Жизнь должна быть чистой

Ауримас Шведас, 2019

Чем дальше, тем яснее ощущение, что все мы – дети чудом уцелевших. Главным образом это касается европейского, и прежде всего еврейского населения, и, наверное, в первую голову литваков, – литовского еврейства, из которого в Холокост спаслась едва десятая часть. Сами уцелевшие наперечет, и одна из этих немногих – Ирена Вейсайте. Девочкой-подростком она бежала из каунасского гетто, чтобы прожить длинную, прекрасную, осмысленную жизнь, полную радости и печали, достижений и открытий. Об этой жизни, о ее удивительном, поучительном, духоподъемном опыте – книга бесед с Иреной, записанных историком Ауримасом Шведасом. И главный итог, главная мудрость этой жизни – не множить зло на зло, убийство на убийство, месть на ненависть. Одна из самых оптимистичных книг нашего непримиримого, мстительного времени.

Разговор V

«Меня окружали прекрасные люди»

Война окончилась. О чем думали Вы тогда? Какую жизнь хотели строить? Где учиться? Кем и где быть?

Я чувствовала себя спасенной и обретшей возможность снова стать такой же, как все. Меня не сопровождал больше постоянный страх смерти. Меня окружали прекрасные люди, и я чувствовала их любовь.

Прежде всего я занялась розысками оставшихся в живых. Проверяла все опубликованные за эти годы списки, ожидала возвращения мамы и дяди. Конечно, надеждам моим не суждено было сбыться, их уже давно не было в живых. Постоянно приходила одна и та же весть: «умер», «погиб», «расстрелян». Однако жизнь, несмотря на все утраты, есть постоянное движение вперед. Тем более что печальные вести изредка сменялись добрыми: нашлись моя тетя Аннушка, старший двоюродный брат Вальдемар Гинзбург, двоюродная сестра Маргарита с мужем Юозасом^[120]. Остался жив мой двоюродный брат Алик, которого принял в семью Снечкус.

Что же касается будущего, в голове у меня неотступно вертелась главная мысль: «Надо учиться!» Как только появилась возможность, то есть в сентябре 1944 года, я пошла записываться в гимназию имени Саломеи Нерис. В послевоенные годы она находилась в помещении монастыря, возле костела Св. Котрины. Часто в классах бывал пронизывающий холод.

Гимназией Саломеи Нерис заведовала достойнейшая, невероятно интеллигентная женщина, Алдона Рапопортене-Кончювене. Встреча с ней оставила во мне глубокое впечатление. Встретить такого светящегося изнутри человека после мрака немецкой оккупации было огромным счастьем^[121].

До войны я закончила шесть ступеней, так что приняли меня в пятый класс. В школе я сразу встретила девочку моих лет в поношенном рыжем пальто и деревянных башмаках-клумпах. Это была Лиля Бокшицките^[122]. Она стала моей подругой на всю жизнь. Лиля была из Алитуса, перед войной переехала в Вильнюс, посещала литовскую гимназию, прошла вильнюсское гетто. Во время ликвидации гетто ей удалось перебраться через забор с колючей проволокой и убежать. Вначале ее приютил Казис Янавичюс, потом его мать, жившая в Алитусе^[123]. О документах позаботилась ее бывшая учительница Ванда Даугирдайте-Сруогене, которая выдавала еврейским девочкам бумаги своих погибших или пропавших учениц^[124].

Как только окончилась война, Лиля сразу же вернулась в Вильнюс и тоже стала искать возможность учиться. Мы вместе поступили в пятый класс гимназии им. Саломеи Нерис. Жила она очень бедно, в общежитии для учеников, часто не хватало одежды, еды и денег. Училась отлично, была невероятно способным и при этом безгранично добрым человеком. Гимназию мы окончили за три года, обе перескочили через шестой класс.

В этой школе мне довелось встретить замечательных учителей. Прежде всего хотелось бы упомянуть нашу классную руководительницу в 7 и 8 классах Ванду Заборскайте, хотя были и другие. Литовский язык в пятом классе преподавала учительница Мацкявичене. Прекрасный специалист и очень интересный, чуткий человек. Она подарила мне роман Вайжгантаса «Проблески» с надписью: «Пусть даже в самой темной ночи ты увидишь, как близятся проблески!» Эту книгу я до сих пор храню в своей библиотеке.

