Дети декабря

Арал Сатыбалдин

«Дети декабря» – первый роман казахского журналиста и предпринимателя Арала Сатыбалдина. Роман автобиографический. Трогательная история любви Дастака и Дарьи, вернувшихся из армии, из охваченного огнем Афганистана никого не оставит равнодушным. Все персонажи романа – художники и рабочие, врачи и ученые – товарищи автора. Книга погружает нас в атмосферу Алма-Аты 80-х годов с его уютными улицами, знаменитыми кафе и ресторанами. Увлечение боксом и конными скачками, рыбалкой и посиделками в кафе проходят на фоне любовных переживании и личной драме героев романа. «Дети декабря» своеобразный литературный реквием по казахской молодежи, которая голыми руками противостояла солдатам с саперными лопатками в трагические дни декабря 1986 года. Роман затрагивает такие вечные вопросы, как народ и власть, вера и безверие, патриотизм и национализм, карьеризм и бескорыстное служение. А. Сатыбалдин развивает лучшие традиции европейской и русской классической литературы.

Часть первая

I

Омар Шарип родился левшой. Кому как, однако левым джебом в правый висок Омар отправил в нокаут самого Сарымсакова по прозвищу «Тайсон». В рабочем городке Алга что на западе Казахстана, все побаивались «Тайсона». Плотно сбитый, с приплюснутым носом и большой головой, он одним ударом валил любого, кто становился на его пути. Потасовки после танцев в заводском клубе были делом обычным. Дрались жестоко, иной раз пуская в ход ножи и металлическую арматуру. Случилось так, что в уличной драке Омар попал под горячую руку «Тайсону». Со свернутой скулой, изнывая от боли, он поклялся себе расквитаться со своим обидчиком. Отец Омара слесарил на заводе и, напившись, стегал вожжами дурно орущую от боли жену. Омар любил свою мать, но не мог защитить ее, потому что остерегался отца, скорого на расправу.

Городок держался на заводе. Все хлебные должности занимали выходцы из промышленных центров СССР. Жили они в просторных домах за каменными стенами. У них был доступ ко всем складам и магазинам и, наоборот, недоступным таким работягам, как отец Омара. Невидимая, но прочная стена стояла между хозяевами жизни и простыми работягами. Омар рано ощутил этот раздел и не находил ответа на терзающие его вопросы. «Нет правды на земле», внушил он себе. За то он боготворил седую старину. Истинными героями были степные богатыри, сказочные красавицы и крылатые кони. Шарип был очарован миром, где добро всегда торжествовало над злом, а мужчины мерились доблестью в открытом бою. «Вот это были люди! Вот какие были времена!» — думал Омар с восхищением. Мало-помалу в нем выработался здоровый дух твердого казахского националиста.

Александр Лыпенко, тренер по боксу, сразу выделил Омара, когда паренек переступил порог секции. Худой и твердый, как бамбук, с длинными руками и левша — находка для бокса. Лыпенко поставил Омару удар — прямой длинный джеб. Он заставил Омара порхать на ринге, как бабочка, уклоняться от противника, изматывать его, а когда тот откроется, пустить в ход коварный джеб.

И вот однажды в баскетбольном зале, где соорудили ринг, встретились Омар и «Тайсон». Для всего остального мира событие ничем не примечательное, однако для городка — грандиозное. Зал был набит битком. Бедный Омар, сложив на худых коленях кожаные перчатки, понуро сидел в углу. Явная жертва. «Тайсон», презрительно ухмыляясь, развалился в своем. Первый и второй раунды Омар только и делал, что бегал от «Тайсона». «Тайсон» жестко напирал, загоняя бедолагу в угол. Лыпенко отчаянно жестикулировал и хватался за голову. Вдруг «Тайсон» открылся и пропустил удар в правый висок. Его голова мотнулась в сторону, и он сполз на пол ринга. Омар отпрянул назад и огляделся по сторонам. Стало тихо. «Тайсон» тяжело приподнялся и снова повалился на пол. Все было кончено. Я слышал потом, что «Тайсон» стал выпивать, и друзья, осерчав, поколачивали беднягу. Его место занял Омар. И теперь уже к нему бегали за поддержкой в уличных потасовках и искали его дружбу.

Вернувшись из армии, Омар поспешно женился. Жена наотрез отказалась жить в глинобитной сырой хибарке родителей мужа. Скрепя сердце, он перебрался в дом тестя. Можно только догадываться, как он страдал, с его-то самолюбием и гордостью. Он едва терпел насмешки её отца и брюзжание матери. За два года семейной жизни у него родилась дочь. Из-за постоянных ссор с женой, он превратился в довольно угрюмого типа. И вот однажды, вернувшись в дом тестя, он увидел свой чемодан на пороге дома. На другой день поезд уносил его в Алма-Ату. В строительном тресте ему выделили железную кровать в общежитии и дали в руку лопату. Его заметили и выдвинули по профсоюзной линии. Надо полагать свою роль сыграло и его членство в коммунистической партии. Открывшиеся перспективы кружили голову. Омар стал участвовать в профсоюзных конференциях. Ему давали слово, к нему прислушивались. Он стал замечать, что небезразличен женщинам, и смущался, когда замечал любопытные взгляды. Нужно сказать, что Алматинский воздух, близкие горы и обилие привлекательных девушек сыгрались с ним злую шутку. И тут нормировщица управления Майра Назарова, разбитная девушка с копной густых крашенных волос, прибрала его к рукам. Да это и не стоило большого труда, так как после развода с женой он был готов к новым отношениям.

