Обитель Разума

Арина Ипатова, 2019

Философская фантастика. 2190 год. Закат человеческой цивилизации. Обитель Разума – таинственное сооружение, меняющее лики, кладезь памяти, последняя надежда человечества. В ней – ключ к возрождению, но роковая цепь событий закрывает к ней путь. Причины кроются в далёком 1995 году. Удастся ли что-то изменить? “Обитель Разума” – книга, которую сложно отнести к определённому жанру. Она находится на стыке научной фантастики, реализма и мистики. Это роман-размышление об абсолютной власти, о причудах истории, о самой обыкновенной любви и о том, как идеи появляются, истлевают и возникают вновь в потоке времени. Поэтическая образность текста сочетается с тонким психологизмом. Действие происходит в нескольких временных планах, объединённых потусторонней личностью Лахезис – представительницы внеземного разума, нашедшего пристанище в неживой материи. Что нужно ей от людей?

Глава 7. Открытие Марата

Скитания

Май 2190 года

Ярослав, разумеется, ни разу не задумался о том, в какие неприятности он втравил некоего Марата Иволгина, и даже не запомнил имя злополучного любителя римской истории. Он занимался своими делами, и простые смертные имели для него не больше значения, чем для идущего лесною тропой человека — ползающие под ногами муравьи. Вроде и не хотел его давить, но вот попался он под сапог, ну и ладно. Всех муравьёв не обойдешь.

А неприятности у Марата действительно начались.

Он теперь знал имя отшельника, давшего ему задание — Бернгард. Этот человек входил в Тредецим. От одного осознания этого факта голова кругом шла.

Ему предоставили доступ к архивам отшельников, раскиданным по планете. Он побывал в них, и окончательно осознал невыполнимость навязанной ему задачи. Требовалось, как ему объяснили, не только предоставить жизнеописание Тарцини, что было бы еще полбеды, но и изложить его философские воззрения — что заняло бы у Марата в лучшем случае лет десять.

— Думаю, мы не так часто будем встречаться, — скучающе заметил Бернгард. — Вы будете еженедельно отдавать результат в главный архив, его передадут мне. Если потребуется, я вас вызову. Помните — никаких вымыслов. Каждое слово должно быть подтверждено источниками. Полный текст должен быть готов к концу лета.

— Послушайте, — не выдержал Марат, — меня точно ни с кем не путают? У меня нет никакой подготовки для этого, понимаете? Я знаю о Тарцини и Логосе ровно столько, сколько в школе преподают, не больше.

Отшельник пожал плечами.

— Всё удастся при благосклонности Логоса. Ведь выбор же почему-то пал на вас.

Чей выбор? Марат ничего не понимал, но молчал.

Он злил Бернгарда. Отшельник изучал Марата со всех сторон, просвечивал его рентгеновскими лучами, пробовал на зуб и сознательно требовал от молодого человека невозможного. Он искал хоть какое-нибудь звено, связывающее Марата с всемогущим Ярославом, не обнаруживал его и приходил в раздражение.

— По-моему, не нужна ему эта проклятая биография, — говорил Марат Аристотелю. — Тут что-то другое. Знаешь, а я, честно говоря, боюсь узнать лишнее. Тарцини-то был обыкновенный человек, а не живой бог, как отшельники рассказывают.

— Ну, не обыкновенный, но безусловно он был человек, — заметил кот. — А что тогда нужно Бернгарду?

— Ну не знаю я, понимаешь, не-зна-ю!

Кот сворачивался в мохнатый шар.

***

Архивы представляли собой скопления бумажной литературы, слабо упорядоченные. Они носили разные поэтические названия: Мраморный архив, Небесный архив, Осенний архив и ещё десятка полтора.

Время шло своим чередом. Марат вникал в жизнь Тарцини, попутно делая заметки. Уставал гораздо больше, чем на лесопилке.

Бернгард был недоволен. Он больше не появлялся сам, но отшельники, смотревшие за архивами, передавали Марату замечания.

— Мне поручили вам передать, что от вас ждут большего.

— Я предупреждал…

Его никто не слушал. Эти смотрители архива были ещё более удалены от мира, чем те отшельники, которых ему приходилось видеть раньше. Он словно не существовал для них. Они смотрели на него, точно сквозь стекло.

— Я слышал, что прежде литература бывала не только на бумаге, а ещё на каких-то экранах, что ли? — спросил как-то Марат у одного из них, не очень рассчитывая на ответ.

— Были, — неприветливо сказал тот. — Но это всё давно утрачено. А книги остались.

Как-то Марат зашёл к Виктору.

— Ну что, доволен? — саркастически спросил тот.

— Не особенно.

— Говорил я тебе, осторожней надо быть, — вздохнул Виктор. — И я вот теперь без напарника.

В северном полушарии Земли царствовала поздняя весна. Аристотель днем спал на ковре, как-то умудряясь занять своей небольшой особой весь пол, ночью шатался где-то. В открытое окно доносились утробные боевые клики.

— Как ты так можешь? — укоризненно спрашивал Марат у несколько потрепанного, но весьма довольного кота. — Ты же разумное существо. Неужели нельзя договориться?

— Оставь эти проповеди для своих друзей-отшельников, — нагло посоветовал кот. — И вообще отцепись. Я спать хочу.

Он поворачивался спиной к Марату и потягивался.

Порой, окончательно устав от архивной пыли, Марат уходил и бесцельно бродил по окрестностям. В весеннем лесу было сыро и просторно. Ледяная корка, покрывавшая землю пару недель назад, съежилась и сползла в овраги. Потемневший жёсткий снег лежал в низинах, уже смирившийся со своим поражением. Под ногами валялись чёрные влажные сучья, прелые листья, из-под всего этого боязливо выпускала тонкие стрелки трава. На открытых местах она уже была хозяйкой, а в лесу только осматривалась.

Марат в эти короткие прогулки не особенно задумывался над тем, куда идёт. Он вообще старался не думать. Но однажды это бессмысленное блуждание завело его слишком далеко.

В тот день он зашел в телепорт и набрал там случайный номер. То есть, не совсем случайный, с таким расчетом, чтобы попасть недалеко. Оказаться в другом климатическом поясе Марату не хотелось, его тянуло именно в этот пустой весенний лес, и чтобы вокруг ни души не было.

Местность, куда его перенесло, полностью соответствовала его требованиям — глушь, полное безлюдье и ни одного строения. Было даже непонятно, зачем здесь поставили телепорт. Солнце катилось на запад, и Марат пошёл за ним.

И заблудился.

Надо сказать, он совершенно потерял осторожность. Молодой человек постоянно думал о Бернгарде, и ему казалось, неприятности могут быть только от него, а для всех прочих бед он неуязвим. В общем, Марат полностью уверовал в правоту старинной поговорки “Кому суждено быть повешенным, тот не утонет”, и совершенно напрасно.

Когда солнце сошло на край неба, он окончательно утратил представление о том, где находится, и где может быть телепорт.

Марат пошел наудачу и через некоторое время выбрался на опушку. У леса росли крошечные — чуть выше колена — ели, дальше начиналось поле, а в поле, в нескольких сотнях метров от того места, где он стоял, виднелись из низины крыши каких-то строений. Он побрёл в их сторону.

Но здесь уже давно никто не жил.

Это были полуразвалившиеся избы, покинутые много десятилетий назад. Они были столь стары, что ни одна из них уже не производила тягостного впечатления брошенного дома, потому что вряд ли их можно было считать за дома. Большинство уже рухнуло, лишь три-четыре еще держались.

Когда-то это были хорошие избы, сложенные из мощных брёвен. Сейчас брёвна были рассыпаны, и между обломками кирпичей от печных труб стройно шумела молодая берёзовая роща. Поселок строился из леса, а теперь лес поглощал его.

Марат вошел в одну из изб, лучше всего сохранившуюся. Доски, которыми стены были обшиты изнутри, почти везде отвалились, крыша была проломлена, вероятно, зимой, под тяжестью снега, и пол чердака тоже. Сквозь отверстие проникали последние вечерние лучи — на пыльном полу лежал золотой коврик. Но само строение было мертво — от него остался один скелет: бревенчатые стены, чудом держащиеся балки перекрытий, пересекающиеся там, где следовало быть потолку.

