Универсариум

Антон Кара, 2019

З0-летний Эдуард находится в депрессии. Он знакомится с Полиной и в стремлении добиться ее любви вступает в странное закрытое общество во главе с профессором, знающим ответы на все вопросы мироздания и проповедующим абсолютную свободу. В своем ярком перерождении Эдуард избавляется от внутренних барьеров. И каким он станет после всех открытий: просветленным или порочным?

1

Сравнимо с приятным погружением в глубину. Без мыслей о запасе воздуха на всплытие. Да оно и не планировалось… это всплытие.

Возможно, всему виной надоевшие своей однообразной канителью и, кажется, совсем уже ничем не отличавшиеся друг от друга дни. Они и помогли моим затуманенным зрачкам сфокусироваться на рекламном плакате, пока я шел к машине.

«Лекция профессора Венгрова А.Ф. Для тех, кто ищет свой путь. 15 мая в 19.00».

А возможно, всему виной женщина.

Виолетта Вишневская.

Да, да, та самая знаменитая Виолетта Вишневская, певица. Развешанные в городе плакаты с ее кокетливым образом мозолили мне глаза несколько последних недель, оповещая о ее грядущем концерте. Благо, что это событие уже позади и я удачно его избежал, и теперь эту рекламу с улыбающейся эффектной красоткой сняли со всех билбордов. Но, видимо, машинально, по инерции, я всё еще поглядывал на плакаты, выискивая ее смазливое личико. А наткнулся на: «Лекция профессора Венгрова А.Ф. Для тех, кто ищет свой путь. 15 мая в 19.00».

Я и знать не знал, кто такой этот Венгров. И не был настолько разочарован жизнью, чтобы искать новый путь. Поэтому плевать я хотел на его лекции, на его путь и на него самого.

Неизвестно, был ли этот плакат здесь еще вчера, или проветривался уже месяц, или его повесили пятнадцать минут назад. Но, прочтя рекламку, я улыбнулся. Потому что было 15 мая, без пяти минут семь и лекция должна была проходить в здании старенькой филармонии — а это через дорогу.

Я сел за руль и завел мотор.

Самый обычный вторник. Или четверг? Или другой потертый хренедельник… Меня ждут любимый диван, полбутылки вискаря и новый порнофильм. Пожалуй, этой слабосюжетной киношкой сегодня и ограничусь. А то что-то нет настроя на больший физический труд и лишнее общение.

Наверное, это будет грудастая блондинка, которая одарит меня своими ласками на мониторах очков виртуальной реальности. Или к нам присоединится губастая брюнетка, забитая готическими татуировками по всему телу. Или что там еще предложат в оплаченном мной премиум-сегменте.

Профессор Венгров, подскажи, что мне выбрать.

Я посмотрел на здание филармонии, где планировалось поведать людям о новом пути. В дверь входили мужчины и женщины, и в возрасте, и молодые. Да и наряжены все по-разному: и солидно, и как на сельскую дискотеку.

Вон та виляющая бедрами милашка, в короткой леопардовой юбке — и как она решилась на этот прикид! — все-таки разбудила во мне задремавшую мысль о том, чтобы снова вызвать девочку. Одну из моих великолепных пташек из «Романтиза» — дома терпимости для очень важных персон. Например, безумную и беспощадную Марго, с грудями-арбузами. И позволить ей выжать из меня все имеющиеся ресурсы. А может, пригласить миленькую и кроткую Сонечку и вытрясти из ее хрупкого восемнадцатилетнего тела всю школьную память?

Профессор Венгров, подскажи, кого мне выбрать.

А может, поехать в клуб «Бездна» и забрать оттуда какую-нибудь добротно размалеванную гостью со свежим маникюром и пахучими блестящими волосами? Или совершить такой же захват легкодоступной, но в образе неприступной незнакомки в клубе «Сан-Марко»? А перед этим раздавить пару бокалов с хозяином заведения Марком. Которому в свое время моментально пришлась по вкусу первая пришедшая в мою голову идея назвать клуб его именем, да еще и добавить ему святости приставкой «Сан».

Профессор Венгров, не молчи!

С такого расстояния казалось, будто в дверь филармонии входит очень даже немало симпатичных блондинок и экстравагантных брюнеток. Занятная сходка.

А почему нет? Всё равно пока пробки в городе.

* * *

Я заглушил мотор, вышел из машины, перенесся через дорогу и подошел к входу. Рядом уже никого не было. Видимо, я буду заключительным гостем этого шабаша искателей.

Проник за дверь.

Сначала короткий узкий коридор. Затем широкий холл, устланный дряблыми выцветшими коврами, выглядевшими совсем печально под приглушенным светом старенькой люстры. Тут же — пустой, нефункционирующий гардероб. Три ветхие ступеньки вниз перед двумя дверьми, ведущими в основной зал. И огромные зеркала. Возле них в основном и концентрировались пришедшие, ища подтверждения, что выглядят они достойно. Или хотя бы прилично. Или хотя бы терпимо.