Изнывая от духоты в раскаленном солнцем железнодорожном вагоне, Майра съездила вместе с ним на родину Омара. Глотая стаканами водку наравне с его родителями, она очаровала их. Уезжая обратно, Майра сунула в руки матери Омара 20 рублей и отрез на платье. Растроганная подруга жизни слесаря уже не видела для сына другой жены. Попрощавшись со стариками, Омар глубоко вздохнул и взял в руки армейский чемодан, теперь уже набитый вещами Майры. Свою жизнь он представлял иначе. Его угнетала охочая на любовь нормировщица. Вкусив прелести столичной жизни и обретя твердую почву под ногами, Омар смотрел в будущее. В этом будущем не было место для девушки с копной рыжих волос. Он мечтал о другой. И вот однажды апрельским днем 1986 года, я встретил Омара на пороге редакции. Мы обнялись, радостно похлопывая друг друга по спине. В добротном костюме и начищенных до блеска ботинках, он выглядел солидно. Я усадил его в кресло и прикрыл дверь.

— Послушай Омар, а я бы и не узнал тебя на улице, — сказал я — Ты возмужал за эти годы.

— Как тут не возмужаешь, я же попал в десантуру. Был дураком, когда со всеми нырнул в этот афганский ад, — сказал Омар. Он снял пиджак, расстегнул рубашку и приподнял её, — вот смотри, осколком задело.

Выше груди на левом плече красовался багровый извилистый шрам. Он стал застегивать ворот рубашки. Пальцы плохо слушались, и он не мог унять дрожь. Я отвернулся и посмотрел в окно. Вверх и вниз по улице сновали люди и машины. Одетые по летнему горожане растекались по тротуарам.

— Нас перекинули в Афган с Отара, — сказал я, — Мне тоже досталось. Пуля прошла по касательной, и пару месяцев до дембеля я провалялся в госпитале. Вернувшись из армии, решил учиться. Вот так. Ну, а Берик погиб. Ты его знал?

— Да ты что! Берик? Не может быть! У него еще мама в школе работала. Такой чистенький безобидный мальчик. Вот это да! И кому нужна была эта война?

— Кому — никому. Кто его знает. Теперь уже поздно спрашивать. Во всяком случае, для нас все уже позади, — сказал я. — Ну что, мой друг-афганец, перекусим где-нибудь? Считай, мы с тобой родились в рубашке!

Я запер на ключ двери кабинета и отдал их старику-вахтеру. Не глядя, он бросил их в металлическую коробку и уткнулся в газету. Был теплый день. Люди спешили домой. Мы шли мимо открытых дверей подъездов и сияющих витрин магазинов, лотков с мороженым и цветами. Постояли на перекрестке, ожидая пока вспыхнет зеленый свет. Затем поймали такси и доехали до кафе «Акку» нашли свободный столик. Подскочил официант и вытер стол. На другой стороне улицы, на серой стене городской почты висели большие часы.

— У нас отличное свежее пиво. Привезли полчаса назад. Не верите? Можете свериться с часами. Вон смотрите, — сказал он.

Мы обернулись и посмотрели на часы: было половина шестого. Мы съели обед и взялись за пиво. Я отпил глоток, поставил бокал и закурил. Капельки влаги стекали по ребристому стеклу бокала.

— Отличное пиво, — сказал Омар, — такого пива, как в Алма-Ате, нигде не варят.

— Ну, а чимкентское ты пробовал? Тоже неплохое.

— Бочковое ещё куда ни шло, а вот в бутылках так себе.

Может быть, мы и дальше рассуждали бы о достоинствах и недостатках пива, и наша тихая беседа растянулась бы до ночи.

— Омар, дорогой, вот ты где оказывается! — сказала, входя в кафе крупная девушка с рыжими волосами. — Ой, как хочется пива!

Я встал и пододвинул ей стул.

— Знакомься, Майра, это Дастан, журналист, был в Афгане, как и я, — сказал Омар смущенно и добавил: — я в редакцию зашел, встретил земляка.

— Ох, уж мне это ваше боевое братство! — сказала Майра и отпила большой глоток пива, — Наглые парни и везде суют свой нос. Что, неправда? Омару еще повезло, что он партийный. Его выдвинули, дали портфель. Что еще надо человеку? Жил бы себе, как у Христа за пазухой. А ему, видите ли, хочется навести порядок с распределением квартир. Может быть, кому-то это надо, но не руководству треста. Или я ошибаюсь, дорогой? Омар собирает парней, устраивает боксерские встречи, а потом они пьют водку и вместе куда-то ходят. У него все друзья работают на стройках. Он у них там за главного. Я слышала, они, видите ли, хотят демократии. Это там, в Москве демократия… дорогой мой. А у нас тишь да гладь.

