепов на тростях. Нет и самих тростей.

Толстый держит коробку с тортом.

В руках у Сома — букет из пяти алых роз.

Изя Куккенцукер пытался объяснить другу, что это неуместно, глупо, и даже пошло. Увы, безрезультатно. Миха вооружился фраерским набором дешевого ловеласа. Он хорошо помнит повадки своего отца, блистательного Авдея Сомова. Красивые жесты — вот что открывает дорогу к сердцам и роскошным задницам! Алый — символ любви и страсти!

Толстый вежливо и тактично намекает другу, что получив от дамы приглашение, некрасиво задерживаться.

— Блядь, Сом, хули ты примёрз? Заебал, поц! Давай, ёб твою, постучись!

— Постучи сам, у меня же видишь, цветы…

— Ты это затеял! А теперь ссышь?! Ссышь, чёртов гой?! Давай, будь мужиком! Сукаблядь, стучи уже!

Миха решается сделать последний шаг. Берётся за кольцо в зубах бронзовой головы чёрта. Раздаётся гулкий и громкий звук ударов. Через минуту из дома доносится шум открывающейся двери. Джентльмены переглядываются. Кажется, сейчас выползет карлик-горбун с гремящей связкой ключей, и зашипит — «госпожа вас ожида-а-а-а-ает».

Калитка со скрипом открывается. Толстый паникует. Инстинктивно отшагивает. Но Миха хватает его локоть. Назад дороги нет.

Хозяйка дома лично встречает гостей.

Парни едва не выпускают дары из рук. Сто килограмм ада и зноя упакованы в чёрный шелковый халат, подвязанный тонким шнуром. Ткань едва доходит до середины бедер. И едва смыкается на высокой груди. Прямо на уровне глаз Изи Куккенцукера отчётливо выделяются контуры сосков, массивных, и, кажется, напряженных. В голове Сома и Толстого одновременно взрывается один и тот же вопрос — есть ли что-то под этим нарядом? Есть ли что-то ещё?!

— Добрый вечер, юноши.

— Сдрастье, Нона Викторовна… это вам… мы же ну… не могли, ну… явиться с пустыми руками.

— Как мило. Нет-нет, не подумайте, я серьёзно. На самом деле очень мило. Погодите-ка. Почему вас всего двое? Почему не взяли кого-то ещё? Например, Кривопустова. Очень приятный молодой человек.

Толстый и Миха растерянно переглядываются. Кажется, шкаф успел вырасти до титанических размеров. Разумеется, если речь идёт о шкафе. Изя подаёт голос, пытаясь справиться с неловкостью.

— Паша Соп… в смысле, Паша так и не пришел в норму. Неврастения. Нона Викторовна, я же вам рассказывал.

По лицу красотки пробегает тень сожаления. Через секунду на губах вновь появляется приветливая улыбка.

— Чего же вы стоите как вкопанные? Прошу, входите.

Нона Викторовна делает шаг навстречу ученикам, и придерживает дверь. Гости протискиваются в калитку, едва не задевая щеками бюст хозяйки. Она ведёт гостей в дом. Шагает перед парнями. Исполняет дежурный фокус с покачивающимися бёдрами и ягодицами. Короткий халат придаёт этому трюку особую остроту.

В доме царит запустение. С потолка свисают комья паутины. Свечам в потемневших канделябрах столько же лет, сколько выцветшим обоям. Окна затянуло диким виноградом. Стёкла едва пропускают свет вечернего солнца. На стенах пыльные картины: сцены войны и охоты.

Если бы Миха и Толстый не были так увлечены разглядыванием задницы хозяйки дома — они бы обнаружили кое-что занимательное. Сюжеты картин далеки от пасторальных полотен в местном краеведческом музее. Гусары распиливают французского офицера на орудийном лафете, наматывают его кишки на барабан. Волки насилуют румяных крестьянок. Обезглавленный старец в рубище спускается с эшафота, держа в вытянутой руке собственную отрубленную голову. В жуткой галерее царствуют три цвета. Серый цвет дыма и сумеречного неба. Желтоватые оттенки обнаженной кожи. Багровая мешанина из растерзанной плоти, деформированных тел, и окровавленной земли.

Пальцы с розовыми ногтями толкают резную дверь с облезшими вензелями.

— Прошу, располагайтесь. Секунду, принесу чашки и нож.

Сом и Миха вползают в зал. Половину стены занимает огромный камин. Рядом с камином фрагменты разломанной мебели. Решетки и заслонки покрыты толстым слоем сажи. Посреди комнаты небольшой мраморный столик. Рядом со столом длинный полосатый диван и высокое старое кресло. Наконец, гости разглядывают помпезный шкаф — не такой уж и огромный, чтобы приводить сюда половину класса.

Юные засранцы падают на диван. Недоумённо оглядываются. Они ждали чаепитие на тесной кухне — но оказались в декорациях к костюмированному фильму с вампирами, оборотнями, и чёрт знает, с кем ещё.

Хозяйка дома возвращается к гостями. В её руках широкий поднос, блюдца и чашки. Она режет торт перед визитёрами. Наклоняется — и парни судорожно сглатывают от вида нависающей над столом массивной груди. Нона Викторовна наливает чай. Протягивает Сому и Толстому по блюдцу с угощением.

Еще не сказано и слова.

Голодные взгляды ещё не прилипли к прорехам в чёрном шелке.

Но страшное уже случается!

Случается в первые же минуты визита!

Нона Викторовна наклоняется перед Толстым…. и выпускает из рук блюдце с тортом! Фарфоровый диск переворачивается в воздухе. Падает гостю прямо на ширинку! Брюки покрываются месивом из крема, коржей и крошек! Через долю секунду раздаётся решительный и громкий голос хозяйки!

— Ах, как неловко! Как неудобно! Мои извинения! Изя, не двигайся! Сиди и не двигайся, я сейчас уберу! Только попробуй двинуться!

Нона Викторовна хватает салфетку. Опускается перед пострадавшим на корточки. Отлепляет перевёрнутое блюдце от портков. И начинает энергично обрабатывать пах ученика салфеткой! Халат сползает, обнажает плечи. Грудь открывается почти до самых сосков. Упругие сферы эротично покачиваются в такт ладони на брюках.

Шокированный Толстый замирает с открытым ртом и поднятыми руками! Он едва не теряет сознание от избытка чувств! Изя боится смотреть вниз — но против природы не попрешь! Пять секунд трясок и протираний — и его штаны уже атакованы с двух сторон! Миха смотрит на происходящее, открыв рот вместе с товарищем!

Наконец, Нона Викторовна понимает, что портки ученика не спасти. А возможно, это лишь предлог. Возможно, коварная бестия желает полюбоваться на еврейские ляжки. Она решительно встаёт. Парни слышат новую команду.

— Куккенцукер! Снимай штаны!

— Что? Что… что… а? Что?!!

— Снимай брюки! Надо закинуть в машинку и просушить. Займет не больше часа. Ну-ка снимай, кому я сказала?! Изя Куккенцукер, немедленно снять штаны!