Слово закона. О магах и людях

Артём Останский

Тень смуты нависает над великим Ил Гантом…Но какое до этого дело Орену, юному магу, внезапно выброшенному на задворки общества. А по пятам за ним следует смерть… Белая смерть.У оружия нет чувств, нет желаний, нет эмоций. Но даже бездушных магистров Белого ордена порой преследуют сомнения. И Вилену выпадает новое испытание по убийству в себе человечности.Аэрон раскинул сети соглядатайства по всему Ил Ганту. Но он ли паук в этой паутине? За что бороться, если у тебя все есть? Только за власть…

Глава 4

Дул есть слиянье. Основа основ, первостепенная руна для постиженья того, кой избрал овладенье Силы Всевышним данной предназначеньем существованья своего. Подчиненье флюид воли своей. Иначе изъясняясь, связь меж магом и его сутью магической. Маг обязан мочь сливаться воедино умом и существом своим с флюидами и подчинять воли своей.

Дул-сэ — яко зверь плотоядный кровь чует, так маг обязан флюиды чуять. Ибо руна оная за чутье магическое в ответе. Главенствующим чувством магу должно сделаться, ибо что взор не распознает, ухо не услышит, а нос не уловит, то пред разумом мага предстанет, ощутимым сделается, ежели разум оный отверзет.

Суть Дул-то в фиксации. Хаотическая природа флюид велит высвободиться ото подчиненья всякого. Маг обязан обуздать саму природу магии, заключить флюиды в бездвижье. Яко сотник не может сотником называться, покамест в сотке коего своевольничество бушует, так и маг не может магом назваться, покуда по воле его флюиды собственные не замрут.

Выдержка из заметок Флюидиуса Кастара Первого «Подчиненье Силы». Приблизительно сотый год эры Близнецов.

Точка невозврата

Площадь Восьми Арок — самый крупный рынок Даламора — брала свое название от того, что вокруг нее сплошной каймой громоздились исключительно каменные постройки и внушительные, похожие на миниатюрные крепостные стены заборы, с высеченными в них восьмью широкими арками; никаких узких закоулков и ветхих деревянных изгородей — лишь просторные восемь арок с обязательными постами стражников. Все ради осложнения жизни любителей позариться на чужие кошели.

Выходной день седмицы.

День выдался жарким, сухим. Солнце стояло высоко и светило ярко, немногочисленные перистые облака не осмеливались загораживать его. А когда крупнейшая столичная площадь битком набита людьми, жара превращается в настоящий зной. Хмурые и оживленные, молодые и пожилые, разукрашенные в попугайские цвета дешевой косметикой и откровенно уродливые, снующие от павильонов к ларькам, от ларьков к лавкам, все исходили потом и безразличием ко всему, кроме поисков чего побольше да подешевле. Орды торговцев и перекупщиков дифирамбами подогревали интерес толпы к своим товарам. Вездесущие лоточники подсовывали закуски и выпивку буквально под самый нос, не оставляя шансов им отказать. На одном деревянном помосте глашатай вяло зачитывал прорывы Ил Ганта в хирургии и способах возделывания земли, на другом проповедник толкал пылкую речь о величии лэров и лэрэс и их неимоверных усилиях по защите простого люда от кровожадных еретиков и безнравственных дикарей.

Потрескавшиеся кирпичи, коими была выложена площадь, нагрелись так, что отдавали жаром по ногам даже через башмаки. Трехуровневый карминовый фонтан облюбовала компания молодых девушек, изможденно распахивающих платья, на радость мужчинам и на зависть их постаревшим женам, открывали декольте впритык к границе дозволенного. Орен, натянув поглубже капюшон, сидел на одной из клумб, на прохладной земле, в тени условленного клена.

— Подходи, налетай, копчёности за полцены раскупай! — заманивал хриплым голосом толпу плотного телосложения торговец.

— Жирные свиные колбаски, нежнейшая шейная вырезка новорожденных телят, очищенные от потрохов куриные тушки — все по лучшим ценам! — кричал и размахивал руками его худощавый коллега и конкурент.

Живот Орена заурчал, протестуя против голода, против площади и толчеи, жары, несправедливого рока. Впрочем, самого Орена мало занимали протесты того, ведь в душе царила еще большая пустота, чем в желудке.