Люди вели себя так, словно тут не впервые. Возможно, это их еженедельный ритуал. Странно, ведь за несколько лекций наверняка можно было уже и карту нового профессорского пути нарисовать. Масштабом один к одному.

Я старался не слишком явно озираться по сторонам, чтобы не обнаружить, что я здесь не свой, а зашел на огонек, только чтобы поглазеть на местных красоток и найти среди них готовую продолжить тот самый неведомый путь в паре со мной. И завершить его в моей кровати.

Гости неспешно входили в зал. Я торопился еще меньше, курсируя около гардероба и присматриваясь, к какой бы округлой заднице примкнуть и сопроводить в апартаменты холостяка. Было несколько интересных экземпляров… Но я почему-то не решался. Не решался не прицепиться к какой-нибудь симпатяжке, а войти в зал. Через открытые двери я видел помещение со сценой и рядами кресел, которые с энтузиазмом заполняли слушатели. На самой сцене пока было пусто. Но именно она внушала мне необъяснимую робость перед тем, что там должно… кто там должен был появиться.

Да кто ты такой, профессор Венгров? Князь тьмы? Оживший и выбравшийся из бинтов мумификации Аменхотеп Третий? Лиса из «Колобка»?

Я пропустил в зал последнего человека, вежливо придерживая дверцу. И наконец остался в холле один.

Миг настал. Пора принимать решение.

И оно очевидно — надо валить отсюда, из этого чуждого для меня мира профессоров и вечерних студентов.

Я расслабил руку и сопроводил дверь до полного закрывания.

А это значит: любимый диван, полбутылки вискаря и… огнедышащая Марго.

Я не успел оторвать ладонь от ручки, как шумно распахнулась дверь парадного входа и в нее влетела молодая женщина чрезвычайно приятной наружности. Круглое лицо, пухлые губки, прыгающие груди.

Я невольно замер.

Нет, совершенно точно — всему виной женщина.

Черноволосая. Голубоглазая. Розовощекая.

— Началось? — раздался в пустом холле ее задорный голос.

Он качнул мои барабанные перепонки и заставил меня очнуться и осознать, что я завороженно на нее смотрю.

— Начинается, — скромно протянул я и тут же дернул ручку двери, приглашая ее войти внутрь.

Она проскользнула мимо меня в зал. Я уверенно — да, теперь уверенно! — шагнул вслед за ней. Возможно, она и есть мой путь на сегодня.

Она торопливо двигалась вперед по проходу, смотря по сторонам, видимо, отыскивая свободное место. А я просто плыл за ней. За ее аппетитной задницей, скрывающейся под подолом короткого малинового платья. За посланной мне путеводной звездой.

Несколько свободных кресел было в четвертом ряду. Около которого опаздывающая гостья остановилась и опустила крайнее сиденье. Заметив, что я следую прямо за ней, она сделала еще один шаг внутрь ряда, уступая мне выбранное ею место, и села на соседнем. Я расположился рядом, кивнув ей в знак благодарности за проявленную вежливость, но она этого уже не увидела. Она смотрела на сцену. На очень, наверное, ей интересную пустую сцену.

Я покрутил головой. Тут человек сто двадцать.

Шуршали, кряхтели, кашляли.

Какой же путь вы здесь ищете? Неужели вы все такие потерянные?

Наконец из-за кулис вылезла пожилая женщина в белом костюме, похожая на придворную даму из 18-го века. Похожая обильно напудренным лицом и смахивающей на парик прической. Не хватало разве что козырного веера.

Она громко объявила:

— Пожалуйста, присаживайтесь, лекция начнется через минуту.

И тут же скрылась цирковой лошадиной походкой обратно за занавес.

Шорох утихал.

Я боковым зрением осматривал соседку. Хорошая.

Нужно, нужно ее забирать, увозить и укладывать.

Она не похожа ни на студентку, ни на заядлую книгочейку, ни на учительницу. Года 23–24 где-то, плюс-минус. Ухоженная. Так скорее выглядят владелицы салонов красоты. Или актрисы рекламных роликов дорогих духов. Или бывшие эскортницы, назначенные на государственные должности. То есть — шикарно.

Она уж слишком увлеченно смотрела на сцену, ожидая, видимо, наиграндиознейшего представления.

Чего ты ждешь, моя радость, что здесь сейчас вдруг проедет поезд?

Пора раскрыть ей глаза на то, что самое лучшее, что может случиться в ее жизни, — это я. Но начинать надо с малого. Я повернулся к ней и спросил:

— Вы тут тоже впервые?

Она ласково взглянула на меня. Ничего не ответила. За мгновение нашего безмолвного визуального контакта я почувствовал себя малолетним глупышом. Я совершил на нее нападение залпом из пушки, а ядро просто не долетело до ее башни. По небесам ее глаз проплыли облака высокомерия. И солнце снисхождения. И радуга умиления.

В этот момент на сцене показался старец лет шестидесяти. Венгров, видать. Чисто выбрит, острый нос, густые черные брови, короткие волосы, серые из-за обильной седины.

