Иероглиф смерти

Антон Грановский, 2012

Следователь Маша Любимова ко многому привыкла, но место этого преступления заставило ее ужаснуться. Сотворить такое с девушкой мог только сумасшедший! Стремясь расшифровать знаки, оставленные убийцей, Маша узнала легенду о жутком обычае древних китайцев – если бедный человек не мог отомстить своему обидчику, он совершал самоубийство на пороге его дома и обращался в дух мщения… Журналист Глеб Корсак привык получать странные письма и посылки. Но бумажный сверток без подписи привлек его особенное внимание, а содержимое просто повергло в шок. Он счел бы все глупой шуткой, если бы вскоре не обнаружил в почтовом ящике новый «подарок»… Поняв, что неведомый преступник сделал его партнером своей жуткой игры, Глеб обратился в полицию и выяснил: некто жестоко убил двух девушек и, похоже, на этом не остановится…

Глава 2

1

Маша Любимова взглянула на стопку бумаг, лежавшую на потертом столе, затем откинулась на спинку стула и помассировала пальцами ноющее плечо. После аварии прошло целых четыре месяца, но плечо, собранное хирургами буквально по кусочкам, до сих пор заставляло ее содрогаться и стонать от боли.

Любимова убрала руку с плеча и вздохнула. В последнее время суета с бумагами выматывала ее так же сильно, как работа на выездах. К вечеру она чувствовала себя не то что уставшей, но совершенно выжатой. А ведь еще совсем недавно все было абсолютно иначе.

«Самая талантливая в выпуске», «восходящая звезда отечественной юриспруденции». И что в итоге? Ей тридцать четыре года. За плечами… то есть почти за плечами — развод с весьма обеспеченным мужем, с которым она еще совсем недавно собиралась прожить всю жизнь. Что осталось? Съемная «двушка» в Марьиной Роще… Остаток страховки на банковском счету. В нижнем ящике стола — стопка благодарностей от начальства. На погонах — одна большая звезда, которая освещает путь… куда? Да, собственно, никуда. Завтра все будет так же, как сегодня, и чем дальше, тем меньше ожидается сюрпризов. Впрочем, это и к лучшему. Да-да, в тридцать четыре года лучше обходиться совсем без сюрпризов, потому что понимаешь, что сюрпризы в этом возрасте случаются в основном неприятные.

Недавний пример был весьма показателен: когда Маша вышла из реабилитационного центра и вернулась домой (ах, как полезно иногда бывает явиться домой неожиданно, без звонка), она обнаружила в собственной постели совершенно незнакомую женщину. Женщина была обнажена, а из ванной комнаты доносилось фальшивое пение ее супруга, похожее на урчание удовлетворенного кота.

Маша повернулась и покинула квартиру, а на следующий день подала на развод. Однако муж заявил, что он не намерен разводиться и будет бороться за нее.

«Бороться»… Кому нужна его борьба?

Маша снова помассировала пальцами левое плечо. Вот уже четыре месяца она не могла и дня прожить без обезболивающих препаратов. Боль была не острая и на первый взгляд вполне терпимая, но в конце концов и самая малая боль способна измотать человека и превратить его в тряпку.

У Маши было слишком мало времени, чтобы тратить его на борьбу с болью, поэтому в потайном кармашке ее сумки всегда лежал флакон с «Неврилом», обезболивающим лекарством на кодеиновой основе. Для себя Маша называла его просто кодеин.

Подумав о флаконе с лекарством, Маша достала его и встряхнула. Осталась всего одна таблетка. Черт… как всегда неожиданно. Маша сокрушенно вздохнула и положила таблетку под язык. Устроилась в кресле поглубже, пару минут подождала. Боль начала утихать.

Но Маша знала, что это ненадолго. Через несколько часов боль вернется снова.

Мария достала из кармана мобильник, нашла в справочнике номер, обозначенный буквой «Д», и нажала на кнопку вызова.

— Слушаю, — отозвался бодрый и приветливый мужской голос.

— Это я.

— Здравствуйте, Мария Александровна! Чем могу быть полезен?

Маша крепче прижала трубку к уху и тихо произнесла:

— Мне нужен препарат.

— Как всегда или что-то особенное? — тем же приветливым голосом уточнил собеседник.

— Как всегда.

Короткий вздох, и улыбка самодовольства (Маша так и видела ухмыляющееся лицо дилера — наверное, приятно знать, что держишь на коротком поводке майора угрозыска).

