Слово закона. О магах и людях

Артём Останский

Тень смуты нависает над великим Ил Гантом…Но какое до этого дело Орену, юному магу, внезапно выброшенному на задворки общества. А по пятам за ним следует смерть… Белая смерть.У оружия нет чувств, нет желаний, нет эмоций. Но даже бездушных магистров Белого ордена порой преследуют сомнения. И Вилену выпадает новое испытание по убийству в себе человечности.Аэрон раскинул сети соглядатайства по всему Ил Ганту. Но он ли паук в этой паутине? За что бороться, если у тебя все есть? Только за власть…

© Артём Останский, 2019

ISBN 978-5-0050-1746-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Аль есть квинтэссенция магии. Частицы флюидами именуемые, необъяснимые и неотъемлемые, подвластные единицам единиц, хаотические по натуре своей и требующие неусыпного контроля. Толики Силы Божественной, одному Всевышнему ведомой, но до магов снизошедшие.

Выдержка из заметок Флюидиуса Кастара Первого «Подчиненье Силы». Приблизительно сотый год эры Близнецов.

Сын вэяра

Утренние лучи пробивались в щель меж бордовыми занавесками и били мальчишке в глаза. Он, прищурившись, приподнялся на кровати, мотнул головой и широко зевнул; бойко потер сонные, слипающиеся после дурной ночи глаза, привычно погладил многочисленные рваные шрамы на правом предплечье и подошел к зеркалу, что стояло у стены, справа от широкой кровати. Вид был воистину скверный: разбитое, примятое после сна лицо, глубокие синяки под глазами, опухшие веки. Мальчик наспех пригладил взъерошенные, непослушные темно-русые волосы, весь насыщенный теплый цвет которых — как шутила его мать — забрала с собой осень — пора, в которую он родился. Взял расческу и кое-как зачесал их назад, на лэрскую моду Ил Ганта. Оделся и спустился вниз.

Завтрак, как и ожидалось, был еще не готов, поэтому он отправился в сад. В воздухе безрадельно властвовал аромат белых, алых, красных, розовых и желтых роз. Узкая серая мощеная дорожка проскальзывала под аркой с цветущими лозами, тянулась вдоль многокрасочных цветов и пышных остриженных кустарников и вела к небольшому, обрамленному массивными отесанными камнями, пруду. У кромки пруда сидела девушка и лениво что-то бросала в воду, судя по всему, хлеб уткам. Все тревоги, принесенные ночью, мгновенно развеялись, когда мальчишка увидел это женское очертание с жесткими, но ровными светло-русыми волосами.

— Эй, Нария, — помахал он старшей сестре и быстрым шагом устремился к ней.

Девушка обернулась; он отчетливо уловил чудное преображение: ее проникновенный печальный взгляд засверкал радостью, а уродливые шрамы на щеках, рубцами переползающие на скулы и лоб, сжались под напором заботливой улыбки.

— Доброе утро, Оренчик. Как спалось?

— Неважно, если честно. — Орен присел рядом с сестрой, отломал ломоть хлеба и бросил в пруд; на него тут же, плескаясь и крякая, накинулся выводок утят во главе с мамой-уткой. — Всю ночь кошмары мучали. Зря ты вчера на День Огня не ходила — весь Даламор на ушах стоял. Ну и мы с ребятами собирались на ярмарку на Менестрельскую площадь сходить — там огненные сласти продавали, вкусности всякие, безделушки, ну и эти были… как их?.. факилы… факиры… факулы… короче, мужики полуголые факелами жонглировали и огнем дышали, мол, люди, а магией владеют. Самозванцы те еще! Ну, условились мы у Северных ворот собраться. А Нил, представляешь, в юбке пришел! Говорит, мол, в таких все… эти… ну, барды, в общем, в Халлии ходят.

— Илинис. Созидатели, мыслители, — с улыбкой поправила Нария. — Это не юбки, а килты.

— Да-да, так он юбчонку свою и называл. До слез вчера с этого ухахатывались. А потом Андор приперся… с коробочкой какой-то. И Нилу отдал, говорит, мол, подарок тебе, у кровати поставишь, будешь любоваться на ночь. Открывает, значит, Нил подарок и всем нам показывает. А знаешь, что внутри было?

— Что?

— Кошачья голова! Отрубленная, облепленная мухами, черная маленькая голова… И глазик был один приоткрыт — а там гной мерзкий, засохший. Вот кот этот ко мне всю ночь и наведывался.