Моя соседка поднесла указательный палец к губам и мило шикнула. Сдув все мои назойливые военные корабли подальше от ее золотых берегов. А затем вновь обратила взор на сцену.

Ну что ж. Атака сорвана, но это была всего лишь разведка. Главные войска еще даже не показывались из-за горизонта.

Старец был невысокого роста. В строгом костюме. И босиком!

Охренеть — босиком!

Я на всякий случай обозрел других слушателей — для меня ли одного это необычно? Надеюсь, они хорошенько пропылесосили сцену.

— Добрый вечер, — произнес босой. — Рад вас приветствовать.

Он медленно осмотрел ряды. Легкая улыбка на лице.

— Сегодня вы здесь, — продолжал Венгров. — Это значит, что вам не всё равно.

Вот тут он неправ. Мне точно всё равно. Что бы там ни было.

— Вам не наплевать на свою жизнь. На то, какая она есть и какой она будет.

Серьезные вещи толкует. Снег белый. Вода мокрая. Белье надо менять. Ля-ля-ля… И фа-диез.

— И еще это значит, что вы верите в то, что всё будет именно так, как вы хотите. Иначе вы бы сюда не пришли.

Меня уже начала напрягать эта обстановка.

— Да! Верите!

Ну хорош уже в уши дуть.

— А вера!.. — он здорово повысил тон, — важнее всего. Вера!.. — крикнул, — сломает все преграды на вашем пути. Вера!.. — снова протрубил он. — Приведет вас к счастью.

Похоже, мне пора. Этот клуб не для меня.

Неужели это религиозное сборище? Странно, что о вере говорит не бородач в рясе, а профессор. То бишь ученый. А они, как правило, не верят ни во что, если не считать теории большого взрыва. Или Венгров какой-то испорченный?

Я начал ерзать в кресле, осматривая слушателей, попутно заглядывая в слабообзорное декольте соседки. Ничего не видно. Но выпуклость крайне многообещающая.

Если к ней обратиться сейчас, она, стопудово, даже не расслышит. Чрезмерно верующая, видимо. Ну ниче-ниче, моя радость, слушай, смотри, записывай в тетрадку, я дождусь, ой, я дождусь! Я возьму всё, что сам себе наобещал от твоего имени.

— Рад видеть много новых людей в зале.

В этот момент я интуитивно взглянул на Венгрова. Этот хрен с довольным лицом смотрел на меня. Словно распознал шпиона в своем отряде. И как бы мысленно погрозил мне пальцем. Засунь себе свой палец знаешь куда!

— Это значит, наша вера интересна людям, — завывал профессор. — Она нужна им. Нужна нам.

Да ничего мне тут даром не нужно. Если не считать прелестного тела соседки. Но его я непременно еще вкушу.

— Мне хочется обращаться к вам не как к массам, а индивидуально. И рассказывать о вере не со сцены, а в тихой дружеской беседе. Лицом к лицу. Глаза в глаза.

Его глаза в эту секунду действительно смотрели в глаза напротив — в мои.

Этот коняра до сих пор таращился на меня! И, сука, не отводил взгляд. Я стал жалеть о том, что не поехал домой. Или откисать в какой-нибудь клубняк с друзьями. Или один. Че ты уставился, лось?

— Я хочу познакомиться с каждым из вас. И каждому из вас показать тот путь, ради которого вы сюда пришли.

Отвернись, сука!

— Ведь мы знаем, что сегодня вы к нему готовы.

Он так нервировал меня своими сверкающими глазенками, что мне захотелось врезать ему в челюсть. Вот прям размахнуться и засадить кулаком. Вот прям записаться на секцию бокса, походить полгодика, наработать технику, посмотреть подряд все фильмы про Рокки и втащить ему со всей силы по его кривой профессорской ухмылке. Взбесил!

— Вот вы, молодой человек, — Венгров вытянул руки и устремил обе ладони в мою сторону.

Ну и сволочь.

В этот момент сто двадцать голов повернулись, чтобы посмотреть на меня — на то чудо, которое, как они, наверное, полагали, должно было им открыться.

У меня появились какие-то неприятные ощущения в горле, в животе, в ногах, у корней волос, под носом и под ногтями. Чего ему от меня надо?

— Пожалуйста, будьте любезны, выйдите к нам, — голосом гостеприимного хозяина трепал Венгров. И указал мне рукой на сцену.

Профессор ждал. Зал ждал. И моя соседка тоже ждала.

А я чувствовал, как вдавливаюсь в кресло. Хотя на меня это не похоже. Детские страхи перед чем-либо — это не про меня. Да и дело вовсе не в страхе, а в дискомфорте. Мне не хотелось совершать никаких незапланированных поступков в угоду и к радости тех, к кому я по меньшей мере равнодушен. А этому умнику мне хотелось еще и по наглой ботанской морде настучать.

Хренушки тебе, лошадь старая!

— Боюсь, я не готов, — промямлил я и, неуверенно мотая головой, попытался улыбнуться.

Вот зачем мне всё это сдалось?

