Неписанный закон

Артур Генри, 1905

«Много лет тому назад в Нью-Йорке в одном из домов, расположенных на улице Ван Бюрен в районе между Томккинс авеню и Трууп авеню, проживал человек с прекрасной, нежной душой. Его уже нет здесь теперь. Воспоминание о нем неразрывно связано с одной трагедией и с бесчестием…»

Глава IV

Мистеру Вандемеру было приблизительно лет сорок пять-пятьдесят. Росту он был немного выше среднего. Вся его фигура была приятно округлена и имела сильную наклонность к полноте. Физически он был вполне здоров и бодр, красив и хорошо сложен. Но бритое лицо было типичной физиономией американского аристократа. Он принадлежал к тем людям, которые, унаследовав от предков громадные средства, умеют сами их приумножит. Много общего было у него и с теми, которые сами выбиваются из нищеты и наживают себе большие состояния. Оба эти типа людей давно уже обособились в совершенно отдельный класс и между ними трудно пронести границу. И те, и другие отделяются от плуга одним, много двумя поколениями. Дед мистера Вандемера, будучи еще молодым начинающим торговцем, сам развозил свой товар на тележке по улицам Нью Иорка. В семьдесят лет, когда он уже был крупным нью-иоркским собственником, старик, ни на минуту не задумываясь, собственноручно разгружал свои суда в назидание ленивым портовым рабочим. Погоня за богатством ни на минуту не ослабевает у этих людей, поглощает их всецело, но все их приемы остаются чисто демократическими. Многие богатые американские наследники продолжают вести начатую их отцами борьбу, с той же непоколебимой, сильной, неостывающей энергией, с которой работали их предки — и в этом именно и состоит характерная особенность Америки.

Мистер Сторрс мрачно дожидался в библиотеке возвращения Вандемера. Отчаяние мелких нефтепромышленников, на которых так тяжело должно было отразиться его банкротство и которых он в сущности разорил, нимало его не беспокоило. Его всецело поглощала мысль о крушении собственного благополучия. Кто-то открыл дверь в библиотеку. Мистер Сторрс, думая, что пришел Вандемер, не взглянул даже на вошедшего. Он живо почувствовал всю унизительность своего положения.

Детские голоса, раздавшиеся в библиотеке, привлекли его внимание и он невольно повернул голову в их сторону. Он увидел совсем не зятя, как ожидал, а своего племянника, Ричарда Вандемера, тоненького, белокурого мальчика лет пятнадцати, и маленькую Дору Престон. Родства между ними не было никакого, но с тех самых пор, как мальчик себя помнил, она всегда заменяла ему сестру. Доре было двенадцать лет и она давно уже находилась на попечении у м-сс Вандемер. Она была дочерью судьи Джошуа Престона, старинного друга детства самого Вандемера. Мать Доры умерла, когда ей было три года, и м-сс Вандемер тотчас же перевела девочку в свою детскую, в которой Ричард начинал уже усердно столярничать.

— Я нашла эту книгу сегодня, Дик. — сказала Дора, войдя в библиотеку.

Она круто оборвала начатую фразу и замолчала при виде какого-то господина, сидящего в громадном кожаном кресле. Мистер Сторрс сидел полузакрыв рукою лицо и потому Дора не сразу узнала его.

— О, посмотри, Дик, — прошептала она, хватая его за руку, — тут кто-то чужой!

— Здравствуй, дядя Генри, — сказал Ричард, встретившись глазами с мистером Сторрсом. — Мы не помешали тебе? Мы пришли только за книгой и сейчас же уйдем.

Мистер Сторрс моментально встрепенулся. Он не забывал о необходимости самообладания даже при детях. Он не хотел, чтобы они заметили в нем какую-нибудь перемену.

— Сделай одолжение, — улыбаясь, сказал он и протянул племяннику руку. — Какую же ты книгу ищешь, милый мой?

— Не знаю, сэр. Дора случайно набрела на нее и совершенно не помнит заглавия.

— Вот она! — воскликнула Дора, вытаскивая с полки какую-то громадную книгу. — Название «Потерянный рай».

Глаза её так и сверкали. Для нее свет все еще был волшебным миром с неисчислимыми сокровищами.