Нария ласково прижала Орена к груди. В ее объятьях он, казалось, изолировался от всего мира: так и сейчас, когда рассказанная им история вновь породила непонятное волнение, дурные воспоминания кошмаров, заботливые руки сестры улетучили все тревоги.

— Дети жестоки, братик, к сожалению, очень жестоки. Главное, что ты-то у меня не такой, — приговаривала Нария, заботливо поглаживая его по голове.

— А знаешь, что сделал Нил?

— М?

Орен немного отстранился от объятий, заглянул сестре в лицо — самое прекрасное и доброе лицо в мире! — и шрамов он совсем не замечал — ожидая получить в награду самую милую улыбку на всем белом свете.

— Он вежливо поблагодарил Андора за подарок. Закрыл коробку и похоронил кота… голову в смысле, прямо с коробкой вместе. И сказал: «Молодец, Андор, на гробик не поскупился». Даже службу провел за упокой как для человека.

Он получил, чего хотел. Нария улыбнулась так, как любил Орен более всего — снисходительно, добродушно, любяще. Непроизвольно он и сам засиял улыбкой.

— Лэр Орениус и… вы, завтрак готов! — бесстыдный звонкий оклик прервал беседу.

Низкорослая служанка с темными одеревенелыми волосами, чье лицо усыпали угри, стояла у террасы и спесиво улыбалась.

— Что значит «вы»? Пусть она и не лэрэса… Как ты обращаешься к госпоже Нарии?! — решительно подскочил Орен и сжал кулаки.

Юношеская злость играла в нем всякий раз, когда служанка — пусть и лэрэса — обращалась с высокомерием к сестре, которое, без сомнений, переняла от его матери.

— Лэр Клаунерис и лэрэса Дариния с вашим братом уже в обеденной — все ждут вас… только вас, — язвительно бросила служанка и отвернулась, направилась в дом.

— Я тебя не отпускал! — топнул Орен.

— Тише, братик, тише, — встала Нария и легонько помяла ему плечо. — Не нужно этого, будь мудрее. Пойдем лучше к столу, там и правда, должно быть, все заждались.

В просторной обеденной с раздвинутыми кремовыми занавесками на широких окнах, выходящих на восток, так, чтобы утреннее солнце освещало трапезу, за столом, накрытым белой скатертью, изящно сервированным разнообразными блюдами, уже сидели отец и мать Орена. Клаунерис Хоулс, нахмурив густые светлые брови, сосредоточенно изучал какие-то бумаги. Дариния качала на руках Клаунериса Младшего — трехмесячного младенца, завернутого в белые пеленки.

— Ч-ч-ч-ч, ч-ч-ч, будущие лэры не плачут. Ты чего плачешь? Не плачь. — Качала на руках ребенка она. Растрепанные русые, еще более светлые, чем у Нарии волосы, падали младенцу на лицо. — Ч-ч-ч. А, вот и вы! Явились наконец-таки. Сколько вас можно ждать? Сколько раз тебе можно говорить? Проснулся — иди за стол и жди завтрак. Нечего с людьми по садам якшаться!

Отец даже не поднял взгляда.

Усевшись за стол, Орен злостно сжал вилку.

— Прошу прощения, лэрэса мать, это я виновата, — склонив голову, робко оправдывалась Нария. — Я задержала…

— Конечно ты. Кто ж еще? Ты почему не помогала на кухне, как я тебе велела уже тысячу раз?! — Клаунерис Младший пронзительно заревел. — Видишь, что ты наделала?! Своим присутствием ты растревожила нашего будущего лэра! Садись есть, пока я не передумала и не отправила тебе в харчевню.

— Да, лэрэса мать, — покорно проговорила Нария и уместилась между Ореном и Даринией. — Прошу прощения.

— Как мне твои прошения дороги! Лэрэса Тира, девочка моя, возьми ребенка, иди в опочивальню, успокой его, накорми, попробуй. Только смотри — своим молоком, и никого из людишек даже на чих к нему не подпускай! — Дариния вручила младенца служанке, стоявшей рядом. Тира, отдав поклон, поспешила удалиться. — Почему лэрэса в нашей Империи должна прислуживать человеку? — Мать свирепела, ее суровый женский говор переходил на крик. — Неблагодарное отродье! Мы вырастили, воспитали тебя, платим за твой университет, а ты что делаешь?! Отвлекаешь брата от становления великим лэром? На трапезу тебя, видишь ли, лэрэса Тира должна приглашать! Сама не соизволишь явиться! Будешь драных птиц разглядывать! Клаунерис, сколько раз я тебе говорила, надо потравить или перебить этих сраных уток! Весь пруд загадили.

