Рывок в неизбежность. Записки младшего лейтенанта милиции. Таёжная повесть

Аркадий Чужой

«В огромной бескрайней тайге два человека не могут договориться друг с другом о спасении своём, готовы погибнуть от голода и опасности, стоя на своём – лишь бы победить соперника. До какого ж абсурда ещё может опуститься человек в своём противостоянии с идиотизмом!?» – так в отчаянии восклицает герой таёжной повести, пытающийся спасти преступника от гибели, который сопротивляется, старясь вырваться из рук правосудия и избежать наказания в экстремальных таёжных обстоятельствах.

6

Борода с якутом, рассказав свои приключения, играли в картишки на пару, в «подкидного» похоже. Сафонов чего — то читал, я же глазел в иллюминатор, всматриваясь в бесконечность тайги. Такого массива леса я ещё не видел. Это и вправду сравнимо с океаном своими безбрежными далями.

Тайга вызывала чувство трепета и уважения.

Казалось, что именно здесь, сосредоточилась вся суть земная, всё её первородство. Здесь пульсировала жизнь не тронутая цивилизацией. Незаметно для себя — задремал, солдатская привычка.

И сон, даже какой — то стал сниться. Что — то про медведя. Будто убегаю я от зверя, стараюсь, как могу, да в полном снаряжении — тут и инструмент, соло — корнет, откуда — то взялся, и сумища моя, походная и ещё что — то, мешающее бегу. Но, напрасны мои усилия, мишка вот — вот лапой зацепит и тогда конец!.. Но, вот неведомая сила, какая — то, неожиданно поднимает меня и несёт куда — то.

Я вскрикиваю, и… просыпаюсь.

Оглядевшись, вернулся в реальность — командировка!..

Сотоварищи мои тоже дремали. Сафонов смешно клевал носом над своими бумагами, возвращаясь, как Ванька-встанька, в прежнюю позу.

Борода спал, приоткрыв слегка рот, запрокинув голову на стекло иллюминатора.

Миша якут, сжавшись в комочек, уткнулся лицом в чей — то рюкзак.

И лишь только один не спал, на удивление не разговорчивый «тихоня» — Витя — таёжник, тоже кличка. Вообще — то звали его Вениамином, но, вот таёжный народ, выправил имя товарища на свой лесной лад, как попроще и покороче. Он и сам уже, кажется, привык к новому имени — Витя, и откликался на него совершенно спокойно, будто так и был назван от рождения.

Мне, как новичку, сразу бросилась в глаза присущая таёжникам — спокойствие, обстоятельность, рассудительность, сдержанность, в отличие от меня.

Я напротив, был человеком эмоциональным, взрывным, темпераментным — так мне, во всяком случае, казалось.

Перед отъездом, Сафонов, вводя в курс дела, так, между прочим, давал каждому члену группы, что — то вроде краткой характеристики.

— Должен же ты знать — понимать, кто есть кто. Балласт никому не нужен, —

улыбался егерь.

Единой командой работаем вместе давно — притёрлись уж друг к другу как те шестерёнки, все универсалы — владеют оружием, знают и любят тайгу, спецы все отменные.

Миша якут — потомственный охотник, между прочим, музыкант — любитель, гитарист. Снайпер — учился в армии меткости стрельбы, скромен, любит шутить, смеяться. Молодой ещё, чуть постарше тебя будет, лет пять, как демобилизовался, — чиня какой — то прибор, рассказывал Сафонов.

Паша — борода — ветеран, имеет ранение. О себе рассказывать не любит, имеет награды. Погранец — спец по диверсионной и прочим сопутствующим работам. Имеет десятка три задержанных нарушителей границы. Не женат, не везёт по этой части парню, — задумавшись о чём — то, помолчал егерь и, забыв о рассказе, углубился в неотложные дела — бумаги, отчёты и прочее.

— А кто ж третий? — допытывался я. — Вы только про двух… рассказали.

Сафонов, оторвавшись от «писанины», так он именовал докладную кому — то, спросил: — Какой такой третий? — уставился вопросительно егерь на меня, сморщив лоб.

— А… — вспомнив, усмехнулся таёжник, расплывшись в улыбке, — Веня наш, Вениамин Горбуненко то есть. Но, мы его кличем Витёк или на худой конец Витя — молчун.

Он сделал паузу, что — то соображая, глянул в бумагу, и продолжил, — Почему молчун? Разведчик потому что, тоже на заставе службу нёс, награды как и Паша имеет. Но, он прапорщик — младший значится офицер, как и я…в отставке. А раз разведка — значится молчун, потому как это дело тишину любит.

Вот он и молчит. Так и остался и на гражданке — Молчуном. Привычка. Пословицу помнишь, в тихом омуте… — хрюкнул Сафонов смачно, — Так что, палец ему в рот не клади, откусит!

Мерный рокот движков убаюкивал, и я вновь видимо, начал дремать, но, думая о ребятах наших, о командировке моей нежданной, сонливость улетучилась, сменяясь любопытством.

Я глянул на разведчика — молчун сосредоточенно рассматривал что — то, похоже карту изучал. Витёк, неожиданно поднял глаза свои на меня, жестами показав, мол, скоро подлетаем.

Дремавший Сафонов, толкнув меня слегка плечом, молвил: — Скоро база, причаливаем, и дальше себе «заклевал» носом.

Вот человек — два уха, вроде спит, а всё видит и слышит, как это у него получается?

В иллюминатор заглянула малиновая, вечерняя зорька, улыбчиво — золотистая, с лёгкой, неприметной грустинкой и таёжной задумчивостью.

Я, в который уже раз, мысленно пожалел о забытом фотоаппарате, стареньком ФЭДе, моём неразлучном товарище.

Такую красотищу непременно надо снимать! В кои — то веки ещё доведётся здесь побывать!?

Вдруг в блюдце — иллюминаторе показались крыши строений, чуть раздвинув владенья тайги, да это же, похоже, база!?

Я вопросительно посмотрел на Сафонова, тот в ответ, улыбаясь, утвердительно кивнул.

И будто в подтверждении этого, на пилотской перегородке, вновь замигала «сигналка» извещая нас о завершении полёта.

Все дремавшие — спавшие, потягивались, зевали, встряхивались, поёживались, прогоняя дрёмоту. Засобирались, не суетясь, спокойно, обстоятельно.

Вертолёт, сделав кружок над «Глухой», будто ища место для посадки, чуть завис и мягонько, неспешно, сел на маленькую полянку, неподалёку от базы, метрах в трёхстах.

— Всё, братцы, приехали, слава Богу! — бодро произнёс начальник.

— Как говорят в Италии — Финита ля комедия? — внёс и я свою лепту в общую точку переезда.

— Чего? — удивился «борода», — Ты это по-каковски? Чи шо, на импортном шпарить могёшь? — не унимался Пашка. Воцарилась пауза, которую, так и распирало от смеха, того и гляди — рванёт, разразится хохотом!..

И рвануло, здоровым, дружеским ржанием, от переполнявшего нас всех хорошего настроения! Гогоча и улюлюкая, мы, простившись с экипажем вертушки, сгрузили свои пожитки и, покинув борт, наконец, вдохнули смоляной запах тишины и покоя…