Моя соседка мило смотрела на меня своими игривыми голубыми глазами. Она сказала:

— Ну что же вы? Неужели вам не интересно?

— Не настолько, — шепнул я.

— Ну пожалуйста, — она положила ладонь мне на колено, — доставьте мне удовольствие.

Ничего себе заявка!

Да я готов неоднократно доставлять тебе удовольствие. Устроить тебе тур по моей постели с опцией «Всё включено». 8 дней, 7 ночей.

А еще она невероятно… светлая.

Ее голос такой чувственный. Ее лицо такое дружелюбное. И ее рука на моем колене.

Ну… если так… может, позже… А, и ладно! Что ж он, с меня туфли снимет?

Я поднялся с кресла. С показной невозмутимостью неторопливо застегнул верхнюю пуговицу пиджака. Пусть видят, что меня абсолютно никак не накаляют их местные забавы. Мне плевать с крыши небоскреба. Я круче их мудрейшего профессора. Я круче их всех. Я невообразимо крут. И с тупой улыбкой побрел в сторону Венгрова.

Людишки стали восторженно шипеть. Что ж, хотели клоуна — получите. Только под гримом может оказаться волшебник. И ожидаемое веселье не состоится.

Я быстро взобрался на сцену.

— Добрый вечер, — сказал Венгров и протянул руку.

Я поздоровался с ним. Но сразу он мою кисть не отпустил. Да еще и обхватил ее крепко двумя руками, вонзив в меня испытующий взгляд чернющих глаз. Нечего меня пугать, пугало, я сегодня в коричневых штанах.

Лектор продолжил:

— Можно узнать ваше имя?

Хорошо, что это не сектанты, у которых нет имен и различий. У этих, возможно, нет только обуви.

Может, соврать? Какая им, к хренам, разница, как меня в действительности зовут? А вдруг в зале есть знающие меня пассажиры. Тогда врать стремно. Скажу как есть.

— Эдуард.

Вот так — карты на стол.

— Зачем вы пришли сюда, Эдуард? — выплеснул босой профессор.

Похоже, все-таки придется соврать.

— Постойте, не отвечайте, — Венгров положил ладонь мне на грудь, как бы останавливая меня, обернулся в сторону зала и сказал: — Это известно и так. И мне, и каждому из вас. Потому что сегодня — тот самый день, когда вы решили что-то изменить.

Дискомфортно: все смотрят на меня, думают неизвестно что, этот странный чувак держит меня за грудь, несет какую-то ахинею.

— Сегодня — первый день остатка вашей жизни.

Древняя пословица.

В зале образовалась абсолютная тишина. Почему никто не записывает?

— И сегодня вы решили, что будете жить по-новому. Я прав, Эдуард? — Тут он вновь посмотрел на меня.

Мне ну совсем не хотелось с ним соглашаться. Не хотелось доставлять ему излишнюю радость своим активным участием в его болтовне. Не хотелось превращаться в его подопытную мышь.

Но Венгров вновь меня притормозил:

— Не отвечайте. Потому что вы еще сами не знаете, что я прав.

Ты смотри, какой он, сука, умный!

— Но я не хочу, чтобы вы подумали, что я просто умничаю. Я много прожил, много видел, много знаю. И я докажу вам, Эдуард, что знаю лучше вас и лучше каждого в этом зале, — он провел рукой по воздуху, — почему сегодня все вы здесь.

Наконец профессор убрал руку от моей груди. Я сразу почувствовал невероятное облегчение. Будто из меня вытащили окровавленный меч. С зазубренным лезвием. С подключенной к нему тысячей вольт. Я медленно и, надеюсь, не заметно ни для кого глубоко вздохнул.

А Венгров принялся вальяжно расхаживать около меня.

— Вам кажется, Эдуард, что вы пришли сюда случайно. — Он не поднимал на меня взгляд, а говорил как будто сам с собой. — Просто потому, что у вас было свободное время и вы хотели его как-нибудь убить.

Он стал ходить вокруг меня. Чтобы голова у меня закружилась, что ли? Только не бегай.

Я прищурил глаза и чуть сжал губы, изображая внимание.

— Однако вы и сами чувствуете, что такое решение для вас нетипично.

Пожалуй, этот хмырь не беспричинно зовется профессором. Какие-то пятерки в зачетку ему поставили вполне заслуженно.

— Как вы считаете, я прав или заблуждаюсь?

Снова он задал вопрос, повергая меня в необходимость выдать какую-нибудь реакцию. Будто цирковой усач во фраке и цилиндре щелкнул хлыстом, знаменуя, что мне — дрессированному тюленю — нужно перепрыгнуть с одного помоста на другой. Но нет. Тюлень не прыгнет, а с достоинством слезет и заберется.

Я со скрежетом в голосе ответил:

— Ну… возможно, отчасти правы.

Мой отпор по содержанию получился крайне вялым.

— Значит, отчасти? — Венгров остановился и внимательно посмотрел мне в глаза, словно искал место, чтобы вбить гвоздь. — Тогда слушайте дальше. Вам тридцать лет…

Ну и что? Я и выгляжу на свои. А что ж не уточнил, что тридцать с половиной?