Орен взглянул на сестру: его сердце кольнуло от вида ее подавленных черточек лица, вида розовеющих белых шрамов, — глядя на прекрасные, налившиеся влагой глаза, у него самого наворачивались слезы. Его затрясло изнутри, в глазах помутилось, зубы сжались. Он резко отшвырнул вилку — та звякнула, отскочив от стола, и упала на пол. Горничная незамедлительно подняла ее.

— Замолчи! Заткнись! Заткнись! — в исступлении подорвался Орен. — Не смей ее обвинять!

Разразился скандал. Дариния зашлась отборной бранью, опрокинула стул, заметалась по обеденной, проклиная всех людей без исключения и размахивая руками; скинула золотые и серебряные миски, блюдца и кубки со стеллажей.

— Клаунерис, посмотри на своего сына, посмотри! Он снюхался с ней, понимаешь, снюхался! Чего ты молчишь?! Снова молчишь и молчишь! Язык проглотил?! Ты хочешь, чтоб твоего сына за кровосмешение судили? — рыдая, визжала она и в безумстве трясла мужа.

Клаунерис спокойно встал, отстранился от Даринии и, даже не удостоив взглядом ни жену, ни детей, молча ушел с кипой бумаг в руке.

— А ты, сынок, что ты с ней возишься? Заразу хочешь подхватить? — Дариния склонилась над ним.

— Ты себя слышишь?! — заорал в ответ Орен ей прямо в лицо. — Какую в бездну заразу?!

— О-о-о, ненаглядный мой, — обняла его Дариния и принялась судорожно поглаживать по затылку. — То очень, очень опасная болезнь. Она лишает магов их Силы. Ты думаешь, почему у меня и твоего папы, лэра и лэрэсы, родился обычный человечек? Я подхватила эту хворь, когда вынашивала твою сестру, — я чувствовала, как она высасывает мою Силу. Даже простейшее заклинание сотворить не могла! И все врачеватели были бессильны. Я ночами молилась Творцу, дабы хваробу ту отвел от меня. И Всевышний услышал! Дал мне силы родить ее раньше срока.

— Лэрэса… мама, часто у двух магов рождаются дети не маги, нет такой болезни, — робко запротестовала Нария, потупив взор.

Мать резко выпрямилась. Подлетела к дочери. Звук сильного хлопка сотряс воздух. Нария схватилась за щеку и, усердно дыша, выбежала из обеденной.

Орен с отупением смотрел на мать. Его трясло; разум был облачен в мантию ярости, парализующую, безутешную, при которой невозможно ни крикнуть, ни пошевелиться, ни соображать. В ту самую минуту ему хотелось сжечь дотла этот дом вместе с чокнутой матерью, зарвавшейся служанкой и черствым отцом, но еще больше он желал броситься к сестре, прижать ее к груди, как всегда прижимала его она, и успокоить. Однако все это было недостижимым — реальным оставался лишь яд ненависти, растекающийся по крови.

Выкрикнув несвязную брань, Орен спешно выбежал из дома.

И пусть до полуденных занятий оставалось еще много времени, в школу он шагал быстро, раздраженно, бубнил под нос что-то нечленораздельное. Путь его лежал через Лэрский квартал: по широкой, выложенной брусчаткой дороге с тянущимися вдоль водостоками, меж разномастных, пышущих роскошью особняков, цветников под окнами, застекленными почитай прозрачными стеклами, между облицованных разнообразными изразцами заборов, масляных фонарей, вездесущих стражников, при виде Орена принимающих гордую осанку.

В аллее, усаженной барбарисом, пятилистником, вереском, бересклетом и дьявол знает чем еще, он наткнулся на пухлую женщину с прической как у барашка, без зазрений совести набирающую маленький букет из голубых, белых и желтых пятилистников. Увлеченная своим занятием, она, казалось, не заметила Орена. Пухлую лэрэсу звали Тамарией Лэнгор; она служила в городской канцелярии. Впрочем, Орен плохо представлял суть ее службы, ибо постоянно встречал лэрэсу то бесцельно слоняющейся по парку, то трудящейся в собственном саду, то дремлющей на лавочке у ратуши, а то и вовсе выходящей из городских ворот, ведущих во внешнее кольцо, во главе шествия носильщиков со всяким барахлом. Когда-то она частенько заглядывала к ним в гости, пока однажды Дариния не окатила ее вином и не вышвырнула за волосы из дома — один из немногих случаев, когда Орен неподдельно радовался сумасбродности матери. Он не понаслышке знал о назойливости Тамарии и ее способности осыпать банальными вопросами, на которые уже тысячу раз слышала ответы, так что попытался незаметно ее обойти.