— Вы еще не читали эту книгу? — ласково спросил мистер Сторрс. — Это старинная вещь. Помню, я читал ее еще мальчиком, приблизительно в твоем возрасте, Ричард. До сих пор помню иллюстрации Дорэ. Как они хороши, Дора! Когда вы подрастете и будете читать эту поэму, то текст понравится вам еще больше, чем иллюстрации.

Невольно привлеченная его спокойным, ласковым голосом, Дора подошла к нему с книгою в руках. Её худенькая, чрезвычайно грациозная фигурка поражала своею детскостью. У неё были щеки и шея шестилетнего ребенка. Но выражение губ было полно чувства и нежности; большие, серые любящие глаза казались еще темнее от длинных ресниц и поражали своей зрелостью и выразительностью, свойственными разве только взрослой женщине. Если бы ей было суждено вечно жить, она не могла бы никогда усовершенствоваться, стать более чистой и любящей, чем была. Для таких людей года не имеют значения для развития этих качеств. Страсть не в состоянии ничего прибавить нового к их чувству любви. Они дают больше, нежели получают извне, от общества и времени. Они дети будущего, живые иллюстрации его грядущей красоты. Их жизнь редко бывает счастливой, но один тот факт, что они существуют, удваивает цену радостей жизни. Жизнь поглощает их качества и затаптывает их.

— Разве мне еще рано читать эту книгу? спросила она, устремляя на него серьезный взгляд серых глаз.

— Что это еще за новости, Генри? Мне рассказали о тебе совершенно невероятные вещи! — сказал мистер Вандемер, неожиданно войдя в комнату. Мистер Сторрс встал, жесткий и выражением лица давая понять своему собеседнику, что он не желает говорить о своих личных делах в присутствии детей. Дети тотчас удалились и мужчины остались одни.

— Сусанна только что сообщила мне о твоем несчастии, — сказал мистер Вандемер, устремляя на своего зятя ясные, вопрошающие глаза.

— Да, полное банкротство, — ответил мистер Сторрс, также в упор глядя на зятя застланными глазами.

— Твое или банка?

— Банк также пострадал. Все мое состояние ухлопано в Кинстонское нефтепромышленное общество.

— Разве ты имеешь какие-нибудь отношения к нему? Стало быть общество лопнуло?

— Пока это никому еще не известно, но дня через два об этом будут говорит на всех перекрестках. Может быть, завтра публика все уже узнает.

— Ты сколько потерял денег в этом деле?

— Решительно все. Да кроме того я взял еще в банке тысяч сто.

— А банк потерял на какую сумму?

— Он совершенно не будет в состояния выплатить вкладчикам их деньги. Я недавно только узнал, что купленные нами векселя на сумму в двести тысяч долларов не стоят и двадцати. Кроме того, я заметил у кассира недочет в двадцать тысяч долларов. Кто-то, не знаю кто, взял на двадцать тысяч банковских облигаций и заменил их простыми бланками.

Мужчины разговаривали стоя, пристально глядя друг другу в глаза. Мистер Вандемер, по-видимому, отлично понял в чем дело и насторожился. Он говорил быстро, почти резко, желая поскорее разузнать фактическую сторону дела. Мистер Сторрс отвечал гораздо медленнее, но ни в его манерах, ни в голосе не было заметно и следа волнения. Единственным признаком сильного внутреннего волнения был легкий румянец, игравший у него на щеках. Мистер Сторрс опять уселся на стул, мистер Вандемер взял другой и подсел поближе к зятю.

— Ну, Генри, — промолвил он сочувственно, — дело выходить дрянь.

Мистер Сторрс утвердительно кивнул головой, но ничего не ответил. По правде сказать, он никогда не рассчитывал, чтобы зять помог ему устроить свои денежные дела. Сам бы он никогда этого не сделал ни для кого.

— У банка есть излишек денег? — спросил мистер Вандемер.

— Сорок тысяч.

— Стало быть, чтобы избежать краха ему необходимо приблизительно двести тысяч. Так ведь? Нечего сказать, кругленькая сумма. Конечно, для тебя это тяжелый удар, но переживают же его другие. По моему твоей личной репутации не грозит никакой опасности. Сусанна только что делала мне какие-то намеки по этому поводу. Есть ли для тебя опасность?

