Чернокнижник. Сказание о Сигурде и Хельге

Антон Ушков

Поэма о далеких временах викингов, волшебстве и любви.Автор называл ее сказкой.Сказки нужны не только детям, но и взрослым.Это сказка в стихах о любви, которая все побеждает.

Песнь 2.

Рождение Хельги

На хествикском причале

Большая суета,

Под зимние навесы

Ложатся спать суда.

Канаты напрягают

Десятки сильных рук.

Команды, крики, ругань,

Катков тяжелый стук.

В собачьей безрукавке

С ободранной рукой

Стоит в сторонке Торни,

Не выспавшийся, злой.

Перекрывая грохот,

Команды подает,

Потом отходит к бочке

И воду жадно пьет.

Осталось два драккара,

А полдень позади,

И, видно, не удается

До темноты уйти.

То здесь канат порвался,

То там каток застрял,

И руку он сегодня

Едва не потерял.

Недели три промчалось

С тех пор, как праздник был.

Но викинг Торни ужас

Той ночи не забыл.

«Чего отцу неймется?

Сидел себе в лесах.

Но нет! Пришел в усадьбу —

И ладу нет в делах.

Потом бы я заехал

И все ему отвез.

Но дело не в подарках —

Серьезнее вопрос.

Лет десять, как из лесу

Старик не вылезал.

Видать, пронюхал что-то,

Что сам приковылял.

Ни слова ведь не молвил

На следующий день

И на дары не глянул,

Сидел мертвей, чем пень.

Ну ладно, разберемся,

Сейчас челны важней…

Что лодыри, заснули?

Тяните веселей!»

Отца же Торни — Скеггу —

В былые времена

Не понаслышке знала

Таежная страна.

Кто больше всех доставил

Для конунга даров?

То Скегга — ярл могучий,

Первейший из бойцов.

Кто в викингских походах

Деревни обходил,

Но городов богатых

Без счета захватил,

Тяжелую секиру

Одной рукой держал,

Чей флот свои драккары

Десятками считал?

Все это Скегга-воин.

В расцвете дней своих

Добиться мог и женщин,

И почестей любых.

Да захоти он только —

И конунгом мог стать,

Но почему не стал им,

Теперь уж не узнать.

Сравнялось сыну двадцать,

И Скегга заскучал,

Дела свои забросил,

В лесах шататься стал.

Однажды захотел он

Медведя завалить…

А выпало на долю

Тяжелый горб носить.

Стал ночевать все реже

В усадьбу приходить

И вскоре в лес дремучий

Переселился жить.

Нашел в лесу землянку —

Жилище колдуна:

В ларцах сплошные книги,

Лежанка у окна.

Тому уж лет пятнадцать,

Да он и не считал.

И не заметил Скегга,

Как чародеем стал.

Лет через пять он вышел

К местам, где раньше жил.

При виде его Торни

Удар чуть не хватил.

Все, знавшие заочно,

Давно простились с ним,

Никто уже не чаял

Узреть его живым.

Упал на землю Торни

От страха чуть живой:

«Какие злые тролли

Смущают разум мой?

Я вижу, как покойник

Гуляет по земле.

Я Асами наказан,

Душа моя во мгле!

Черты твои ужасны,

Не стой передо мной,

Блаженный иль проклятый,

Ступай своей тропой!»

«Что за щенок трусливый? —

Промолвил чародей. —

Неужто память кратка

У всех моих детей?

Вставай, несчастный дурень,

Отец перед тобой,

И не тревожь напрасно

Богов своей мольбой.

Я вижу, что забыли

Меня в моих краях,

Где все когда-то были

В соседях и друзьях.

Но ты не очень счастлив

Узреть отца живым.

Узнай, глупец, давно я

Стал ворлоком лесным.

Ты, верно, не желаешь

Вести меня к родне.

Да, говоря по чести,

Не хочется и мне.

Еще стыдиться станешь

Того, каким я стал.

Начнут шептаться люди,

Что ты отца прогнал.

Ведь ты же не стремишься

Познать такой позор?

Поэтому с тобой мы

Заключим договор:

От всех своих доходов,

Что будешь получать,

Пятнадцатую долю

Мне станешь отдавать.

А я за то не стану

В усадьбу приходить,

А то и заклинаньем

Сумею подсобить».

Старик хитро скривился,

Ответа сына ждал.

Оправившись от страха,

Тот мрачно размышлял:

«Старик на вид протянет

Лет пять, от силы шесть.

А то лесные звери

Его успеют съесть.

Пожалуй, соглашенье

С ним надо заключить,

А то соседи станут

Усадьбу обходишь…»

Прошло уже лет десять,

А старый Скегга жил,

И Торни часть добычи

К нему в леса возил.

Хоть за отца давно уж

Его не почитал,

Какой-то ужас Скегга

На Торни навевал.

