Наследница Дивной усадьбы

Арина Теплова (2024)

Я очутилась в теле юной графини Шереметьевой. Двадцати двух лет от роду и с маленькой дочкой на руках. С неверным мужем, который жаждет выгнать меня из своего поместья. Но я не сдамся! Пусть муж — граф считает меня глупой и слабой. И хочет жениться на своей знатной любовнице. Я буду бороться и любимую доченьку ему не отдам. В своем мире я прожила пятьдесят неспокойных лет. И ведь не зря я попала в этот мир, похожий на Российскую империю конца XVIII века. Судьба дала мне второй шанс стать счастливой. И я его не упущу!

Глава 5

Малышка и правда заходилась громким криком. Плакала, явно чего-то требуя.

Я находилась в каком-то полуобморочном состоянии от усталости и пережитой боли. Но отчетливо осознавала, что родила дочь. Это вызывало у меня радостное ликование в душе.

Едва попала в новый мир, и уже в первые сутки сбылась моя самая заветная мечта. Я родила дочку! Дочь, о которой грезила всю свою прошлую жизнь. Двух сыновой я тоже любила, но все же всегда мечтала о маленькой девочке. Третий ребенок у нас с мужем не родился. Долго я пыталась забеременеть, не теряя надежды родить дочку, но ничего не получалось. Я не могла зачать долгое время, а потом доктора сказали, что уже поздно и у меня начался климакс. Оттого пришлось смириться.

Но сейчас, в этой новой жизни, судьба преподнесла мне такой дар — долгожданную доченьку. Я ощутила, как мое сердце наполняется материнской радостью и счастьем. Чувствовала себя ребенком, который получил долгожданную заветную игрушку, которую долгое время родители обещали, но не покупали. Только моя милая доченька была во много раз желаннее.

Почти не веря в реальность происходящего, я чуть привстала. Протянула руку к повитухе и с жадным нетерпением попросила:

— Дайте ее мне, Марья. Я хочу ее подержать!

— Сейчас, Любовь Алексеевна, только чуть оботру ее.

Я не спускала жадного взора с рук женщины, пока она осторожно вытирала малышку небольшом влажным рушником. Видя мое нетерпение, она уже спустя минуту протянула мне девочку, которая так и продолжала громко плакать.

Я осторожно взяла крохотную малышку, пытливо осматривая ее любопытным взглядом. На ее головке виднелись короткие темные волосики, личико было красное, а тельце немного синюшное. Я не понимала, нормально это или нет? Почему-то не помнила, как выглядели мои сыновья при родах. Потому заволновалась, боялась, что с ней что-то не то.

В этот момент Марья быстро поправила и подняла мне подушку, чтобы я полусидела. Подсунула мне под локоть еще одну набитую соломой подушку. Теперь мне было удобнее держать малышку. Я же все оглядывала свою прекрасную доченьку, осторожно трогала ее крохотные ручки, лобик, плечики, ласкала ее пальцами.

На моих руках она замолчала. Пару раз сонно зевнув, малышка прикрыла глазки и притихла. Мне подумалось, что начавшиеся роды прервали ее сон в утробе и потому она расплакалась. А сейчас, после того как вышла на свет, можно было снова доглядеть сладкий сон. Малышка, похоже, заснула, и эта картина меня умилила. Я рассматривала ее спящую, каждую черточку личика, прислушивалась к тихому дыханию и пыталась понять, все ли с ней хорошо?

— Какая она маленькая, вся красная и синюшная, — взволнованно сказала я, окидывая ласковым взглядом дочку.

Я чувствовала, что уже полюбила ее. Мое сердце билось трепетной любовью к ней.

— Спадет краснота, не волнуйтесь, барыня, — утешила меня Марья, улыбаясь. — Она же столько часов лезла узким проходом, естественно, что она вся красная.

— Хорошо, — кивнула я, успокоенная, убирая с лобика дочери соринку, прилипшую к ее кожице.

Мои ослабленные тонкие руки тряслись. Из последних сил я прижимала малышку к себе, боялась уронить маленькое спящее сокровище.

— Барыня, давайте я на грудь вам ее положу, так легче держать будет, — предложила повитуха, перекладывая мою дочь. — Я пока ваше чрево почищу, чтобы последа не осталось, а то заражение будет.

Я согласно кивнула и спустилась чуть ниже с подушки, чтобы ей было удобнее. Дочку прижала к своей груди только одной рукой, так и правда было легче ее держать. Раздвинув пошире ноги, я доверилась умелым рукам Марьи. Она очень осторожно снова полезла в мою промежность, убирая все остатки родов. Было неприятно, но совсем не больно. От этой процедуры и неимоверной усталости я провалилась в полудрему.