— Не так давно у вас появилась депрессия. Вернее, возникла она гораздо раньше, чем вы это ощутили, уже, как говорится, глядя в зеркало. Вы чувствуете, что что-то не так, но не можете это сформулировать. Словно образовалась душевная пустота, стал нечетким смысл того, что и для чего вы делаете, хотя раньше понимание этого было абсолютным как разумом, так и сердцем.

Хмм. Ну неплохо, неплохо.

— Возможно, вы пробовали заниматься самолечением, основываясь на имеющихся у вас шаблонных представлениях, как бороться с тоской. Но, не имея самого важного знания, вы не смогли найти лекарства.

Самого важного знания? Астробиофизикотригонометрия?

— Самого важного знания, — повторил он, — знания о себе.

Да я великолепно владею знанием о себе. Или речь идет не об онанизме?

— Однако будучи в этом непросвещенным, вы просто заменили одни ваши условные радости и удовольствия на другие, но по сути ничем не отличающиеся от прежних. Поэтому подобные методы и не сработали. И не сработают! И вы рискуете завязнуть в этом порочном круге.

Не уверен, все ли слова я сейчас понял.

— Ваша работа, ваша высокооплачиваемая работа вам прилично наскучила. Вернее, у вас не работа, а собственный бизнес. Вы сами хозяин своего дела. И вы уже не получаете удовольствия от общения с партнерами и подчиненными, а у вас однозначно имеется штат подчиненных.

На мне все шмотки брендовые — ясное дело, что много зарабатываю. Не то, что его костюмчик, который он носит еще со школьного выпускного. Видел бы он мою машину. А про бизнес… Сейчас почти все — предприниматели. Да и насчет подчиненных — тоже несерьезная догадка.

— Ваши друзья, — Венгров продолжал изобиловать громогласными выдержками из воображаемого им моего досье, — точнее, люди, с которыми вы общаетесь повседневно и проводите время, связаны с вами только бизнесом. Либо иными финансовыми взаимоотношениями.

Да почему? А хотя…

— Возможно, вы никогда не задумывались, но я открою вам, всех этих так называемых друзей, коими вы их считаете, и вообще всех людей из вашего окружения интересует только, сколько вы зарабатываете, сколько денег имеете и на какой машине катаетесь. И худшее в этом то, что они вам завидуют. И никакой не белой, как принято считать, непорочной завистью, а той самой, черной, колющей завистью. Они хотят иметь ваши деньги, Эдуард. Они даже хотят вашу машину. Впрочем, их вполне устроит, чтобы просто всего этого не было у вас, чтобы они почувствовали себя лучше.

По-моему, это уже похоже на грубость.

Профессор замолчал. Его лицо обрело задумчивый вид. Видимо, список его знаний обо мне закончился. Наверное, он искал, что бы еще такого невероятного ляпнуть, но пока сочинить ничего не получалось. Хотя, сучонок, говорил всё как есть. Неужели это и впрямь написано у меня на лице?

Венгров произнес:

— Я знаю, о чем вы думаете, Эдуард.

Надо же — и мысли мои читает? Вот это уже действительно космос. Вот это уже в натуре молодец. А ну-ка! Жили-были, умерли-бумерли. Повтори это — и я нареку тебя Мастером.

Он сказал:

— Вы думаете, что сделали себя сами. Что достигли таких высот благодаря вашим неординарным способностям. Вы думаете, что имеете всё. Что получите всё, чего захотите. Вы думаете, что этот мир принадлежит вам.

А старик и в самом деле молоток. Вот эти последние слова достаточно точно заряжены. Прямо первая статья моей внутренней конституции.

— Но это не так.

Не так?

— Не так! — звонко повторил он, вероятно, достигнув кульминационной части своего разоблачительного монолога в роли Шерлока Холмса.

А что дальше? Открытый финал или драма только в разгаре?

Профессор продолжил:

— Вы думаете, что тот безумно дорогой автомобиль, на котором вы ездите и ключи от которого так наигранно безразлично всем демонстрируете, принадлежит вам?

Твою мать, а кому же еще?!

— Нет, Эдуард. Это самое большое ваше заблуждение.

Тут Венгров сделал многозначительную паузу, во время которой осмотрел зал, раздавая при этом всем своим загадочным и довольным видом виртуальную барабанную дробь, проникающую в уши каждого здешнего зрителя, предвкушающего неожиданную развязку в столь лихо закрученном сюжете.

И он, вновь обратившись ко мне, громыхнул:

— Это вы принадлежите ему.

Вот так финал! Прямо гений детектива, сука.

В зале появились какие-то шушукалки.

— В тот самый момент, когда вы еще в магазине, или, как он зовется, в автосалоне, осматривали блестящие линии нового автомобиля, его гипнотический логотип, красивые кнопочки, дорогие материалы оформления и другие модные штуки, вы уже стали ему отдаваться. Он внушил вам, что в вас есть ущербность, что в вас есть дыра, которую вы можете заполнить только им, чтобы стать полноценным. Он приобрел вас. Именно за ту цену, которую вы за него заплатили.