Эта анатомия дома почему-то произвела на Марата впечатление чего-то непристойного, от чего следует отвернуться. Он вышел из избы, осторожно спустился, каждую секунду ожидая, что одна из ступенек подломится под ногой, и двинулся вглубь поселка, по бывшей улице.

Между тем солнце уже коснулось горизонта, и на его светлый лик наползла облачная вуаль.

Марат шел медленно, соображая, что делать дальше. Разум твердил ему, что он попал в крайне неприятную историю, которая может кончиться плохо. Он находится в неизвестном месте, вдали от людей и средств сообщения, еды в этом лесу не найдешь, ближайший телепорт он не отыскал, другого может и не быть, случись с ним что-нибудь здесь, скажем, сломай он ногу, споткнувшись о старый пень — и через несколько недель местное зверье растащит его кости. Но вопреки этим здравым соображениям настроение у Марата было самым лучшим за последние несколько недель — уж Бернгарда-то поблизости нет, это точно!

Его внимание привлек какой-то округлый светлый предмет, валявшийся среди полусгнивших досок. Марат наклонился и толкнул его рукой.

Это был человеческий череп…

Он быстро отдернул руку.

Череп перевернулся на затылок и закачался. Нижней челюсти не было, в верхней торчало несколько белых зубов. Марат присел на корточки, взял череп, поставил на трухлявое бревно рядом с собой и взглянул ему в глаза. Точнее, в глазницы…

Казалось, жуткая находка недобро ухмыляется.

Марат усилием воли подавил нервную дрожь. Не укусит же он, в самом деле… Мягким движением молодой человек коснулся желтовато-серой кости. Она была холодной и удивительно твёрдой. Не верилось, что этот предмет когда-то облекала живая человеческая плоть.

Череп, видимо, пролежал здесь много лет, пока не был потревожен шагами Марата. Марат почувствовал смущение.

— Извини, — пробормотал он, обращаясь к черепу.

Череп молчал.

Погода портилась, из-за леса выплывали сизые тучи. Острой веткой Марат копал яму под корнями старой березы. Земля была чёрной и податливой.

Ветка наткнулась на что-то твёрдое и сломалась. Марат выгреб землю из ямы, обнаружил продолговатый округлый камень и покачал его рукой. Камень пару минут упирался, потом подался и пошел вверх, оставив вместо себя пустоту.

Марат опустил череп в яму. Он предполагал, что остальные кости валяются под обломками дома, но не имел охоты искать их. Ему хотелось побыстрее покинуть это сумрачное место. Приближался дождь, и Марат предпочитал встретить его в лесу, нежели здесь, среди развалин и человеческих останков. Он бы и этот череп оставил непохороненным, если бы не странное чувство смутной вины перед ним.

В небе робко засветилась первая звезда и тут же исчезла. Раскатисто прозвучал далекий гром, и в воздухе запахло электричеством.

Марат засыпал маленькую могилу, положил сверху камень и с сознанием выполненного долга пошел к лесу, но не к тому месту, откуда увидел посёлок, а в прямо противоположную сторону. Первые капли пролились, когда он был уже под деревьями. Дождь вырвался из туч мощным потоком, радостный, ликующий, обрушился вниз, пронзая все на своем пути, заплясал в молодой листве. В тёмном небе, там, где следовало быть Волопасу и Северной Короне, сверкнула необычайной красоты молния. Она висела там удивительно долго, секунды три или четыре, а потом небо затряслось и с грохотом раскололось.

Вода захлестала еще яростней, как будто электрический разряд действительно повредил небесный купол, оставив в нем трещины. За первой молнией последовала другая, а затем третья — все озарялось чудесным, фантастическим светом. Марат стоял на опушке, прижавшись спиной к дереву, и это зрелище буйства стихий опьяняло его. Беспричинная, бесконечная радость переполнила его сердце, он смеялся вместе с грозой, он слушал её и разговаривал с ней, а гроза тем временем все швырялась и швырялась молниями, словно весёлый молодой бог.

Но все кончается, кончилось и это. Ночь Марат провел лучше, чем можно было бы ожидать. Несколько часов он шел по краю леса, пока одежда на нем не высохла, а потом нашел относительно сухое место, где и проспал до утра. Когда он поднялся, было уже довольно поздно. Хотелось есть.

Марат впервые серьезно задумался над своим положением. В той глуши, где он находился, можно и не найти телепорт. Перспектива остаться в лесу сейчас не казалась ему такой привлекательной. Слишком велика была вероятность умереть с голоду, да и хищники здесь должны были водиться.

Преодолев минутную растерянность, он двинулся в том направлении, которое выбрал вчера, наугад. Больше ничего ему не оставалось.

Вскоре лес остался у него за спиной, и начались холмы. Он долго петлял между ними. Наконец, дорогу преградила цепь довольно крутых холмов, поросших кустарником. Обойти их было нельзя, Марат тихо выругался и полез наверх.

Вершина холма была плоской, словно срезанной, высокой растительности здесь не было, и с этой естественной обзорной площадки открывался великолепный вид.

Он смотрел на небольшую долину, с трёх сторон окруженную холмами. С четвёртой стороны протекала довольно широкая река, сейчас в ней отражалось небо, и вода была ослепительно голубой.

В долине росли жёлтые цветы. Отсюда, сверху, казалось, что это ковер неправильной формы, сшитый из тысячи маленьких лоскутков. Нигде еще не появились цветы, а здесь их было больше, чем травы.

Через жёлто-зелёные луга вела дорога, огибая частые перелески. Дорога была тёмно-серой, довольно широкой и абсолютно пустой. Она начиналась у подножия холма, ближайшего к тому, на котором стоял сейчас Марат.

А выше, на склоне — о, Логос! — он увидел знакомый прямоугольный параллелепипед из серебристого металла… Телепорт!

Марат торопливо спускался вниз, словно боясь, как бы неведомая сила не похитила заветную кабину за то короткое время, пока он её не видит. Ему срочно требовалось прикоснуться к ней, поверить, что это действительно телепорт, что он все-таки нашёл его. Он пробрался сквозь густые заросли кустов, пересек цветущий луг и вышел на дорогу. Чёрное покрытие пружинило под ногами. Марат шел быстро, почти бежал, и через пару минут добрался до конца дороги. Или начала?

Отсюда вела наверх узкая дорожка, выложенная шершавой красноватой плиткой. По ней молодой человек поднялся на площадку, где стояла кабина…

Это и правда был телепорт, и он работал.

Марат сел на камень и закурил, впервые за сегодняшний день. Становилось жарко. Он расстегнул куртку.

Сейчас, когда в любую минуту можно было вернуться домой, в нем заговорило любопытство, и молодой человек задумался, куда же он попал? Вокруг не было ни души. Между тем дорога в долине смотрелась так, словно её проложили вчера — в покрытии он не заметил ни единой трещины. Эта дорога вела к реке, а у реки стояло единственное здание.

Оно было очень большим — ему редко приходилось видеть такие постройки. Вид его показался Марату странным. Здание выглядело как огромная груда серо-голубых тетраэдров и немного напоминало айсберг.

Марат долго разглядывал его. В нем совершенно отсутствовала симметрия. Главная башня в правой части здания наклонилась над рекой, словно естественная скала. В левой части было еще несколько башен, поменьше, но столь же бесформенных.

Строение казалось весьма причудливым, но не уродливым. На него было приятно смотреть, как приятно смотреть на облака, на лес или на горы. И Марат смотрел, пока не заметил, что удивительное сооружение меняет цвет.

Грани тетраэдров, из которых, похоже, оно было собрано, утратили серый оттенок и стали ярко-голубыми. Кроме этого, они начали отражать свет, словно зеркала. Здание засверкало, как огромнейший бриллиант.

Марат наблюдал за этой метаморфозой, чувствуя, как холодеет его кровь. Недокуренная самокрутка выскользнула из пальцев.