Очнулась, когда Марья забрала у меня спящую дочку, чтобы переложить ее в небольшое корытце, покрытое тряпицей, что принес лесник. Затем повитуха кликнула Палашу.

— Спроси у Прохора Фомича еще простыней и тряпок каких, — велела Повитуха горничной. — И воды теплой еще нагрей. Надо барыню обмыть от крови и переложить на чистое. Может, еще рубашка какая у него есть? А то ее-то вся грязная.

Чуть позже сквозь дрему я ощущала ласковые руки Марьи. Она быстро обмыла меня, а потом надела что-то чистое. Потом я почувствовала, как сильные руки, скорее всего, мужика-лесника, перекладывают меня снова на жесткую кровать.

Спустя пятнадцать минут я уже лежала на свежей холщовой подстилке в чистой рубашке из грубой льняной ткани. Она осталась от умершей жены лесника. Но выбирать мне не приходилось. Я была благодарна всем им за заботу. Мою нижнюю рубашку Палаша унесла стирать.

Я снова осталась в спаленке вместе с повитухой. Теперь на столе стояло небольшое корытце, где спала моя доченька. Боли в теле не было, и я спокойно дышала. Повитуха, наклонившись надо мной, приложила руку к моему лбу и тихо произнесла:

— Жара нет, яхонтовая, это хорошо. Ты поспи пока, отдохни, намаялась.

Я послушно прикрыла глаза, провалившись в долгожданный сон.

Неожиданно в моих тягучих мыслях, а точнее, в видении-сне появились те самые два ангела, которые и отправили меня в этот мир.

— Мы привели повитуху, чтобы она помогла тебе, — сказал один из них. — Но больше не сможем помогать тебе открыто. Отныне ты сама должна устраивать свою жизнь.

Я увидела, что они начали исчезать, и окликнула их:

— Скажите! А прежняя владелица моего тела, точнее, душа настоящей Любовь Алексеевны куда делась?

— Жизнь ей была в тягость. Она не могла вынести все, что выпало на ее долю. Потому, по ее просьбе, мы переселили ее душу в тело новорожденного младенца с более легкой судьбой. Но ты достаточно сильна, чтобы тебя не испугали подобные трудности. Потому и перенесли тебя в ее тело. Это послужит развитию твоей души.

— Я поняла. Благодарю вас за то, что верите в меня, и за доченьку, — ответила я и, наконец, провалилась в глубокий крепкий сон.

Разбудил меня ласковый голос Марьи:

— Барыня, посыпайтесь. Уже совсем рассвело. Вот отвар из трав, попейте, и хлеб. — Женщина помогла мне сесть на постели и попить. Малышка вдруг громко заплакала, и повитуха, взяв ее на руки, начла качать и добавила: — Надо бы покормить дочку-то, голодная она.

Вскоре она приложила дите к моей груди, надавила на упругий холмик, и я увидела, как на моем соске появились капельки молозива. Малышка только с третьего раза смогла захватить сосок, но тут же жадно принялась причмокивать губами, пыталась насытиться.

Чуть позже повитуха осмотрела меня, сказала, что со мной все хорошо, и покинула дом лесника.

Уже ближе к полудню Палаша принесла горячей каши и травяной чай и спросила, буду ли я есть на ужин грибной суп. Я, естественно, согласилась, ибо ощущала сильный голод. Пока уминала кашу, служанка удивленно смотрела на меня.

— Надо же, барыня, вы и вправду сильно проголодались. Вы же в жизнь кашу не ели.

— Разве? — удивилась я.

Овсяная каша была на воде, без масла, но политая вкусным медом. Потому я с аппетитом ела.

— Угу. Вы же всегда говорили, что каша — это еда для бедняков и голодранцев.

Не обращая внимания на слова горничной, я доела кашу и отдала ей миску. Малышка, в это время уложенная Палашей, уже мирно спала в своем корытце.

— Палаша, посиди со мной немного. Мне надо поговорить с тобой.

— Что вы хотели, барыня? — спросила она, усаживаясь рядом на стул.

Я окинула Палашу взглядом. Довольно приятная на лицо молодая женщина, русые волосы, собранные в толстую косу, пухлая. На вид ей было лет тридцать или что-то около того.

— Знаешь, я вчера в лесу упала ненароком, — начала я, придумав, как узнать больше о своей прежней жизни. — Когда мы потерялись с тобой. Ударилась головой о дерево. А когда пришла в себя, голова больно сильно болела. И теперь отчего-то многого не помню, что-то с памятью у меня случилось. Как звать тебя помню, Палаша, а как мы с тобой в лесу очутились, нет.

— Ох, барыня, как же вас так угораздило удариться-то?