Золотой город. Возвращение мирров

Аркадий Афонин

Эта книга-фэнтези рассказывает о вечном противостоянии добра и зла. Жестокие жады коварством и хитростью поработили честных мирров. Странствующий художник Арни попадает в таинственный город, где находит друзей и силой своего таланта и волшебной кисти освобождает город от армии вотров во главе с хитрым и жадным мэром Пирром.

******

ТУМАН

Ни один странник, ни один житель ни разу не вышли за пределы чёрных стен этого странного города посреди пустыни.

Как только юноша сделал шаг и пересек невидимую границу, тяжелые ворота за его спиной зловеще заскрежетали и с глухим грохотом захлопнулись, превратившись в каменную стену без единого просвета. Стоявшие вблизи дома задрожали и заколебались, как туман от дуновения ветра. Путнику показалось, что перед ним огромный грязный холст — потертые и потрепанные временем декорации к странному представлению.

Юноша, осторожно ступая, двинулся дальше и оказался в центре узкой улицы, в сером непроницаемом тумане, низко парящем над мостовой. Он коснулся рукой ближайшей стены. Его пальцы покрылись неприятной, маслянистой сажей, от которой невозможно было избавиться.

«Что за странный город? — подумал юноша. — Ни одного светлого пятна». Размышляя так, он продолжал свой путь, разглядывая серые дома и удивляясь тому, что улицу разделяет каменная, очень высокая стена. Казалось, будто идешь по дну очень глубокого ущелья и скалы накрывают и поглощают тебя. Стена превращала улицу в два узких прохода, где с трудом могли разъехаться два всадника. Молодой человек двигался дальше уже по пояс в лиловом тумане. За все то время, пока он находился в городе, Роция, голубая в этой части света, ни разу не коснулась своим светом его лица: так высоки были стены, узка улица и низка тяжелая туча. Ему показалось, что звезды где-то бесконечно далеко. У него возникло жгучее желание взобраться на эту высокую стену, ближе к голубому небу,

от которого его отделяли темные грозовые тучи, повисшие над городом. Оглядывая мертвый, неуютный город, путник размышлял, куда его может завести эта дорога. Спросить было не у кого. Лишь холодный назойливый ветер поднимал облака пыли среди неподвижного лилового тумана, срывал с головы его шляпу, путал волосы, как будто злясь на него и пытаясь выгнать из мрачного лабиринта.

Ветер, как попавший в плен зверь, носился по узким улочкам, сбивая с ног и опрокидывая все, что попадалась ему на пути, в поисках выхода. Не находя его, он бился о стены домов, срывая ставни, которые стучали и скрежетали, как старые засохшие от времени флаги.

Но ни этот ветер, ни туман, постепенно поднимавшийся выше, ни глухие звуки, наводившие ужас, — ничто не могло остановить молодого человека. Он заметил впереди меж домов просвет и поспешил к нему.

Юноша шёл, вглядываясь в черные, слепые окна домов, в надежде увидеть свет и живое лицо. Но в закопчённых окнах он видел только свое серое отражение и яркий свет оперенья своего спутника. Птаха испуганно прижалась к его воротнику и больше не щебетала.

Скоро перед ними предстала длинная площадь, показавшаяся огромной после того узкого прохода, из которого они вышли. Здесь было больше света. Туман, так долго сопровождавший юношу, пропал и будто затаился в тени улицы. Путник снял шляпу и поднял лицо к небу, прищурив глаза, глядя на пробивающийся сквозь тучи обжигающий свет Роции. Он несколько мгновений не двигался, давая возможность ветру поиграть с его темными кудрями.

Площадь напоминала половинку огромного циферблата и как будто светилась изнутри, высвечивая высокую серую башню, стоящую в центре, а вместе с ней и стены, разделяющие площадь и город на равные части. Стены особенно раздражали путника.

«Площадь звездных часов, — прошептал юноша, оглядываясь вокруг. — Интересно, кому в голову пришла столь глупая мысль поставить эти стены посреди улиц и площади? А может, здесь обитают странные существа, от которых необходимо защищаться?» Ответа на эти вопросы он не знал, и он подошел ближе к башне с желанием осмотреться и, может быть, попасть внутрь её, чтобы посмотреть на город сверху.

