Тайна Царскосельского дворца

А. И. Соколова, 1914

Александра Ивановна Соколова (урожд. Денисьева; наст. отчество – Урвановна; 1833–1914) – русская писательница, широко известна до революции под псевдонимом Синее Домино; мать знаменитого фельетониста Власия Дорошевича. Войдя в литературный мир театральной рецензенткой «Московских ведомостей», Соколова осталась в нем на долгие сорок пять лет и написала множество статей, фельетонов, рассказов, исторических произведений, «уголовных романов» и, наконец, имевшие большой успех «Встречи и знакомства» и «Из воспоминаний смолянки» – интереснейшие образцы мемуаристики конца XIX – начала XX века. Роман «Тайна Царскосельского дворца», публикуемый в данном томе, рассказывает о временах царствования императрицы Анны Иоанновны и практически безраздельного владычества ее фаворита Бирона. Страшные истории дворцовых интриг и тайн широко дополняются в этом произведении темой любви, которая не обошла венценосцев и их окружение.

© ООО ТД «Издательство Мир книги», 2011

© ООО «РИЦ Литература», 2011

* * *

I. В дипломатической борьбе

Россия переживала тяжелую эпоху владычества Бирона. Отяжелевшая физически и утомленная нравственно, императрица Анна Иоанновна, скорее по привычке, нежели по привязанности, продолжала подчиняться деспотизму фаворита, и властолюбивый герцог, забыв и скромное свое прошлое, и все пережитое им в начале его бурной жизни, с каждым днем становился все требовательнее и деспотичнее. Без его санкции уже не делалось ничего в империи, и его личные распоряжения ставились чуть ли не выше распоряжений самой государыни.

Не менее властолюбива была и герцогиня, жена Бирона, требовавшая себе чуть не царских почестей и воспитавшая своих детей в том же духе необъятной гордости и самомнения. Единственная дочь Бирона, Ядвига, некрасивая и далеко не умная от природы, считала себя чуть не владетельной принцессой. Младший сын Карл безнаказанно оскорблял своих сверстников, принадлежавших к знатнейшим фамилиям в государстве, а старший сын временщика герцог Петр под влиянием отца дошел до мысли стать во главе претендентов на руку и сердце принцессы Анны Леопольдовны, родной племянницы императрицы, воспитанной при дворе, с тем чтобы со временем унаследовать российский престол.

— На пути останавливаться не стоит! — было любимой поговоркой могущественного временщика, и действительно он ни перед чем не останавливался…

Все попадавшееся ему на пути и не покорявшееся его деспотической воле он беспощадно стирал с лица земли, и в ту мрачную эпоху не было на святой Руси такого преступления, перед которым остановился бы баловень фортуны, чтобы достигнуть раз намеченной им цели.

Все кругом Бирона склонялось перед ним, и хотя все от души ненавидели его, но никто не смел обнаружить это чувство, и все, напротив, раболепствовали и льстили ему самым позорным образом.

Единственным лицом при дворе, смевшим открыто исповедовать свою нелюбовь к могущественному герцогу, была молодая принцесса Анна Леопольдовна, нередко подвергавшаяся за свою явную и смелую антипатию горьким укорам и неудовольствию императрицы. Но и гнев державной покровительницы не мог побороть чувства молодой принцессы и смягчить ее антипатию к гордому и властному фавориту.

Напрасно лица, желавшие добра принцессе Анне, уговаривали ее если не покориться, то хотя бы не так смело и открыто высказывать свое отвращение к временщику. Она никого не слушала, не подчинялась ничьему влиянию и, всегда спокойная и невозмутимая, явно волновалась и выходила из себя только при своих столкновениях с властным герцогом.

Вражда к герцогу Бирону спорила в душе молодой девушки только с враждою к молодому принцу Антону Ульриху Брауншвейг-Люнебургскому, назначенному ей в мужья и вследствие того проживавшему при русском дворе.