Мистер Сторрс не встретился взорами с зятем и в то же время как будто бы и не старался избежать его взгляда. Он с мрачным, безнадежным видом смотрел куда-то в пространство.

— Я лично отвечаю за все пропавшие облигации. По правилам только я один имею доступ к ним.

— Но какие же могут тут быть сомнения? — удивленно спросил мистер Вандемер. — Облигации похитил кассир, это ясно, как день.

— Я никогда не смогу доказать этого, ясно установить его виновность. Он будет, вероятно, все отрицать и подозрение падет на меня.

— Ты говоришь, что у него недочет в денежных суммах? Не думаю, чтобы кому-нибудь пришла в голову фантазия оспаривать его виновность относительно кражи облигаций. Кому же придет в голову мысль обвинить тебя?

Дело казалось так ясно, так просто мистеру Вандемеру. Его чрезвычайно удивляло волнение зятя из-за каких-то несбыточных опасений.

— Было бы гораздо безопаснее и лучше вернуть завтра же все облигации на их прежнее место, — сказал мистер Сторрс. — Мне бы это очень хотелось устроить, Вилльям. Не одолжишь-ли ты мне двадцать тысяч?

— Чтобы помочь тебе скрыт следы преступления? Да, никогда в жизни!

Мистер Вандемер говорил быстро, сердито. Он никогда не позволит себе ничего, смахивающего на мошенничество. Через минуту его озарила догадка, он начинал кое что понимать. Он пристально посмотрел на мистера Сторрса, и подозрение сменилось в нем уверенностью. Он готов был бросить тому в лицо обвинение в воровстве, вышвырнуть его вон отсюда, но во время вспомнил про жену и её просьбу. Когда он вновь заговорил, его голос звучал леденяще, все его обращение стало как-то сдержаннее. Он придумал план действия и решил осуществить его с своей обычной бурной стремительностью.

— Ты знаешь, где живет кассир?

— Да.

— Пошли за ним.

Мистер Сторрс на минуту замялся, затем медленно проговорил:

— Он может испугаться такому неожиданному приглашению и сбежать.

— Будь я на твоем месте, я предоставил бы ему как можно больше времени, чтобы бежать отсюда. Он не вернется, чтобы изобличит тебя. Он лучше предпочтет взять на себя обвинение в краже облигаций, нежели отсиживать в тюрьме за то, что он действительно сделал.

Мистер Сторрс густо покраснел и опустил глаза.

— Ты передашь поручение твоему кучеру на словах. Писать ничего не надо. — Он встал, направился к дверям и прибавил: — Я вернусь сюда через два часа, в случае если он к нам не пожалует. Как только он явится, мы сейчас сообщим ему, что он растратил банковские деньги, укажем ему точную сумму хищения. Может быть, удастся убедить его взят всю вину на себя. Если же он откажется признать себя виновным в краже облигаций, его могут и оправдать.

Набросав в общих чертах свой благородный план, мистер Вандемер вышел из комнаты.

— Джон, — сказал он дворецкому, — скажите кучеру мистера Сторрса, чтобы он тотчас пошел к своему барину в библиотеку.

По мнению мистера Вандемера намеченная им программа действий нисколько не противоречила его убеждениям. Конечно, он ни одному человеку не даст в долг денег, чтобы спасти его от правосудия. Деньги вещь осязательная и всегда есть возможность докопаться до их первоисточника. Не так-то легко, однако, напасть на след инициатора идеи.

Он прошел наверх, где его давно уже ждала жена и м-сс Сторрс, и тотчас же в сжатых словах выяснил обеим дамам настоящее положение дел. Жена его решительно ничего не поняла из его объяснений. Она уже выразила ему свое желание и была вполне уверена, что Вилльям, как всегда впрочем, не откажется его выполнить.