Ну что ж, тогда он приобрел меня не задешево.

— То же самое относится и к другим вашим вещам: и мебели, и оргтехнике, и одежде. Вам важно, чтобы на вашей рубашке было написано имя известного портного, или, как он красиво зовется, модельера, иначе она на вас будет плохо сидеть.

Собака сутулая. Начинает лезть туда, куда я не люблю никого пускать. В мой гардероб.

— Ведь вами манипулируют, — горланил профессор. — Такие же, как и вы бизнесмены, только стоящие на ступень выше. Они из вас, из всех нас делают потребителей. Это их основная цель — они борются с непотреблением, как с чумой. Они превращают нас в туземцев, которым предлагают сверкающие стеклышки в обмен на золото. И мы бросаемся на эти пустышки, принимая их за ценность. Веря, что они сделают нас красивее, привлекательнее и, что самое важное, счастливее. Но нет. Счастья они не принесут.

Да, да, не в деньгах счастье, я наслышан. Правда, говорят это лишь те, у кого их много, и те, кто с сожалением понимает, что никогда не сумеет их заработать.

— Даже когда вы все-таки купили желаемый продукт, желание которого вам было навязано, и стали наконец довольны, и вовсю наслаждаетесь этим владением, манипуляторы идут на хитрость, они выпускают новый или даже аналогичный продукт с какими-то псевдореволюционными новшествами. Что делает уже приобретенный вами товар старым. Появление в мире новой вещи делает вашу вещь старой и немодной. Вы, находясь под их воздействием, проецируете эти качества на себя. Ведь вы теперь — обладатель старой, то есть недостойной вещи. Это давит на вашу самооценку, на боязнь негативного оценивания вас окружающими. И в вас возбуждается мысль о необходимости приобретения новой вещи, чтобы соответствовать.

Вот же голова. Раскрыл заговор производителей и маркетологов.

Снова короткая пауза.

И теперь голосом шекспировского страдальца:

— Соответствовать кому?! Кто изобрел и ввел эти модели, к которым якобы необходимо стремиться? А судьи кто? — прокричал Венгров. — Они? Они обычные охотники за деньгами. За вашими, — бросил в зал, — деньгами.

Он задержал свой взор, обращенный в темноту публики, как бы превращая и гостей в терпящих бедствие персонажей его пьесы.

А потом сказал мне:

— Вы предприниматель, Эдуард. И считаете себя великим искусником в добывании денег. Великим охотником. Но это не так.

Как? Снова не так? Опять подловил меня, старый пес.

— А на самом деле вы такой же, как большинство, обычный узник в этом замкнутом круге потребления. Вы не охотник, вы — дичь.

Вновь что-то зашипело в рядах кресел.

— Вы зависите от всех этих материальных ценностей, которыми себя окружили. Вы превратили свою жизнь в поклонение им. Вы культивируете извлечение дохода как религию. Вы оторвались от настоящей жизни, Эдуард. Вы этого не осознаете, но очень сильно чувствуете. Именно это явилось причиной вашей депрессии. Теперь я прав?

Я был слегка расстроен. Из-за того, что какой-то напыщенный, прущийся сам от себя умник прямо сейчас опустил меня перед кучей людей. Пусть и тех, на которых мне плевать. Всё равно неприятно.

И поэтому отвечать на его тупые вопросы я не хотел. Но жаждал огрызнуться в ответ. Хотя в этом и не было острой необходимости — я не имел желания веселить публику. Поэтому решил обороняться вежливо. Я задал вопрос ему:

— А что, по-вашему, настоящая жизнь?

Давай, профессор, отвечай.

— Настоящая жизнь — это когда вам есть кого любить, — не замедлил Венгров.

Весь зал превратился в шептунов. Бу-бу-бу, му-му-му. Вурдалаки.

— Мне есть кого любить, — оправдался я.

Босые ноги шагнули ко мне. Профессор приблизился вплотную и манерно прожужжал мне в ухо:

— Не обманывай себя.

А потом сказал громко:

— Присаживайтесь, Эдуард. Мы благодарим вас.

Зал зааплодировал. Представление окончено. Клоун под хохот толпы сброшен в яму с помоями.

Я секунду понаблюдал за людьми. Черти. И двинулся к своему креслу.

А там меня встречало радостное лицо моей соседки.

— Да вы настоящий герой, — заулыбалась она.

— Вы так считаете?

— Конечно. Когда он рассказал мне всю мою подноготную, меня всю трясло. Он удивительный человек.

— И давно вы в этом… клубе?

— Это пятая лекция, — мурлыкнула она. — Они каждый раз в меня вдувают новую свободу.

Я в тебя тоже вдул бы с удовольствием.

Этот театральный профессорский треп, как ни крути, всё же подпортил мое самоощущение. Мне очень хотелось уйти и стереть из памяти эту сраную лекцию и этого ублюдского лектора. Но и раскатать сидящую рядом смазливую лапушку тоже было необходимо.

