Справедливости ради

Арина Ностаева, 2023

От враждебного мира вокруг Марти убегал в свой внутренний, сотканный из страниц его любимых произведений. Айзек Азимов, Роберт Хайнлайн… Он мечтал когда-нибудь встать с ними в одну линию, начав писать свои собственные научно-фантастические истории. Так бы и случилось в далеком и светлом будущем, если бы кто-то не заслонил рукой солнце, погрузив Марти во тьму, черную, как смоль.

Глава 11

Было уже совсем темно, когда за Дженни захлопнулись двери книжного. Улицы, опустевшие от людей и машин, теперь наполнились огнями ночных фонарей, под один из которых ей пришлось подойти, чтобы открыть рюкзак. В тусклом свете она с трудом отыскала внутренний карман, осторожно убрав в него листок с именем. Просто кусок бумаги. Три ровных края и один шершавый, в клетку, внизу логотип канцелярской компании.

Просто кусок бумаги.

Первые несколько минут Дженни бежала. Теперь, когда у нее на руках имелось что-то большее, чем просто слова, она была убеждена — в этот раз ей точно поверят. Ближе к середине пути, когда она устала и перешла на быстрый шаг, у нее появились сомнения насчет своей уверенности.

Что изменилось с тех пор, как она босая выскочила из дома? Поверит ли мать, для которой ее сын уже мертв, в чье-то имя на клочке бумаги? Дженни чувствовала, как вверх, от желудка до горла, поднималось неприятное ощущение. Ощущение, которое бывает после контрольной, когда уверенность в правильном решении испаряется с каждым следующим шагом, пока наконец полностью не исчезнет.

Но, может быть, думала Дженни, ей поверит отец? Когда ей было лет пять или шесть, он только начинал пить, и ей казалось, что в их семье не один, а два отца. Первый — добрый и заботливый, на плечах которого можно было прокатиться перед сном, весело перебирая ладошками по потолку и смеясь, смеясь, смеясь… Второй — злой и нетерпеливый, в присутствии которого нельзя было делать всего того, что он не любит, а что именно, догадайся сам. Первый часто просил прощения за Второго и говорил, что тот больше никогда не вернется в их дом. Но с каждым следующим разом Первый появлялся все реже, пока наконец не исчез вовсе, оставив их с Марти на растерзание Второму. Но даже этот Второй никогда не говорил, что считает Марти погибшим.

Когда до дома оставалась какая-то пара сотен шагов, Дженни замедлила ход до скорости улитки. Крылья, на которых она летела домой, сгорели об очевидные факты, и теперь ей приходилось тащить себя к неизбежному. Уже стоя перед дверью, она гадала, случится ли чудо, или же ей снова придется столкнуться с жестокой реальностью.

— Да что я теряю? — в любом случае она была готова бороться.

Тихо приоткрыв дверь, Дженни с трудом протиснулась в образовавшуюся щель. Рюкзак за спиной дал о себе знать. Она сняла сапоги и положила их рядом с отцовскими кроссовками, которые валялись как придется. Тяжесть в груди усилилась. За последние несколько лет Дженни научилась определять, буквально с порога, в каком состоянии отец вернулся с работы. В те редкие дни, когда он приходил трезвым, его обувь была сложена не совсем аккуратно, но достаточно прилично для человека, который уставший пришел с работы. В дни, когда он вваливался домой пьяным в стельку, его ботинки с него снимала мать, поэтому позже ее можно было видеть у порога, педантично укладывающей его обувь: ботинок к ботинку, перпендикулярно к стене, со шнурками внутри.

В этот раз, судя по анализу положения обуви, его состояние оценивалось как среднее. Если он не догнался парой стаканов уже будучи дома, с ним еще можно было иметь дело. Дженни сделала несколько шагов в сторону кухни, когда услышала топот спускающихся с лестницы ног. В этот же момент из кухни выскочила взволнованная мать.

— Вернулась? — спросила она. На руках — черные резиновые перчатки для мытья посуды. На лице — сложная смесь эмоций. Будто бы дочь только что разбила ее любимую вазу, сильно при этом порезавшись.

Дженни не успела дать очевидный ответ.

— Где ты была? — без шанса на спасение закричал отец. Он уже переоделся в домашнюю одежду, поэтому ремень в его руках был взят с рабочих брюк.

По его блестящим глазам, тоже голубым, как и у всех в их семье, но с широкими черными зрачками, Дженни поняла — отец таки выпил лишнего. Кожа у него на лице покраснела, и даже второй подбородок, которым он обзавелся пару лет назад, выглядел розовым и теплым. Тогда же отец начал стричься совсем коротко, и теперь его ничем не прикрытые уши торчали в разные стороны. Тоже красные и, скорее всего, горячие.

— У подруги! Она была у подруги! — теперь за Дженни ответила мать. Ее глаза бегали от мужа к дочери и обратно, останавливаясь на второй с выражением, говорящим «Ну же, подыграй».