«Нужно из этого мрачного лабиринта создать что-то другое, — вновь подумал юноша, внимательно оглядывая площадь. — Снести серые стены, а вместо черно-белого штандарта на крыше башни установить золотой, сияющий шпиль, чтобы в час звездостояния здесь, у подножия башни, собирались горожане, а Роция вращалась вокруг этого шпиля и собирала в свой хоровод всех жителей, которые, может быть, еще остались в этом странном мертвом городе.

В эту минуту он снова обратил внимание на штандарт, висящий на башне. Рисунок показался ему очень знакомым. Мысли его вновь поплыли, но тут, к счастью, сквозь глухое шипение, доносившееся из каждой улочки, он услышал топот быстрых шагов, а вскоре уже увидел бегущих среди тумана, часто озирающихся мальчишек. Их трудно было заметить в серых, как окружающие стены, одеждах. Только

живые, испуганные лица с искрящимися глазами выделяли их.

Вели себя они очень странно, подобно бьющейся о берег волне: то весело прыгали и шалили, но без звука, как немые, то замирали и испуганно смотрели вверх на зубцы стен, будто боясь, что их кто-то заметит.

Молодой человек тоже посмотрел вверх на стену, по которой, как оказалось, ходил вооруженный человек в шлеме, украшенном чёрными и белыми перьями. Стражник то исчезал, то появлялся у края стены, внимательно озирая площадь и улицы. Как только его перья пропадали за каменным частоколом стены, ребята начинали прыгать и возиться друг с другом. Наконец сорванцы заметили путника и замерли, не зная, что предпринять. Однако увидев его улыбающееся лицо и очень яркую одежду, поспешили окружить незнакомца. Правда, стояли они на почтенном расстоянии, внимательно осматривая незнакомца издали и ожидая его действий.

Путник улыбался, разглядывая чумазые лица детей, и те в ответ тоже заулыбались, совсем забыв о стражнике на стене. Они стали осторожно подходить ближе к молодому человеку. Один из них, видимо, самый смелый, даже посмел коснуться его одежды.

— Почему твоя шляпа такого странного цвета? Плащ как добрые глаза тетушки Цили, а шарф как железо, нагретое в горне дядюшки Плэя? — спросил после небольшой паузы этот боевой мальчишка с измазанным в саже лицом и белыми кудряшками пыльных волос.

Путник удивился его странным вопросам. Мальчишка даже не знал названия цветов.

«Может, они просто шутят?» — подумал он. Однако по лицам детей было видно, что они действительно удивлены и восхищены его костюмом. Мальчишки с нетерпением ждали ответов.

— Хорошо, ребята, — сказал молодой человек, — расскажу вам, кто я такой и почему на мне такая одежда.

Он снял с одного плеча большой плоский ящик на кожаном ремне, а с другого плеча небольшой холщовый мешок.

— Я путник, случайно зашедший в ваш город после долгого путешествия по миру. Я обошел много прекрасных и удивительных мест, и в каждом из них добрые люди дарили мне вещи, которые сопровождают меня в моих странствиях. Я украшаю жилища своими работами и красками. Делаю все, что меня окружает, красивым. Превращаю скучное в веселое, серое — в цветное, мертвое — в живое!

— Ты МАГ? — удивились ребята, широко открыв глаза и не совсем понимая смысла его слов.

— Нет, я Художник! — сказал он, доставая из мешочка на поясе маленькую кисть, кончик которой все время менял свой цвет от

голубого до малинового. Глаза мальчишек от удивления загорелись. Такого они никогда не видели. Путник стал раскрашивать их носы. Грязные физиономии мальчишек превратились в разноцветные маски с огромными цветными носами.

Эти превращения так развеселили ребят, что они начали хохотать, указывая друг на друга пальцами, и бегать вокруг незнакомца.

Когда они успокоились, путник продолжил:

— Я художник и потому не люблю безликие, серые стены. Ваш город пуст и печален.