— Скупаю задорого всю домашнюю утварь в приемлемом состоянии! — вопил юный перекупщик.

— Нет, все-таки ты вконец рехнулся, — проговорила Нария в голове Орена. — Нас наверняка ищут, ты понимаешь это своей головушкой?! Я же знаю, что понимаешь. И вместо того чтобы убраться из города, ты торчишь здесь, голодаешь, еще и девчонке открылся! Она же из простолюдинов — такие родную мать за тригрош продадут. У тебя вообще мозги есть?! А если эта Лира придет не с едой, а со стражниками, или вообще с магистрами за ручку? Ты об этом не думал? Бездна! Зачем ты вообще к ней поперся? Нет, я понимаю твою логику — идти некуда, хочется поддержки, все такое, она мало-мальски подкармливает. Ну ты же мыслишь, бывает, в правильном направлении, какого дьявола поступаешь совсем не так, как нужно? Сам же понимаешь, что теперь придется ее убить, в случае чего…

Орена передернуло. Голос, звучавший в голове, казался таким родным, реальным, сестриным, но в то же время слова, произнесенные им, давали отчетливо понять, что это не Нария.

— Заткнись! Не стану я этого делать! Почему ты… существо, взяло ее обличье?! Она никогда бы такого не сказала! Заткнись, не порочь ее!

Люди, проходящие в тот момент около Орена, удивленно оборачивались. Кто-то помоложе простодушно хихикнул. «Таков сопляк, а уже на башку калека. Куда мир катится…» — пробрюзжал кто-то постарше. Орен потупил взгляд.

— Не ори! Ты привлекаешь внимание! — повелительным тоном проговорила Нария. — Я прекрасно слышу твои мысли. Сколько раз тебе повторять — говори со мной с помощью них.

Он исподлобья, с искрометной ненавистью взглянул на явившийся перед ним полупрозрачный силуэт Нарии.

— Смирись и привыкай, — не обращая внимания на его враждебность, размеренно говорила она. — Не я взяла ее внешность — ты сам хочешь видеть меня такой, но признаться в этом себе не хочешь. И не пререкайся, я тебя знаю лучше, чем ты сам. Уж поверь. Потому как я это ты, а ты это я, мы неразрывны. Мой разум — твой разум, мы одно целое и всегда были вместе. Просто раньше между нами стоял барьер, а то… событие его стерло. Орен, твоя сестра мертва. Отец, мать и брат тоже. И ты должен был лежать там, в один ряд с ними. Но ты сидишь здесь. Живой. Пока живой. У тебя не осталось никого в этом мире, кроме себя… кроме меня. Умрешь ты — умру я. А я умирать не хочу, потому как и ты сам того не хочешь. Только скорбь затуманивает твой разум, мешает мыслить здраво. Ты заключаешь себя в какие-то идиотские рамки, пытаешься им следовать, боишься ответственности. Ответственности перед совестью. Только вот совесть — это не панацея, а проклятие. Проклятие коварное, добровольное. Тебе кажется, что ты поступаешь правильно, а на самом деле загоняешь нас в могилу. И где-то в глубине разума ты сам насмехаешься над той чушью, что несла твоя сестра. Выжить — вот приоритетная задача, остальное — посредственно.

— Замолчи! — подскочил Орен и яростно попытался отвесить пощечину полупрозрачной Нарии. Капюшон слетел — рука пролетела насквозь. Нария исчезла.

Добрая треть площади обернулась на него, но быстро возобновила беспорядочное шествие. Из толпы выбежала Лира с небольшим тканевым мешочком в руке. Схватила Орена за руку и увлекла за собой.

Они просочились сквозь толпу, словно опарыши сквозь известную субстанцию, пробежали через арку, ведущую на улицу, название которой Орен не знал. Оттуда вышли в квартал мастеров древесных дел. Не в пример площади Восьми Арок квартал пустовал: лишь четыре омытых потом детины, бранясь и плюясь, разгружали две телеги, доверху набитые брусьями и досками; худой надзирающий бранился еще горячее, подгоняя работников; опершись плечом на распахнутую дверь мебельного магазина, за этим делом наблюдал седой мужчина и беззаботно потягивал трубку с табаком. Ребята завернули в один из переулков и долго лавировали меж нескончаемых домов. Наконец выбрались на храмовую площадь имени Ионна Симпенция, пробежали по замызганной белой плитке и, миновав еще пару улиц, шмыгнули в осунувшийся одноэтажный дом, или, вернее сказать, хибару.