Майра открыла сумочку, достала зеркальце и припудрила носик. Наверное, мы еще порассуждали бы о демократии и гласности. Меня кто-то крикнул с соседнего столика.

— Дастан! Ты слышишь? Иди к нам.

— Это Бакен Асылбеков, художник, мой друг, — сказал я и подошел к столику, где он сидел с компанией парней и девушек.

— Слушай, ты с кем это там? Я их не знаю? Давай к нам.

— Бакен, друг мой, а где твой новый кожаный плащ? — спросил я.

— Плащ уплыл. Я его толкнул. Поехали с нами.

— Потом. Я сейчас с земляком. Давно не виделись. Да мне вас уже и не догнать.

Я вернулся за свой столик и взял еще пива. Майра напряженно молчала. Омар, надувшись, глядел в сторону. Очевидно, они повздорили. Ну вот, подумал я, попал. Только этого мне не хватало. Не очень-то я и люблю эти встречи со школьными товарищами. Есть в них всегда какой-то подвох. Не знаю кому как, но мне это всегда претило.

— Знаете, Дастан, — сказала Майра, — бегите от женщин. Переспали и уносите ноги. Любая женщина мечтает о замужестве. Не так ли, дорогой мой?

— Ты хочешь сказать, чтобы я бежал от тебя? — мрачно спросил Омар. — Ты же знаешь, как я тебе благодарен. В конце концов, я очень ценю тебя.

— Слышали, он мне благодарен, — буркнула Майра и напряженно улыбнулась, — И это все? Как я благодарна тебе, дорогой мой!

Все, с меня хватит! Это уже становилось невыносимо. Я встал и, сославшись на обещанную сестре встречу, вышел из-за стола.

— Я тебя провожу, — сказал Омар, — куплю Майре сигареты.

Кафе было переполнено. Гремела музыка. Сновали официанты с напряженными лицами. Проходя мимо Бакена, я тронул его в плечо.

— Ты уходишь? Поехали с нами, — сказал он, обернувшись, — потанцуем. Там все наши будут и Даша тоже.

Мы прошли мимо.

— И принесла ее нелегкая, — сказал Омар, когда мы проходили мимо скамеек в парке, — слышал, как она рассуждает?

— Не отчаивайся, — сказал я, — она просто тебя ревнует — и что вы не тянете кота за хвост. Распишитесь, получите отдельную квартиру. И будет вам счастье.

Омар угрюмо молчал. Я представил себе, как он вернётся к ней, и что она еще наговорит ему. Очевидно, женщины и созданы для того, чтобы направлять мужчин на путь праведный:

— Вот баба! Ты слышал, какую чушь она несла? — спросил Омар.

— Все нормально, — сказал я, — она хочет за тебя замуж. Поженитесь. Заведите детей. И делов-то.

Пройдя парком, мы свернули на остановку и стали под козырек. Я поднялся в автобус и сказал в окошко:

— Возвращайся, дружище, купи сигареты. Забеги как-нибудь в редакцию. Потолкуем.

— Пока, Дастан, — сказал Омар, — ещё увидимся.

Я обернулся и в сумерках уже не видел его. Отличный парень, подумал я, воевал, был ранен. И где-то даже жаль его.

Я доехал до Пушкинской библиотеки и взял такси. Мы поехали по проспекту Абая, мимо здания цирка и театра Ауэзова. Затем свернули вправо на Ауэзова и переулками выехали на Жарокова. Я расплатился, поднялся по лестнице и постучал в дверь.

— Где ты ходишь так поздно? — спросила сестра, открывая дверь. — Почему не звонишь? Ты ел? Я сейчас разогрею ужин.

— Да вот, собирался позвонить, а потом решил, что будет лучше, если покажусь сам. Ребята как, спят?

— Вредители? Только успокоились. Спят.

— Где твоя девушка? — спросил Султан, муж сестры, когда мы сели за стол — Или у тебя уже другая? Дай закурить, а то мои Галя спрятала.

Я встал и обнял его. Султан открыл окно, и мы закурили. Гремя по рельсам, под окнами прошел трамвай.

— В городе идут аресты. Ты знаешь? Все только и говорят об этом и на базаре, и на работе. Везде очереди, люди злые. Вчера Галя с детьми два часа простояла в очереди за маслом. Позор. И куда мы катимся? Где твоя девушка? — спросил он.

— Даша что ли? Она что не казашка? — спросила сестра.

— Так ее бабушка называет, она русская, из Уральска.

— Ну, Даша так Даша. А жениться, когда ты думаешь? — улыбаясь спросил Султан.

— Здрасте, какое там женится! Пусть еще погуляет. Успеется с этим, — буркнула сестра.

— Успеется? Так он все деньги спустит в кабаках, пускай лучше женится, — сказал Султан.