А на мне голубая, как небо, шляпа, — сказал он, снимая ее со своей головы, зеленый, как трава, плащ и алый, как огонь, шарф.

— Трава? — спросили удивленные мальчишки.

— Вы не знаете, что такое трава и листья?

— Нет! — загалдела вся дружная компания.

Тогда молодой человек наклонился и провел своей удивительной кистью у самой земли. В тот же миг меж камней появился маленький нежно-зеленый росток, который устремился вверх, за кистью. Он покачивал своей головкой, будто здороваясь со всеми, и каждое следующее мгновение на его стебле появлялись все новые и новые нежно-зеленые листочки.

Мальчишки с восхищением присели и замерли, не отводя взгляда от этого чуда. Они с опаской стали подносить свои тонкие пальцы к маленькому, тянущемуся к небу ростку, который ласкал их грязные ладони своими листьями.

Художник продолжил свой рассказ:

— Я всю жизнь путешествую, брожу вслед за звездами и ветром, смотрю и рисую все, что вижу. По моим рисункам можно узнать мир: увидеть реки, горы, леса и животных, обитающих в них. У меня нет дома: он просто не поместился бы в мою котомку, — пошутил художник, — и потому, когда ночь застает меня в дороге, все, что мне нужно, это шарф под голову и плащ на тело. Мой дом — моя одежда. Моя шляпа — это крыша, плащ — постель. Когда я ложусь спать в лесу или в степи, то укрываюсь зеленой стороной плаща, чтобы утром, когда птицы запоют свои песни и начнут рассказывать друг другу свои сны, а животные потягиваться и кувыркаться на зеленой полянке в утренней росе, мой плащ не испугал их. Я лежу и слушаю их истории, узнаю все свежие новости.

С этими словами он достал из своего загадочного ящика лист

бумаги с нарисованными птицами, и мальчишки с интересом

окружили его, стараясь разглядеть новое за сегодняшний день чудо.

— И они не боятся тебя? — удивились мальчишки, пораженные его рассказом.

— Нет. Часто звери и птицы собираются возле меня, чтобы поделиться своей радостью и печалью, и если они жалуются или чего-то просят, то я помогаю им, чем могу: достаю олененка, попавшего в яму, сажаю выпавшего птенца в гнездо.

И как только он это сказал, в тот же миг из-под воротника его рубахи выпорхнул яркий,

слепящий глаза комок. Птица — свет, переливаясь, весело щебеча мелодию, перелетела с одного плеча художника на другое. Путник едва слышно просвистел что-то, и она успокоилась, лишь иногда подрагивая от волнения своим длинным хвостом и сияющим хохолком.

Мальчишки с еще большим восхищением уставились на художника и на его маленького спутника.

— Знакомьтесь, это Клик — мой будильник и проводник. Он просыпается с первыми лучами Роции и всегда помогает мне в пути, — приподнимая шляпу, сказал художник и погладил мизинцем хохолок птахи.

— А как ты понимаешь Клика и других животных? — спрашивали удивленные сорванцы.

— Я очень хочу понять и понимаю, — ответил путник. — Тем более, что я все время общаюсь только с животными и подолгу не вижу людей. Да разве вы сами без слов, только по взгляду, не можете понять друг друга?

Мальчишки одобрительно закивали.

— А почему у тебя такой странный плащ? — спросил самый шустрый из мальчишек, заметив, что внутренняя сторона плаща другого цвета.

Юноша продолжил рассказ:

— Бывают дни, когда я путешествую по жёлтым пескам. И вот тогда я накрываюсь внутренней стороной плаща и сливаюсь с жаркими барханами, а утром нахожу рядом с собой ящериц, степных птиц и змей.

— Они не трогают тебя? — удивлённо переглянувшись, спросили мальчишки.

— Нет, ведь я не делаю им ничего плохого.

Тут лица беспечных мальчишек изменились.

— Змеи города куда страшнее! — испуганно прошептали они и стали с опаской озирать тучи над их головой. Но самый смелый мальчуган быстро успокоился и вновь обратился к художнику, с восторгом глядя на Клика:

— А зачем тебе такая шляпа?