Вел у нас уроки и хормейстер Пранас Слижис. Впоследствии он же руководил хором Вильнюсского университета^[125]. Мы его очень любили.

В своей автобиографии Ванда Заборскайте вспоминает^[126], что ядро класса составляли семеро: Сигита Палецките, Бируте Баужайте, Лионе Некрошайте, Лиля Бокшицките, Суламита Гордонайте (с Суламитой мы до войны учились в одном классе гимназии Шолом-Алейхема, ее спасла из Каунасского гетто доктор Куторгене^[127]), Геновайте Шуките и я^[128]. Мы замечательно дружили, проявляли всяческую активность. Четыре девочки из моего класса получили вместе с аттестатом зрелости золотые медали: Сигита Палецките, Бируте Баужайте, Лиля Бокшицките и я. Сохранилась фотография, где мы сняты вчетвером, после вручения аттестатов, в литовских национальных костюмах. Эту фотографию опубликовали в газете „Komjaunimo tiesa“ («Комсомольская правда»), с короткой заметкой^[129].

После вручения аттестатов, ранним утром, не спавши ночь, мы поднялись на гору Гедимина и там подписали такое обещание:

«“На излете летней ночи льется голос над водой, лаумы счастье мне пророчат: будешь вечно молодой”^[130]. Мы, ученицы 8 “Б” класса Вильнюсской гимназии им. Саломеи Нерис 1946–1947 г., встретимся в Вильнюсе ровно через десять лет весной 1957 года. Подписано 29 июня 1947 г.»

Видите, тут подписи всех девочек нашего 8 «Б». Подписала и Ванда Заборскайте.

Учиться в гимназии Саломеи Нерис было интересно и прекрасно.

Выполнили обещание?

В некотором смысле да. Мы остались близкими друзьями. Надо сказать, что и в 7, и в 8 «Б» ученицы собрались самые разные. Как я узнала позже, среди нас были и дети ссыльных, которые, само собой, не расказывали о судьбе родителей. Ведь то была эпоха всеобщего страха. Люди с трудом подпускали к себе других и неохотно делились чем-то личным. Но наша семерка и в те времена общалась вполне открыто.

А теперь давайте вернемся к Вашим учителям.

Тогдашней звездой гимназии была, без сомнения, наша классная руководительница — Ванда Заборскайте, которая, как мы потом узнали, сама еще училась. Кстати, в ее автобиографии я прочла, что мы не были Ванде особенно интересны. Она преподавала в гимназии, чтобы заработать на жизнь, а все ее мысли крутились вокруг Вильнюсского университета. Надо сказать, никто из нас этих ее настроений не ощущал. Она умела создать в классе особую атмосферу, мы чувствовали себя близкими ей людьми и полностью ей доверяли. Уроки Заборскайте были увлекательны и содержательны; она преподавала литовский язык и литературу, а также немецкий. Ее расказы о Толстом и Гете, о Майронисе, Вайжгантасе и Миколайтисе-Путинасе оставили глубокое впечатление. Думаю, они во многом сформировали наше мировоззрение и систему ценностей.

Что еще следует вспомнить?

О Рапопортене и Слижисе я уже рассказывала… Отличная была учительница химии Станюлите. Она прекрасно преподавала предмет, и ей можно было доверять. Хотелось бы упомянуть еще учительницу латыни Мелайките, благодаря которой я до сих пор помню наизусть Овидия, Горация, Цицерона. Историю преподавал Бизюлявичюс, физику — Янонис, русский — Архипова. Всех этих учителей я вспоминаю с большой благодарностью, но самое главное влияние лично на меня оказала Ванда Заборскайте.