Он понял наконец, куда привел его извилистый путь между холмами…

Обитель Разума!

Марат знал о резиденции Тарцини почти столько же, сколько Ярослав и Линда. В этом-то они были равны… Жуткие рассказы об Обители передавалась шепотом, но не было в мире человека, который не слышал бы их. Их ходило много, этих слухов, и давно уже никто не пытался их проверить. С детства Марат твердо усвоил одно — человек, ступивший на землю Обители, умирает. Умирает страшно.

Дорога, по которой он прошел, вела именно к Обители…

Он сжал кулаки, и ногти впились в ладони. Стало больно.

— Но я жив… — пробормотал он. — Почему?

Ответом ему было лишь чириканье маленькой зелёной птички. Она бойко прыгала у его ног, подбирая что-то с земли. Птичка совсем не боялась человека. За свою коротенькую жизнь она ещё ни разу не встречала людей.

Судьба, конечно, потешилась, приведя Марата именно сюда. Она, должно быть, хохотала сейчас в своем дворце, и её заливистый смех вселял священный трепет в душу человека, и человек терял власть над собственным будущим…

Между тем птичка весело поскакала вниз, не замечая Марата. Она двигалась в ту сторону, откуда он пришел, пока не добралась до лежащего рядом с тропой валуна. Валун был огромный, гладкий, розовый, с серыми и прозрачными вкраплениями. Марат прежде не обратил на него внимания, его интересовал сперва телепорт, а потом — здание у реки. Птичка миновала валун и скрылась за ним. Слышалось лишь её радостное, ликующее чириканье.

И тут Марат совершил самый отчаянный поступок в своей жизни.

Обитель Разума

“… его букет составлен из странных цветов с металлическим оттенком, с головокружительным запахом, — венчик которых, вместо росы, содержит едкие слезы или капли aqua toffana…”

“…иные цветы и не растут на чёрной и насыщенной гниющими веществами почве, какова почва кладбища старчески-хилых цивилизаций, где среди вредных миазмов разлагаются трупы прошлых веков…”

Теофиль Готье, “Шарль Бодлер”

Он вернулся в долину. Спускаясь вниз, он ясно сознавал, что совершает кощунство. Но все вокруг казалось самым обычным. Ничто не замечало его появления, ничто не нападало на него. Он видел прежний очаровательный пейзаж: луг, сверкающее высокое небо, голубая река внизу. Справа от дороги темнел еловый лес.

По этой чёрной дороге Марат пошел в сторону Обители. Здание, кстати, опять изменило цвет и стало обыкновенным, серым.

У него не было никаких неприятных ощущений. Если бы не память о тех мрачных историях, что он слышал с рождения, он бы даже сказал, что ему здесь нравится.

“Она заманивает меня”, — мелькнула страшная мысль. Марат остановился, и ледяная дрожь поползла по спине, несмотря на жару. На миг ему представилось, как над Обителью встает призрак хозяина этого места, Александра Тарцини. Он осматривает свои владения и видит инородную песчинку, Марата. И тогда он приближается, прямо по воздуху, сперва медленно, а потом быстрее и быстрее, рассматривая пришельца мёртвыми безумными глазами, и спрашивает…

— Чего ты хочешь?

Голос этот был вполне реален, и прозвучал он за спиной Марата.

Марат резко обернулся. Перед ним стоял старик и внимательно рассматривал его.

Сердце застыло где-то в горле, потом медленно и неохотно поползло на своё место. Марат не знал, кто этот человек, но в любом случае он был существом из плоти и крови. С губ слетел вздох облегчения.

— Как же вы меня напугали! — откровенно сказал Марат.

Старик едва заметно усмехнулся. Казалось, искренность пришельца ему понравилась.

— Так чего ты хочешь? — повторил он уже мягче.

Марат покачал головой.

— Да ничего, в сущности. Я здесь случайно.

— Случайностей не бывает, — возразил старик. — Особенно здесь.

Марат задумался, разглядывая своего собеседника. Он был гораздо старше, чем показался в первый момент. Марат не мог хотя бы примерно предположить, сколько ему лет. Лицо его покрывали столь глубокие морщины, что не было смысла даже пытаться представить, как оно выглядело в молодости. Седые волосы окружали голову подобием нимба. Белки глаз отливали желтизной. Кожа была иссушенной, словно прошлогодние листья в солнечном апреле, на руках проступали синеватые вены.

Несмотря на все это, старик не казался немощным. Держался он прямо и уверенно, и в его жестах и голосе ощущалась изрядная доля властности. Одет он был необычно, словно случайно вышел из другой эпохи. На нём был строгий тёмно-серый костюм, потрёпанный и словно бы запылившийся. Таких сейчас не носили, неуместны они были. В руке старик держал чёрный кожаный портфель, довольно большой и, вероятно, тяжёлый.

Ничего пугающего в его облике не было, но появился он столь неожиданно, что Марат смотрел на него с опаской. Молодой человек не слишком бы удивился, если бы старик у него на глазах превратился сейчас в чёрный и едкий дым и, клубясь, полетел к высокому чистому небу. Или же, наоборот, провалился сквозь землю, оставив наверху лишь портфель, а потом с досадой высунул из-под земли руку, схватил портфель и спрятался обратно. И зашипел при этом недовольно — крш-мш-мш…

Но ничего подобного старик не сделал, он спокойно ожидал ответной реплики Марата, будто экзаменатор — ответа студента. Молчание затягивалось.

— Мне нужно написать биографию Александра Тарцини, — опрометчиво брякнул Марат. Сказал — и сам испугался своих слов.

Старик холодно посмотрел ему в лицо.

— Тарцини мёртв, молодой человек. Не шутите с его памятью.

— Я не шучу.

— Мёртвый он не менее опасен, чем живой, по крайней мере, там.

Он поднял свободную руку и медленным жестом указал на Обитель.

Налетел тёплый ветер и принес с собой запах цветов с поля. Этот аромат, который Марат почувствовал только сейчас, удивительным образом казался и привлекательным, и отталкивающим одновременно.

— Я не шучу, — повторил Марат. — Мне нужно написать биографию Александра Тарцини. У меня такое задание.

— От кого?

— От отшельников, — ответил Марат.

Его собеседник смотрел на него с явным удивлением.

— Почему такое задание дали вам?

Марат рассказал про Тиберия.

— А-а… — понимающе протянул старик и несколько раз кивнул головой. — А хоть написано-то хорошо было?

— Вам это интересно?

— Пожалуй.

А лёгкий ветер то прилетал, то улетал, гоняя вокруг волны манящего цветочного запаха. Колыхались еловые лапы, по листьям лип и берез, не переставая, скакали солнечные блики. Хотелось сойти с дороги и с головой окунуться в море дурмана… Невысокие травы перешептывались, жёлтые колокольчики цветов явственно звенели. Когда он услышал этот звон?

— Это мутация, — заявил старик, проследив за направлением взгляда Марата.

— Какая мутация? — недоуменно переспросил Марат.

— Да кто её знает? Рядом с этими цветами вам стоять не стоит. Ближе подойдете — отравитесь. Пойдёмте, молодой человек.

Он двинулся в сторону Обители. Марат пошел рядом, пытаясь вспомнить название этих цветов. Оно ускользало, оно было неуловимо, а его следовало бы знать, потому что именно оно являлось ключом к происходящему…

О, Логос, о чем я думаю?

Старик снова заговорил.

— Да, похоже, не нравится вам это задание.

— Я этого не говорил, — сказал Марат.

— Говорили или нет, а всё равно не нравится. Иначе вас не было бы здесь.

— Вы много знаете, — заметил Марат. Ему не хотелось вступать в бесполезный спор.

— Да, — согласно кивнул старик, — я много знаю.

Он замолчал, искоса поглядывая на Марата. Взгляд его стал странно отрешённым. Губы задвигались, беззвучно шепча какие-то слова. Казалось, он рассчитывал что-то в уме.

— Кто вы? — спросил Марат.

— Меня зовут Григорий Штоколов, — сообщил старик. — Вряд ли это имя вам о чем-нибудь скажет.