Мебель внутри отсутствовала от слова полностью, даже доски в заколоченных окнах и те местами выдернуты, зато присутствовали слои пыли на местами проломанном полу, горы паутины в каждом углу, поселения маленьких бледных грибков и стойкий запах сырости и крысиного помета. Темноту прорезал солнечный свет, влетающий из неисчислимого множества щелей в стенах и потоке.

— Фух, располагайся! — пытаясь отдышаться, сказала Лира. — Местечко не ахти, зато здесь, в отличие от прошлого места, вроде как никакие бродяги не слоняются. Поговаривают, тут призраки какие-то водятся. Но ты ж маг… в смысле человек… ну, человек-маг — духов страшиться не должен. — Она протяну перевязанный тонкой веревкой мешочек. — На вот, поешь. Немного, но больше не смогла из дому вынести.

Орен вынул из мешка деревянную баклажку с водой, внушительный ломоть ржаного хлеба, заплесневелый кусочек сыра и даже тонкую полоску вяленого мяса. Расстелил на полу мешочек и разложился на нем, и жадно набросился на еду.

— Лир… — выговорил Орен с набитым ртом.

— М?

— Я ненавижу тебя, — прожевав, докончил Орен. — Ненавижу за то, что не даешь мне с голоду помереть.

Лира тихо, но мило хихикнула.

— Спасибо…

— Да ладно, было бы за что. Ты ведь мне помог, заступился, привел в чувство тогда… Как я теперь могу тебе отказать? — Лира, улыбнувшись, присела на пол вплотную к нему. Орен почувствовал тепло ее тела у левого плеча. — Я… я понимаю твое горе, сочувствую тебе, правда, сочувствую! Но я тут, в общем… обмозговала. Ты же не можешь вечно бродяжничать, ну там… о будущем думать надо. И вот… мой папа кожевничеством занимается, в цех какой-то недавно вступил, а там сейчас заказов уйма. Я как-то подслушала, что он говорил маме: не справляется, а подмастерья-де толкового найти не может: то алкаш какой, то… попарук. Ну и я тут подумала… — Лира отвела взгляд, ее щеки покрылись налетом румянца. — Может я как-нибудь тебя бы привела. Ну, домой. И попросила бы, чтоб он тебя в цех взял. А ты бесплатно работал… Со мной… в смысле у нас бы жил, кормился, а денег не брал.

Орен чуть не поперхнулся от такого предложения.

— А девчонка-то без ума от тебя, — пронесся в голове насмешливый голос Нарии.

— Прости, — закусила губу Лира. — Я не настаиваю… Просто думала, что так тебе будет легче… ну и мы будем…

— Нечего тут думать! Бежать нам надо, бежать! — возразила Нария.

— Я подумаю, — вслух ответил Орен и, содрав ногтем плесень, откусил кусочек сыра. — Дай мне время. Да и, понимаешь, не все так просто… Слушай, а откуда ты такая умная? У тебя и говор как-то отличается от…

— От простолюдинов? — улыбаясь, закончила Лира. — У меня в школе есть уроки грамотной речи. Папа денег накопил и меня год назад в нее отдал. Да и вообще у меня семья не шибко-то бедная. Вон, видишь, мясо едим. А еще нам о лэрах много рассказывают…

— И фто рафкафывают? — по-хомячьи набив щеки хлебом, сыром и мясом, спросил Орен.

— Да много чего. Ну, например, что гармонию поддерживаете, что вы избранники самого Всевышнего, ну, то бишь с его частичкой родились, что мы вам помогать должны и бесп… бесприсловно подчиняться. И что это наш долг. Что вы умные и благородные, что несете законы Творца в наш мир. Да только… — Лира помедлила, закусила губу. — Только я пока встретила единственного умного и благородного лэра… Ну, то есть не лэра. Тебя, в общем.