Всё ее внимание вновь ушло на сцену. Ожидаемо.

Потерплю еще чуток.

— Гонка за деньгами, за новыми деньгами, за материальными ценностями, — разглагольствовал Венгров, — не приведет вас к счастью. Это погоня за поездом, идущим по кольцевой железной дороге. И единственный путь обрести покой — это выбраться из круга. Вырвать из себя насильно привитую вам тягу обладать ценностями, которые вам не нужны, которые на самом деле не делают вас лучше.

Я ждал, что сейчас он предложит отдавать всё имущество ему, а он, уж конечно, направит его на доброе дело.

Или сказка не про это?

— Мы познакомились с Эдуардом, — произнес лектор, медленно топая по сцене голыми ступнями.

Он уже не глядел на меня, а направлял свои речи в зал, неопределенному слушателю, которому только что рассказал о редком и загадочном существе по имени Эдуард. Да, да, дети, это был Эдуард. Держитесь подальше от денег, а то станете такими же, как он. А теперь посмотрите на этот плакат: вот мозг и легкие обычного человека, а вот мозг и легкие Эдуарда. Какой ужас, правда, дети? Да вы и сами всё видите.

— Что же явилось причиной его депрессии? Что может повергнуть в тоску человека, имеющего возможность купить всё, что он пожелает?

Надеюсь, это не риторический вопрос. Потому что вот сейчас мне тоже очень интересно, продолжай.

— А я вам отвечу, — сказал профессор. — Эта депрессия явилась последствием осознания собственной обычности. Несмотря на все усилия, вычурные поступки, купание в роскоши, не оправданные необходимостью траты денег не делают вас особенным, не делают вас уникальным. Вы понимаете, — он постучал указательным пальцем по виску, — что это всё выделяет вас не больше, чем разноцветный аляповатый костюм на каком-нибудь официальном собрании. Потому что без костюма вы просто обычный человек, почти не отличающийся от других людей. Вот это и печалит вас. Вы самый обыкновенный человек. Пусть даже имеющий в кармане на несколько золотых монет больше, чем у большинства.

Я замечал, что на меня постоянно кто-то смотрит. Не один человек. Слушатели то и дело бросали на меня свои важные осуждающие и сочувствующие взоры. Всё никак не могли забыть мой триумф на сцене. Или они считали, что речь их кумира всё еще идет обо мне, и следили за тем, чтобы я внимательно слушал и наматывал на ус, тем самым как бы дополнительно наставляя, чтобы я обязательно прекратил такое похабное и приводящее к хандре занятие, как успешный бизнес.

— Даже огромные деньги не сделают вашу личность уникальной. Они не помогут вам понять, кто вы есть. Не приведут вас к самому важному знанию — знанию о себе. Наоборот. Они еще глубже спрячут от вас непознанные участки вашей души. Которые как слабые ростки пытаются взойти, но не могут пробиться сквозь те привычные модели вашего поведения и мышления, навязанные и навязываемые вам обществом слой за слоем в течение всей вашей жизни. В результате вы, не пытаясь познать себя истинного, продолжили двигаться и расти по этим моделям, как по колее.

Пока он говорил, я повернул голову в сторону соседки. В надежде, что она заметит мои манипуляции черепом и тоже взглянет на меня. И мы могли бы мимолетно улыбнуться друг другу. Обменяться какими-нибудь забавными комментариями происходящего. Я бы осторожно убрал ресничку с ее щеки. Она бы меня поцеловала. Я бы положил руку ей на грудь… Но нет. Она навстречу моим порывам не дернулась. Она сосредоточенно слушала лекцию профессора Венгрова А.Ф. 15 мая в 19.00.

— Пересмотрите ваше окружение, — вещал старик со сцены. — Не позволяйте, чтобы в нем, а тем более среди людей, которых вы считаете друзьями, были завистники, чтобы среди них были те, общение с кем вытягивает из вас энергию. Будьте рядом с теми, с кем вы чувствуете себя уютно, комфортно, с теми, кто видит в вас интересную и необычную личность, именно в вас, а не в ваших деньгах, в вашей должности, в вашей популярности, в ином вашем социальном статусе.

Выходит, мои контакты должны сократиться до порноактрис, пленяющих меня с мониторов? Ну эти-то меня еще ни разу не обидели.

— Лекарство от депрессии одно. Загляните в себя, загляните в глубину вашего сердца. Отыщите те самые затоптанные зеленые росточки вашей души. Рассмотрите их, полейте их, дайте им воздуха и солнца.

Да что за метафоры? Не пойму ни хрена. Говори толком.

— Вспомните, наверняка вы часто замечали за собой, что вам хочется чего-нибудь этакого съесть, но не знаете, чего именно. В этом случае вы утоляете неопределенный голод, просто заедая его чем-то сладким, то есть углеводами, а вовсе не белком, который, например, в действительности запросил у вас ваш организм, посылая сигнал в мозг. И его удовлетворение тогда будет неполноценным и краткосрочным. Голод вернется. Так же и с потребностями души. Прислушайтесь к себе. Займитесь тем, на что ваша рассудительность не позволяла вам тратить время, потому что якобы было множество других важных дел и так далее. Возможно, вам всегда хотелось научиться играть на пианино или на гитаре. Возможно, у вас хорошо получается рисовать. Возможно, вы хотите заняться танцами, или каким-нибудь спортом, или йогой. А может быть, вы давно мечтаете написать книгу и вылить в ней свою правду или свои фантазии.