Имя действительно было незнакомо Марату, и собеседник понял это.

— Когда-то оно было довольно известно в научных кругах, — произнес он. — Но очень давно.

— Вы что, живёте здесь?

— Да, молодой человек, можно сказать, я живу здесь. Вас это удивляет?

— Честно говоря, да.

Штоколов скупо улыбнулся, не разжимая губ.

— Вы ещё молоды, — сказал он. — Вам ещё не раз предстоит удивляться.

Марат понял, что старик не хочет обсуждать эту тему, и прекратил разговор, хотя любопытство не оставляло его, и вопросов оставалось много. Между тем Обитель была уже совсем близко. Её стены круто уходили вверх. Издали они казались абсолютно гладкими, теперь же Марат разглядел, что их украшают выпуклые барельефы. На одних распускались огромные цветы, скалили зубы фантастические хищники, вскидывали гордые головы олени, извивались змеи, орлы расправляли крылья, порхали бабочки, мчались табуны лошадей. На других барельефах можно было видеть сцены из жизни людей. Короли сидели на тронах, нищие бродили по улицам городов, армии уничтожали друг друга, матери укачивали младенцев, тонули корабли, по небу плыли самолеты, заводские трубы извергали дым, охотник убивал волка, пахарь устало тащился за плугом… Картинки переходили одна в другую, сливались в единое гармоничное целое.

— Ух ты… — восхищённо выдохнул Марат.

— Это было задумано как зеркало истории, — равнодушно заметил Штоколов, — но оно вышло, на мой взгляд, довольно искажённое. Вот главный вход.

Над высокими арчатыми дверями уверенно выступала из стены женщина с красивым, но холодным лицом, вероятно, какая-то богиня древности. В её протянутых руках поблёскивала под солнечными лучами серебряная нить. Вход пышным венком оплели мраморные листья винограда. Тут же висели и гроздья, не мраморные, а словно бы светящиеся, прозрачные, из удивительно тонкого стекла.

“Как они не побились?” — мелькнула у Марата неуместная мысль.

Двери раздвинулись сами, приглашая войти, и чёрный проем показался Марату пастью неведомого чудовища, готового поглотить его и старика.

— Вы идёте туда? — осторожно спросил он.

— Разумеется, я иду туда! — сказал старик, вдруг придя в раздражение от бестолковости Марата. — Я же объяснил, что живу здесь.

Марат нервно сглотнул. Ему страшно не хотелось следовать за стариком в эту чёрную пасть. Но Штоколов заметил его замешательство.

— Там, внутри, не опаснее, чем здесь, — проговорил он медленно. — Если Обитель захочет отпустить тебя, то отпустит, даже если ты заглянешь в здание. Если же не захочет…

Он не договорил, развел руками и со значением посмотрел на Марата…

— Боишься?

— Нет.

Старик с одобрением кивнул.

— Правильно. Глупо бояться смерти. Это всего лишь небытие. Не так уж это плохо — не быть, как ты думаешь?

Марат только сейчас заметил, что Штоколов перешел на ты.

— Не знаю, — сказал он с притворным безразличием. — Я не думал об этом.

Он лукавил, но свой страх показывать не хотелось. Он отвернулся от Штоколова, нарочито равнодушно огляделся вокруг. Солнце неспешно поднималось к зениту. Ослепительно белые облачные сферы сгрудились над холмами близко-близко друг к другу, сложились в правильный треугольник, словно невидимые духи воздуха готовились начать игру в шары.

Помедлив, он снова перевёл взгляд на Штоколова. И тут стало происходить что-то непонятное.

Старик вдруг исчез из поля зрения Марата, через долю секунды появился вновь, но весь он был какой-то расплывчатый, портфель его стоял на земле, а сам он прижимал ладонь к груди, словно клятвенно заверяя кого-то в чём-то. Потом его размытая фигура заметалась туда-сюда, оживлённо жестикулируя, то стремительно кивая головой, то вдруг указывая рукой на Марата.

Марат хотел спросить, что происходит, но у него не получалось. Он вроде бы двигался, но медленно, так медленно, а события вне его сменяли друг друга с такой скоростью, что он не успевал глазом моргнуть — в буквальном смысле этих слов.

Он шагнул к старику, но тот увернулся, был где-то рядом, но догнать его невозможно было.

Паника охватила Марата.

Странное это состояние продолжалось для него около минуты, за которую он успел передумать многое. Потом — тик! — всё мгновенно починилось. Старик стоял к нему спиной, смотрел на Обитель и не шевелился. Травы мирно покачивались потихоньку, а не метались, как волны в бурю. Марат облегчённо перевёл дыхание. Часы мира и его собственные вновь пошли с одинаковой скоростью.

Он тряхнул головой, огляделся. Всё обычно.

Показалось?

Да, наверно. От волнения, от усталости.

Но…

Он посмотрел на холмы и вздрогнул. Очертания облаков поменялись. Не было больше треугольника. Сверкающие шары рассыпались, раскатились, заняли полгоризонта, словно игра уже вовсю шла на этом лазурном поле.

Но минуту назад же всё выглядело по-другому!

Он совсем растерялся. Где я? То есть… когда я?

Старик обернулся. И Марат увидел, что тот выглядит не менее потрясённым. Лицо его дёргалось, губы шевелились, глаза смотрели в пространство.

Портфель стоял на земле.

Штоколов шагнул к Марату.

— Я могу помочь тебе, — быстро сказал он.

— С чем? — непонимающе спросил Марат.

— С жизнеописанием Тарцини, разумеется.

Марат покачал головой с недоверием.

— Как?

— Я дам тебе сведения о нём, — серьёзно произнёс старик. — У меня есть многое, очень многое…

— Да, но… — Марат замялся.

— Понимаю, понимаю. Я знаю, кому понадобилась эта биография. Заказчик требует представить его с самой выгодной стороны. Так оно и будет, не волнуйся.

— Ну начнём с того, что заказчик потребует указать, где я эти сведения взял, — заявил Марат.

— Ты это укажешь, — уверенно ответил Штоколов.

Старик вдруг очень оживился и взял Марата за плечо. Глаза его испытующе заглядывали в лицо молодого человека. В них появился торжествующий блеск, словно судьба преподнесла Штоколову дар, о котором он тайно мечтал, но на который не смел надеяться.

Это возбуждение неприятно удивило Марата. Он предположил, что старик попросит его об ответной услуге, и скорее всего, речь пойдет о чем-то неприятном или опасном.

— Зачем вы будете это делать? — настороженно спросил Марат.

— Зачем? — переспросил старик и отпустил плечо Марата. На лицо его постепенно возвращалось прежнее непроницаемое выражение. — Ты поможешь мне в одном деле.

— В каком?

Штоколов прикрыл рот рукой и откашлялся. Потом он медленно наклонился и поднял с земли свой портфель. Казалось, он тянет время для обдумывания ответа.

— Видишь ли, я провожу один эксперимент… Речь идет, хм, ну скажем так, о перемещении во времени. Для этого мне и требуется помощник.

“Странные дела тут творятся”, — подумал Марат.

— Да, звучит странно, — сказал Штоколов, прочитав мысли Марата. — Подробнее я объясню потом. Сам по себе опыт не опасен, если не считать того, что он проводится в Обители. Но она пока отнеслась к тебе благосклонно. Ты еще жив.

— Спасибо.

— Не меня благодари. — Штоколов вдруг заторопился. — Сейчас я ухожу, найду тебя через неделю. Тогда я расскажу, в чем заключается суть эксперимента, и если ты дашь согласие, мы обсудим условия… — он запнулся, — нашего договора. Можешь и отказаться.

“Надеюсь…”, — сказал про себя Марат, думая только о том, как бы отсюда выбраться. Он пожал плечами:

— Через неделю так через неделю.

— Зайдём в Обитель.

Марат последовал за Штоколовым.