Но вот колдун нарушил

Старинный договор.

И все переменилось

В усадьбе с этих пор.

Не ладится работа,

Невкусная еда,

И раньше, чем обычно,

Настали холода.

Но Торни не решился

Подняться на дыбы:

Обидишь чародея —

Не избежишь беды.

И главное — не ясно,

Чего отныне ждать,

Но Торни не хотелось

Об этом размышлять.

* * *

До темноты осталось

Не больше двух часов,

А там и отдых близок

От праведных трудов.

Останется лишь днища

У лодок просмолить

Да от морозов лютых

Соломою укрыть.

Но тут бежит служанка —

Хозяина позвать:

У Сигрид время вышло,

Она легла рожать.

Оставив Атальдира

Заканчивать труды,

Заторопился Торни

К усадьбе вдоль воды.

Обширный женский стабур

Охвачен суетой,

Торопятся служанки

С нагретою водой.

Ингунн — сестрица Сигрид —

Взялась всем заправлять

И отослала Торни

Сидеть и ожидать.

Прошло часа четыре,

Но не было вестей.

В тревоге сердце Торни

Стучало все сильней.

Суровый сильный воин,

Он редко нежен был,

Но, несмотря на это,

Жену свою любил.

Ингунн к нему спустилась.

«Ты, родич, должен знать,

Что можем мы младенца

И Сигрид потерять.

Моли о чуде Асов,

Теперь они решат

Поминки или праздник

Нам завтра предстоят».

От горя обезумев,

Собакой Торни взвыл.

Потом минут пятнадцать

По горнице ходил.

Сверкал глазами дико,

Потом решился вдруг —

И по двору промчался

Копытный перестук.

Спустя совсем немного

Обратно прискакал

И ворлока лесного

За шиворот держал.

Не слушая проклятий

И колдовских угроз,

Схватил его в охапку

И к стабуру понес.

Ингунн и прочих женщин

От ложа отогнал

И возле изголовья

Поставил колдуна.

Кинжал приставил к горлу,

Легонько надавил

И, рыкая от гнева,

С отцом заговорил:

«Немало лет я честно

Наш сговор соблюдал,

Склонялся пред тобою,

Ни разу не роптал.

Но ты нарушил слово,

И в дом пришел ко мне,

И счастье растворилось,

Как пена на волне.

Хотел я поначалу

Ту ночь тебе простить,

Но ныне я согласен

Отцеубийцей слыть.

Родить не может Сигрид,

И виноват здесь ты.

Коль ты не появился,

Так не было б беды.

И я повелеваю:

Жену мою спаси!

А коль исполнишь это,

Что хочешь попроси.

Но помни, если Сигрид

В руках твоих умрет,

Твоя душа немедля

За ней вослед пойдет!»

Колдун кивал согласно

На все его слова,

От ужаса дрожала

Седая голова.

Потом склонился к Сигрид,

За руку подержал

И, посмотрев на Торни,

Негромко прошептал:

«Ее спасти несложно,

Тут нечего гадать,

Но, видимо, придется

Ребенка потерять».

Но Торни смотрит грозно:

«Быстрее! Торопись!

И не забудь — свою ты

Спасаешь тоже жизнь!»

Какое-то заклятье

Колдун пробормотал.

И… в спаленке ребенок

Заплакал, закричал.

Вздохнула глухо Сигрид,

Дитя к себе взяла,

Сказала: «Это дочка!» —

И Хельгой назвала.

И Торни рассмеялся,

Жену свою обнял.

Легко погладил дочку

И ворлоку сказал:

«Ну что, колдун, такого

Не ожидал ты сам!

Теперь проси, что хочешь,

Я все тебе отдам!»

«Ну что же, ты дал слово,

Исполни же его.

Я человек не жадный,

Не нужно мне всего.

Я рад, что счастье снова

Вернулось ко двору.

И я себе в награду

Ребенка заберу».

«Ты что, старик, рехнулся?

Рассудок потерял?!

Я торговал рабами,

Детьми не торговал!

Ты, видно, правда хочешь

Идти дорогой лун,

И ты свое получишь…

Но где же ты, колдун?»

Исчез горбун, растаял,

Как в полдень ясный тень,

И ничего другого

Забрать не захотел.

С дитем уснула Сигрид,

И Торни, молчалив,

Из стабура выходит,

Тихонько дверь закрыв…

* * *

А на лесной дорожке

Деревьями укрыт

В раздумии веселом

Старик колдун стоит:

«Мой бедный глупый Торни,

Ты раб у мнимых бед!

Оружие из стали

Не причинит мне вред.

В итоге все случилось

Как я предполагал,

Пусть он пока считает,

Что прочь меня прогнал.

А лет через пятнадцать

Я вновь увижусь с ним

И Хельгой рассчитаюсь

С владыкою своим…»