Неписанный закон

Артур Генри, 1905

«Много лет тому назад в Нью-Йорке в одном из домов, расположенных на улице Ван Бюрен в районе между Томккинс авеню и Трууп авеню, проживал человек с прекрасной, нежной душой. Его уже нет здесь теперь. Воспоминание о нем неразрывно связано с одной трагедией и с бесчестием…»

Глава V

Четыре раза в год Карл Фишер ходил в банк получать проценты со своего капитала, и каждый раз ему выдавали до 100 долларов. В последний раз он был в банке в апреле месяце. Настал июль, и он опять отправился в банк за своими процентами. День был жаркий и душный. Карл не торопясь шел по улицам, держась теневой стороны. Он часто останавливался и отдыхал по дороге. Нельзя сказать, чтобы он изнывал от жары и очень устал. Идти приходилось далеко, не менее трех мил. Ему в голову даже не приходила мысль, что можно сесть в вагон трамвая и не утруждать себя такой длинной прогулкой. Люди, которые сколачивают себе капиталец в 10 тысяч долларов, делая сбережения из своего жалования и из заработка жен, не в состоянии тратить деньги на езду в трамвае. Ему безразлично было, где отдыхать, и он с одинаковым удовольствием садился на тумбу и на ящик, поставленный у входа в магазин. Усевшись, он снимал шляпу, обмахивался ею, вытирал платком вспотевший лоб и добродушно посматривал вокруг себя.

Когда Карл Фишер, наконец, поравнялся с банком, было почти три часа пополудни. Он поднялся по знакомым ступенькам и, открыв входную дверь, очутился в комнате с совершенно незнакомой ему обстановкой. В комнате не было видно и следов старой, тяжелой банковской обстановки. Вся комната была перегорожена на клетушки низенькой решеткой. В ней стояло с полдюжины американских конторок и несколько стульев. За конторками писали совершенно незнакомые ему люди, другие качались на стульях, разговаривали друг с другом и искали что-то на карте. Он смутился и простоял несколько минут посреди комнаты, не отдавая себе ясного отчета, туда ли он попал. К нему подошел один из конторщиков и спросил, что ему угодно.

— Я пришел за моими деньгами, — медленно ответил Карл, с недоумением глядя на конторщика.

— За какими деньгами? Разве мы вам должны?

— Ведь тут банк? — сказал Карл, медленно обводя комнату глазами. — Неужели я ошибся?

— Ах, вам нужен банк, вот оно что. Его нет здесь. Тут теперь помещается контора по скупке земли, Мак Фарланда и Бради. Они, ведь, вам ничего не должны?

— У меня остались еще деньги в банке, — волнуясь заговорил Карл. Ему очень хотелось поскорее все выяснить.

— Вот как, у вас там были деньги? В таком случае вы опоздали и ничего теперь не получите. Банк лопнул, его уже нет здесь. Понимаете?

— О, да. Его нет. Я понимаю. Где он?

— А почем я знаю. Говорят вам, что он лопнул. — Видя, что старик его не понимает, и желая поскорее отделаться от него, конторщик прибавил, повысив голос: — Все ваши деньги ухнули. Вот уже два месяца прошло, как банк закрылся.

Карл проводил глазами отошедшего от него конторщика, затем медленно повернулся к двери, долго провозился с ручкой и, наконец, вышел. Он долго простоял перед дверью, как бы тщательно изучая ее, но она ничего ему не пояснила. Правда, наружный вид двери изменился, но что на ней было написано он и раньше никогда не мог прочесть. Кто-то оттолкнул его в сторону и вошел в контору. Он спустился со ступенек и оглянулся на здание. Да, он хорошо знал это здание. Он встал в сторонку, чтобы не мешать другим и целый час разглядывал высившиеся перед ним здания, полусознательно смотрел на прохожих и на каменные плиты бульвара. Если кто-нибудь из прохожих останавливался рядом с ним, старик дергал его за рукав и спрашивал: — Разве это не банк? Где он? — Случайный сосед искоса поглядывал на Карла и торопливо отходил от него прочь. Лишь немногие удостаивали его ответа: — Банк? Да он лопнул месяца два тому назад. — В конце концов, его заметил полисмен, дежуривший на углу. Поведение старика показалось ему в высшей степени подозрительным и, решив, что это нищий, он подошел к нему и дотронулся до него своею палочкою.

