Золотой город. Возвращение мирров

Аркадий Афонин

Эта книга-фэнтези рассказывает о вечном противостоянии добра и зла. Жестокие жады коварством и хитростью поработили честных мирров. Странствующий художник Арни попадает в таинственный город, где находит друзей и силой своего таланта и волшебной кисти освобождает город от армии вотров во главе с хитрым и жадным мэром Пирром.

******

РОЦИЯ. ПОЛДЕНЬ

Пустая площадь быстро стала оживать. По звуку глухих приближающихся шагов было ясно, что скоро она вся заполнится народом. Шум, как многоголосое эхо, доносился со всех окружающих улиц, накатывал и усиливался.

Художник был удивлён

— Что случилось? — спросил он у ребят.

Мальчишки, перебивая друг друга, стали рассказывать о том, что должно произойти.

— Каждый день в час начала правления мэра в городе на площади собирается весь народ.

— Глашатай замка объявляет все новости королевства и города, оглашает список тех работ, которые надо выполнить каждому горожанину.

— Наш город — город мастеров, и нет в нем простых жителей.

— А еще в честь дня рождения мэра будет бал, и все мастера просто завалены разной работой.

Художник не успевал крутить головой, чтобы выслушать

каждого из говоривших мальчишек, стоящих вокруг.

— А если кто не выполнит приказ, будет наказан плетьми.

— Или посажен в крепость.

В этот миг раздался последний удар колокола, сообщающий о том, что наступил полдень.

Жгучая Роция, прорвав покров серой массы, оказалась ниже тяжелых, свинцовых облаков и стояла прямо над шпилем крепости, поражая всех своим неласковым светом. Звезда, будто затянутая тончайшей паутиной, пылала так ярко и тревожно, что угнетала всех находящихся на площади. Никто из горожан не мог поднять головы, чтобы не ослепнуть. Все стояли в потрепанных накидках с капюшонами, закрывающими лица. Они напоминали могильные холмы. Были слышны только тяжелые вздохи. Вокруг Роции тучи

начинали закипать и выплевывать сгустки серого пара, напоминающие необычных злобных птиц и многокрылых змей, шипящих и извивающихся, как будто поджаренных на этом жгучем огне, создающих вокруг светила едва различимую сеть замысловатого серого рисунка.

С последним ударом колокола вся площадь уже была заполнена народом с такими же серыми и мрачными, как одежда, лицами. Казалось, что все происходит в сумерках, и, если бы не палящее светило, можно было подумать, что над головами всех горожан раскрыли огромный зонт. Серая масса жителей наплывала все ближе и ближе к башне, и вот уже поглотила собой художника, его новых друзей и тот маленький росток, который продолжал тянуться к яркой звезде, раскрывая все новые и новые листы.

Среди горожан не было ни одного молодого, веселого лица, лишь сутулые спины с усталыми, опущенными плечами и вздутыми от тяжелой работы венами на руках. Люди иногда переговаривались, но так тихо, что их не слышали даже соседи.

Они будто не замечали художника и продолжали покорно приближаться к башне, обходя его, как столб, оказавшийся на их пути. Но горожане уже не интересовали художника: так бесцветны и невыразительны были они. Неожиданно его внимание привлек один единственный человек, чья огромная фигура выросла над толпой. Высоко поднятая голова, не покрытая капюшоном, с копной густых светлых волос, перетянутых кожаным ремешком, и ярко освещенная Роцией, удивила художника.

Он не мог оторвать свой взгляд от его лица и фигуры. Крупный, в серой одежде с высоко засученными рукавами, поверх которой был наброшен кожаный фартук, он очень отличался ото всех: немолодой, но бодрый, он приближался к художнику твердым, уверенным шагом. Человек шел, оглядываясь вокруг, он как будто искал знакомое лицо. Ненадолго останавливался, что-то спрашивал у горожан, создавая некоторое оживление, и шел дальше.

И вдруг один из мальчишек, стоявших рядом с художником, негромко крикнул, разрывая глухую тишину площади:

— Я здесь, дядюшка!

Высокий человек сразу же откликнулся на его зов и, раздвигая толпу, подошел к ним. Вблизи он совсем не был похож на других горожан. Говорил и смотрел прямо, не оглядываясь по сторонам. В его мощной фигуре не было покорности, как в других, хотя и чувствовалась усталость в крепких руках. Его открытое лицо оживляло серую толпу.

— Здравствуй, незнакомец, — заговорил мужчина.