Внутри царил полумрак. Окон не было, свет с улицы сюда не проникал. Под высоким потолком медленно двигались разных размеров сферы: каждая из них вращалась вокруг своей оси, и все вместе они вращались вокруг самой большой сферы. Это походило на модель Солнечной системы, но планет было всего семь, и те четыре, что перемещались по внешним орбитам, были значительно крупнее своих сестрёнок, приближенных к центральному шару, который испускал ровное холодное свечение. Только этот свет приподнимал тонкую вуаль мрака, лежавшую на всех предметах в помещении. Из темноты выступали фигуры и лица каменных статуй, смотревших на людей с угрюмой иронией.

Штоколов не озирался вокруг, все это было ему привычно.

— Я ухожу, — снова сказал он. — Пойдешь обратно — не сходи с дороги. Сгинешь.

Он пожал руку Марата, повернулся, пошел прямо на стену и вошел в неё, растворился.

Марат опешил. Сделал несколько шагов вперед и дотронулся до холодного камня. Стена как стена. Белый мрамор с синеватыми прожилками, похожими на тонкие вены.

Он провёл по стене ладонью, и вдруг рука его провалилась внутрь, исчезла. Марат отдёрнул её, как обожжённый.

Ничего себе…

Пойду-ка я отсюда…

После сумрачной прохлады Обители весеннее солнце дохнуло жаром. Марат медленно шел по чёрной дороге, повторяя имя нового знакомого… Штоколов, Штоколов… Все-таки где-то он его слышал.

В глубине души Марат был потрясён, хотя и старался отделаться от этого чувства, или, по крайней мере, загнать его вглубь, запереть в дальнем уголке души и не выпускать. Обитель Разума открыта, в неё можно войти, и можно выйти оттуда! О, Логос! Океаны закипели, закачались горные вершины, и с неба посыпались ящерицы. Основы мироздания колебались.

Тот факт, что с ним ничего до сих пор не произошло, противоречил всему, что усвоил Марат с детства.

“Если я доберусь до телепорта и попаду домой, значит, все рассказы про Обитель — ложь?”

Он не мог этому поверить. Это не укладывалось в его голове.

Марат попытался рассуждать здраво. Предположим, Обитель — безобидное старинное сооружение, и все ошибались на её счет, включая служителей Логоса. Трудно сейчас сказать, что произошло тогда, в ночь убийства Тарцини, но сегодня находиться здесь не более опасно, чем по другую сторону холмов. Это людское воображение сделало из долины заколдованное место…

Многое укладывалось в эту схему, кроме того непонятного фокуса со временем и таинственного исчезновения Штоколова. Эти детали легко опрокидывали все логические построения и восстанавливали первозданный хаос.

Кто такой Штоколов? Почему он живет здесь?

Если бы сейчас под ногами Марата разверзлась земля, открыв внизу огненную пропасть, то в последний миг он, пожалуй, испытал бы облегчение.

Но ничего не происходило. Напротив, трудно было бы представить более мирный пейзаж.

Весна изо всех сил пыталась очаровать молодого человека. Мягко, ненавязчиво она манила его к себе, прикидываясь тихой, застенчивой и непорочной. Она бродила по цветущему лугу и протягивала к солнцу тонкие руки. Свет и тень перетекали друг в друга на шелестящих кронах деревьев, образуя сложный, запутанный, невероятно красивый узор. Бездонная перевернутая чаша неба оперлась краями на гребни холмов. Казалось, стоит подняться на холм — и прикоснешься рукой к синей стене, сделанной из какого-то тёплого, прочного и упругого материала.

Марат дошел до луга с жёлтым дурманом. Воздух здесь сгустился от застывшего в нем аромата. Даже ветер застревал в этой вязкой субстанции и не пробегал мимо, как обычно, быстро и весело, а полз медленно и вяло, словно на нем повисла огромная тяжесть.

Цветы застыли в мёртвой неподвижности. Над ними вызывающе гудел одинокий, рано пробудившийся шмель. Его ровное гудение сливалось с неумолкаемым звоном, доносившимся неизвестно откуда. Можно было подумать, звенит тишина.

Шмель долго кружился, выбирая, наконец, заполз массивным мохнатым телом в один из хрупких изящных колокольчиков и затих. Потом вылетел оттуда, довольный собой, и его победное низкое жужжание стало удаляться. Он полетел в сторону холмов.

Марат резко остановился.

— Вот сейчас я и проверю, — пробормотал он вслух и сошел с дороги. Цветы покачивали жёлтыми головками.

Тяжёлый солнечный шар полыхал в чистом, побледневшем от зноя небе. Лучи стремительно обрушивались на долину, легко пронизывали молодую клейкую листву и превращали протекающую внизу реку в извилистый поток ртути.

Марат опустился на колени, протянул руку и сорвал жёлтый цветок. У цветка был плотный и длинный нежно-зелёный стебель. Марат подставил тыльную сторону ладони — с обломанного конца стебля стекла капля прозрачного сока. Внутри колокольчика дрожали чёрненькие крохотные тычинки.

Этакий миниатюрный анчар…

Впрочем, цветок выглядел самым обыкновенным, только вот названия его Марат не помнил. Он вздохнул и поднялся.

Неужели я доберусь до телепорта? чудеса…

Он добрался до телепорта, и до дома тоже, повторяя про себя номер кабины, той, что стояла в долине. За пару минут он выучил этот номер, как молитву.

Аристотеля не было. Марат бросил растение на стол. Цветок уже начинал увядать, хоть и был только что сорван.

Марат прошелся по комнате. Во всем мире был только один человек, с которым он мог говорить о сегодняшних странных событиях, но еще вчера Марат ни за что не стал бы с ним встречаться. Однако тревожные мысли одолевали его, он не знал, что с ними делать и в конце концов не выдержал.

— Проклятая кошка! — ругнулся он, взял куртку и вышел.

Антарктида и Даниель

И снова телепорт покорно впустил его.

В пункте назначения было сумрачно и холодно. Марат стоял в огромном металлическом ангаре. По ангару ползали воздушные платформы, гружёные бочкообразными контейнерами. Над головой нависали подъемные краны, похожие на диковинных животных. Они, эти животные, наклонялись к платформам, хватали бочки стальными когтями и переносили их к стенам, выставляя один ряд за другим. Освобождённые платформы выплывали из ангара и на смену прибывали новые.

В ангаре не было ни одного человека.

В сущности, этот отлаженный за десятки лет процесс и не требовал участия людей. Тарцини начал добычу полезных ископаемых в Антарктиде, где ранее никакой промышленности не было, и позже довел её до полного автоматизма. Все, что удавалось вырвать у ледяного материка, свозилось сюда, где находился крупнейший грузовой телепорт.

Грузовых телепортов, предназначенных для перемещения очень больших масс, существовало в мире всего несколько штук. Вероятно, их создание было связано с какими-то техническими сложностями. Из-за этого обстоятельства сокровища Антарктиды — металлы, а главное — уран — приходилось транспортировать сюда более традиционным способом, на платформах. Впрочем, эта перевозка опять-таки не требовала вмешательства человека… Механизмы работали без устали, краны все нагибались и нагибались, выпуская хищные когти…

Марат мельком взглянул на это бесконечное движение, зябко поежился и запрыгнул на одну из свободных платформ, которая плыла к выходу.

Снаружи стоял мороз — градусов тридцать, не меньше. Сверху сыпались острые колючие льдинки. По узкой дорожке между торосами медленно полз снегоочиститель.

Дикий холод радостно принял Марата в свои объятия. Он, видно, скучал в одиночестве.

Платформа за пару минут доплыла до жилого корпуса. Марат спрыгнул на ледяную дорожку и позвонил в дверь. Внутри было глухо.

С досадой он ударил по двери кулаком, раз, другой… Наконец, она медленно и бесшумно поехала в сторону. Марат скользнул в узкую щель, не дожидаясь, пока дверь откроется до конца.

— Привет… — с недоумением произнес человек, впустивший его. — Ты чего здесь делаешь, Марат?

Это был тот самый Даниель, которым так интересовались Инга и её отец.