Путник поднял голову вверх. Над городом все так же висели тяжелые, серые тучи, и их покрывало заглушало глубину синего неба. Сумрак накрывал город и усиливал и без того печальные оттенки.

Мальчишки тоже задрали головы, пытаясь что-то разглядеть в вышине.

— Когда вам плохо и когда хорошо, когда грустно и весело, смотрите в небо, — проговорил художник, — и вы поймете, почему я ношу свою шляпу. Вы смотрите вверх и видите серое грустное небо, а я — синеву широких полей моей шляпы. В странствиях бывают такие же серые дни, когда совсем не весело. Тогда я опускаю поля своей шляпы низко на глаза, и вокруг меня простирается нежная синева неба. Моя шляпа, как чистое небо, даёт мне силы. Вечером, когда я ложусь спать, всегда кладу ее рядом, чтобы утром, как из маленького родника, умыться ее голубым светом. Мое тело наполняется свежестью и радостью. Вот почему я никогда не расстаюсь со своей небесной шляпой.

Мальчишки, задрав голову, заворожено смотрели вверх, стараясь понять, о чем говорит художник. Огромная туча над городом была серой и бесцветной. Она всегда пугала их, извергая бесформенные сгустки из своей серой массы. Яркие всполохи молний блистали сквозь неё и со зловещим шипением каждую секунду рвали эту огромную тучу в клочья.

Они еще долго смотрели вверх, удивленные и поражённые рассказом нового знакомого, не совсем его понимая.

— Вы долго расспрашивали меня, — прервал молчание художник, — а теперь ответьте, что это за город, кто в нем живет и где здесь мог бы найти приют уставший путник?

Мальчишки, перебивая друг друга, стали объяснять, что это Пиррштад — один из самых больших городов королевства и главный среди городов — мастеров.

Последний вопрос их удивил: они не знали, как на него ответить. За все время, что они жили и помнили себя, ни один гость не посетил их город и не общался с ними. К мэру в большие праздники приезжали важные гости из столицы, но все они оставались на ночлег в замке. Для богатых гостей были парадные ворота и своя дорога, которая проходила прямо по высокой стене, разделяющей город, в крепость. Ребята, не сговариваясь, стали показывать в сторону чёрного замка и высокой башни, как будто облитых черной, блестящей смолой, еще более мрачных, чем сам город. Они ядовито поблескивали на фоне серого, сумрачного неба.

С площади башня казалась чёрной громадной свечой, глядящей на город очень узкими и невероятно высокими окнами, с черно — белым флагом, развевающимся на ее шпиле.

Только теперь художник обратил свое внимание на замок, раньше казавшийся ему просто большой черной вершиной горы. Сейчас же, увидев флаг, художник присмотрелся внимательнее и разглядел, как ему показалось, в черном пятне огромную хищную птицу, севшую на край каменного гнезда и распластавшую свои огромные крылья. Казалось, она держала во власти все, и ни одно движение в городе не ускользало от взгляда оконных щелей, внимательно следивших за всем происходящим.

Художник и ребята внимательно рассматривали замок. В их глазах была тревога. Она закралась в души стоящих на площади, и никто не нарушал молчания. Все, сдвинув брови, смотрели вверх на крепостную стену.

И вдруг, как кусок льда, разбившийся рядом со спящим, всех потряс звонкий голос, раздавшийся с городской башни:

Собираться здесь нельзя:

Службу важную неся,

Здесь болтаться не позволю,

Отпущу копье на волю.

Мальчишки испуганно встрепенулись и попытались спрятаться за спину художника. Как они могли забыть об опасности? Самый старший из ребят шепнул путнику:

— Надо бежать. Если он махнет своим копьем, то на площади появятся стражники Пирра и схватят нас. Тогда мы уже никогда не увидим друг друга.

Но стражник почему-то не торопился махать копьем и стоял, надеясь, что его слова сделали свое дело и нарушители спокойствия как обычно разбегутся.

То, что произошло дальше, поразило стражника больше, чем сборище детей вокруг незнакомца в яркой одежде. Вместо того чтобы

разбегаться в разные стороны, как бывало раньше, мальчишки остались стоять на своих местах. К тому же, в ответ он услышал дерзкое к себе обращение, как будто с ним говорил начальник городской стражи.