Я засмеялся. Обычная история. Любой разговор в конце концов заканчивался этим. Я встал и, попрощавшись, вышел на дорогу. Гремя по рельсам и мигая огнями мимо проехал трамвай и свернул на Комсомольскую. Я остановил такси. Мы проехали вверх по Жарокова, потом по Темирязева доехали до университетского городка. В кафе «Махаббат» было пусто. За барной стойкой дремал Рустам. Я взял водки.

— Наверное, только в баре бывает всегда так чисто и благородно, — сказал я, — что-то у вас пусто, нет клиентов?

— Понедельник — день тяжелый, — сказал Рустам, — скоро студенты получат стипендию и все здесь спустят за пару дней.

После пары рюмок водки я вышел из кафе. Было уже поздно. Я прошел мимо студенческих общежитий и гаражей. Потом остановил такси и поехал к себе в район «Тастака», где я снимал квартиру… Я проснулся среди ночи. Я встал и пошарил в карманах брюк: деньги были на месте. После водки меня развезло. Ох, не надо было пить ее после пива! Получилась горючая смесь. Впрочем, какое это теперь имеет значение? Всегда так. И какого черта Омар притащился в редакцию? Да еще и эта девушка с ним. Как же ее звали? И что она говорила? И что отвечал я? Не помню. Черт! Надо было уехать с Бакеном и встретить там Дашу. Дашу? А зачем? Действительно — зачем? Я начинал ревновать ее, когда долго не видел. Это всегда так. Я встал и открыл окно. На подоконнике стояла ваза с цветами. Я выкурил сигарету. Потом лег на кровать, поворочался и встал. Даша! Где она? С кем? И не все ли равно, с кем? Она сейчас не с тобой. Хорошо быть влюбленным в женщину, затащить ее в постель, а потом не видеть ее и думать, что она с кем-то другим. Так всегда. Она нравится другим, а кто нравится ей? Вот вопрос. С женщинами всегда так. Они — как другая планета. Я не сплю, думаю о ней. Думает ли она обо мне? Черт, как же меня развезло. Не надо было заезжать к сестре. И не надо было оставаться в Алма-Ате, а уехать на запад, к себе. Утешить родителей. Они и так поседели, пока я был в Афгане. Ездить бы с отцом косить сено и ловить карасей руками. Однако я не сделал ни того, ни другого. Черт, я же собирался ехать с Дашей на рыбалку, надо бы закупит блесны, подумал я, засыпая.

II

Потом я надолго потерял Омара из виду. Просматривая столичную прессу, я замечал его фамилию. Его цитировали, печатали фотографии. Жилищная проблема была его коньком. И на ней он сделал себе имя. Демократическая пресса его похваливала, партийная обходила молчанием. Однажды я заметил его в компании с активистами национального движения. Роль народного трибуна, очевидно, была ему по душе. Рупор здорового казахского национализма, Омар, нашел благодарную аудиторию в среде работяг-строителей. Иногда я думал о нем и той девице с копной рыжих волос. Однажды майским утром Омар появился в редакции. Я усадил его в единственное кресло, которым гордился наш отдел:

— Каким ветром занесло тебя в нашу скромную редакцию? Не женился на Майре?

— И не думал! — сказал он и закурил, — Есть тут пепельница? Сейчас вообще не до этого. Я однажды был женат, и поверь мне, ничего хорошего в этом не вижу. Развод — это самое лучшее, что придумало человечество. Сначала надо влюбиться, а так как я женился, с дури, — не пойдет.

— Ах, вот оно как! И что теперь? — спросила.

— Есть у нас в поликлинике отличная девушка, вот за нее не жалко отдать все сокровища мира. Я подкатывал к ней. Пока ни в какую.

— Ладно, а что привело тебя в редакцию на этот раз? Общественные проблемы?

— Вот-вот они, нас, профсоюз, никто не слушает и не видит. Мы только воздух сотрясаем. Наши проблемы решать мы должны сами, казахи. А что мы видим? В Москве чихнут, а в Алма-Ате трясутся. Дожились. Хватит! Мы, казахи, сами должны быть хозяевами в своей стране!

Омар встал. Он был взволнован.

— Ну, ты сядь, — сказал я, — давай-ка лучше пропустим по стакану иссыкского.

Он взглянул на меня и сказал:

— Ты лучше сам приходи к нам, поговори со строителями. У тебя волосы станут дыбом. Куда это годится, когда семья ждет квартиру по десять лет? Ну, да ладно. Ты нас, наверно, не поймешь.

— Как это не пойму? — спросил я и разлил вино. — У меня что, кровь другая или я индус какой?

— Да ты же учился в русской школе, а я в казахской, я думаю и мыслишь ты тоже по-русски.

Вот тебе на, не ожидал! Мне кажется, я стал понимать его. Омар с головой ушел в политику, и, она, похоже, вскружила ему голову. Мы выпили, закурили, и задумались. Надо думать в своих рассуждениях мы ушли в дебри истории и дошли бы до того, чтобы детально обсуждать особенности работы мозга и речи на предмет национальной принадлежности. Или что-то в этом роде, не знаю…

— Вы что, парни, сами пьете, без меня? Непорядок, — толкнул двери Эдик, редакционный фотограф — Всевышний всегда призывал своих рабов делиться вином и хлебом с ближним. Ну, что-то вроде этого, а еще в праведники метите, Дастан-ака!