Орен широко улыбнулся, с набитым ртом это наверняка выглядело забавно, потому как Лира тоже улыбнулась. Она протянула руку к его лицу — одним большим глотком Орен проглотил ком еды, ощутил, как ее мягкие, будто первосортный бархат пальцы легонько стирают крошки с его губ. Ее взгляд был направлен прямо на его губы, — Орена затягивала черничная глубина ее глаз, манила, против воли притягивала к себе. Все переживания, воспоминания и волнения уступили пылкости, волны расслабляющего тепла переливались из груди к низу живота. Он ощутил, как все ниже пояса приятно напрягается, пестрит непреодолимым влечением. Словно в забытье его губы алчно насыщались страстью, теплом и мягкостью губ Лиры, гибким языком, желающим побороть его собственный язык. Упругие маленькие бугорки прижались к груди, — они отличались от эластичности его сестры, в безмятежности которой хотелось утонуть и отстраниться от всего внешнего мира. В бугорках Лиры никакой безмятежности не было, напротив, они разгорячали еще сильнее, сводили с ума, отзывались самым приятным из всего, что доводилось держать в ладонях Орену. Свободная от бугорка рука обвила ее талию, тонкую, желанную. Под влиянием непреодолимого позыва он сам не понял, как очутился над ней, над Лирой, лежащей спиной на полу. Ее взгляд… ее черничные глаза искрились влагой желания, требовали действий.

Дверь распахнулась. В комнату брызнул яркий свет. Кровь резко отхлынула от таза и прильнула к голове — Орен непроизвольно отскочил. Лира приподнялась, спешно застегивая тонкую блузку. Внутрь ступил тот, кого Орен никак не ожидал здесь увидеть…

Девушка, проследовавшая за Андором, на голову высилась над ним. Тем не менее лицо ее было юношеским, как у Лиры, а вот фигуре позавидовала бы любая спелая женщина.

— Вы не проговаривалися, что с нами еще будут. Не, ну я-то не против, не, ну предупредили б хоть, — обвившись вокруг руки Андора, пропищала девушка.

Андор резким движением высвободился из ее объятий.

— Пошла отсюда. Быстро! — проговорил он, точно увидел призрака, не отрывая взгляд от Орена. — Быстро вон! И дверь закрой за собой!

— Твою ж… говорила я тебе — беги из города! — раздался голос Нарии.

Бывшие друзья не отрывали взгляда друг от друга, напряженно ожидая первого шага.

— Какого… какого ты жив? — сделав шаг вперед, натужно ухмыльнулся Андор. — Ну да плевать. Недобитышь, ха-х! Ну и лицемер же ты — мне не давал, а сам с этой шалашовкой развлекаешься. Не по-дружески это. — Его улыбка стала естественной, какую Орен привык видеть, но сейчас она казалась особенно гадкой.

Андор, не стесняясь, сделал еще пару шагов вперед, окинул взглядом комнату.

— М-да. Так вот где теперь живет сын бывшего вэяра… Или бывший сын вэяра, как правильно сказать? Ха-х! Чего ты на меня так уставился? Не так приветствуют друзей, или ты совсем тут с людишками одичал? Нет бы предложить другу… что там у тебя? Ржаной хлеб? Фу! Нет бы, предложить разделить… нашу общую подругу. — Лира скрипнула зубами. — Поскрипи мне еще, человечишка! Побереги зубы, ненавижу беззубых. А поскрипим мы с тобой еще в другом месте. Ты как, Орен, не против же? Ха-х! Еще бы ты был против! Твой отец червей кормит, а мой… А! Кстати. Где мои манеры? Я ж тебя поблагодарить должен за папашу-некроманта. Спасибо ему за то, что сдох, — со дня на день масрэал нового вэяра назначит. Угадай, чей отец им станет?

«Некромант…» — мысль об этой лжи заполонила разум Орена.

— Не слушай его болтовню. Я знаю, о чем ты думаешь. Не вздумай! — закричала Нария.

Орен слушал молча, все больше свирепея с каждым его словом, сжимал кулаки, — голос, ухмылка, слишком ровные черты лица казались ему самым ненавистным, что есть в этом мире, словно это Андор убил его семью. Он жаждал погружения в то состояние, когда голова становится пустой, а тело делается легким, неподконтрольным. Но оно все не наступало.