На самом деле, узнав, что Ванду Заборскайте собрались увольнять, мы пошли в Министерство просвещения. Наша «делегация» состояла, насколько помню, из Палецките, Шуките, Бокшицките и меня. Мы заявили весьма решительно, что, если у нас отнимут Заборскайте, мы уйдем из гимназии. Дело было, кажется, в начале 1947 года. Время, как вы знаете, сложное и опасное для вольномыслия… Самое интересное, что мы добились своего!

Что Вы читали в школе

Очень разные книги, которые были тогда доступны. Правда, не могу сказать, чтобы все прочитанное я поняла или, точнее, прочувствовала. Кое-что открылось мне только много позже. Взять, к примеру, Антанаса Баранаускаса и его поэму «Аникщяйский бор». В школе я просто вызубрила его наизусть, как требовалось. Прошло лет двадцать, а то и больше, мы с моим мужем Григорием гуляли по лесу. Очень любили собирать грибы. Было раннее летнее утро, мы видели, как просыпается природа, как «собирается роса на листочке»… и тут я вдруг вспомнила строки Антанаса Баранаускаса, ощутила их красоту и смысл. Я выросла в городе, и отношение к природе у меня другое, чем у деревенского человека. И вот в то утро передо мной распахнулся мир Баранаускаса. Окруженная несказанной красотой леса, я подумала: «Хорошо, что в школе так много надо было учить наизусть!»

Изучали, между прочим, не только литовскую, но и мировую литературную классику. Учительница Заборскайте рекомендовала нам столько книг, что даже сомневаюсь, искала ли я в те годы что-то «на стороне».

Мне важно понять, как Вы искали свой путь после окончания гимназии. Спасибо, что показали мне свои ответы на три сформулированных классной руководительницей вопроса. Читая их, я обратил внимание на одно предложение: «У меня склонность к такой области, у которой нет будущего и которую в современных условиях исследовать неинтересно». Что имелось в виду?

Я хотела изучать психологию. Хотела глубже проникнуть в природу человека, в его мышление, в процесс формирования его характера и системы ценностей. Это, скорее всего, пришло из семьи, мама очень интересовалась психоанализом. Много об этом читала, помню на ее столе книги Зигмунда Фрейда, Карла Густава Юнга, Альфреда Адлера. Часто ездила в Вену на модные в то время семинары по психоанализу. Вот от нее, наверное, этот интерес к психологии. А может, после Холокоста хотела ответить себе самой на вопрос, где кроются корни человеческого поведения, человеческой жестокости.

Я уже говорила, что у меня были родственники в Москве. Мой дядя — брат отца Александр Вейс — был человеком из академического мира, завкафедрой цветных металлов в московском Горном институте.

Узнав о моем интересе к психологии, дядя предложил познакомить меня с известным тогда профессором психологии Сергеем Рубинштейном, который заведовал отделением психологии Института философии Академии наук^[131]. «Что тебя интересует?» — спросил профессор Рубинштейн. Я ответила, что прежде всего психоанализ. Поскольку он был дядин знакомый, разговор был достаточно откровенным. «Знаешь что, девочка, — сказал профессор, — психология в Советском Союзе не наука. Изучать интересующих тебя авторов, писать о них возможности не будет. Не советую тебе этим заниматься!» Тем разговор и кончился. Осознав, что пришлось бы изучать не настоящую психологию, а замаскированный несколькими наукообразными положениями марксизм-ленинизм, я от своих притязаний отказалась и до сих пор благодарна профессору Рубинштейну, что он помог мне это понять.

Самые важные решения относительно выбора жизненного пути я приняла, живя в семье доктора Моисея Браунса^[132]. Ладигене тогда уже выслали в Сибирь, дети разъехались кто куда^[133]. Мы, само собой, поддерживали связь, но дом был разорен.

Доктор Браунс был человеком невероятной доброты. Он не только не брал денег с неимущих больных, но сам оставлял им деньги на лекарства. Но главное, всегда старался смотреть на ситуацию с оптимизмом. «Сломал руку — радуйся, что не шею!» — повторял он при всяком несчастье. Сам он чудом остался жив в концлагере Дахау. Рассказывал, как заболел в лагере тифом и был уже на пороге смерти, как вдруг ему в голову пришла мысль: «В конце концов, почему я должен умирать? Пусть Гитлер умрет! А я буду жить!» Тут произошел перелом, он пошел на поправку и выздоровел.