Это супружество было делом вполне решенным, исполнению его могло бы помешать только осуществление заветной и дерзкой мечты Бирона о женитьбе старшего его сына на принцессе Анне; но об этом молодая девушка даже и не думала никогда и не говорила, так что и сам Бирон, при всей своей настойчивости, совершенно отказался от этого смелого проекта.

Однако это нисколько не поправляло дела принца Ульриха и, совершенно отталкивая мысль о возможности своего брака с сыном временщика, принцесса Анна и по адресу своего почти уже нареченного жениха выказывала настолько смелую и откровенную антипатию, что в беседе со всеми, кому она доверяла, прямо и открыто заявляла, что «скорее пойдет на плаху», нежели станет под венец с принцем Антоном.

В беседе по этому поводу и застает ее наш правдивый рассказ.

Принцесса, ушедшая после раннего обеда — обычного при дворе императрицы Анны Иоанновны, всегда встававшей в шесть часов, обедавшей в двенадцать и ужинавшей в девять часов вечера, — прошла к себе в комнату, помещавшуюся в верхней светлице Летнего дворца, расположенного на том месте, где и в настоящее время высится галерея Летнего сада.

Комнаты, расположенные в верхней половине небольшого дворца и носившие по старине названия «светлиц», находились прямо над апартаментами самой императрицы, а потому и ходить, и говорить в них принцессе приходилось с величайшей осторожностью, чтобы не обеспокоить императрицу, здоровье которой в эту эпоху уже начинало вызывать опасения.

Вместе с принцессой в ее апартаменты прошла ее любимая подруга и сверстница Юлия, или Юлиана Менгден, исполнявшая при Анне Леопольдовне не столько официальную роль фрейлины, сколько интимную роль ближайшей подруги и поверенной всех ее тайн.

А тайн у принцессы Анны в то время было немало! И вечная ее вражда к Бирону вместе с опасениями, которые временщик возбуждал в ней в будущем, и ее ненависть к жениху, которого прочила ей властолюбивая забота ее державной тетки и покровительницы, и, кроме всего этого и сильнее всего остального, нарождавшаяся любовь принцессы к красавцу-графу Линару, занимавшему пост посланника и представителя польско-саксонского двора при русском правительстве.

Граф Карл Мориц Линар, человек европейски образованный и имевший необычайный успех у женщин, был, или казался, сильно увлеченным молодой принцессой, а она, в свою очередь, платила ему полной взаимностью.

Всегда молчаливая, не по летам серьезная и сосредоточенная, принцесса Анна Леопольдовна с детства научилась хранить в душе все впечатления, и оттого все, проникавшее в ее душу, особенно сильно врезалось в нее.

Таких красавцев, как граф Линар, принцесса никогда не видела, и та почтительная, плохо скрываемая страсть, которую она внушала ему, будила в ее молчаливой душе глубокое, до того времени совершенно незнакомое ей чувство. Принцесса Анна переживала какие-то словно очарованные дни, какие ей еще никогда не приходилось переживать, и силой своих впечатлений она делилась только с бойкой красавицей Менгден.

Та выслушивала принцессу-подругу с почтительным и нежным вниманием, старалась утешить горе, внушаемое ей ненавистным замужеством, но порывов молодой девушки почти не понимала и шутливо замечала ей, что сама она никогда не была бы способна ни так пылко привязаться к человеку, ни так безумно полюбить его.

— Это тебе только так кажется! — возразила ей однажды принцесса, — и потому именно кажется, что ты еще не встретила человека, который заставил бы забиться твое сердце…

— И не встречу, ваше высочество! — рассмеялась в ответ хорошенькая Юлия. — Свято убеждена, что никогда не встречу!.. Ну в кого у нас, при дворе, можно влюбиться?.. Вы — другое дело! Вам хоть обмануться есть на чем!.. хотя воображаемую любовь было кому вам внушить!.. А мы, бедные и скромные представительницы небогатого дворянства, взятые ко двору только для того, чтобы служить чужим капризам… Я не о вас, конечно, говорю это, ваше высочество, и не о государыне — вас обеих я горячо люблю… в особенности вас, — а вообще. Что мы такое?.. Игрушки, призванные служить чужой прихоти. За нами, пожалуй, и ухаживать даже станут!.. Но полюбить нас некому!