— А вообще, забавно все это, — медленно подходил все ближе Андор, но, глянув в глаза Орена, почему-то осекся и остановился. — Даже твою сестру-уродца прирезали, а тебя нет. Получается, тебя даже убивать побрезговали, — фальшиво рассмеялся он. — А, не-не, точно! У тебя ж чуйка на собак. А они типа белые псы. Ну ты понял, да? Ха-х! Ладно, в знак нашей дружбы можешь посмотреть, как я эту потаскушку имею. — Андор указал на побелевшую от ненависти и страха Лиру. — А потом, если скулить не будешь и ее уговоришь не рыпаться, возможно, и тебе дам ею попользоваться. Ну а после мы все дружненько отправимся в ратушу, и разойдемся по своим делам: я обедать пойду, ты — в яму к своим родственничкам, а ее на площади Слёз вздернут.

Орен подскочил, с его пальцев сорвался заранее заготовленный конусообразный поток пламени. Как оказалось, Андор тоже был готов. Взмахнул руками — порыв ветра перенаправил огонь на Орена.

Он заслонил лицо руками. Спешно затушил оставшийся на рукаве огонек. Раздался вопль Лиры, но Орен остался глух. Точка невозврата преодолена — теперь существует лишь он и бывший друг, олицетворяющий в себе все мировое зло.

Андора не было. Яркий свет струился из распахнутой двери. Орен выскочил на улицу.

Но там его уже поджидал Андор. Орен только и успел скрестить руки на груди, прежде чем силовой импульс сбил его с ног. Упал он на спину.

— В сторону! — крикнула Нария где-то на задворках его разума.

Не раздумывая, Орен перекатился вправо. Воздух мощным кулаком обрушился на то место, куда он упал. Вздыбленная пыль ударила Орену в глаза, набилась в уши.

Зажмурившись, он подскочил и, беспорядочно размахивая руками, распылял раскаленные сгустки флюид вокруг.

— Успокойся! — пролетел в мыслях голос Нарии. — Выдохнешься! Поставь барьер и протри глаза!

Он попытался заготовить заклинание силовой стены, но не успел. Сильный порыв ветра отбросил его назад. Орен отлетел, рухнул на землю и пару раз перекрутился.

Приподнялся на коленях. Шею дико ломило, вся спина отзывалась болью, в рот набилась пыль, но это мелочи. Сквозь влажную пелену он увидел бегущего на него Андора. Над ладонью того виднелся плотный комок с бушующими смерчами внутри.

— Силовую стену! быстро! — вскрикнула Нария.

Но вместо этого Орен бросил в неприятеля огненный шар.

Андор успел отскочить — хотя это было необязательно: шар рассыпался на тысячи искр, не долетев до цели — метнул воздушный сгусток. Орену повезло — сфера со смерчами со свистом пролетела у его уха и разорвалась о землю позади. Его подхватил поток ветра и засосал внутрь разрыва. Он скрылся в столбе пыли.

— Закрой глаза и готовься! Заготовь огненный шар и жди! — скомандовала Нария.

Орен, быстро поднявшись на ноги, так и поступил. Долго ждать не пришлось. Ветер, выпущенный Андором, унес за собой пыль. Орен открыл глаза и быстро метнул во врага огненный сгусток. Надежно сконструированный шар.

Точно в цель!

Огонь ударил по груди Андора и объял облаком пламени.

Нательная защита. Этого ни Орен, ни Нария ожидать не могли — такому учили только в академии. Огонь исчез, ни ожога не оставив на теле Андора.

Бывший друг взмахнул ногой. Орен не успел среагировать — воздух ударил по ногам. Лишь рефлекторно выставленные руки не дали ему разбить лицо о твердый грунт.

Андор занес руку.

«Конец», — пронеслось в голове у Орена.

На спину Андора накинулась визжащая Лира. Силовой сгусток, непременно бы снесший Орену голову, сорвался с ладони недруга. Пронесся мимо — над его головой. Сзади донесся чей-то истошный вопль.