Они были знакомы с самого детства, но Марат вряд ли мог когда-либо назвать его другом. Общались они очень редко. Впрочем, Даниель вообще мало с кем общался. Он не нуждался в этом, или ему казалось, что не нуждается.

Судьба жестоко обошлась с ним, дав пытливый ум исследователя. От природы он был очень талантлив и очень энергичен. В юности, когда мнилось, можно добиться всего, если пожелаешь, Даниель чувствовал своё превосходство над окружающими, поэтому пренебрегал ими. Он долго искал применения своим дарованиям, но они не были нужны в мире, где жили ожиданием Логоса. Отшельники, хозяева планеты, не поощряли тягу к научному знанию. И сейчас, когда ему было под тридцать, им овладела полная апатия.

В Даниеле скрывалась постоянная злость, вечная обида на судьбу за то, что он родился не в своё время. Эту обиду он вымещал на людях, которые сталкивались с ним, и в конечном итоге остался в одиночестве.

Их с Ингой брак был, конечно, недоразумением. Он случайно заметил её свежую красоту, не раздумывая, женился, и, так же не раздумывая, ушел от неё. Вся эта история мало для него значила. Подобное безразличие, чтобы не сказать — жестокость, претило Марату, и его отношения с Даниелем, прежде, может быть и не дружеские, но достаточно тёплые, сильно охладились после этого случая.

Впрочем, Даниелю было наплевать и на это.

Вот уже почти год он почти безвылазно сидел на полярной станции, следя за перемещением грузов. Здесь можно было, по крайней мере, видеть технические достижения прошлого, столь им обожаемые. Такая пустая жизнь не слишком удовлетворяла его, он потихоньку катился вниз, балуясь алкоголем и, порой, дурманом. Может быть, поэтому служители Логоса до сих пор не удосужились серьёзно заняться им, сочтя, что это добровольное заточение не слишком отличается от ссылки на Остров и, во всяком случае, приведет к тому же исходу…

Сейчас Даниель стоял перед Маратом, небритый, в расстегнутой рубашке. Он был невысокого роста, темноволос и черноглаз. Слегка вьющаяся спутанная прядь падала на лоб. Худое лицо с подвижными чертами было бледным и помятым.

— Можно к тебе? — Марат с облегчением ощутил, как дверь закрылась за его спиной, и холод перестал вползать в помещение. — Сегодня суббота, и ты один?

— Сегодня суббота, и я один. — Даниель повернулся, подошел к стулу, сел на него, подложив одну ногу под себя, и стал раскачиваться. В его плавных движениях была какая-то кошачья грация. — Чего тебе надо?

Говорил он обычным язвительным тоном, с насмешкой, казалось, ничем не вызванной, он говорил так всегда, он насмехался постоянно, и Марат знал, что над собой. Вообще Марат неплохо понимал Даниеля, гораздо лучше, чем мог ожидать этот последний, слишком поглощенный крушением собственных надежд, чтобы обращать внимание на кого бы то ни было.

— Поговорить с тобой хочу. — Марат поморщился, оглядев Даниеля. — Ты что, пьян?

Даниель поднял руку и зачем-то внимательно поглядел на свою ладонь. На пальце тускло блеснуло кольцо из белого металла.

— Нет еще. Но напьюсь, пожалуй. Вот скажи мне, Марат, что бы ты делал, не окажись меня на месте?

— Ничего. Вернулся бы обратно.

— У грузового телепорта период торможения пятьдесят шесть минут, — сообщил Даниель. — Тебе бы пришлось час болтаться здесь в твоей куртке. Так и околеть недолго.

— Знаю, — сказал Марат, хотя на самом деле он забыл об этой особенности местного телепорта. Он почти никогда не бывал здесь.

— Так о чем говорить будем? — все тем же нарочито ёрническим тоном осведомился Даниель. — О вреде пьянства?

— Меня не посылала ни твоя мать, ни Инга, — спокойно сказал Марат. Он был готов к реакции на его появление. — Но я могу уйти, Данил…

— Оставайся, раз пришёл. — Даниель поднял брови и пожал одним плечом.

Марат огляделся по сторонам. Здесь мало что изменилось со времени его последнего посещения.

Жилой корпус состоял из полутора десятков спален, столовой, каких-то служебных помещений и вот этой самой комнаты, не то прихожей, не то гостиной. Здесь было пыльно и неуютно. На столе и под столом лежали куски проволоки, тряпки, гвозди, обломки пластмассы и прочий хлам. Под ногами, тихо жужжа, крутился маленький аппарат, похожий на игрушечный танк, и собирал с пола мелкие металлические детали.

— Катись отсюда, — Даниель дал ему пинка.

Танк покорно пополз к стене.

— Бестолковая тварь, — заметил хозяин, проводив его взглядом. — Сделал его, чтобы он винтики подбирал и приносил по мере надобности. А он постоянно путается на дороге.

В голосе его зазвучали примирительные нотки, и Марат понял, что Даниель, по крайней мере, не выставит его с порога. И на том спасибо.

— А почему у тебя валяются винтики, а не в коробке лежат?

— Сам не знаю. — Даниель покачал головой. — Соберешь всё с пола, а через три дня смотришь — их там такая прорва!

Он легко поднялся.

— Пошли ко мне, там и поговорим.

Беспорядок у него был еще хуже, чем в прихожей. В комнате стояли две узкие кровати, письменный стол, старое кресло, и пара стульев. Везде валялось множество предметов неизвестного Марату назначения.

Даниель снял с кресла кипу бумаг и небрежно кинул их под стол.

— Садись.

Марат сел. Кресло оказалось неожиданно удобным. Прямо напротив, на стене, висел предмет, которого раньше здесь не было — старинная гравюра, изображавшая штурм средневековой крепости.

Марат закинул ногу на ногу и оперся подбородком на сжатый кулак.

— Комнату решил украсить? — поинтересовался он. — Это на тебя непохоже.

— Чего? А, это… — Даниель рылся в столе. — Да чтоб хоть глаз было на чем остановить… Дуреешь от этих стен. И ото льда тоже.

Он достал два стакана.

— За встречу выпьешь?

— Закуску найди, — попросил Марат.

— Зачем? И так пойдет.

Марат вздохнул.

— Дань, я не ел со вчерашнего утра.

— А-а, — протянул Даниель, — так бы и говорил.

Он вышел из комнаты и вскоре вернулся, принеся хлеб, холодное мясо, сыр и несколько вяленых рыбок. Марат взглянул на еду и почувствовал, как в голове шумит от голода.

Забулькала прозрачная жидкость, перетекая из бутылки в стаканы.

Даниель действительно жил почти в полной изоляции. Хотя персонал станции и состоял из десяти-двенадцати человек, он почти не контактировал с коллегами по вопросам, не касающимся работы. Даже в выходные он не оставлял ледяной материк, предложив себя в бессменные дежурные. С родными и знакомыми Даниель тоже не поддерживал отношений.

Но служителей Логоса он недолюбливал, и история Марата вызвала в нем живейшее сочувствие.

— Ну и попал ты, — вздохнул Даниель, и вечная насмешка исчезла из его голоса. — Не представляю, как тебе теперь выпутываться. Выпьем, что ли?

Он снова наполнил стаканы.

— Да это не все, — сказал Марат. — Это только начало.

— Что еще?

— Тебе знакомо имя Григорий Штоколов?

Даниель удивился.

— Да, знакомо. А что?

— Кто это?

— Насколько я слышал, — Даниель отставил стакан, не донеся его до губ, — непосредственно на Тарцини работали специалисты в разных областях, которых он везде собирал. Их тогда называли профессорами. Вот Штоколов — один из них. Я немного о нём знаю, но вроде бы он был связан с разработкой и повсеместным внедрением телепортов. Почему ты о нем спрашиваешь? Он, должно быть, давно умер.

Марат нарочито медленно отрезал еще один ломоть мяса и положил его на хлеб. Подобного ответа он и ждал.

— Он жив.

— Да брось ты… — Даниель с сомнением помотал головой. — Сколько ж ему лет?

— Не знаю. Много.

Даниель потёр рукой висок.

— Где ты видел его? — медленно спросил он.