И свои грустные слова Юлия сопроводила одной из тех лукавых, бедовых улыбок, которые хотя и не помогли еще ей сделать заветную карьеру, но уже собрали вокруг нее целую свиту поклонников…

В том же роде шла беседа между подругами и в тот день, с которого начинается наш рассказ. За обедом шла речь о пожаловании герцогу Бирону новой крупной и ценной аренды в златоносной Сибири, и в числе лиц, с особым подобострастием приветствовавших и поздравлявших счастливого фаворита, ежедневно взыскиваемого новыми милостями, не последним был принц Антон. Он как-то заискивающе поглядывал то на пышно одетую императрицу, словно хотел сказать, что иначе Анна Иоанновна и поступить не могла, то с выражением почти непонятного подобострастия переводил свой взгляд на некрасивое и надутое лицо Бирона.

Все это теперь было предметом толков и обсуждения принцессы Анны и ее подруги, забившихся в угол большого дивана, обитого дорогой штофной материей и занимавшего половину небольшой комнаты в светлице принцессы.

— Ты видела, как этот противный принц Антон Ульрих смотрел в глаза герцогу? — с чувством невольной брезгливости спросила принцесса. — Точно голодная собака на хозяина смотрит… не из любви, а из боязни ременной плетки…

— Да! Герой не из важных! — рассмеялась смуглая красавица Юлия, составлявшая полный контраст с принцессой Анной.

Анна Леопольдовна, тонкая, почти хрупкая, всегда неизменно бледная и грустная, только выражением больших, словно о чем-то молящих глаз искупала недостатки своей далеко не красивой наружности. Юлия Менгден, напротив, была вся жизнь, вся порыв, вся движение! Совершенно смуглая, с большими черными глазами и ярко-пунцовыми губами, из-за которых при постоянной улыбке выглядывали двойным ровным рядом перлов красивые мелкие зубы, с задорным смехом, при котором ее красивое лицо как будто все улыбалось и смеялось, — Юлия своей задорной, вызывающей красотой еще сильнее оттеняла томную грусть царственной подруги.

— Ну, да ведь и то сказать: где их искать, героев-то? — рассмеялась Менгден в ответ на собственные слова. — Да и с герцогом тягаться тоже ни у кого не хватит смелости!..

— Кроме меня! — гордо поднимая свою белокурую голову, произнесла принцесса Анна, и при этих словах по ее бледному лицу скользнуло такое выражение гордости и отваги, что она в эту минуту была почти красива.

— Ну, вы не в счет! — бойко рассмеялась Юлия.

— Опять ты мне «вы» говоришь? — с укоризной заметила принцесса.

— Но я не смею!.. Я никак не могу привыкнуть!

— Пора и сметь, и привыкнуть. Я так давно прошу тебя об этом… Я смотрю на тебя как на близкую, как на сестру!.. Ты знаешь, как я одинока при этом совершенно чуждом мне дворе.

— Да, вы все грустите!

— Юлия!.. Я рассержусь…

— Ты все грустишь! — с улыбкой поправилась смуглая красавица, прижимаясь своей выразительной головкой к плечу принцессы. — Ты никак не можешь и не хочешь привыкнуть к России?

— Да у меня же с Россией нет решительно никакой связи… пойми ты это!.. И не любит меня здесь никто… кроме одной тебя!..

— А граф Мориц? — лукаво улыбнулась Юлия.

Принцесса вспыхнула:

— Он — единственный светлый луч в моей скучной, сиротливой жизни! Он не в счет!.. Я говорю о том, чем я живу в его отсутствие!

— Да!.. Но ведь между ним и вами — целая бездна! К тому же он женат!..

— И расстояние можно перешагнуть, и брак можно уничтожить! — властным и твердым голосом произнесла принцесса.

— А воля императрицы? А тот высокий пост, который ожидает вас в будущем?..

