Супердопинг

Ант Скаландис

Рассказ из авторского сборника «Ненормальная планета»

Ант Скаландис

Супердопинг

Фехтовальный зал, где я протираю подметки о медную проволоку дорожек и с кровожадным упорством пытаюсь ткнуть кончиком шпаги в тела моих друзей, находится на первом этаже. Здесь же, в соседних залах тренируются боксеры, вольники и каратисты. Каратисты похожи на ораву психов, забывших человеческую речь и изъясняющихся гортанными криками, а кимоно на них — как смирительные рубашки. Боксеры, даже с переломанными носами, выглядят гораздо нормальнее. А наверху, надо всем этим простирается красавец-манеж, обитель королевы спорта». Там наша Машка поплевывает на ладони и перебрасывает из руки в руку свой чугунный шарик, выкрашенный голубой краской, и прижимает его к подбородку. Там длинноногий Клюквин со зверской рожей рвет шипами тартан и, в тысячный раз повторив заветную комбинацию «скачок — шаг — прыжок», зависает над ямой с разноцветными обрезками пористой резины. Иногда я прихожу посмотреть на них, иногда они на меня, но обычно мы заканчиваем тренировки одновременно и встречаемся уже в подвальном этаже, в финской бане, всегда в одном и том же номере, закрепленном за нами в эта часы. Туда же подходит и Панкратыч. Попарившись строго по науке (Панкратыч обучил нас хитрой системе со сдвоенными заходами, контрастным душем и отдыхом по минутам — он даже часы с собой в парилку таскает), мы поднимаемся в буфет и сидим там за нашим традиционным столиком. В обычные дни недолго, а по субботам иногда больше часа.

Сегодня суббота. Никто никуда не спешит. Машка и Клюквин пьют фанту, Панкратыч — пепси-колу, а я беру бутылку пива. Вообще я пива не пью, понимаю, что не спортивный это напиток, но по субботам иногда позволяю себе бутылочку или две.

Панкратыч смотрит на мою бутылку и с важностью в голосе изрекает:

— Пиво — это импотенция.

— Иди ты! — деланно удивляюсь я. — Прямо так вот, с одной бутылки? По-моему, активные занятия спортом представляют в этом плане гораздо большую опасность.

— И то верно, — соглашается Панкратыч.

— А Машка спрашивает:

— А водка? Что бывает от водки?

— Водка — это делириум тременс.

— Чего-чего? — Машка как всегда не понимает умных речей Панкратыча.

— Белая горячка, — поясняет Клюквин и тут же говорит:

— Чего-то у нас дурацкий разговор пошел, вы не находите? А я вот все сижу и думаю: в судействе по тройному прыжку есть один крупный изъян — неточность в определении третьего касания.

— Ой, тоска! — вздыхает Машка.

Клюквин не удостаивает ее вниманием и продолжает:

— Вот, например, я. Мне в прошлом году на Союзе пришили третье касание в самой удачной попытке, а я-то чувствовал, что его не было. Но мне не верят, и это естественно. Значит нужно делать вторую пластилиновую полосу.

— Можно, — не возражает Панкратыч, — но эту полосу придется делать слишком широкой, шаг-то у всех разный, будут на твой пластилин попадать и во время толчка, истыкают весь… Нет, здесь нужно совсем другое решение. Например, сделать дорожку из материала, на котором видны следы, но недолго, а только до замера результата. Пока такого нет, а если придумают, может, перестанут в прыжках фиксировать заступы и будут вообще замерять чистое расстояние.

— А ведь это и сейчас можно, — замечает Клюквин.

— Можно, — соглашается Панкратыч, — да только волынки много и традиции менять не хочется.

— Вот именно! — подхватываю я. — Традиции, из-за этих традиций в спорте не достаточно используют технику и прочие новшества. Да если б внедрить все, что есть на сегодняшний день, половину рекордов можно бы вдвое улучшить!

— Ты ошибаешься, Толик, — веско говорит Панкратыч. — Знаешь насколько увеличился мировой рекорд в «шесте», когда в 62-м году в ИААФ узаконили фибергласс?

— Сантиметров на тридцать, кажется, — неуверенно предполагаю я.

— Всего на шесть. И притом учти: в «бамбуковую» эпоху рекорд изменялся даже резче, однажды — сразу на двенадцать сантиметров. Я, конечно, не утверждаю, что фибергласс нисколько не лучше бамбука и алюминия — то, что делает сегодня Бубка, можно делать только с фиберглассом — просто я хочу сказать, что техника — это еще далеко не все.

— Ну, а всякая фармацевтика? — спрашиваю я.

Конец ознакомительного фрагмента.