— Здравствуй-здравствуй, молодой лэр! — выпрямилась она и воскликнула как раз в тот момент, когда Орен проходил за ее спиной.

— Здрасте, — обреченно сказал Орен. — Да я-то не лэр еще…

— А, да-да-да, точно-точно. А когда у тебя выпускные экзамены? Ты ж уж скоро выпускаешься, да? — протараторила она и сунула нос, напоминающий вытянутую картофелину, в разноцветный букетик.

При всем желании Орен не сумел бы сосчитать, сколько раз он уже отвечал ей на этот вопрос.

— Зимой…

— Да-да, точно, зимой! Куда дальше учиться пойдешь? В нашу академию, или в другой город поедешь? Иди в нашу, не пожалеешь. В Даламоре лучшая кафедра лечебной магии во всем Ил Ганте! Я знаю, о чем говорю, сама там училась. А если дополнительной специализацией водную стихию выберешь, так вообще хорошо! Я б тебя сама и поднатаскала.

— Спасибо, — пытаясь скрыть раздражение, улыбнулся Орен, глядя куда-то в сторону. — Да я еще как-то и не думал.

— Напрасно, напрасно. Надо уже сейчас задумываться, а то потом все места позанимают — локти кусать будешь! У нас тут приезжих, что тех беженцев в Кор Тане, — кучу академий в Ил Ганте им понастроили — поступай не хочу! Так нет же, все в столицу прутся! А потом мы удивляемся, почему при низкой рождаемости магов в Даламоре учебных мест не хватает, почему, прости Боженька, улицы в верхнем кольце зассаны. Ты-то, поди, не видишь, дрыхнешь, а на улицах приходится целому легиону дворников орудовать, чтоб мы по чистым дорожкам ходили. А волокиты мне бумажной сколько от этого… ты бы знал! Ну ладно, не буду загружать, тебе сейчас об учебе надо думать. — Тамария затянула носом букет. — Ах, прелесть какая! — И ткнула его под нос Орену. — На вот, понюхай. Божественный аромат! Надо пятилистниками свой сад засадить. Вместо флоксов посажу, да! А то что-то совсем увяли.

Орен чихнул от слишком душистого аромата цветов.

— Будь здоров! — незамедлительно последовало от лэрэсы. — Утренний чих — к доброму дню. Да ты не раскисай, твой папа тебя обязательно пристроит в академию, кто ж вэяру Даламора откажет? А там, глядишь, и в университет надумаешь пойти, наукой какой заняться. Кстати, как он там? Хорошо себя чувствует? Давненько я его что-то в ратуше не встречала.

— Да нормально все. Он просто это… занят.

— Понимаю-понимаю, он — лэр важный, дел невпроворот. Дела государственные решает, да?

— Понятия не…

— Ну и пусть, пусть. Ты не отвлекай его. А за городом мы уж проследим, — улыбнулась она так сладко, будто ее округлые щеки сейчас расплавятся. — А как сестра? Как братик?

— Да нормально. Завтракают. Наверное.

— Ага, ага. А ты чего в такую рань слоняешься без дела? О, пойдем, поможешь мне. Там надо…

— Извините, лэрэса Тамария, я сейчас никак. Спешу очень. В школу надо.

— Так у вас же занятия в полдень! — вскинула брови она. — Или нынче раньше сделали, а мой обалдуй дурит меня? Не спит допоздна, а потом впопыхах в школу летит, даже поесть толком не успевает. Ух, я ему покажу!

— Да не, это мне там… дополнительно надо… Ну…

— А, ну понятно, понятно. Занятия дополнительные. Ах, какой молодец! Не то что мой… Правильно! Ученье — свет. Ну, беги, беги. Набирайся знаний.

Орен спешно попрощался с лэрэсой и быстро зашагал. Но, уже выйдя к парку, замедлил шаг — не спешил. Нарочито брел окольными путями, под покровом ветвей размашистых ив и ясеней; послушал, как две крохотные птицы в кустах перебрасывались чириканьями, точно соревнуясь в красоте голоса, поиграл в гляделки с жующей белкой, но стоило ему сделать шаг вперед, как она тут же скрылась в кроне молодого кедра, смочил горло водой из небольшого каменного фонтанчика и даже успел посидеть на скамейке.