— Да разве я просила об этом? Разве мне нужны все эти призрачные парады и почеты?.. Мне счастье нужно, а не блеск! Счастье! Пойми ты это!.. А счастлива я могу быть только с ним!

Юлия повела плечами. Казалось, она не совсем доверяла прочности того счастья, которое могло ожидать принцессу подле избранника ее сердца, но не решалась прямо высказать свое сомнение. Притом же она понимала жизнь по-своему и, будучи эпикурейкой по натуре, признавала за аксиому известное выражение легкомысленной французской нации: «Courte, mais bonne»^[1].

— Когда ты перечисляла сейчас своих истинных и преданных друзей, ты забыла назвать свою воспитательницу, мадам Адеркас! — укоризненно покачав головой, заметила Юлия принцессе.

— Моя дорогая Аделаида Францевна? О да, ты права!.. Я должна была назвать ее имя наряду с твоим.

— Даже впереди моего!

— Да, почти впереди! Она так любит меня, так искренне предана мне…

— Она и твоей страсти к графу Морицу сочувствует!..

— Да, ей близка каждая моя радость, близко каждое мое горе!.. Она знает, как искренне я люблю графа…

— Но все-таки она не может не сознавать, что из этой любви в конце концов не выйдет ничего путного!

— И это говоришь ты, ты, Юлия Менгден, которая так часто и так всецело отдавалась впечатлению минуты, не рассуждая и не задумываясь о завтрашнем дне?

— Да, я, но не вы! Ваш сан… та будущность, которая ожидает вас…

— И которую я так охотно отдам за скромное семейное счастье подле любимого человека!..

«Да он-то удовольствуется ли этим скромным семейным счастьем?» — промелькнуло в уме Юлии, но громко она не высказала своего сомнения. Ей не хотелось отнимать у принцессы ее заветную мечту.

— Что бал, о котором так давно говорят, состоится? — спросила она, чтобы переменить разговор.

— Да, непременно!.. Тетушка не дальше как сегодня говорила, что до отъезда на дачу намерена дать большой бал.

— Вот хорошо!.. Страшно люблю летние балы… куда больше зимних! — оживилась хорошенькая Юлия. — Ну, и весь двор, конечно, будет приглашен?

— Разумеется! Тетушка и на интимных вечерах любит собирать много народа, а тут будет большой, настоящий бал! Я уже обещала второй экоссез…

— Графу Морицу?..

— Да, ему!.. Первый я должна танцевать с этим противным принцем Антоном, а второй — мой, и я отдала его графу Линару!

— Который танцует несравненно лучше принца! — фамильярно подмигнула Юлия.

— Ну, это не трудно: принц так отвратительно пляшет вприскачку, что на него смотреть и смешно, и досадно!.. И родятся же на свет такие уроды! — с притворной грустью проговорила Анна Леопольдовна, видимо, возмущаясь полным отсутствием всяких достоинств в нареченном женихе.

— А каким образом узнает граф Линар, что второй экоссез принадлежит ему? — спросила Юлия.

Принцесса замялась на минуту, а затем тихо произнесла:

— Я… я напишу ему об этом!

— А записку передаст баловница Адеркас? — грациозно погрозила Юлия своим тоненьким пальчиком.

Принцесса торопливо приложила палец к губам и взором указала ей вниз.

— Да разве через пол слышно? — удивилась та.

— Не знаю!.. Знаю только, что всякое слово подслушивают и передают! Здесь, во дворце, у каждой двери есть уши!..

— Да, — покачала головой Юлия, — в этом отношении ваш дворец куда хуже наших простых домов, и верь ты мне или не верь, а я отказалась бы от всех благ мира, чтобы только избавиться от этого шпионства и тех соглядатаев, которыми ты окружена!

— А мне разве легко среди всего этого ада? — вздохнула принцесса и прервала свою речь, услыхав легкий стук в двери. — Войдите! — нехотя крикнула она, недовольная несвоевременным посещением, помешавшим ей продолжать интересную беседу с подругой.

Примечания

1

Коротка, но хороша (фр.).