Марат запнулся.

— Я расскажу. Но обещай, что будешь молчать.

— Все так серьёзно? — Тёмные брови удивленно взметнулись вверх и сразу опустились.

— Да.

Даниель с интересом посмотрел на Марата.

— Ладно, обещаю. Да и не с кем мне говорить.

Марат еще секунду помолчал и начал говорить. Он рассказал обо всем, забыв упомянуть только про цветок, принесенный из долины.

Даниель не перебивал. Черты его лица затвердели, словно окаменели. Он весь подался вперед и замер. Между бровями пролегла резкая складка. Услышанное явно потрясло его.

Наконец он шевельнулся, сделал неосторожное движение и сбил стакан. Стакан опрокинулся, не разбился, но прозрачная жидкость вытекла на стол, образовав неправильной формы лужицу. Аромат алкогольных паров дошел до Марата, и он вдохнул, неожиданно испытав почти физическое наслаждение от мысли, что под рукой у него надёжное, веками испытанное средство для утешения и забвения.

— О, Логос… — прошептал Даниель. — Ты понимаешь, что ты говоришь, Марат?

— Да, — хмуро сказал Марат. — Поэтому я и пришел к тебе.

— О, Логос… — повторил Даниель, резко поднялся со стула и подошел к окну. За окном лежала ледяная пустыня, покрытая сумраком. — Мне было бы легче поверить, что ты сошёл с ума.

— Да и мне тоже.

— Обитель Разума открыта. — Даниель повернулся к окну спиной и сел на подоконник, закинув одну ногу на колено другой. Его тёмные глаза дико сверкнули в неярком свете лампы. — Я не представляю, что с этим делать, Марат. Ты можешь вообразить, сколько там всего?

— Чего?

— Там все разработки, поддерживаемые Тарцини. Может быть, там указания на то, как он планировал развиваться дальше, и планировал ли вообще. Да это сокровищница, понимаешь?

— Отшельники, — сказал Марат.

Вспышка энтузиазма, осветившая лицо Даниеля, погасла. Он кивнул и, опустив голову, так и не поднял её обратно, уставившись в пол.

— Да, — глухо пробормотал он, — отшельники…

Марат взял со стола стакан. Даниель вернулся к столу и кинул на лужицу водки обрывки исчерканной бумаги. Бумага быстро пропиталась влагой.

— Марат.

— Да.

— Дай мне номер телепорта.

Впервые в жизни Марат услышал в голосе Даниеля просительные нотки.

— Да пожалуйста. — Он усмехнулся. — Только не записывай. Запомнишь?

— Запомню.

Марат назвал комбинацию символов и сделал глоток. Огненная жидкость обожгла горло.

— Если сунешься туда, будь поосторожней, — предупредил он. — Может, там и в самом деле опасно, не знаю. Я не заметил.

— А старик твой? — спросил Даниель, садясь на стул. — Он действительно там живет? И сквозь стены ходит?

— Не знаю я, Дань. Я сейчас уже думаю, может, мне померещилось.

Даниель исподлобья взглянул на Марата.

— Чудно как-то все. Знаешь, что мне в голову пришло?

— Нет, конечно.

— Может, сам Штоколов и является злым духом этого места?

Марат нахмурился, вникая в слова собеседника. Думалось плохо. По телу распространилось тепло, добравшись уже до самых кончиков пальцев, гравюра на противоположной стене подрагивала под его взглядом.

— Неужели ты хочешь сказать, что все эти убийства в долине — его проделки?

— А почему нет? — Даниель облизнул губы. — Он был очень близок к Тарцини и принимал непосредственное участие в строительстве Обители. Он был осведомлен о замыслах Тарцини настолько, насколько это вообще возможно. И вот сейчас приходишь ты, и говоришь, что он живет в этом заколдованном месте. И что тут можно подумать?

— Не верится что-то… — пробормотал Марат. — Не стал бы он этого делать.

— Ну откуда ты знаешь? Заметь — с тобой-то ничего не случилось…

— Я заметил, — сказал Марат, не скрывая иронии. — И о чем это говорит?

— Стосковался наверно по людям. Представь, Штоколов уже много лет ни одного человеческого лица не видел. Он так всех запугал, что туда не суётся никто. А человек нуждается в обществе себе подобных.

Марат изумленно присвистнул.

— От тебя ли я это слышу, Дань?

Даниель хмуро взглянул на него.

— Не об этом сейчас речь. Если бы эти пресловутые защитные системы действовали независимо от чьей-то воли, реагируя на каждого, кто приближается к Обители — тебя бы сейчас здесь не было.

Марат рассмеялся. Он сильно захмелел, и сейчас всё представлялось ему не имеющим особого значения и довольно забавным.

— Может, никаких систем вообще нет, а? — спросил он сквозь смех.

— Перестань, Марат! — зло крикнул Даниель.

Марат глядел вниз. Серый пол стал серою водою и неторопливо потек куда-то вбок. По поверхности пробегала мелкая рябь.

Полярник облокотился на стол, и некоторое время оба молчали. В комнате был полумрак. За окном горел фонарь, освещая ровную площадку между ледяными глыбами. Выхваченные из темноты, эти громадины казались диковинными храмами языческих богов. Сверху сыпались и сыпались бесконечные, хрупкие и твердые снежинки, похожие на мелкие звезды. Все они были разные, и все одинаковые.

— Я рад, что ты пришёл, — тихо сказал Даниель.

— Что? — Марат поднял голову.

— Говорю, я рад тебя видеть. — Он вздохнул. — Я измотался, Марат. Эта станция — единственное место, где я могу жить, только здесь жить тоже нельзя. Да и работа здесь сворачивается…

— Как сворачивается? — изумился Марат. — Совсем?

— Ну не совсем. Количество сотрудников сокращают по распоряжению Тредецима. Я-то останусь, конечно. Мне идти некуда.

Марат покачал головой. Таким подавленным он Даниеля никогда не видел.

— Брось ты это все. Возвращайся домой.

— Домой… — задумчиво повторил Даниель, глядя в пространство. — Да нет. Это болото, эта покорность, полная бездумность какая-то — нет, не тянет меня туда. Не могу. Место мне на Острове, не иначе…

— А мать? — спросил Марат.

— Мать мне жалко. Да не будет ей радости, если я вернусь.

— Я Ингу видел недавно, — небрежно заметил Марат.

— Ну и что? — равнодушно спросил Даниель.

— Она тебя еще ждет.

Марат произнес эти слова и только после этого сообразил, что, сам того не желая, выполнил-таки обещание, данное Герману. Экое диво…

— Это после всего что было? — хмыкнул Даниель. — Ну дура, что с неё взять…

— Зря ты так.

— Да я помню, ты всегда ей сочувствовал. Ну и утешал бы. — Он снова цинично усмехнулся. — Знаешь, а я рад, что ребенка не было. Сволочь я, да?

— Сволочь, — согласился Марат.

— Ну и вали отсюда, — резко бросил Даниель.

Марат поднялся. Пол качнулся под ногами. Молодой человек взял со спинки кресла куртку, надел ее, с трудом попадая в рукава, и шагнул к двери.

Раздался звон разбитого стекла, стакан все-таки упал на пол. Марат оглянулся. Даниель смотрел на него в упор.

— Куда ты?

— Ну так сам же сказал, вали…

— Подожди. — Полярник встал и подошел ближе, но отвел взгляд. — Прости меня, Марат. Останься.

Повинуясь внезапному порыву, Марат шагнул вперед и обнял его за плечи.

— Ты, Дань, сам на себя не похож…

— Вот только не надо меня жалеть. — Даниель отстранился. — Себя лучше пожалей. Давай-ка спать. Поздно.

Он вернулся к столу, взял с него коробок, чиркнул спичкой, и поджёг окурки в пепельнице. Крошечный костер не желал разгораться, словно в лесу в сырую погоду, импровизированные маленькие дрова тлели и тухли.

— Проклятье! — Даниель зажег вторую спичку.

— Прекрати, — устало сказал Марат, — пожар устроишь.