— Зачем вы здесь стоите? — грубо спросил он.

— Я пришел за моими деньгами. Я потерял банк. Где он?

— Потерял банк? Банк давно лопнул. Не видать вам больше ваших денежек. Нечего вам здесь стоять, все равно ничего не получите, хоть весь день простойте. Убирайтесь-ка лучше прочь отсюда.

На глазах у Карла заблестели слезы. Он не понимал, что такое собственно произошло и ушел, ровно ничего не соображая. Он смутно начинал понимать, что деньги его пропали безвозвратно. Он направился домой. Теперь ему было уже не до отдыха, он шел, ничего не видя перед собою и с опущенными глазами. Он часто качал головой и шептал про себя:

— Деньги. Где они? Они принадлежат Катрине и мне. Все пропало.

Он совершенно машинально придерживался верного направления и сам не заметил, как оказался около своего дома. Текла встретила его у калитки и вернула его к суровой действительности. При виде дочери, он, заливаясь слезами, упал перед нею на колени, крепко обнял ее и положил голову на плечо девочки.

В первую минуту она побледнела, как смерть, затем кровь горячею волною вновь залила её побелевшее личико. Горе отца мучило ее, и она смотрела на него расширенными от ужаса глазами. Текла обняла отца и сквозь слезы проговорила:

— Папа, папа!

— Моя бедная, маленькая Текла, — простонал он. — Ах, Боже мой, Боже!

Текла причитала и плача тащила отца за плечо.

— Встань, встань же, — уговаривала она его, совершенно обезумев от страха. — Милый папа, встань, пойдем домой.

Наконец, он встал, и она повела его домой. Слезы обильно струились по их лицам. Если бы старика спросили в этот момент, о чем он так убивается, он не мог бы объяснить в чем дело, девочка же и не спрашивала его ни о чем.

Они, спотыкаясь через ступеньки, дошли до дверей, крепко держась на руки и с затуманенными от слез глазами, скрылись за ними. М-сс Фишер сидела на кухне и чистила картофель, но заслышав их шаги, стремительно поставила кастрюлю на пол, схватила свою палку и заковыляла имь навстречу.

— Ты ушиблась, Текла? — закричала она ей издали. При виде жены, Карл инстинктивно смахнул слезу и поспешно заговорил.

— Да, да, Текла ушибла нос. Ступай, Текла, — продолжал он, выталкивая дочь в заднюю комнату — Ступай скорей играть, ничего, все заживет скоро.

Выдумка отца нисколько не поразила Теклу, она сама готова была уверовать, что, падая, расшиблась. Она перестала плакат и побежала в парк, не переставая усиленно тереть глаза кулаком.

Карл не обмолвился Катрине ни единым словом о постигшем их горе. Но у него и в помыслах не было оградит жену от такого жестокого удара. Ему в голову не приходило подумать: «Я один выстрадаю весь этот ужас. Жена никогда ничего не узнает об этом». Он просто не мог себя заставит сообщить жене такую грустную новость и потому выносил всю тяжесть обрушившегося на из несчастья один. Он провел весь вечер с женою, сидя рядом с нею в своей старенькой качалке с высокой, прямой спинкой и многочисленными пухлыми подушками Катрининого изделия и часто нежно посматривал на нее. Когда слезы навертывались ему на глаза, он закрывал их и притворялся спящим. Только раз за весь вечер он нарушил молчание. Перед тем как ложиться спать, он сказал ей по-немецки:

— Завтра я пойду в мастерскую. Мне скучно без дела. Хочется еще немного поработать.

На следующее утро он отправился в нижний город и взял с собою судок с обедом. Он с трудом поднялся во второй этаж по узенькой лестнице старинного деревянного дома на улице Фультон возле самого моста. Граверная мастерская и контора Андрея Буша помещалась в этом доме уже более двадцати лет. Мистеру Бушу было лет шестьдесят. Его жиденькие волосы и борода были почти совершенно белы. Лицо носило следы усталости и утомления и было землистого цвета, но выражение было замечательно доброе.

— А, здравствуйте, Карл, — сказал он при виде своего бывшего служащего с судком в руке, — вы пришли позавтракать со мною?

— Здравствуйте, мистер Буш, — ответил Карл, кивая ему головою. — Я пришел работать в мастерскую.