Я давно хочу заняться сексом. Очень давно — уже больше часа. С сидящей рядышком красоткой. И вылить на нее свои фантазии.

— Познавайте себя. Ищите себя в себе. Вытаскивайте себя наружу. Давайте себе волю, — Венгров интенсивно размахивал руками. — У вас осталось не так много времени. Помните, сегодня первый день остатка вашей жизни. Сегодня — это всегда самый важный день.

Это правда. Сегодня самый важный вторник. Или четверг? Или другой очень важный хренедельник.

— Я хочу рассказать вам одну историю. Вы можете подумать, что это притча, но на самом деле это из жизни.

Ага, конечно. Вот прямо сегодня это с тобой и происходило. Сразу после утреннего туалета.

— Не так далеко отсюда есть деревушка, рядом с которой расположено красивое озеро. В деревне много лет живет мужчина, он рыбак. Каждый день он выходит к озеру и ловит там рыбу. Затем он продает свой улов одному торговцу, а на вырученные небольшие деньги приобретает еду, которой он и его супруга питаются ближайший день. Вечером они покупают бутылочку вина и, сидя у озера, наслаждаются окружающей их красотой и уютом природы. И так каждый день. Они счастливы.

Венгров остановился. Он величественно свел пальцы на уровне груди.

Честно говоря, я слышал рассказы и поинтереснее.

— Это не вся история, — пробурчал профессор. — Тот самый торговец рассказал об озере хозяину ресторана, в который он перепродавал пойманную рыбаком рыбу. А хозяин ресторана, хвастаясь свежестью приготавливаемой его поварами рыбы, поведал об озере очень богатому гостю, трапезничавшему в этом ресторане вместе… с вашим покорным слугой.

Я сейчас хохотну. Ну ведь смешно же!

— Мы с моим другом решили взглянуть на это озеро, куда и отправились. Так вот, мой друг, как я уже сказал, состоятельный человек, проводивший всё свое время на протяжении долгих, долгих лет в стрессе, связанном с зарабатыванием и сохранением заработанных денег, был в высшей степени очарован великолепием озера и приозерных мест. И он сказал мне в откровенной беседе, что всю свою жизнь, всю молодость он потратил на то, чтобы позволить себе через пару лет, когда он оставит свои дела и уйдет на покой, переехать с женой в небольшой домик рядом с таким озером, чтобы каждый день ловить там рыбу и, попивая вино, любоваться закатом, и тогда он наконец станет счастливым.

В воздух стали вбрасываться различные звуковые реакции впечатленных рассказом слушателей. Кто-то охнул, кто-то укнул, кто-то пукнул. В целом по рядам прошлась довольно трогательная волна.

— Стоит ли мне разъяснять мораль этой истории? — с веселым лицом бросил Венгров.

Мораль сей басни такова: был он один, а станет два.

— Ведь она очевидна, — продолжал лектор. — Не нужно преодолевать фантомные барьеры, для того чтобы прийти к счастью.

Я снова покосился на соседку. Ну же, посмотри на меня. Улыбнись мне. Положи ладошку мне на колено.

Нет, от нее, по всей видимости, ждать чего-то не стоит. Нужно наступать самому.

Я наклонил к ней голову и сказал:

— Интересная притча.

— Вы думаете, это притча? — она подняла брови.

Вот — это уже диалог.

— Думаю, да, — ответил я. — Разве он рассказывает ее впервые?

Но она вновь наградила меня странным молчанием вместо ответа и взглянула на наручные часы.

Ты чего такая тугая?

А профессор в это время говорил:

— Сбросьте с себя искаженные представления о счастье, о пути к нему только через материальное благополучие. Счастье — это не какой-то ресурс, который необходимо добывать больше, чем другие, пока он не исчерпался. Для каждого оно разное, потому что все мы разные. Его хватит на всех.

Моя соседка прошептала:

— К сожалению, мне пора, — и задержала на мне милый взгляд.

Ну нет. Так тупо я тебя не отпущу.

— Можно и мне с вами незаметно выскочить? — забросил я.

— Боитесь привлечь к себе внимание?

— Ну, на сегодня хватит, я думаю.

Мы вдвоем встали и тихонько пошли к выходу. Я даже не пытался смотреть в сторону Венгрова. Но слышал его слова. Они летели мне вдогонку, как копья племени индейцев в удирающего ковбоя, случайно забредшего во вражескую деревню.

— Счастье — всегда сегодня, — голосил босой старик со сцены. — Не потом. Не через годы. Не после того, как вы достигнете поставленных целей. Оно всегда только сегодня. А сегодня — первый день остатка вашей жизни.