Из парка по узкой, потрескавшейся каменной тропинке вышел на мостовую, пропустил трех всадников, сломя голову несущихся куда-то, невзирая на запрет передвижения галопом в городе, и очутился на выложенной мозаикой площади. Ее он миновал быстро, не обращая внимания ни на громоздкую серую ратушу, ни на белоснежную мраморную скульптуру высокорослого Этариуса и маленьких людей, упавших ниц вокруг него, ни на выстриженные в форме овала редкие деревья, ни на снующих лэров, лэрэс и богатейших и влиятельнейших людей Даламора, у которых был доступ во внутреннее кольцо, — такие, в отличие от магов, всегда были увешаны целыми фунтами всяческих драгоценностей и порою вычурно разодетые. Лишь мимоходом кивнул осыпавшему его лестью низкорослому смотрителю филиала банка Караптула во внутреннем кольце; вечно мрачному председателю судейской коллегии Даламора, пожелавшему здоровья и процветания роду Хоулсов; и еще какой-то бабульке, которая любезно поприветствовала его, но ее саму он видел впервые.

Пройдя через тесную улочку имени лэра Варизимиуса Ракийского — старшего координатора «Детей Ронснериуса» (второй легион), посмертно получившего звание героя Ил Ганта, — Орен попал в образовательный квартал. Состоял он из двух маленьких как бы городков. Тот, что побольше, принадлежал академии магии Иллионора Нартин; но Орен направился к более мелкому, школьному городку Пилиции Нартин.

Школу для магов Орен всегда посещал с большой радостью — это была его отрада, то единственное место, где он мог окунуться в водоем беззаботности и знаний, школьных интриг а-ля «она вчера встретилась с ним у пруда» и практических магических искусств, естественно, не забывая в обязательном порядке молитвенно поблагодарить Творца перед каждым уроком, как требовал того школьный устав.

Он заскочил в школьный трактир, дабы унять мольбы урчащего желудка — благо школяров кормили бесплатно. Заглянул в дом ожиданий — просторное здание, разделенное на комнату отдыха с мягкими диванами, зал самоподготовки с множеством деревянных столов и стульев, нужник, небольшую библиотеку и служебное помещение.

До начала занятий, судя по положению солнца, оставалось не меньше двух часов, это же подтверждали башенка с часами посреди школьного городка; Орен подумал, что неплохо бы чем-то себя занять. Пробежался по комнатам дома ожиданий — все они ожидаемо пустовали, — «надо бы по теоретический магии подготовиться», — заглянул в библиотеку. — В нос сразу ударил стойкий книжный аромат. — Неизменно ворчливую старую лэрэсу сменила молодая и энергичная, энергичная настолько, что ее рабочее место практически всегда пустовало. Тем не менее Орену повезло, и он застал ее погруженной в какую-то книжку с ярким расписным переплетом.

Массивный фолиант с глухим шлепком рухнул на деревянную стойку. Он сильно уступал в привлекательности цветистой книге в руках библиотекарши — пожелтевшие шершавые страницы, скупой коричневый кожаный переплет, еле видимая выгравированная надпись «Теория магии. Том III. Флюиды-проводники. Схемы построения магических конструкций», — от книги прямо-таки веяло скукой и сонливостью. Орен пожал плечами и, закинув фолиант под мышку, скользнул в комнату отдыха. Развалился поудобнее на диване, раскрыл книгу и принялся изучать.

Впрочем, дальше второй главы Орен не осилил — и уже сладко подремывал, запрокинув голову на спинку дивана.

Время занятий подошло к концу. Солнце уже слезло с небесного трона в зените, но стояло все еще высоко, ласкало Даламор теплом. Немногочисленные ученики, досидевшие до конца занятий, создавали гомон целой ватаги протестующих и радостно разбегались по своим делам. Выйдя с территории школьного городка, у высоких деревянных, настежь отворенных ворот остановилась компания из четырех мальчишек. На гладкой печально-серой стене какой-то доброжелатель мелом оставил лестный отзыв о состоянии женской половой части некой Тарсении.

Среди Нилиуса — пухлого рыжего паренька, чье лицо усыпали веснушки, — сутулого низкорослого Карила, — даже рядом с Андором — черноволосым величавым, с гордым прищуром мальчуганом, — Орен ощущал себя легко и развязно.

— Ну что, Трубадур, давай, предлагай, куда сегодня пойдем, — приглаживая назад шелковистую шевелюру, потребовал Андор.

В ответ Нилиус молча пожал плечами, и без того нескладный, выглядевший совсем уж толстым на фоне ребят.

— Трубадур-самодур, снял штаны, пошел в Халур, — сверкая зубной желтизной, визгливо смеялся Карил.