Андор присел и извернулся, толчком освободился от захвата Лиры. Отпрыгнул назад. С вытянутых им вперед ладоней сорвался ветер, подхватил Лиру и отбросил на несколько сажень назад, ближе к людям. Только сейчас Орен заметил обступивших их с обеих сторон улицы многочисленных зевак. Которые, впрочем, держались на почтительном расстоянии. Мелькавшие в толпе стражники не осмеливались вмешиваться.

Андор, точно забыв о противнике, опустил руки. Орен не преминул воспользоваться замешательством: совместил в шаре пламени огненный взрыв и силовой разрыв, надежно скрепил конструкцию, — получилось самое сложное из известных ему заклинаний; при недостаточной сноровке запросто могущее в лучшем случае оторвать руку незадачливому магу.

Опомнившись, Андор развернулся к оппоненту. Поздно! Нестабильный сгусток за долю мига разорвал его тело на мелкие кусочки. Розовые и красные опаленные ошметки разлетелись по дороге, угодили в стены домов, долетели даже до Орена. Толпа с обеих сторон улицы в одно дыхание охнула и затихла. Голова по траектории плюхнулась на крышу и скатилась вниз, упав меж двух домов. На месте, где стоял Андор, остались лишь похожие на червей бесформенные остатки ног да изорванные части внутренностей, лежащие в огромной алой кляксе, смешавшейся с пылью.

Затмение ярости уступило прозрению рассудка.

Убийца…

Лира пыталась приподняться на левом локте — взвыла — правая рука не работала — вновь рухнула лицом в землю. Больше не шевелилась.

Толпа позади нее беспокойно перешептывалась, между людских плеч замелькали направленные на Орена арбалеты, он обернулся — сзади та же картина.

Отчаяние подкрадывалось к его горлу, страх и отчужденность сжимали грудь, перехватывали дыхание.

«Лира!» — разум словно кинул Орену якорь, не дающий уплыть от расплывающейся реальности.

Он рванул к Лире. Хотел рвануть. Но остался недвижным. Все тело неимоверно ломило, а отдышка была такая, точно он пробежал десять верст.

— Ее уже не спасти. Соберись! Барьер! — быстро пронесся в мыслях голос Нарии.

Из последних сил Орен заключил себя в силовой кокон.

Выпущенные из арбалетов болты со звуком отскочили от него. Ноги — цель стрелков. Ни один простой человек не осмелится убить мага, пусть и отступника.

— Беги! — скомандовала Нария. — Беги к воротам! Быстрее!

И Орен побежал, поддерживая купол. Болты вновь и вновь отскакивали от него — каждый удар в купол колоколом отзывался в его голове. Раскаяние, трепет и усталость всегда отходят на второй план перед жаждой жизни. Бежал он в сторону толпы, пробежал мимо неподвижно лежащей Лиры, стараясь не замечать ее. Люди в панике расступались перед ним, отскакивали, рассеивались, расталкивали впереди стоящих, а те, в свою очередь, других, лишь бы не попасться на пути свихнувшемуся ренегату. Арбалетчики либо присоединялись к хаотичной давке, либо увязали в ней. Упавшие, так и оставались лежать под ногами толпы.

Завернув на другую улицу, он развеял барьер — из носа хлынула кровь, — валился с ног, но продолжал бежать. На его счастье, паника не дала стражникам быстро среагировать, а Западные ворота, ведущие из города, находились буквально через пару кварталов.

Уже за городскими стенами он услышал отдаленный звон колоколов, услышал скрежет стремительно опускающейся массивной решетки, предшествующий медленному закрытию самих ворот.

Орен спотыкался, стесывал в кровь ладони и колени, вставал и мчался под бойкие команды Нарии. Бежал, оставляя позади прошлое, убегал от настоящего и даже думать не хотел о будущем. Он сделал все от него зависящее, чтобы погиб единственный добрый к нему человек, — все для того, чтобы окончательно утвердить себя врагом Ил Ганта, — приложил все усилия, дабы перечеркнуть все пути благополучного исхода.

Уже потом Орена, изнеможенного и голодающего, скитающегося по лесной глуши, события этих дней раздавят как оползень и похоронят под собой, и будет погребен его разум бесконечно тянущимися седмицами внутренних печалей и внешних невзгод.