Дженни не шевелилась и не отводила взгляда от отцовской руки, в которой болталось его любимое средство общение с Марти. Она много раз видела подобную картину, но еще ни разу ей не приходилось в ней участвовать. Теперь, когда над ней висела реальная угроза быть выпоротой, все казалось иначе, нежели минуту назад по ту сторону входной двери, когда она думала, что ей нечего терять. Все же она была всего лишь 12-летней девочкой, которую никогда раньше не бил ее собственный отец.

До этого момента она также никогда не задумывалась, почему же всегда доставалось только Марти. Возможно, причина — ее возраст. А может, отец, как настоящий мужчина, считал ниже своего достоинства бить представительниц женского пола. Нельзя сказать, что в отличие от брата, Дженни не давала повода для наказания, так как по адекватным меркам, и сам Марти никогда по-настоящему его не искал. Скорее повод искал Марти.

— Какая подруга? Ты говорила, что она в книжный пошла! Пусть сама ответит! — продолжал допрашивать ее отец.

— Дженни, ты ведь у подруги была, да? — заискивающе спросила мать.

Отец перебил ее, отмахнувшись рукой:

— Не мешай!

— В книжном, — тихо ответила Дженни. Будь что будет, но они должны узнать все.

Отец поправил ремень в ладони. Наверное, хотел удостовериться, что он крепко в ней держится. Увидев это, мать слегка дернулась в его сторону, сказав тихое «Не смей».

— И что ты, мать твою, там дела? — он заговорил немного другим голосом. Дал почувствовать, что теперь-то все серьезно.

— Папа, я тебе сейчас все объясню! Послушай меня, пожалуйста! Это ради Марти! Я уже рассказала маме, но теперь, имя есть. Пожалуйста! — затараторила Дженни. Она умоляюще сложила перед собой руки, будто читая молитву перед алтарем.

— Мама мне уже все рассказала! И я не буду слушать этот бред еще раз! — перебил ее отец.

— Но я нашла имя! ИМЯ! Ну послушайте меня! Ну, пожалуйста! — кричала во весь голос девочка.

— Ну говори, давай, какое имя?! — спросил ее он.

— У кого рассказы Марти, кто их читал! Его имя! Я спросила в книжном у людей, мне дали имя, понимаете? Если у него его рассказы, то и Марти у него! Марти! — быстро заговорила Дженни, боясь, что не успеет рассказать все за отведенное ей время.

Она с надеждой, скрестив воображаемые пальцы, смотрела на отцовское лицо. Пыталась по движению мускул предугадать его реакцию. Но по тому, как отец отрицательно замотал головой и громко цыкнул, легко можно было понять — сказанное ему очень не понравилось.

— Дженни! Какого хрена? У людей?! Про Марти? Ты в своем уме? — он дернул рукой, и ремень слегка колыхнулся. И Дженни, и мать тут же посмотрели на него. Мама подкралась поближе к отцу и обхватила его запястье своей ладонью.

— Да отойди ты! — отец стряхнул ее руку.

— Ну поверьте мне, ну, пожалуйста! Я не вру! Просто вы не знали, Марти вам не рассказывал, только мне! Только я знала, понимаете? Поэтому вы должны мне поверить! — Дженни подпрыгивала на месте.

— Бред! Я бы знал об этом. Не выдумывай, — ответил отец, перекинув взгляд с дочери на стенку.

Дженни как водой облило.

— Заткнись! Да Марти вас всех ненавидел! Особенно тебя, папочка! Ты бы знал? Серьезно? Да ты был бы последним, кто узнал! И я тебя тоже ненавижу! — кричала она. Начала подходить к отцу все ближе. Он, в свою очередь, на секунду потерял контроль над лицом, смотря на дочь с изумлением, но затем снова напряг каждый мускул.

— Да, зря я тебя не бил.

— Ну давай, бей! Теперь ведь нет Марти, теперь тебе некого пороть! Я тебя не боюсь! — продолжала Дженни, стоя уже в паре шагов от отца.

— А зря! — ответил он и, сжав покрепче ремень, замахнулся. Широкая кожаная лента хлестанула Дженни по предплечью, и она завизжала, отпрянув от отца на шаг. Слезы, которые и не думали литься еще секунду назад, хлынули.

— Не смей! — накинулась на него мать. Она схватила его руку и с усилием потянула вниз. Отец оттолкнул жену от себя.

— Она напросилась! Она получит! — объяснил он ей такую простую истину.

— Не смей, — строго повторила мать. — Дженни не бей! Я говорила тебе!

Отец повернулся к ней и подошел лицом к лицу. Он буравил жену взглядом, ожидая, что та скажет что-то еще, но она молчала. Тогда он треснул ремнем по столу, за которым они ужинали по особым случаям. Последний раз — когда-то очень давно. Мама зажмурилась.

— Я буду делать то, что хочу. Поняла?! — последнее слово отец прокричал громко и резко. Мама снова вздрогнула, но после, совладав с собой, продолжила:

— Не смей ее трогать! Иначе я Всем. Все. Расскажу. Как ты бил Марти. Сейчас же позвоню в полицию, и тебя быстренько упакуют, вот увидишь, — с небольшим смешком угрожала она.