Андор ехидно ухмыльнулся и тут же повернулся к нему.

— А ты чего хохочешь, заморыш? Это ж тебя отец на охоту прошлой седмицей брал?

— Да не на охоту мы… — опустив взгляд, замялся Карил.

— На охоту, на охоту, зверушек лесных просто так убивать! — присоединился Нил.

— Твой отец — любитель поохотиться. Это всем известно, — постукивая Карила кулаком по плечу, упрекал Андор. — Прям как грязный человечишка. Небось, в домике охотничьем жили, а? На сене блошливом спали. Или вообще со свиньями валялись? А? Ха-х. Ты хоть свинушку оприходовал какую? Или отец всех загреб, а тебе ничего не оставил?

— Никого я не приходовал! — несмело воскликнул Карил.

— Поори мне еще! — пригрозил кулаком Андор. — А-а-а-а! Точно! Какие свинушку, что это я? Папаня ж твой с людишками якшается, да служанок в постель прёт.

— Никого он не прёт!

— Как это так не прёт?! Мне о том брат старший как-то взболтнул. Ты что, сучий сын, хочешь сказать, что мой брат врать будет? А?! — Андор толкнул Карила, — тот пошатнулся, но устоял на ногах.

— Да не, ну как бы не врет и… И это.

— Прёт, значит? Сам сказал! Ха! Прёт, прёт! — в голос засмеялся Андор. — А… Что это я? На кой ему служанки-то? У тебя ж мать — человечишка обычный. Ха-х!

Перед глазами Орена возникла утренняя картина, в памяти всплыла рыдающая Нария; и нечто укоризненно кольнуло внутри.

— Хватит, Андор, отстань от него.

— Ой, какой песик, — посмотрел Аднор под ноги Орену.

Орен в испуге отскочил. Ребята дико захохотали, только Нил сочувствующе улыбался.

«Идиот. За столько времени так и не привык к этому…”, — упрекнул себя Орен и грустно потер закрытые длинным рукавом шрамы.

— Ладно, — выдохнул Андор и обтер заслезившиеся от смеха глаза. — Тухло тут, ловить нечего. Пошлите в нижнее кольцо — уж там, чем заняться всегда найдется.

Внешнее кольцо Даламора — или, как его шутливо окрестили, «Округ вони», хоть вонь и стояла только в портовом квартале да на нищебродских улицах без клоаки и водоснабжения акведуками — занимало большую часть города и, как в любом другом крупном городе, было отделено от внутреннего высокими каменными стенами.

Компания мальчишек забрела в широкий переулок Трех Ягнят, названный в честь харчевни, разместившейся на углу. Грунтовая дорога кишела выбоинами. Из закоулков слабый ветерок доносил смрад нечистот. Мальчикам навстречу шагали нескончаемые угрюмые лица; украдкой озирая их скромные, но богатые одеяния, люди прятали взгляд, шоркали и ускорялись. У харчевни, пошатываясь, стояла страховидная труженица интимного фронта; неровно вырезанное декольте по самые розовые выпуклости обнажало ее обвислый бюст. Где-то за одноэтажными домами потусторонним криком надрывалась кошка.

Незамысловатые, ласкающие слух мелодии струн доносились из широкой улицы справа.

Мальчишки двинулись к источнику звука и набрели на ветхого мужичка, с курчавой темно-пепельной бородой и густыми, грязными волосами. Сидел он на маленьком табурете и перебирал тонкими пальцами струны лежащих на коленях гуслей. Его сморщенные веки были захлопнуты. Облизав обветренные губы, мужчина зашелся песней.

«Эх, лиха́ девица в поле,

Вскачь несли ее ветра.

Красива́ была собою

И давала всем зазря…»

Впрочем, лучше бы он этого не делал — голос его звучал аляповато, со срывами.

Услышав пение, вкушавшая мелодию гуслей задолго до прихода мальчиков, сгорбленная пожилая женщина подошла к менестрелю и бросила пару грошей в тряпочный мешочек у его ног, после чего засеменила прочь.

— Давайте его камнями закидаем, — нетерпеливо предложил Карил, с ожиданием поглядывая на остальных.

— Камнями? — скривился Андор. — А давай еще дерьмом обмажемся и в эту вонь переселимся. Ты от своей матери таких замашек понабрался? Шуруй-ка с такими мыслишками к барду этому недоделанному, подпевай. На днях бывал у меня такой оборванец дома, правда, тот поприличнее одет был, и без бороды, и на лютне играл. Отец вечно нанимает всякий сброд, чтоб не в тиши ужинать.