— Ну да ладно, заходи, — сказал я, — вот стакан для тебя.

— Надо угостить молодого человека, — сказал Омар, смутившись, — нехорошо получилось.

Мы выпили. Эдик разлил вино.

— Какой же он молодой человек, — сказал я, — Парню только двадцать пять, а у него уже трое детей.

— Да что ты говоришь? — спросил Омар изумленно и посмотрел на Эдика, — Трое детей? Ну, надо же! Эдик, дорогой мой, я люблю курить, — еще с Афгана привычка осталась. Однако даже я иногда вынимаю сигарету изо рта…

Мы стали смеяться Эдик поперхнулся вином и пулей выскочил за дверь.

— Ну, ты поддел его! — сказал я, — Так что у вас за перемены там по профсоюзной линии? Ты же не просто так пришел. Рассказывай.

— Какие перемены? Да никаких! — сказал Омар и перевернул стакан, — Я пас, ты лучше сам загляни к нам на улицу Дежнева, в рабочую общагу, там и поговорим.

— Отлично, — сказал я, — вернемся с рыбалки и я — твой. Может с нами махнешь, Омар? Поехали, отдохнем на реке, половим щук…

— Я не рыбак, — сказал Омар и встал, — Давай-ка лучше на бокс сходим. Кстати, я видел на ринге в живую Стивенсена. Это надо смотреть. Какой роскошный боксер и как он держался на ринге!

— Понимаю. Это тебе не «Тайсон» какой-то… Эх, надо было тебя выставить против Стивенсена. Ты бы его нокаутировал левым джебом в правый висок, — сказал я.

— Да пошел ты к черту! Ну, я поехал, — сказал он.

Я проводил его и прикрыл дверь. Потом я настучал на машинке заметку в пятничный номер и занес его в секретариат.

III

Летним вечером я сидел за кружкой пива в кафе «Акбулак» и смотрел на нарядно одетых девушек, разгуливающих по улице города. Из подъезжающих машин выходили молодые люди и занимали столики. Официанты деловито сновали с подносами. За чугунной оградой под кустиком серенький шнауцер делал свое дело. Официант, перегнувшись через ограду, крикнул:

— Пошла прочь отсюда! Нашла себе место. Мамаша, а куда вы смотрите?

— Я тебе не мамаша, молодой человек, — сказала женщина с желтым зонтиком, — Мое золотце напилось пива, и его прорвало.

Все стали смеяться. Официант покрутил пальцем у виска:

— Уберите, — сказал он, — все равно уберите собаку.

— Дастан, привет. Ты или не ты? Я везде искала тебя, милый.

Я обернулся. Огибая столики, подошла Даша. Я встал и поцеловал ее. Ее глаза радостно сияли. Подскочил официант и поставил прибор.

— Что тебе взять? — спросил я. — Иногда я захожу сюда выпить пива.

— Вина или пива, — сказала она и закурила, — как в том анекдоте…

— Ну-ка, ну-ка, — расскажи, — сказал я, — посмеемся вместе.

— Короче, парень привел девушку домой, ну и все такое, и говорит ей. «Вот пиво, а вот вина розовые, красные, белые», а девушка ему, «Слушай кончай, давай сразу водки.» И ты туда же…

Мы посмеялись, я заказал вина и ужин. На натянутых над террасой проводах загорели яркие разноцветные лампочки. Заиграла музыка и, отставив стулья, все пошли танцевать.

— Ну что, пошли потанцуем, я прямо схожу с ума по итальянцам, — Тото Кутуньо, Фиордализа, Альбано и Рамина, — сказала она, — Ну пошли, пошли…

— Ну нет, я пас! Я лучше спою тебе. Старые солдаты не танцуют. Они поют хриплым, натужным басом.

— Фу, ты такой противный, — сказала Даша, — ты мне споешь в постели.

От выпитого вина и завораживающей музыки стало чудесно. Мы смотрели на танцующих. Мужчины заглядывались на Дашу. Один из них встал, поправил галстук и подошел к ней:

— Девушка, можно вас пригласить? — спросил он и взглянул на меня.

— О нет. Я пришла со своим парнем и мы отдыхаем.

— Когда отдохнете?

— Я плохо танцую, я пою.

— Ну тогда все ясно, — сказал он и поднял вверх руки.

— О господи, никуда не пойти, как же я устала, — сказала Даша, — надо ходить с пузом и распущенными волосами, чтобы к тебе никто не приставал.