— Я не привык бегать, — заговорил художник так, чтобы его услышал вояка на стене. — Я свободный человек, и никто не смеет приказывать мне, что делать и куда идти! Как ты смеешь так обращаться к гостю города? Или тебе надоело занимать свой пост, грея железный котелок на своей макушке? Ты хочешь с этой башни попасть в крепость? — грозно спросил художник, указывая рукой с горящим диском в сторону развевающегося черно — белого флага.

Эти слова, а главное уверенный жест и диск незнакомца, так сильно подействовали на стражника, что он побелел, как перья на его шлеме, и стал усердно кланяться и извиняться, объясняя, что не сразу узнал такого важного гостя:

Я признаюсь честно вам

В том, что стражники Пиррштада

Очень рады всем гостям.

— Мне так не показалось, — ответил смелый путешественник. — Только эти юные господа, не жалея драгоценного времени, согласились показать мне ваш город.

Услышав такие речи, окружавшие путника мальчишки разом утерли свои цветные носы и подтянули штаны, всё ещё с опаской поглядывая на охранника. Каждый из них старался принять гордую осанку, но так, чтобы в нужную минуту дать деру с площади.

Стражник ничего не понимал, лицо его вытянулось, глаза широко открылись. Все перепуталось в его голове. Как это так: его, воина городской стражи, называют «железной башкой», а этих оборванцев — господами.

От таких мыслей пот выступил на его лице и покатился под тяжелый панцирь амуниции, неприятно щекоча тело. Чужой огромный шлем съехал ему на уши. Он весь сжался и чувствовал себя очень неуютно, не зная, как себя вести и как разговаривать с незнакомцем, который был очень вызывающе одет и не походил на простолюдина.

Тут ему в голову пришла счастливая мысль задобрить странника и показать гостю город с высоты башни. Он предложил путнику подняться:

Я приветствую вас тоже.

Вы подниметесь, быть может,

И посмотрите вокруг?

Я вам буду добрый друг!

— Хорошо, даю тебе возможность показать свое гостеприимство, — согласился художник, понимая, что проникнуть в башню не так просто и совсем не каждый может пройти по столь мрачной городской стене. Сейчас ему очень хотелось посмотреть на город сверху, чтобы иметь представление о его устройстве.

— Но как я смогу попасть к тебе? — спросил путник.

Стражник был доволен, что все закончилось так хорошо для него. Гость уже не так резок с ним и, видимо, не держит на него зла. Он стал показывать рукой на еле заметно выступающий камень у двери башни:

Ближе к башне подойдите,

Камень с ямочкой нажмите

И входите не спеша.

Вам не сможет помешать

Ни большое изваянье,

И ни странное сиянье,

Ни шипящая змея —

Заходите, не смеясь,

— говорил стражник как можно тише, стараясь, чтобы только гость мог его услышать и понять.

Художник попросил ребят присмотреть за его вещами, а сам приблизился к темной двери и с силой нажал на указанный камень. Тяжелая дверь со скрежетом отворилась. Вход был свободен. Он вошел и замер, увидев в глубине тайного хода огромное каменное изваяние воина с поднятым мечом. Как только молодой человек сделал первый шаг, дверь за его спиной со скрипом закрылась, и в ту же секунду перед его лицом, едва не срезав поля шляпы, пронесся тяжелый каменный меч, острие которого ударилось в пол рядом с носками его сапог.

В то же мгновение из того места, куда ударил тяжелый меч, появилось тусклое сиянье голубоватого цвета, и художник услышал неприятное шипение, которое усиливалось и заполняло все пространство. Юноша, не желая оказаться жертвой нового нападения, ловко перескочил через меч и поспешил к темной, едва заметной во мраке лестнице.

Слепые глаза каменного идола неожиданно вспыхнули холодным светом, ожили и повернулись в сторону быстро удаляющегося художника, который уже поднимался вверх по узкой винтовой лестнице.

Тусклый свет едва освещал темные изгибы тоннеля и его влажные камни. Спиной художник почувствовал могильный холод и обжигающий взгляд, но не стал оборачиваться, а быстро поднялся вверх.