В тот же миг, услышав его голос, стоящие рядом горожане, словно проснувшиеся от внезапного прикосновения, стали поворачиваться и здороваться, и даже древние старики уважительно кланялись ему. Взгляды многих невольно останавливались на художнике, так ярка была его одежда. Они признавали в нем важного господина и тоже с почтением кланялись, удивляясь его доброжелательной улыбке, а также тихому незатейливому свисту яркой птицы, сидящей на его плече.

— Почему ты улыбаешься, незнакомец? — спросил дядя мальчика. В его словах звучала тревога за жизнь художника. — Наверное, тебе надоела спокойная жизнь, а может, ты чувствуешь себя слишком свободно в такой клетке, как наш город? Смотри, Пирр за смех и пение может наградить другой клеткой, поменьше. Вон в той башне.

Слова мужчины не вызывали сомнения. Чувствовалось, что он знает, о чем говорит.

— Я никогда не жил спокойно и не собираюсь так жить. Даже в самые тяжелые минуты мы с птицесветом поём, а не плачем, — ответил художник. — Если мне хорошо, я не пытаюсь это скрыть. И если в безлюдном городе в течение всего дня гуляет только ветер и маленькие дети, а потом вдруг появляются живые люди, то почему мне должно быть грустно.

Мне хорошо, и я радуюсь, — продолжал путник, улыбаясь всем, кто стоял рядом с ним.

Горожане, много лет не знавшие радости и не слышавшие смеха, смотрели удивленно на молодого, странно одетого человека.

— Мне нравится твоя прямота и откровенность. Хотя бы кто-то видит в нас живых людей, а не загнанных тяжелой работой животных, — проговорил, вздыхая, мужчина.

Все, кто стоял рядом, еще ниже опустили плечи, показывая, что полностью согласны с его словами.

А мужчина продолжал говорить сурово и правдиво:

— Мы все здесь не люди, а живые существа, с сердцами, полными печали, и руками, уставшими от тяжелых трудов. Дрессированные собачки, готовые лаять и прыгать, когда прикажут.

В его речах было столько печали, что улыбка вмиг слетела с лица художника. Он молчал, не желая бросаться бесполезными словами, а когда захотел что-то спросить, в толпе пронесся тяжелый вздох, и все подняли головы вверх. Художник тоже посмотрел на стену рядом с башней. Там появился человек, позади которого развевалось несколько штандартов. Глашатай был в темном шлеме с черно-белыми перьями и большим серым свитком в руках.

Охапка оперенья была гуще и выше, чем у Грета. Так можно было отличить старший чин воина.

Художник присмотрелся, желая разглядеть за глашатаем своего нового знакомого. Но среди стражников его не было.

— Где же Грет-Простак? Когда я был на стене у башни, — прошептал юноша, — там был молодой стражник. Куда он пропал?

Эти слова очень удивили мужчину. Он внимательно посмотрел на незнакомца, ещё не совсем понимая его:

— Ты был на стене? Как ты туда попал?

Мальчишки, стоявшие рядом и внимательно слушавшие разговор двух взрослых людей, не дали ответить художнику, а сами принялись, перебивая друг друга, рассказывать ту историю, которая недавно произошла на площади и свидетелями которой они были.

Рассказ их был сбивчив, но понятен и вызывал у этого мужественного человека улыбку. Он оживился и едва сдерживал смех. Глядя на живые лица, взволнованных ребят, художник тоже улыбался, слушая, как вся эта история воспринималась со стороны детскими глазами.

— Да, любому стражнику понятно, что ты важный гость, несмотря на твои пыльные и разбитые сапоги и мятую рубаху, — пошутил мужчина, намекая на несообразительность городских стражников и их глупость. — Твоя одежда, и вправду, может ввести в заблуждение любого, кто обитает в нашем городе.

Однако благодаря этому, ты побывал на городской стене, а еще никто из горожан не был там, кроме строителей, знавших секреты замка. Все они сейчас сидят в казематах крепости, а те, кто пытался обойти духов замка, оказались в другой башне.

Разговор был прерван глашатаем, который, развернув огромный свиток, очень громко, чтобы его услышали собравшиеся на площади, начал читать УКАЗ:

«Всем, всем, всем жителям Пиррштада и всего протектората, — начал глашатай. — Через месяц в городе состоятся торжества в честь мэра Пирра. В замке будет дан бал, на который приглашены все знатные вельможи королевства и богатейшие торговцы. В этот торжественный, праздничный день назначается бракосочетание мэра нашего города Пирра Великолепного с девицей Элли — дочерью кузнеца Плэя».

Как только горожане услышали эти слова, тревожный гул пролетел над толпой.

— Моя дочь? — прошептал мужчина. Лицо его заметно побледнело, а в голосе звучало столько горечи и любви, нежности и тревоги, что у каждого, слышавшего эти слова, сердце заныло от боли.