Как только он вошел в комнату, м-сс Сторрс тотчас перестала плакат и рыдать и внимательно выслушала его. Она поняла из сдержанных слов зятя, что мистер Сторрс действительно потерял все свое состояние, и что в довершение всех бед его могут посадить на скамью подсудимых по обвинению в преступлении уголовного характера, что возврат к прежней роскоши совершенно немыслим, но что есть возможность избежать громкого скандала, если кассир согласится взять всю вину на себя.

В её душе происходила сложная борьба: тут было и горе об утраченном благосостоянии, ужас при мысли о мрачном, нищенском будущем, гнев на человека, доведшего ее до полного разорения, страх, что свет будет ее презирать, и надежда на возможность избежать этого последнего несчастья.

— Не лучше ли будет, если я сама повидаюсь с кассиром и умолю его признаться во всем? — спросила она, равнодушно посматривая на себя в зеркало.

Её предложение чрезвычайно удивило мистера Вандемера. Ему бы никогда в голову не пришла подобная мысль. Он вспомнил, что, действительно, красивая женщина, доведенная до полнейшего отчаяния, часто бывает прямо неотразима в своем горе и что ей весьма часто удается достигнуть неожиданного успеха только лишь благодаря силе своих чар. Но сама мысль не особенно ему нравилась.

— Тебе будет тяжело, — ответил он. — На успех твоего предложения трудно рассчитывать, если личный интерес не заставит его принять предложенную нами комбинацию.

— Мне надо приготовиться к возможности всяких неприятностей, — со вздохом сказала м-сс Сторрс. — Теперь не время думать о себе. Мои дети…

Её губы задрожали, в глазах блеснули слезы и она поспешно стала утирать их своим носовым платком. Через несколько минут она успокоилась и проговорила с полным самообладанием:

— Я непременно должна повидать кассира.

После того как она приняла такое геройское решение, ее исключительно интересовал вопрос, каким образом ей лучше использовать свое положение. Она соображала, как поступила бы при данных обстоятельствах истая христианка, хорошая, чуткая ко всему женщина. В конце концов, у неё составился план действий для данного момента, и не останавливаясь на подробностях своего проекта, она решила на будущее время изображать из себя страдалицу.

— Я пойду вниз к мужу и побуду с ним пока, — сказала она грустно.

Она проплыла в библиотеку и тихо опустилась на стул рядом с мужем. Она крепко сжала губы и ни единого слова упрека не сорвалось с них. Она не могла сдержать своих слез, — но разве, вообще, мыслимо предъявлять подобное требование к женщине. Она делала все, чтобы муж не заметил её слез, отворачивала от него голову и закрывала лицо руками. Мистер Сторрс сидел неподвижно, как истукан. Он сидел и ждал, совершенно разбитый и умственно, и физически.

Кто-то позвонил у парадного входа. Мистер Сторрс невольно вздрогнул. Вслед за звонком в комнату вошел мистер Вандемер с Гарри Кингом.

— Клара, — сказал мистер Вандемер, — не лучше ли тебе уйти пока отсюда? Мистер Книг зашел ко мне по частному делу.

— Заклинаю вас, позвольте мне остаться, — сказала м-сс Сторрс, поднимаясь с места и с мольбой во взоре оглядывая присутствующих. — Я уверена, что мистер Кинг ничего не будет иметь против моей просьбы. Я объясню ему, что побудило меня на это. Любопытство тут не причем. Я… я не хотела бы еще больше растравлять его раны моим присутствием. Мистер Кинг, — воскликнула она с трагизмом, в лице, делая к нему несколько шагов, — от вашего решения зависит все будущее моих детей, вы один можете спасти меня от сумасшествия! Я… я… — она отвернулась и рыдая опустилась на стул.

Гарри Кинг неподвижно стоял возле двери. В первую минуту его очень поразил вид этой дрожащей от волнения женщины, её совершенно непонятные для него слова. Она продолжала говорить, а он опустил глаза и пристально рассматривал пол. Он не двинулся с места, не порывался ответить ей.

Наконец, мистер Вандемер повернулся к нему и заговорил спокойным, размеренным тоном.

— Вы уже, вероятно, знаете, что ваша растрата в настоящий момент не тайна. Ее удалось раскрыть.

Бледное, серьезное лицо кассира стало еще мертвеннее, выражение еще более торжественным и важным.