— Везет, у тебя хотя бы музыканты дома бывают… — вздохнул Орен.

— Ой, а что, вэяру Даламора такие оборванцы не по карману? — язвительно процедил Андор. Карил поддержал шутку визгливым смешком. — Так недоумок тот решил пошутить — поэму «Страшилище-лэрэса» исполнить. Отец тоже в ответ пошутил. Раскалил струны лютни докрасна и заставил эту же мелодию играть да припеваючи. Вот умора была!

— Да уж, обхохочешься, — неодобрительно бросил Орен, высматривая пробегающих вдали бродячих собак, коих не счесть водилось в бедных районах.

На удивление остальных — даже Орен изумленно поднял бровь — Нил подошел к менестрелю и бросил тому целых четыре тригроша (!). Менестрель даже оторвался от струн и отвесил, явно с трудом, поклоны своему благодетелю.

— Брата по разуму встретил? — фыркнул Андор.

Нил ответил без улыбки, спокойно и размеренно:

— В Халлии, между прочим, илинис — отдельная каста. Их труд уважают, как и всех остальных.

— Ну так и езжай в свою Халлию, расхаживай в юбчонке по улицам словно шут и дуй в трубу, а здесь… Ба!.. поглядите-ка! — указал пальцем Андор куда-то в сторону. — Вот я и нашел нам веселье.

Мальчишки, включая Орена, разом обернулись. Шагах в пятидесяти от них задорно бегали две девчонки, примерно их возраста, вокруг сидящего на земле парня; эта странная игра была Орену неизвестна, — да и на кой будущему лэру знать, во что играют людские дети?

— Вчера, как вы по домам разбежались, я знатно повеселился с одной из таких простушек, — гордо положив руки на пояс, похвалился Андор. — Непередаваемо! Говорю вам, парни, вы обязана это попробовать!

— Она хоть не против была? — улыбнулся — сам не зная от чего — Орен.

— Да какая разница? Против-не-против. Это ж людишки — они созданы, чтоб уважать и ублажать нас!

— Вообще-то, если подумать, мы им обязаны большим, чем они нам, — тихо возразил Нил. — И обязаны они, как завещал Этириус, лишь содействовать нам в поддержании мировой гармонии, а это… это совсем не та поддержка.

— Ты-то гармонию будешь поддерживать? Ты можешь поддерживать гармонию только внутри своего брюха, — рассмеялся Андор и слегка толкнул кулаком живот Нила.

— Лучше быть полным внутри, чем полым, — скупо заметил тот.

Орен в растерянности взглянул на Андора, ожидая, что сейчас начнется ссора. Но тот, похоже, пропустил язву мимо ушей, — и школяру понятно: эти девчонки увлекли его не на шутку. Он подошел к Орену и положил пятерню ему на плечо. Указывая пальцем на согнувшуюся от отдышки девчонку с распущенными волосами глубокого сумеречного цвета, он негромко проговорил:

— Я возьму эту. Ты — каштанку ту. С Нилом все понятно — он бесполый, а Карилу достанется этот убогий, который сидит.

Орена пробило на улыбку. Нет, он не верил, что действительно сейчас что-то будет — так, фантазии, отроческое хвастовство; но фантазии сладкие…

— Не люблю я мальчиков! Ну, то есть люблю, но не в этом смысле, — возразил Карил.

— Если я скажу, и собак полюбишь, — усмехнулся Андор, задорно постукивая по плечу Орена.

Орен шагал рядом с Андором, Нил и Карил плелись сзади, — они подошли к веселящейся компании. Девочки затихли, переглянулись между собой; поднявшийся на ноги парень, который оказался куда старше, чем казался на расстоянии, куда выше и широкоплечее, одарил мальчишек оценивающим взглядом. Взгляд тот, впрочем, выдавал в нем человека не шибко большого ума.

— Веселимся, да? — начал Андор, глядя на темноволосую девочку. — Тебя как зовут?

— Тебе-то что? — с хрустом разминая кулаки, выступил вперед парень. — Мы вас не звали, так что шуруйте-ка отседова подобру-поздорову.

— Подобру-поздорову? Ха-х! — Андор локтем подначивал Орена. — Слыхал, что говорит? Подобру-поздорову… Людишки… Ладно, — внезапно посерьёзнел он, — будь по-вашему. Плевать я хотел на ваши имена. Ты. И ты. — Поочередно указал он пальцем на девочек. — Щас идете с нами. А ты подобру-поздорову валишь отсюда так быстро, чтоб я не успел даже плюнуть в твою сторону.