На крепостной стене, склонив голову и не смея ее поднять, боясь новой вспышки гнева незнакомца, стоял испуганный стражник.

Однако долго он не мог находиться в таком положении, потому что шлем все ниже сползал ему на глаза. Держать шлем рукой было тяжело и неудобно, поскольку в другой руке у него было тяжелое, не по его росту копье. Неуклюжий стражник избрал более легкий путь и уперся шлемом в копье, стараясь не смотреть в глаза гостю, чтобы не вызвать его раздражение.

С крепостной стены путник смог рассмотреть все прилегающие к площади улицы. Хотя они походили друг на друга, как близнецы, внимательный взгляд художника сразу уловил различия в некоторых деталях фасадов и крыш, по которым можно было отличить одну улицу от другой. Несмотря на их мрачный вид, можно было понять, что строили их настоящие мастера.

Он еще раз оглядел все окрестные улицы, но, кроме стражника и мальчишек, не увидел ни одного человека.

— А где же горожане? — спросил художник. — Неужели в городе живут одни стражники и дети?

Вояка поспешил его успокоить и опять удивительно складно заговорил:

О нет, приезжий господин,

Я здесь на башне не один.

Все на работах — тут и там.

Лишь площадь города пуста,

Не видно женщин и мужчин,

Я только днем хожу один.

У всех — заказы и дела.

Ты не увидишь их тела:

Кто в мастерских, кто роет ров,

Таскают камни, кроют кров,

Шьют, полоскают и метут —

Их оттого не видно тут.

Художник очень внимательно посмотрел на этого юного, судя по голосу, стражника, но ничего не сказал, потому что с высоты башни рассматривал крепость за его спиной. Как раз в этот момент он смог заметить, что рядом со стенами крепости происходит какая-то суета. Уставшие люди копали ров вокруг крепости.

Мрачный замок и башня притягивали взгляд, но их вид не располагал к веселым мыслям. Черные, с узкими окнами, они напоминали тюрьму. Их окружал высокий забор из огромных темных глыб. С этого места была видна только высокая крыша замка со шпилем. Верхний этаж башни обрамляли ряды балконов, напоминавшие клювы многоголовой птицы. Стены крепости казались еще выше оттого, что перед ней был глубокий ров, в котором копошились люди. Их одежда была пыльная и грязная, как земля в черной канаве. Сразу невозможно было догадаться, что это люди, а не черви. Единственным местом, соединявшим город и крепость, был узкий, переброшенный через ров мост, похожий на кривой палец,

такой черный, что его невозможно было заметить.

Эта открывшаяся глазу художника картина была зловеща и неприятна. Все в ней угнетало и могло любому, даже самому веселому человеку испортить настроение.

Художнику посмотрел в другую сторону, за городскую стену. Пиррштад, как черный мираж, стоял посреди песков, от которых исходил жар. Горячий воздух струился и уплывал вверх, искажая и без того печальную картину. Ни одно растение за стенами не оживляло пейзаж. Только сухие и обгоревшие останки деревьев черными столбами торчали среди песка.

— Лучше бы снесли все эти стены и дома, — проговорил художник, — и то было бы веселей.

Внезапный свист птахи, сидевшей на плече художника, так напугал стражника, что он присел. Шлем еще ниже съехал ему на глаза, и он схватил его двумя руками, забыв о копье, которое тут же упало с таким грохотом, что еще больше напугало вояку, и он стал умолять гостя:

У нас давно под страхом смерти

Запрещено свистеть и петь,

Иначе, будет вам известно,

Мы можем в крепость загреметь.

Художник очень внимательно посмотрел на молодого неуклюжего стражника и, чтобы успокоить, хлопнул его по плечу. Раздался глухой звук стального панциря, который должен был говорить каждому о смелости его владельца. Но мятый и смешной вид стражника не мог вызвать страха. Художнику понравились в этом вояке не его вид и печальные, испуганные глаза, а речи, непривычные и странные для такого железного истукана, каким он представлялся. Первые сказанные им слова удивили путника. Теперь он уже не

мог скрывать своего интереса к молодому человеку.