В сером платье без рукавов, стройная, как бамбук, светлокожая, с каштановыми волосами и синими глазами, Даша завораживала мужчин. С этого и началось тогда, в госпитале. Я встал, обнял ее и поцеловал. Затем я расплатился, мы вышли на улицу и остановили такси. Машина развернулась и, сияя поворотниками, остановилась у края тротуара. Мы уселись на заднее сиденье и поехали по Сейфуллина, свернули на Абая, мимо театра Лермонтова, потом перешли через подземку и оказались в толпе атакующих кассу кинотеатра «Арман». Я посмотрел на огромный щит, на котором было выведено «АББА». Мы свернули влево и вниз по тротуару зашли в ресторан «Казахстан». Дорогу нам перекрыл крупный молчаливый мужчина. «Мест нет», — сказал он и нахмурился. Я порылся в кармане пиджака и сунул ему в нос служебное удостоверение.

— Дама со мной, — сказал я, — откройте дверь.

Метрдотель исчез в полумраке.

— Чурбан, — сказала Даша, — у нас понимают только с пинка.

Зал был полон. Гремела музыка. Стоял густой табачный дым. Все танцевали. Мы заняли столик и заказали ужин и вина. Я что-то сказал. Даша покачала головой: ничего не слышу. Она была слегка пьяна, и ее глаза так и сияли. Я встал и мы пошли танцевать. Потом мы вышли в вестибюль. Надвигалась гроза. Капли дождя щелкали по газете, валявшейся под кустом. Я снял пиджак и накинул Даше на плечи. К гостинице подъехало такси. Выбравшись из машины, мужчина взял в руку спящую девочку, а в другую — чемодан. Женщина что-то сказала ему и поправила ему шляпу на голове. Парень в белой рубашке и роговых очках взглянул на Дашу и зашел в ресторан. Потом он вернулся и опять посмотрел на нее.

— Гляди-ка, он кого-то потерял, — сказала Даша. — Наверное, хочет девушку снять на ночь.

— Поехали, пока не появились еще двое, — сказал я и остановил такси и велел ему ехать прямо, а затем свернуть на проспект. Я обнял Дашу и прижал ее к себе.

Застучал дождь. Он барабанил по крыше машины и заливал дороги и тротуары. Даша положила руку мне на колени и сказала:

— Вот так бы и ехала с тобой и ехала…, — а затем добавила: — Дастан, отвези меня в церковь. Она где-то здесь рядом. Останови машину, я помолюсь очень прошу тебя. Знаешь, иногда я ночи не сплю. Мне снятся операционные столы, кровь и мертвые ребята. Это невыносимо!

— Брось. Не говори об этом, уже второй час ночи. Кто нас пустит в церковь. Иногда тебя заносит — сказал я, — я стараюсь забыть Афган…

— Ворота церкви никогда не бывают закрыты. Господи, как мне все опостылело. Может даже он не ведает, куда меня однажды занесет — сказала она.

— Я знаю. Мы вернулись «оттуда» живыми и здоровыми. И теперь все будет хорошо, — повторил я — Не думай об этом.

Даша отвернулась. Машина проносилась мимо витрин магазинов, деревьев и остановок. Дождь разошелся, он заливал стекла такси и разлетался брызгами по асфальту. Под светом уличных фонарей и светофоров её глаза меняли цвет от синего до черного. Она смотрела прямо и отчужденно.

— Дастан, останови машину. Зайдем куда-нибудь, укроемся от дождя.

— Ну, хорошо, — сказал я.

Машина свернула на Мира и замерла у гостиницы «Алма-Ата». Я расплатился с таксистом и открыл дверцу. Потом я соорудил из пиджака зонтик и укрыл им Дашу.

— Как я промокла, — сказала она вынимая из сумочки платочек. — Я сейчас вспомнила как мы с сестренкой остались в степи под дождем. Господи, как это было давно…

Полутемный огромный зал ресторана был пуст. Мы заняли столик и заказали сигарет и вина. Подскочил невысокий парень.

— Даша, дорогая, где ты пропадаешь? — спросил он. — Мы тут с ног сбились.

— Ой, только не городи чепухи, — сказала Даша и отпила вина, — знаю я тебя, Семен. С ног сбились, говоришь. Да не подлизывайся ко мне. Познакомься, это Дастан, журналист. Был в Афгане, получил ранение и все такое. Я работала операционной сестрой в госпитале, короче, мы еще оттуда.

— Ты! Операционной?! Уму непостижимо!

— Почему бы и нет? Или ты думаешь и я только и умею, что пить водку и курить?

— И танцевать, — добавил Семен и засмеялся, — я ставлю пару бутылок вина. Как не выпить с ветеранами?

Мы засмеялись. Даша встала, обняла меня и поцеловала. Она была пьяна, ее глаза так и сияли. На нее было нельзя сердиться — так я ее любил.

Вернулся Семен с бутылками вина, которые торчали из карманов его пиджака.

— Надо говорить тосты, — сказал он и разлил вино. — Я предлагаю выпить за Дашу. Она не просто чудесная девушка, она еще и мужественная девушка. За Дашу!

Затем мы выпили за здоровье, за нерушимые семейные узы и все такое. Я встал и отодвинул стул. Зал качнулся. Я был пьян.

— Мне надо идти, — сказал я, — это чей пиджак? Мой пиджак? Да? Ну, давай, я одену. Все, мне пора.