— Хорошо, Мария Александровна. Перезвоните мне через пару часов. Всего доброго!

Дилер отключил связь.

Мария убрала телефон в свою безразмерную сумку, в которой помещался миллион необходимых вещей. Погладила ладонью больное плечо, словно надеялась усмирить боль. Взгляд ее упал на зеркало. Худощавое лицо с правильными, но не слишком выразительными чертами. Светлые вьющиеся волосы, остриженные в каре. Высокие скулы. Карие глаза. Под глазами — тени, притушенные пудрой. Минимум косметики (губная помада да чуть-чуть туши на ресницах).

И прежде хрупкая, сейчас она напоминала себе хрустальный бокал, готовый разбиться от простого прикосновения.

— Запустила ты себя, Маша, — со вздохом сказала она. — Ой запустила. Пора бы уже выкарабкиваться.

Вздохнув, она продолжила размышлять вслух:

— Роман, что ли, закрутить? Но для романа обычно нужны мужчина и женщина. Где же мне взять подходящего мужчину?

Зазвонил телефон. Любимова взяла трубку:

— Да.

— Мария Александровна, это я.

— Слушаю вас, Андрей Сергеич.

— У нас труп. На пустыре, неподалеку от «Щелковской». На обочине дороги. Выезжайте срочно — машина уже ждет.

— Волохов и Данилов в курсе?

— Да. Вероятно, они приедут на место раньше вас.

— Хорошо, Андрей Сергеич.

Положив трубку, Мария убрала бумаги в стол, поднялась с кресла и шагнула к вешалке. Надевая свой стильный, непромокаемый бежевый плащик от «Burberry», Маша совсем не чувствовала боли. В один миг в ней проснулся профессиональный азарт, наполнив ее рвением и уверенностью в своих силах.

2

Погода не радовала. Выпавший накануне снег растаял, оставив после себя грязные озерца луж, которые уныло поблескивали под серым осенним небом. Моросил мелкий дождик, больше похожий на взвесь холодного пара. То и дело налетавший ветер заставил Машу поднять воротник плаща.

Она огляделась. Группа криминалистов, приехавшая раньше нее, была занята работой.

— Здравствуй, Толь! — поприветствовала она оперативника Толю Волохова.

— Привет, Маруся!

Майор Волохов, белобрысый, рослый и могучий, как древнерусский богатырь, бережно пожал ей руку, словно боялся ее сломать. Слегка одутловатые щеки его покрывала двухдневная щетина.

— Как сама? — обронил Толя Волохов, вглядевшись в бледное лицо Марии.

— Ничего. А ты?

— Да все путем.

— Как Галя? — осторожно спросила Маша.

По лицу Волохова пробежала тень.

— Плохо, — пробасил он. — Она меня уже не узнает. Принимает то за брата, то за отца. Доктора говорят, что процесс уже необратим.

— А как у тебя там? — столь же осторожно спросила она, намекая на любовную связь Волохова на стороне.

Толя сощурил глаза:

— А тебе все надо знать, да?

— Ты мой друг. Но если не хочешь — не говори.

Он вздохнул:

— Да ладно, чего уж… Там у меня все закончено. Удивил?

— Немного.

— Да я и сам на себя дивлюсь. Понимаешь, Марусь, не могу я так. Жена тяжело больна, а я шашни кручу с любовницей. Как будто пир во время чумы. Как будто уже похоронил Галку при жизни. Все это как-то не по-человечески.

— И что будет дальше?

— Сам не знаю. Может, ничего и не будет. Я в последнее время сам не свой. Думал, давно уже ничего не чувствую, а тут вдруг… проняло. Посмотрел однажды на ее руки тонкие, на ее щеки запавшие, на ее глазища… Ну, и дернулось что-то внутри. Тебе смешно?

Маша покачала головой:

— Нет.

Толя усмехнулся:

— Ладно, Марусь, давай не будем о грустном. О, а вот и наш буддист вышагивает! — Он протянул руку подошедшему оперативнику Стасу Данилову. — Здравствуй, брахмапутра!

— Те же и там же, — иронично констатировал Стас. — Красавица и чудовище.

Худощавый, насмешливый Стас Данилов пожал протянутую руку, глянул на заросшие щетиной щеки здоровяка-оперативника и спросил:

— Анатоль, мон ами, вы совсем перестали бриться?