Жена доктора Браунса, Бетти Браунс, очень милая, интеллигентная женщина, еще в межвоенное время подготовила первый литовский учебник английского. Между прочим, и она выжила в концлагере Штуттгоф.

Так что после разгрома семьи Ладигене судьба опять явила мне милость. Я попала к очень добрым людям, которые помогли мне и в выборе жизненного пути, и при поступлении в аспирантуру, и в воспитании дочурки Алины, родившейся в 1955 году^[134].

Кстати, Браунсы уговаривали меня стать врачом. Но так уж бывает, что, ощущая давление, человек начинает сопротивляться. Я чувствовала, что мне ближе гуманитарные науки. Решила изучать литовский язык и литературу и никогда об этом не жалела.

Каким встретил Вас университет?

Первые контакты с университетом были, скажем так, двусмысленными. Еще в гимназии я несколько раз ходила в университет сдавать вступительные экзамены по немецкому (который неплохо знала) за своих старших соучениц. В те времена в анкете абитуриента фотографии не было, и это открывало множество путей для «творчества».

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

120

Муж Маргариты (Мары) Штромайте-Каган, Юозас (Джозеф) Каган, 19151995) — британский предприниматель. В 1951 г. основал текстильное предприятие “Gannex” по производству водонепроницаемых плащей, быстро вошедших в моду по всей Западной Европе.

121

Алдона Рапопортене-Кончювене руководила средней школой им. Саломеи Нерис в 1944–1948 гг.

122

Лиля Бокшицките — биолог.

123

Казис Янавичюс (Йонайтис) — инженер. Ванда Янавичене — домохозяйка, мать Казиса Янавичюса (Йонайтиса).

124

Ванда Даугирдайте-Сруогене (1899–1997) — литовский и американский историк, педагог, общественный деятель, жена писателя Балиса Сруоги, мать Дали Сруогайте (см. примеч. 220–221, 381).

125

Пранас Слижис (1915–2004) — литовский композитор, органист, хоровой дирижер.

126

Vanda Zaborskaitè, Autobiografijos bandymas, sud. Virgilija Stonytè, Vilnius: Lietuvos rasyto.ju sajungos leidykla, 2012.

127

Элена Куторгене (1888–1963) — врач-окулист.

128

Сигита Палецкайте-Норейкене (1928–1986) — историк. Бируте Баужайте-Вайнейкене — физик. Лионе Некрошайте — филолог. Суламита Гордонайте-Лировене — библиотекарь. Геновайте Шуките-Григенене — литуанист, педагог.

129

„Nepaprasta diena Salomèjos Neries gimnazijoje“ («Удивительный день в гимназии им. Саломеи Нерис»), Komjaunimo tiesa, 1947-07-02, p. 3.

130

Строки из стихотворения Саломеи Нерис (Nèris Salomèja, Anksti rytq: Eilérasciai, Kaunas, 1927), пер. А. Герасимовой.

131

Сергей Рубинштейн (1889–1960) — психолог и философ. Основал в МГУ кафедру психологии (1943), а также инициировал создание первой в стране организации психологов при АН СССР. Во 2-й пол. 1940-х гг. в ходе антисемитской кампании лишился руководящих постов, однако остался одним из самых авторитетных ученых в своей сфере.

132

Семья Браунсов опекала Ирену Вейсайте с 1946 до 1960-х гг. После эмиграции в США они продолжали поддерживать с ней тесную связь.

133

Стефании Ладигене было предъявлено обвинение в участии в атейтининкских и католических женских организациях (которые были сочтены «антисоветскими»). Ее арестовали в марте 1946 г. и осудили на 10 лет лагерей и 4 года ссылки. В июле 1947 г. она была вывезена в лагерь № 501 «Стройка» (Тюменская обл.), затем в «Ангарлаг» (Иркутская обл.). С 1954 находилась в ссылке в Голуметском р-не (Иркутская обл.)

134

Алина Бум-Славински — филолог, переводчица.