— Я тебя провожу, — сказала Даша и встала из-за стола.

— Нет, я сам. Поехали вместе.

Даша молча покачала головой. Я вышел из ресторана и остановил такси. Машина помчалась по городу под заливающий улицы дождем, мимо спящих домов и закрытых витрин магазинов и кафе. Вот такая она — Даша! А я распустил сопли, бежал. И с кем я оставил ее?! С каким-то Семеном! Расплатившись с таксистом, я поднялся к себе по лестнице. Часы на стене показывали второй час ночи. На кровати кто-то спал.

— А, это ты Дастан? — спросил Санат Есимбеков и сел на кровати, — где тебя так поздно носит? Опять по кабакам шастали?

— Угадал, дружище, давай-ка вставай, хоть обниму тебя, адвокат ты мой дорогой.

Мы обнялись. Я усадил его за стол и взял из холодильника банку с пивом.

— Пиво я не буду, — сказал Санат, — где ты пропадаешь? В редакции тебя нет. Заехал к Бакену, он не знает. Ты все с Дашей? Что у вас за любовь такая индийская?

— Не иронизируй, я ведь могу обидеться.

— Да она выпивает больше любого мужика, — сказал он, — и хоть бы хны.

— Да «хоть бы хны», — сказал я, — неужели ты думаешь, ей легко?

— Ей? Да она…

— Вот здесь, дружище, остановись, — сказал я, — мы так далеко зайдем.

— Ладно, к черту эту твою Дашу, ты собираешься на свадьбу Талгата Исакова?

— Давай спать, утром на работу, — сказал я и снял ботинки.

Ночью мы проснулись от какого-то шума под окном. Я взглянул на часы на стене: было четыре часа. Я открыл окно и посмотрел вниз. Даша и Семен смотрели на меня снизу-вверх.

— Сейчас, я только открою дверь. Поднимайтесь. — сказал я.

— Ну, кто там, — буркнул Санат и сел в постели, — чего они хотят?

Даша и Семен поставили на стол коробку. Они радостно улыбались.

— Что это, — тротил? — спросил Санат.

— Дастан, прошу прощения, это хорошее токайское вино, — радостно сказал Семен, не решаясь сесть — только ради вас, ветеранов-афганцев.

Даша была пьяна, но даже в таком виде она была неотразима. Я поставил стаканы. Семен вытащил пробки и разлил вино.

— Санат, привет, — сказала Даша и пригубила стакан, — ой, с меня уже хватит. Где мы были, Семен?

— Да везде, — сказал он, похоже, ему было радостно сознавать что этой ночью он был с Дашей — мы объехали все кабаки Алма-Аты.

— Начинали в кафе, потом «Казахстане», — сказала Даша, — а потом, дай-ка вспомнить, куда мы ездили.

— О… вы уже забыли, дорогая, я сейчас назову: «6 этаж», «Иссык» грильбар.

— И ты все оплатил? — спросила она. — Да ты просто Крез… Или что-то в этом роде… И еще прихватил коробку вина.

Семен восторженно смотрел на Дашу, он просто не мог отвести глаза.

— Слушай, Семен, где ты только деньги берешь?

— Я торгую, дорогая, — сказал Семен, — джинсы, косметика и все такое — на жизнь хватает.

— Ну ты и Буратино! — сказала она, — Хорошо знаешь, на что падки женщины, ну да ладно. Его величество дефицит! Выпьем за передовиков торговли.

Я распахнул настежь окно. Умытые дождем влажные листья ярко зеленели. Город проснулся, зашумел. Горожане заполняли улицы. Даша села на стул и, закинув ногу на ногу, закурила.

— Давайте вызовем такси и съездим в «Самал», позавтракаем, — сказал Семен.

— У него денег так много, что он не знает, куда их потратить, — сказала Даша, — Правда, правда. У него все карманы набиты деньгами.

— В «Самал», с утра? — спросил Санат. — Да вы что? Нет, я не поеду.

— Мы собираемся на рыбалку в аул, поехали вместе, Санат.

— Поехали, право — сказала Даша. — Представь себе, как бы мы чудесно провели время! А каких людей бы встретили. Поплавали бы на реке и покатались на лошадях!

— Ты представляешь, Санат, как она умеет плавать — обалдеть!

— Даша? Плавает? — спросил Семен, — не может быть!

— Скоро скачки, кокпар, — сказал я, — давайте съездим. В «Самал» я не поеду, мне на работу, в редакцию. Да и потом мы с Санатом отстали от вас. Езжайте сами.

Даша облокотилась на стол.

— Ну поехали, Дастан, Санат! Да будьте вы людьми, наконец. Вы хорошо подумали? — спросила она и выпрямилась, — Мы едем, Дастан?

— Я не могу. Поезжайте сами…

Даша встала, Семен открыл перед ней двери.

— Мы поехали, я не прощаюсь, — сказала она.

Я вышел проводить их. На лестнице Даша обернулась, и я поцеловал ее. Она смахнула челку со лба и томно протянула:

— Какие телячьи нежности, боже мой…Сема, лови такси!