Художник понял, о ком идет речь, и положил руку на плечо кузнеца, желая поддержать его в трудную минуту. Еще мгновение

назад, такой уверенный и сильный, теперь Плэй был подавлен. Казалось, что вся копившаяся годами усталость легла на могучие плечи и безжалостно клонила тело к земле. Но слабость была лишь минутной, и кузнец справился со своим горем, выпрямился, крепко сжал руку художника в благодарность за поддержку. Посмотрев вверх на крепость, он твердым голосом произнес:

— Это мы еще посмотрим.

Глашатай продолжал громко читать указ, не обращая внимания на ропот в толпе. Он читал с таким выражением, что перья на его шлеме колебались при каждом слове, как высокая сухая трава на вершине горы при каждом порыве ветра:

«К этому дню горожане должны приготовить

подарок для мэра и его невесты. Сделать все необходимое для проведения торжества: ткачи — наткать особо тонкого холста, красильщики — покрасить его в чёрный цвет, портные — сшить крепостные штандарты и городские флаги с символом города и личным гербом

Пирра Великолепного»

В указе перечислялись все мастера, и глашатай ещё долго читал, что должны были сделать за этот месяц плотники и пивовары, сапожники и камнетёсы. С каждым словом спины горожан под серыми одеждами сутулились, лица темнели без надежды на что-то хорошее и светлое впереди: на их плечи взваливали непосильный груз.

Огненный диск Роции, совершив небольшой круг вокруг шпиля башни и перевалив за полдень, вновь стал исчезать в опускавшихся на город облаках. В ту же минуту глашатай закончил, перья его шлема в последний раз качнулись и исчезли, а вслед за ними и копья с развевающимися штандартами.

Горожане ещё какое — то время стояли, будто чего-то ожидая.

Раздался ещё один удар колокола, все повернулись и стали растекаться с площади в разные стороны по узким и пустым улицам, как вода из переполненного озера по пересохшим ручейкам.

Чтобы не привлекать к себе внимания, кузнец Плэй, художник и мальчишки тоже покинули площадь вместе с горожанами, оставив посреди камней одиноко растущий побег, который будто помахивал им вслед своей головкой.

Кузнец думал о дочери, единственной и любимой. Он желал ей добра, но сегодня его мечты рухнули. Пирр и его Элли — это не умещалось в его голове. Отдать самое дорогое жестокому и жадному тирану было выше его сил. Художник молчал, размышляя о секрете

башни. Мальчишки тоже молчали, боясь потревожить взрослых. Художник шел рядом с кузнецом, полностью доверяя своим спутникам.

— Не знаю, где мне остановиться сегодня, — заговорил юноша и вопросительно посмотрел сначала на кузнеца, а затем на мальчишек. — Хотя я молод и здоров, но изрядно устал за один этот день, да ещё час под лучами палящей Роцией сделал своё дело. Два часа отдыха мне бы не помешали. Неужели и в самом деле единственное место, где можно отдохнуть, это замок в крепости?

— Нет, конечно же, нет, — поспешно ответил кузнец, отвлечённый от своих горьких мыслей.

Он был готов помочь незнакомцу. Однако вести к себе художника было слишком опасно. К единственному в городе кузнецу часто наведывались слуги мэра, и дом его был под особым контролем.

Тем более теперь, когда дочь его объявлена невестой главы города, рассчитывать на спокойную жизнь не приходилось. Конечно, к его семье теперь будут более снисходительны, но всё же надо вести себя осторожно.

— Мой племянник Сид поможет тебе. Он отведёт тебя туда, где ты сможешь спокойно отдохнуть, сколько тебе будет необходимо. Только сначала скажи мне, кто ты и как тебя зовут?

Художник сам удивился тому, что столько времени разговаривает с человеком, а до сих пор не познакомился с ним. Юноша снял шляпу и улыбнулся, вспомнив, наконец, о долге вежливости:

— Я странствующий художник, давно оставивший свой пустой дом и почти забывший своё имя, уж очень редко меня спрашивают об этом. Когда идёшь по пустой дороге или по узкой, едва заметной тропинке в лесу или бредёшь совсем без дороги, то окружающие птицы и звери не обращают на такие вещи внимания. Они просто принимают или не принимают человека. Мне редко приходится встречаться с людьми, а тем более знакомиться с ними. Но когда-то давно в моём маленьком родном городке соседи и друзья называли меня Арни — художник.

Так они познакомились и дважды обнялись, как требовали древние законы мирров, издавна обитавших в здешних местах.