— Чего?! — отец совсем перестал ее узнавать. Ремень в его руке повис как дохлая змея.

— Что слышал! Еще расскажу, что в субботу, в тот день, ты куда-то пропадал. И в ночь, когда Марти не вернулся, тебя тоже не было дома. Пусть они спросят у тебя, где ты был, дорого́й, — все больше наступала мама, и Дженни показалось, что плечи у той расправились.

Но больше, чем неожиданное поведение матери, Дженни поразили ее слова.

— А ведь тебя и вправду не было дома в субботу, — как факт, заключила она и с подозрением посмотрела на отца.

— Дженни! — крикнула на нее мать, приказывая глазами остановиться.

Но было уже поздно. Отец повернулся к жене спиной и медленно подошел к дочери. Когда он был уже достаточно близко, ей пришлось начать пятиться назад.

— Да как ты смеешь?! — прошипел отец. Ремень танцевал перед лицом Дженни.

— Ты ведь избивал его. Постоянно! Помнишь, что ты сделал с его рукой? Помнишь? — злость в глазах проступала сквозь слезы.

— Он это заслужил! — все еще тряся ремнем, ответил отец.

— Он ничего не сделал! Это все ты! ТЫ! — кричала Дженни, хоть и понимала, о чем он.

В день, когда брат вернулся домой слишком поздно, все могло бы закончиться парой ударов ремнем. Но в тот раз Марти решил ответить.

— Урод! — прокричал он тогда отцу, плача от обиды и боли.

— Ты просто жалкий алкаш! — его средний палец не заставил себя долго ждать.

— Ну все… — прошипел отец и потащил сына на кухню.

Теперь же он рывком схватил за запястье Дженни. Та не успела отскочить и теперь отбивалась от него свободной рукой. На помощь к дочери подоспела мать.

— Отстань от нее! Отстань! Я позвоню в полицию! — кричала она, вцепившись руками мужу в шею и волосы.

— Отпусти! Отпусти! — царапала ногтями отцовскую руку Дженни.

Отец выглядел яростным и в то же время испуганным, как лев, на которого напала стая антилоп, когда тот пытался сожрать их маленького жеребенка.

— Да отстаньте! — прокричал отец. Он выпустил руку Дженни и оттолкнул жену.

Они, как только отец отошел назад, прильнули друг к другу и, обнявшись, продолжили плакать. Мать прижимала голову дочери к груди и с отвращением смотрела на мужа. Тот тоже не отводил от них взгляда, из которого теперь пропал всякий гнев, и остались лишь стыд и испуг. Его руки обмякли, и ремень с тихим звоном бляшки упал на пол. Отец умоляюще протянул ладони к своей семье.

— Я не… Вы ведь не думаете так… на самом деле? Что я мог… что я Марти… убил? — тихо произнес он. Глаза его заблестели еще сильнее. На сей раз от слез.

— Я уже ни в чем не уверена, — бросила мать небрежно.

Отец перевел взгляд на дочь.

— Дженни? — с надеждой взмолился он.

Девочка выпустила мать из объятий. Вытерла рукавом слезы.

— Где ты был тогда ночью? И куда пропадал в субботу? — спросил она.

Отец несколько раз моргнул, чтобы смахнуть собравшуюся на поверхности его глаз влагу и, шмыгнув носом, начал говорить:

— Я его искал. Я думал, он прячется где-нибудь. От меня. Я думал, он боится. Я хотел его наказать, но потом испугался, что его так долго не было. Он же никогда так долго не задерживался. Я просто хотел привести его домой.

Дженни никогда раньше не видела, как плачет ее отец. Она не понимала, что ей следует делать, но неконтролируемая часть ее сознания хотела его пожалеть. Дженни не шелохнулась.

— Я думал, я найду его. Хотел его успокоить. В субботу искал его тоже. Я так испугался, Дженни, что он сбежал из-за меня. Что если, он сбежал из-за меня? — отец опустился перед ней на колени, склонил вниз голову. Руки уперлись в пол. Плечи содрогнулись.

— Я не хотел, я не хотел. Я так виноват. Бедный мой мальчик… — слезы капали вниз, собираясь в маленькую лужицу.

Мать подошла к мужу сбоку. Склонилась над ним и начала потирать дрожащие плечи.

— Милый, это не твоя вина́. Прости. Прости меня. Я знаю, ты его любил. Мы все это знаем. Ну не плачь, ну же, милый, — говорила она с монотонной интонацией, раскачиваясь взад-вперед, следом за движением своих рук.

Дженни тоже подошла к отцу. Она постаралась собрать в воспоминаниях все то хорошее, что связывало ее с ним, надеясь, что внутри него все еще живет тот Первый, которого она так любила.

— Неважно, кто виноват. Надо Марти спасать. Я знаю, вам сложно мне поверить, но вы должны. Нам нужно позвонить офицеру, — сказала она спокойно и рассудительно.

Отец поднял голову и еле заметно кивнул.