Едва юноша сделал шаг вперед, как с ладони Андора вырвался силовой импульс и ударил парня в грудь. Тот отлетел на добрых полторы сажени и упал на спину; повернулся на бок, скорчился, обхватил руками грудь и усердно захрипел. Что-то тревожное обуяло Орена, он исподлобья взглянул на молодого глухого и слепого стражника, стоявшего дальше по улице, шагах в двадцати от них.

Каштанка сорвалась с места и в мгновение ока скрылась в переулках.

— На месте замерла, тварь! — рявкнул Андор темноволосой девочке, собравшейся последовать примеру подруги.

Она замерла с выражением лица, точно увидела саму смерть. Парень, болезненно кряхтя, поднялся и побежал прочь, согбенный и обхвативший грудь. Стражник, увидевший, что на него смотрит Орен, тут же отвернул голову.

— Ко мне подошла! — скомандовал Андор. — Быстро, я сказал!

Девочка, видимо онемевшая от ужаса, не сдвинулась с места.

— Да хватит, Андор, — нервно сказал Орен. — Ты же видишь, не хочет она. Не надо этого.

Но Андор оказался глух. Нил сзади буркнул что-то невнятное — и на него он среагировал сразу:

— Закрой свою пасть, ни то я сам тебе ее закрою! — обернувшись к Нилу, крикнул Андор и широкими шагами подлетел к девочке. — Ты тупая или глухая?! Или я что, тебя еще уламывать должен?! — Он крепко сжал ее руку и потащил за собой. — Вкрай распоясались людишки.

Но девочка вырывалась, упиралась, кричала. Между ней и Андором завязалась нешуточная борьба. Орен хотел было вмешаться, но опоздал — смачная пощечина осадила Андора. Его всего затрясло, из уст вырывалось нечто косноязычное, отрывистое, бранное. Стражник не заставил себя долго ждать и в мгновение ока подлетел и скрутил девочку, бросил ее лицом в землю и насел коленом на спину. Немногочисленные свидетели происшествия останавливались поодаль и увлеченно наблюдали за происходящим.

— Упрятать суку в темницу! — в исступлении орал Андор, размахивая руками. — Чтоб я никогда больше ее не видел! Никогда! Чтоб не вышла она из клетки! Не! К позорному столбу ее! Да оголить! Пускай каждое животное ее пользует! Казнить! Да! Казнить — приказываю! Нет! Дай-ка лучше сам с ней разберусь! Слышишь, боец, давай-ка, поднимай эту мразь и за мной веди!

Орена заколотило. Он сжал кулаки — не мог больше равнодушно наблюдать за происходящим. Точкой срыва послужило легкое касание Нила его плеча.

— Стоять! Именем моего отца, вэяра Даламора, лэра Клаунериса Хоулса, приказываю — стоять! Ты… тряпка, стоял как столб и сопли жевал, а как ударили мага, решил вмешаться?! — кричал Орениус, будто сам был вэяром, с яростью глядя прямо в бледнеющее лицо стражника. — Рот закрой и не оправдывайся! Попробуй только оправдываться начать — ни то что этом городе жить не будешь, а вообще не будешь! Андор, у тебя крыша поехала?! Какого дьявола ты к ней прикопался?! Иди в бордель, если зудит так! Ах да, о том же отцу твоему доложить могут — он-то с тебя три шкуры спустит! Клянусь тебе, узнаю о твоих выходках, не посмотрю, что мы друзья, поговорим по-другому. — Андор до белизны закусил губу и отвел взгляд. — Девчонку отпусти. Быстро отпустил! — топнул Орен.

Стражник высвободил девочку и попятился.

— Тебя как зовут?

— Лира, — неуверенно поднимаясь, перепугано ответила та.

— С Лиры… эм… с Лиры из Даламоры сняты все обвинения! — Орен крикнул нарочито громко, дабы все зеваки, обступившие их, но не решающиеся подходить ближе, чем на двадцать шагов, услышали. — А ты… еще раз увижу твое бездействие — сам попадешь на виселицу. Понял меня?!

— Да! Понял! Простите меня, милостливый лэр, простите! Не велите казнить! Я думал… нет! У меня две дочурки маленечких… Простите, я не знал! То бишь это… Простите, простите меня! — Упал на колени и раскланялся стражник; еще чуть-чуть и он принялся бы целовать Орену башмаки.

Он оправдывался…

Впрочем, Аэрон уже забыл о своей угрозе.

По домам мальчишки разошлись, не обронив ни слова.