***

Без сна он лежал на узкой кровати и видел сквозь сомкнутые веки, как падают мириады снежинок. Мысли его занимала Обитель Разума. Он забыл о Даниеле и его бесконечных душевных терзаниях, забыл и о собственных бедах. Обитель властно вторглась в его разум и заворожила его. Она была тайной и разгадкой.

Сейчас предположение Даниеля, что старик Штоколов и является причиной гибели охотников за сокровищами Обители, не казалось ему таким уж неправдоподобным, но это не отпугивало его. Скорее наоборот, Марат ощутил прилив гордости от мысли, что, пусть волею случая, оказался столь удачлив там, где десятки людей до него потерпели крах. Он чувствовал себя избранным.

Сон все не шел к нему.

Его стало знобить, не то от холода, не то от нервного возбуждения. Марат поднялся взять второе одеяло, но до шкафа не дошел. Бешено закружилась голова, и его зашатало. Он почти упал назад и ухватился за спинку кровати, унимая головокружение. В неярком свете уличного фонаря было видно, как вещи в комнате встают на свои места медленно и нехотя, так и норовя снова заплясать, и каждый их скачок сопровождался дикой болью в висках.

“Не надо было столько пить”, — запоздало подумал он, стискивая голову ладонями.

На стене звякнули часы — два ночи. Марат медленно лег. Его трясло. Головокружение прошло, но боль только усилилась. Он стиснул зубы, сдерживая стон. Сердце колотилось в грудной клетке, точно птица о стекло, било по ребрам и под левую лопатку. Мутило, голова раскалывалась. Страшно хотелось пить.

— Даниель, — глухо позвал он.

Ответа не было.

— Дань, мне плохо…

Спящий не просыпался. Сил подняться не было, да и звать тоже. Часы пробили половину третьего, потом три. Лучше Марату не становилось. А снег все сыпался сверху, из темноты, он не видел его, но знал об этом, снег падал, засыпая тропинку к кабине телепорта и сам ангар, где стояла кабина, падал, отрезая станцию от внешнего мира. Это пугало Марата. Он пытался встать, но от малейшего движения боль становилась совершенно нестерпимой. Сперва эта беспомощность приводила его в отчаяние, потом стало все равно. Снег летал прямо в комнате.

В минуту просветления Марат понял, что это ему мерещится. Часы вякнули что-то насчет половины четвертого. По потолку и стенам бродили неясные тени.

“Пить хочется… — отстранённо подумал он, почти теряя сознание от боли. — Разбудить бы Даниеля, всё-таки…”

Это была последняя мысль, которую удалось запомнить. Он отключился.

***

Утро следующего дня было таким же тёмным, как и любое другое время суток. Марат сел на кровати. Голова слегка кружилась, как, впрочем, и следовало ожидать. В ванной шумела вода.

Через пару минут вошел Даниель, гладко выбритый, босиком и без рубашки. Марат вздрогнул.

— Не холодно тебе?

— Я привык, — рассеянно ответил Даниель, начиная сворачивать своё одеяло. — Что у тебя с рукой?

Марат опустил глаза. На тыльной стороне левой ладони, там, куда капнул сок из цветочного стебля, был глубокий ожог. Пузырь уже лопнул, из раны сочилась сукровица. Шевелить пальцами было больно.

— Обжёг, наверно, — неуверенно пробормотал Марат, разглядывая руку и вспоминая события вчерашнего дня. Впервые ему пришло в голову, что причиной плохого самочувствия ночью могла быть вовсе не пьянка.

— Где тебя угораздило? — поинтересовался Даниель. — Вчера-то не было этого.

И добавил, окончательно подкрепив подозрения Марата:

— Водка хорошая, похмелья нет. Надо бы еще достать такой.

Марат помолчал и рассказал эпизод с цветком.

Даниель потёр рукой подбородок.

— Интересная жизнь у тебя стала, Марат. Мне прямо завидно.

— Не знаю, — хмуро сказал Марат. — Мне что-то не очень нравится.

— Не обижайся, — проговорил полярник с удивительной для него мягкостью. — Эти растения ядовиты, никаких сомнений в этом нет. Говоришь, принес один?

— Да. Дома на столе лежит.

— Поехали смотреть.

— Ты ж не хотел в тех краях появляться…

— Надеюсь, мы никого не встретим, — ответил Даниель. — Я хотел бы взглянуть на это.

Цветок действительно был на столе, где и оставил его Марат. Точнее, не сам цветок, а то, что от него осталось. За время отсутствия Марата с ним случилась странная вещь.

Растение обуглилось, словно оно было бумажным и его бросили на угли потухающего костра. Оно лежало там, куда его положили, имело вид цветка, но было абсолютно чёрным. При этом ни сам стол, ни лежащие на нем предметы не пострадали от пламени, которое сожгло маленький анчар.

Даниель осторожно протянул руку, дотронулся до тонкого, словно паутина, лепестка, и цветок немедленно рассыпался в пепел.

***

Штоколов

Прошла неделя.

— Он мне не нравится, — вдруг сварливо заявил Аристотель.

Марат в полудреме лежал на диване. Мысли его были далеко, и это неожиданное заявление привело его в недоумение.

— Кто?

— Твой приятель. Любитель льдов.

— Даниель, что ли?

— Ну да.

Марат подавил смешок. У этого странного существа, которое жило рядом с ним, полузверя, полуробота, были вполне человеческие амбиции.

— Понимаю, он относится к тебе без должного уважения…

— Если бы я еще был обычным котом… — ворчал Аристотель. — Я мог бы простить дёрганье за хвост. Но он, к тому же, считает меня невеждой. Да в моей голове содержится столько информации, сколько вам всем, вместе взятым, и не снилось…

— Вот только ты ей пользоваться не умеешь, — невинно заметил Марат и с удовольствием стал ждать взрыва негодования, который немедленно и последовал.

Кот издал возмущённое шипение.

Даниель был единственным человеком, знающим, что представляет собой Аристотель. Впрочем, он не считал зверька мыслящим существом и не скрывал этого, что неимоверно бесило кота.

— Он обозвал меня “безмозглый мохнатый ходячий справочник”! — завопил Аристотель, выгнув спину.

— А это не так? — спросил Марат и сел на диване.

— Мя-а-а-у! Мя-а-а-у! Мяу!

— Это не аргумент.

— Ты же знаешь, какой я умный, — заявил кот, неожиданно успокоившись.

В ту самую секунду, когда Марат придумывал язвительный ответ, раздался негромкий стук.

Сердце ёкнуло. Молодой человек встал, не отрывая взгляда от двери, словно желая таким способом узнать, кто стоит за нею.

— Кто это? — тихо пробормотал он.

Кот молча моргнул.

— Надеюсь, нас не было слышно, — прошипел Марат и пошел открывать. Он был настолько уверен, что встретит на пороге Бернгарда, что изборождённое морщинами хмурое лицо Штоколова показалось ему самым прекрасным из всего, что когда-либо доводилось видеть.

— Ты держишь кота? — поинтересовался старик после краткого приветствия.

— Да, а что?

Аристотель прыгнул на стул и свернулся в клубок. С минуту Штоколов испытующе смотрел на него, словно забыв о цели своего прихода.

— Не люблю кошек, — заметил он.

Марат пожал плечами.

— Дело вкуса.

Он с трудом удержал улыбку, представив, как оскорблённый в лучших чувствах Аристотель вопит: “Я не кошка!”, но тот, разумеется, промолчал. Ну потом скажет.

— Мне показалось, я слышал голос.

— У соседей, наверно, — равнодушно сказал Марат.

— Может быть. — Старик прошелся по комнате, осматриваясь. — Скромно живешь.

— Как все.

В горле пересохло. Марат понимал, что эти незначащие короткие фразы являются лишь прелюдией, что сейчас старик предложит ему выбор, может быть, самый важный выбор в его жизни. Впрочем, он уже знал, что выберет, и волновался не потому, что его мучили сомнения, а потому что грядущий путь, тёмный, ненадежный и скользкий, страшил его.

Конец ознакомительного фрагмента.