Мистер Буш добродушно улыбнулся и покачал головою.

— Очень жаль, Карл, но ваше место давно уже занято. Вы слишком стары, пора вам отдохнуть. Надо уступать дорогу молодым силам. Вам следовало бы радоваться, что вы можете, наконец, пожить в свое удовольствие и хорошенько отдохнуть. Желал бы я быть на вашем месте.

— Мне приходится опять встать на работу, — сказал Карл. — Мои деньги все пропали. Все до последнего цента.

— Не может быть! — искренно удивился мистер Буш. — Куда же делись ваши деньги?

— Я не знаю. Банк уехал куда-то вместе с ними.

— Ах, вспоминаю теперь, — сказал мистер Буш. — Вы ведь отдали ваши деньги на хранение в Народный банк? Я слышал про этот крах и несколько раз вспоминал вас. Но я был уверен, что вы получили ваш вклад обратно из банка. Неужели вы ничего не знали об этом? Мне в голову не пришло послать вам сказать о полном банкротстве банка. Не может быть, чтобы вы все потеряли, Карл, решительно все, что у вас было.

— Да, я все потерял и даже деньги Катрины. Мне необходимо работать.

Мистер Буш беспокойно заерзал на стуле и выглянул в окно. Он был очень взволнован и не знал, как ему поступить в данном случае. Отказать своему бывшему служащему было ему далеко не легко.

— Никак не могу взять вас обратно в мастерскую, Карл. Мне вас ужасно жаль. Но войдите же и в мое положение. И так уж дело идет из рук вон плохо. Теперь ведь совсем не то, что было лет десять тому назад. Конкуренция теперь огромная. Я сам потерял не мало денег в своем деле, Карл. Мне необходимы молодые работники, новые инструменты, нужно изучать новые способы или всему делу крышка. Боюсь только, что я сам слишком уже стар и не гожусь на это.

Карл далеко не все понял из того, что говорил ему ему бывший хозяин. Он лишь смутно понял, что хозяин не соглашается взять его обратно к себе в мастерскую и у него похолодело на сердце от страха.

— Я должен вернуться сюда, — упрямо настаивал он на своем, — мне нужно работать.

— Но, ведь, я же вам сказал, что я не могу этого сделать, — раздражительно ответил ему мистер Буш, которому в глубине души было очень жаль старика. — Разве я бы не взял вас обратно в мастерскую, если бы была хоть малейшая возможность.

Он замолчал и принялся перебирать бумаги у себя на конторке.

На лице Карла мелькнуло выражение отчаяния. Он задрожал всем телом и быстро и громко заговорил по-немецки. Трудно было разобрать что-нибудь из того, что он говорил. Он все время размахивал судком перед самым носом своего прежнего хозяина.

— Полноте, успокойтесь, Карл, — воскликнул мистер Буш, быстро вскакивая с места и хватая старика за руку. — Ступайте ка лучше домой, пока вас еще не забрали. Идите теперь домой, — сказал он, подводя его к двери и выталкивая его на лестницу.

Карл и не думал сопротивляться и даже не оглянулся, когда за ним захлопнулась дверь, ведущая в контору. Он, спотыкаясь, спустился с лестницы и торопливо направился на Фультон-стрит, к тому зданию, в котором раньше помещался банк. Он медленно вскарабкался по ступенькам, не переставая что-то бормотать про себя и очутился в конторе Мак Фарланда и Бради.

— Эй вы, — закричал он, дико озираясь во все стороны, — куда делся банк? Он нужен мне. Я хочу, чтобы мне вернули мои деньги. Вы должны сейчас же отдать их мне.

Все присутствующие в ужасе смотрели на разбушевавшегося старика.

— Повадился ходить к нам каждый день этот сумасшедший, чистое наказание с ним, — сказал конторщик, который накануне объяснялся с Карлом.

— Выставьте его вон отсюда, — резко приказал Мак Фарланд. — Скажите полисмэну, чтобы он арестовал его. Невозможно допустить, чтобы он приходил сюда каждый день скандалить и мешал бы всем работать. Мало-ли что может случиться, с него всего хватит, он может и изувечить здесь кого-нибудь.

— Пойдемте со мной, — примирительным тоном обратился к старику конторщик. — Я укажу вам, где теперь помещается банк.

— Да, да, — сказал Карл, выходя вслед за ним на улицу и весь трясясь от волнения. — Я должен получит свои деньги.