Машина остановилась у края тротуара. Семен открыл дверцу и усадил Дашу. Я поднялся к себе, убрал со стола бутылку со стаканами, надел пиджак.

— Вот она такая Даша, — сказал я, — это моя судьба.

Санат стоял у стола и молчал.

— Встретишь другую, мало ли на этом свете таких, как она, — сказал он.

— Таких, как Даша, поверь мне, нет на всем белом свете.

— Где вы познакомились, в университете? — спросил он.

— Нет, в госпитале, я туда попал после ранения. С этого все и началось. Даша работала операционной сестрой. Потом я разыскал ее в Алма-Ате, где она училась в медицинском. И снова пошло-поехало. В феврале мы съездили к моим родителям. Мы женимся. Свадьба в декабре.

— Почему декабрь? — спросил Санат, — Если уж на то пошло, то лучше августа нет месяца.

Я обнял Саната за плечи.

— Это не обсуждается, — сказал я, закуривая, — У моего отца умер брат, ты понимаешь. Ну, что, поехали?

— До свадьбы надо еще дожить, — сказал Санат, — Я возьму зонтик на всякий случай.

— Да, это правильно, — сказал я и запер дверь на ключ.

Мы спустились вниз, и я остановил такси.

IV

В госпитале мы делили одну палату с Маратом Балжановым, механиком танкового батальона. Когда я вернулся из перевязочной, он сидел на кровати разложив перед собой как карты письма и фотографии. Костыли были прислонены к тумбочке.

— Что, перевязали? А теперь пошли, пройдемся, я приготовил для тебя сюрприз, — сказал он, взяв костыли, — познакомлю с девушками из хирургии.

— Ну, хорошо, — сказал я и посмотрел в зеркало, которое висело на двери. — Ты бы сделал мне сюрприз, если бы объявил, что завтра нас отправляют домой.

— Ну что? Болит рана?

— Что-то зудит, — ответил я, — не пойму.

— Значит затягивается, — сказал Марат, — ну давай, лентяй двигайся. Девушка с каштановыми волосами и синими глазами — моя, сразу говорю!

— Да все твои: и брюнетки, и блондинки. Мне все равно.

По усыпанной гравием дорожке, мы доплелись до хирургического отделения. Потом свернули за угол и сели на скамейку. Марат прислонил костыли. Мы закурили. Было нестерпимо жарко. Яркий диск солнца стоял прямо над нашими головами.

— Даже у нас в Аральске не так жарко, — сказал Балжанов и вытер затылок платочком, — И надо же было угодить именно в этот госпиталь!

— Благодари Бога, что сюда переправили, а то загорали бы где-то в Афгане, в санчасти.

— Вон они, идут, — сказал Марат и выбросил сигарету, — Да убери ты костыли!

Мы встали.

— Даша, — сказала светлокожая девушка с каштановыми волосами, синими глазами, стройная как бамбук и протянула руку, — А это Венера. Знакомьтесь. Марата мы уже знаем.

— Ну, его все знают, — сказала Венера, — все девушки госпиталя.

Марат обрадовался, как ребенок и, похоже, забыл о костылях.

— Ну, что так и будем стоять? Да нас сразу заметят, особенно майор Вовк, — сказала Даша и взяла меня под руку, — прошу вас прогуляться со мной, командир башни, или как там у вас.

— Командир танка, — сказал я, — вы сами откуда?

— Мы из Казахстана, из Уральской области, нас командировали из мед. училища в Алма-Ате.

Я взглянул на нее, и она показалась мне где-то далеко, далеко. Я не мог взять себя в руки и это злило меня. С другими девушками я был разговорчивее. Мы прошли вниз по дорожке, повернули обратно и сели на скамейку под навесом. Она отвернулась и посмотрела на здание госпиталя.

— Все ищут своих земляков, — сказал я, чтобы сказать что-нибудь, — Марат кызыл-ординский, я — актюбинский.

Даша выпрямилась и, нахмурившись, сказала:

— Прошло семнадцать минут, как мы познакомились. У меня такое чувство как будто я давным-давно знаю вас… Как же это странно? Наверно, это судьба, — сказала она и повернулась ко мне, — значит, так угодно богу.

— Богу? Но я-то не — верующий. Какие семнадцать минут?

— Зато я верю, — сказала она и встала, — Это уже не в нашей с тобой власти.

Даша смотрела строго перед собой. Она была здесь и не здесь. Вернулись Марат и Венера. Они смеялись и подшучивали друг над другом. А я сидел истуканом и даже не заметил, как ушли девушки. «Так угодно Богу», «Так угодно Богу», повторял я про себя. Три дня, прошедшие после нашего знакомства, показались тремя столетиями. Я не находил себе места, мне нужно было видеть ее, слышать ее голос. В больничных палатах было душно. После процедур мы слонялись без дела. В город нас не выпускали. Сигареты и лезвия для бритвы можно было купить в буфете «Военторга».

Конец ознакомительного фрагмента.