— Совершенно отказываюсь, понимать, — произнес он отчетливым, но слабым голосом, — почему мое личное маленькое несчастие так расстроило м-сс Сторрс.

— Ты, может быть, сам желаешь объясниться с мистером Кингом? — спросил мистер Вандемер, глядя прямо в лицо мистеру Сторрсу.

Тот отрицательно мотнул головой и мистер Вандемер приступил к щекотливому объяснению.

— Вы явились сюда по приглашению мистера Сторрса и мы не имеем права выпустить вас отсюда иначе, как в сопровождении полицейского агента. Вас арестуют и без всякого сомнения признают виновным в растрате банковских денег. Я буду с вами вполне откровенен и не скрою, что доказать, что облигации похищены вами, будет нам довольно трудно. Позвольте вас спросить: вами-ли взяты облигации и признаете-ли вы себя виновным в этом похищении на суде?

Гарри Кинг на минуту оторвался от созерцания пола, взглянул на мистера Сторрса и тотчас, молча, опять потупил глаза.

— Я хотел бы вам предложит еще несколько вопросов, мистер Кинг, — помолчав, сказал мистер Вандемер. — Простите, вы женаты?

— Нет, — ответил мистер Кинг.

— Вы содержите кого-нибудь?

— Нет.

— У вас нет никого близких?

— Сестра есть, но ее я обеспечил.

Мистер Вандемер пристально смотрел на молодого человека, в его зорких глазах появилось более мягкое выражение. Видимо, мистер Кинг внушал ему симпатию. Что-то подозрительно похожее на жалость было в выражении его глаз.

— За преступление, совершенное вами, — а улики имеются в данном случае на лицо, — вам грозят принудительные работы, мистер Кинг. Кроме того, на вас же ляжет обвинение в похищении банковских облигаций.

— Нет, этого не будет, — быстро заговорил мистер Сторрс. — Я не выступлю с обвинением против тебя, Гарри. Я буду молчат.

Мистер Вандемер бросил презрительный взгляд в сторону зятя, повернулся к нему спиной и направился к двери. Сделав несколько шагов, он круто повернул обратно.

— Или вы, или мистер Сторрс будет признан виновным во всей этой грязной истории, — сказал он. Даже если мистер Сторрс будет упорствовать в молчании, вас все же не оправдают. Для нас существенно важно, мистер Кинг, чтобы имя мистера Сторрса не трепалось бы всюду зря в связи с этим делом. Если вы согласитесь избавить нас от треволнений и довольно ощутительных расходов, связанных с доказательством вашей исключительной виновности в настоящем деле, то я с своей стороны обещаю вам пустить в ход все мое влияние, чтобы добиться смягчения вашей участи. Как только вы отбудете наказание, я обязуюсь помочь вам начать жизнь сызнова.

Мистрисс Сторрс, делая невероятные усилия, чтобы подавить бурные рыдания, взглянула на кассира и воскликнула:

— Умоляю вас, мистер Кинг…

Он жестом заставил ее замолчать и, повернувшись к мистеру Вандемеру, сказал, обращаясь к нему:

— Я беру всю вину на себя, но покорнейше прошу вас не беспокоиться и не хлопотать обо мне.

Мистер Сторрс, как ужаленный, откинулся на спинку стула. Мистрисс Сторрс, рыдая, вышла из комнаты. Мистер Вандемер молчал, не находя, чтобы сказать приличествующее случаю. Быстрота, с какой последовало согласие, и бескорыстие молодого человека совершенно ошеломили мистера Вандемера. Он чувствовал, что молодой человек поступает вполне искренно, отказываясь от всякой награды за свою услугу. Но удивление мистера Вандемера вскоре улеглось. Он сумел добиться того, чего хотел, и теперь у него было одно только желание: как можно скорее сбыть с рук все это дело. Он все еще чувствовал редкую для него симпатию к мистеру Кингу и решительно не знал, как теперь быть с ним. Он не мог заставить себя тотчас же отправить в тюрьму человека, согласившагося взять на себя чужое преступление. Кассир первый нарушил неловкое молчание. Он поднял глаза и сказал:

— Будьте добры, мистер Вандемер, и пошлите за полицейским агентом. Я не стану вас утруждать своим присутствием и тотчас же последую за ним.