Пройдя квартала два, они нашли полисмена. Конторщик подвел к нему Карла и сказал:

— Вот этот сумасшедший голландец повадился ходить к нам в контору каждый день и позволяет себе всячески угрожать нам. Он твердо убежден, что потерял все свои деньги при крахе Народного банка. Арестуйте-ка его лучше сейчас же и засадите его куда-нибудь.

Полисмен тотчас же арестовал Карла и отправил его в участок. Его обвинили в нарушении общественной тишины и порядка и заперли в камеру в ожидании производства дознания. К счастью, ему не долго пришлось просидеть в заключении. Несколько попозднее в участок зашел полисмен, в квартале которого жил Карл. Прочитав на листе фамилию и адрес арестованного старика, полисмен тотчас же справился, в какую камеру его посадили, и настоял на немедленном освобождении Карла из под ареста. Старик провел в заключении четыре часа и вышел на улицу наружно совершенно успокоенный и погруженный в какую то глубокую думу. В его глазах появилось теперь новое, чуждое им до сих пор выражение. Выражение их стало гораздо осмысленнее прежнего, в них светилась мысль. Старик был всецело обязан своим расширившимся кругозором товарищу по заключению Аве Ларкинсу. Ларкинс сумел разъяснять ему толково и ясно, куда делись его деньги и дать ему верное представление о том обществе, которое не погнушалось отобрать у бедняка его последние крохи. Ларкнис только что успел отбыть срок наказания на принудительных работах за совершенную им кражу со взломом и теперь вторично сидел под арестом в качестве рецидивиста. Он не стал рассказывать Карлу все свое прошлое, но внимательно вслушивался в бессвязные речи взволнованного немца и скоро настолько выяснил себе суть дела, что смог все ясно растолковать несчастному Карлу. В заключение он высказал ему свой личный взгляд на общество и объяснил, как бы он, Ларкинс, поступил бы, будь он на месте Карла.

Всю дорогу домой Карл усиленно думал над словами Ларкинса. Прошло несколько дней, а они все еще не выходили у него из головы. Он сказал Катрине, что передумал и не будет ходить в мастерскую, та очень обрадовалась. Она была вполне счастлива при мысли, что он будет проводить с него теперь целые дни, гулять с нею в парке, закусывать с нею вдвоем в полдень, сидеть с нею рядом в кресле на крылечке или попыхивать трубкой, стоя у калитки, пока она будет вязать.

Карл целую неделю просидел дома, редко показывался даже у себя на дворе и, по-видимому, совершенно позабыл о существовании своего садика; у него начинал созревать в голове будущий план действий и он ощупью отыскивал дорогу, подобно неуклюжему судну, погоняемому противным ветром и течением в незнакомых ему водах. Наконец, в один прекрасный день он отправился наверх в маленькую комнату, единственное окно которой выходило на соседние задние дворы. В комнате было навалено множество разной рухляди, которую Карл принялся тщательно сгребать в кучи. Несколько попозднее он отправился в магазин на Томккис-стрит и купил там стекло, багет на рамку и две скобки. Вернувшись домой, он тотчас же отнес все свои покупки наверх в маленькую комнату, склеил рамку, вставил в нее стекло и прикрепил к оконной раме при помощи скобок. Рамка была прикреплена в наклонном положении, например, как верхняя доска конторки, и свет падал да её поверхность вполне правильно. Устроив и прикрепив рамку, он вышел из комнаты, запер дверь на ключ и положил его к себе в карман. Весь следующий день он провел наверху в комнатке. Когда он, наконец, спустился вниз, его пальцы были все перепачканы чернилами.

Он объявил Катрине, что устроил себе на верху мастерскую, что ему нельзя не работать, а то он умрет со скуки, сидя целый день сложа руки. Он сказал ей, чтобы она ни под каким видом никого не пускала наверх, когда он там работает, и строго на строго раз на всегда запретил всем домашним ходить туда, даже в его отсутствие. Дверь будет всегда заперта на ключ, и Боже упаси если она войдет в мастерскую или поведет туда посторонних людей. Ему будут одни только неприятности: непрошенные посетители непременно перевернут вверх дном всю его мастерскую. В течение шести лет он ежедневно уединялся в свою мастерскую на два часа каждое утро. Катрина не страдала любопытством.