— Да ты прекрасный малый! — заговорил гость, и стражник нерешительно улыбнулся, совсем не ожидая хороших слов в свой адрес от столь необычного гостя.

— Я ещё не видел стражника-поэта с чугунной башкой и черепашьим корсетом. Сними эту кастрюлю с куриными перьями со своей чудесной головы и покажись. Я хочу увидеть поэта!

В глазах стражника появился испуг. Он замер, боясь пошевелиться, как перед казнью, не зная, что отвечать путнику на его непонятное предложение.

— Да ответь мне, пишешь ли ты стихи? — спросил художник, схватив крепкой рукой за перья и поднимая тяжёлый шлем, скрывающий юное и приятное лицо стражника с голубыми, как чистое небо, глазами и светлыми волосами.

— Что? — хватаясь руками за голову и не понимая вопроса, переспросил юноша.

— Да брось притворяться, — уже нетерпеливо, но также весело продолжал молодой человек. — Скажи, как твоё имя?

— Грет, — испуганно сказал стражник, озираясь вокруг. — Грет Простак, — добавил он, пытаясь поднять копьё, которое вновь и вновь выскальзывало из его рук.

Художник засмеялся, найдя подходящее его имени и всему его виду рифму:

— Грет — винегрет!

А затем он, подражая стражнику, продекламировал:

Грет, ты не воин. Это бред.

Грет, ты не воин. Ты поэт.

— Да знаешь ли ты, светлая голова, что говоришь стихами и никак иначе? И ты далеко не Простак!

Не понимая смысла слов художника, вояка-поэт стал возражать:

Не говорю, поверь, стихами —

Слова летят, как птицы, сами!

Но художник его не слушал:

— Конечно! Конечно, не говоришь. Это — чудо, которое сопровождает тебя и льётся из тебя само, как вода из родника. Ты счастливый человек, не каждому это дается, а ты с этим родился.

Вояка-Простак прервал его речи своей, сбивчивой и неуверенной:

Но вот уже приходит срок.

Сейчас сюда придёт народ.

Чувствуя, что он опять говорит не так, как все остальные, Грет закрыл рот руками и печальными глазами посмотрел на гостя, ожидая, что будет дальше.

— Не стесняйся, не бойся и говори всегда смело! Это прекрасно, когда воин говорит стихами.

В эту минуту речь художника была прервана глухими ударами

колокола, доносившимися из крепости. Несколько минут звон не прекращался, а усиливался и нарастал, как отдаленный гром. Казалось, что вместе с этим звоном начинают дребезжать и все дома в округе. После этого на ближайших улицах послышались едва уловимые в мрачной тишине шаги сотен людей. Город ожил и превратился в живой муравейник. Люди казались серыми куклами, медленно и вяло ползущими к своему мрачному жилищу. Они шагали друг за другом, как заключенные, и так медленно, что, казалось, ещё минута — и все они рухнут под тяжестью своего бремени и уснут крепким бесконечным сном.

Теперь, достойный господин,

Я должен здесь стоять один:

Начальник башни просто зверь.

Ты мне, как стражнику, поверь, —

торопливо проговорил Грет-Простак, желая быстрее избавиться от гостя, который и так очень задержался на его посту.

— А что произошло? — не понимая такой спешки, спросил художник.

Сейчас здесь должен появиться

Глашатай мэра. Лучше скрыться,

Не беспокоить мрачных глаз,

Ведь он заметить может нас! —

уже не скрывая ужаса почти кричал Грет.

— Ну и что же? — спокойно возразил художник, не понимая, той опасности, которая им угрожает. — Что может сделать этот самый глашатай?

А если нас заметят вместе,

То получу я палок двести,

А после в башню посажён,

А если хуже, то сожжён, —

с какой-то безысходной тоской завершил рассказ о возможном будущем стражник.

Только теперь художник понял, какая опасность, грозила Грету, и, не желая причинить ему вреда своей неосторожностью, поспешил водрузить шлем на его голову и покинуть мрачную стену, напоминавшую длинную ногу огромного паука.