— Садитесь, мистер Кинг, — сказал мистер Вандемер, указывая ему стул, на котором только что перед тем сидела м-сс Сторрс. Он позвонил, явился дворецкий.

— Джон, возьмите у мистера Книга его шляпу и… — голос его стал мягче, он несколько замялся, а затем продолжал: — и сейчас же пошлите за полицейским агентом.

Все трое сидели вместе в глубоком молчании. Прошло некоторое время томительного ожидания, затем мистер Сторрс заговорил дрожащим голосом:

— Я тебе бесконечно обязан, Гарри. Ты так легко мог бы избежать ответственности за часть позора. Быть может, ты мог бы и меня заставить разделить его с тобою.

— Вы мне ровно ничем не обязаны, — сказал кассир. — Мне необходимы были эти деньги. — Он наклонился вперед, закрывая лицо руками. — Бежать было бы немыслимо, спасение было невозможно, — прошептал он. — Все с самого начала было непростительной ошибкой.

Вновь водворилось молчание. Гарри, казалось, совершенно не замечал присутствия своих двух компаньонов. Он был еще так молод и не смог устоять против соблазнов мишурного света. Он был еще молод, и под ударом страшного бича что-то дрогнуло в его сердце, в нем проснулось раскаяние. Как бы жестоко посмеялись над ним оба эти солидные господина, давно уже утратившие свою молодость, если бы они знали, что происходило у него на душе; как все это показалось бы им деланным, смешным. Положение их в данную минуту было не из приятных. Нечего было и думать упрекать его в необдуманности и опрометчивости, а такая роль наверное получила бы одобрение света. Им нельзя было даже открыто выразит ему свое соболезнование. Мистеру Вандемеру делалось все более и более не по себе, молчание удручало его, и потому он искренно обрадовался появлению полицейского, которому он тотчас же и сдал сознавшегося преступника.

Затем вскоре уехал домой и мистер Сторрс с женой. Проводив их, мистер Вандемер, не торопясь, направился в клуб.

— Мистер Витакер здесь? — спросил он клубного казачка, стоявшего у дверей. Получив утвердительный ответь, мистер Вандемер отправился отыскивать своего знакомого, и найдя его в биллиардной, отозвал его в сторону.

— Не надо завтра предлагать Кинстонскому нефтепромышенному обществу слиться с нами в одно предприятие, — сказал он.

— Почему? — удивился тет.

— Его песенка спета. Самое большое оно продержится еще день-другой.

Мистер Витакерь весело улыбнулся.

— Очень рад, — сказал он. — Повысить нам цену на очищенную нефть?

— Нет, — задумчиво ответил мистер Вандемер. — Я бы напротив понизил цену на пол цента. Боюсь, как бы крах Кингстонского общества не придал бы мужества уцелевшим мелким обществам. Нам нужно решительно уничтожить их теперь же раз на всегда.

На следующий день весь город уже знал о крахе Кинстонского акционерного общества. Многие, имевшие на руках его акции, были в полном отчаянии. Дня два только и было разговору, что об этом крахе. В вечерних газетах появилась заметка о личной прикосновенности мистера Сторрса к лопнувшему предприятию и об его банкротстве. Произошла паника, публика осаждала банк, требуя возвращения своих вкладов. При выдаче вкладов вскоре обнаружилась несостоятельность банка, прекратили платежи, заперли двери и все замерло в банковском помещении.

Подобные сильные потрясения редко проходят бесследно для таких людей, каким был мистер Сторрс. Его умственные способности сильно ослабели, вся жизнь его была разбита. Он скончался четыре года спустя после роковой для него катастрофы в меблированных комнатах жены на Вашингтонской площади.

Итак имя Сторрс было незапятнано, на нем не тяготело обвинение в совершении столь ужасного преступления. М-сс Сторрс смело могла смотреть в лицо всему свету и, несмотря на всю скромность занимаемого ею общественного положения, высказывать свое мнение по тем или другим вопросам нравственности. Все удалось преблагополучно уладить, причем вполне игнорировались интересы вкладчиков, им предоставили самым позаботиться о себе.