Волохов поскреб толстыми пальцами по щетине.

— А что, не нравится?

— Трудный вопрос. Скажу одно: если ты думаешь, что борода добавляет тебе шарма, ты ошибаешься. Это же относится и к мешкам под твоими глазами. Если, конечно, в этих мешках у тебя не золото.

Глядя на коллег, Маша в который уже раз подумала, что они выглядят как полная противоположность друг друга. Стас не только был худощав и темноволос, но и обладал приятной наружностью, тогда как Толя Волохов был вылеплен грубо и незатейливо. Чувственные черты Стаса и светящийся мальчишеский взгляд его серых глаз могли покорить самое неприступное женское сердце. Волохов же в присутствии красивых женщин терялся, краснел и делался еще более неуклюжим.

— Что тут у нас? — спросил Стас.

— Мертвая девчонка, — ответил Волохов.

— Пошли, посмотрим.

Они двинулись к женскому телу, распростертому на земле неподалеку от дороги. Молодой криминалист Паша Скориков, долговязый и носатый, стоял на сухом участке между двух луж и фотографировал место преступления.

— Привет, Паша! — поприветствовала его Мария.

— Здравствуйте, Мария Александровна!

— Судмед еще не приехал?

— Нет, — ответил Скориков.

— Ты уже провел осмотр?

— Да, только что. Трупное окоченение не наступило, да и тело не совсем остыло.

Мария взглянула на тело. Девушка была одета в джинсы и свитерок. Лежала она на правом боку, голова была запрокинута, и Маша видела широко раскрытый голубой глаз. Губы девушки были зашиты черной нитью. На шее виднелись синяки — признак того, что ее душили.

К Маше, широко задирая ноги, чтобы не угодить в лужи, подошел следователь Пожидаев из Следственного комитета. Выглядел он уставшим и недовольным. Впрочем, как всегда. Щеки обвисли, на лбу морщины, в бесцветных глазах — вековая усталость и обида на бога за свою неудачную долю.

— Здравствуй, Маш.

— Здравствуйте, Юрий Михайлович. Сегодня вы?

— Угу. И дело это, судя по всему, сунут тоже мне. Ты как, уже оклемалась?

— Как видите.

— Ну и отлично. Работай, а я пойду доложусь. Трубу в машине оставил.

Следователь, подтянув брюки и задирая ноги еще выше, двинулся к своей машине. Он был похож на старую цаплю.

— Когда, по-твоему, наступила смерть? — спросила Мария у криминалиста Скорикова.

— Думаю, пару часов назад, — ответил тот.

— При девушке найден паспорт на имя Ирины Викторовны Романенко, — пробасил Толя Волохов. — Восемьдесят шестого года рождения.

— Стас, — обратилась Маша к оперативнику Данилову, — позвони в управление, пусть пробьют по нашей базе.

— Хорошо, Марусь.

Данилов полез в карман за телефоном. Мария снова взглянула на криминалиста Скорикова:

— Можно я?

— Само собой, — сказал Скориков и отошел в сторону.

Мария присела на корточки рядом с телом девушки. Вдохнула ноздрями воздух и ощутила едва уловимый запах парфюма. Дорогого парфюма. Аромат немного приторный и очень навязчивый…

Она ожидала почувствовать другие запахи, более неприятные, но, к своему удивлению, поняла, что никаких других запахов нет. Поначалу это привело Марию в замешательство, но через несколько секунд она вспомнила, что это дизосмия. Функциональное расстройство, часто возникающее у людей, переживших стрессовую ситуацию или психическую травму (об этом ей рассказывал на одном из сеансов доктор Козинцев). Мозг отказывается воспринимать определенные запахи, особенно неприятные.

Маша сосредоточилась на изучении тела. Девушка была молодая, не больше двадцати пяти лет. Красивое лицо, чувственные губы, хорошая фигура. Кожа уже приобрела характерную мертвенную бледность, но все еще было видно, что при жизни девушка не забывала ходить в солярий. На лице у погибшей Мария разглядела ссадины и царапины.

— Ну, что видно? — поинтересовался Скориков.

— Дай мне еще пару минут, — попросила Маша.

Она продолжила систематично изучать труп, стараясь не пропускать деталей, но вскоре поняла, что лекарство, принятое недавно, мешает ей сконцентрироваться. И тогда Маша заговорила вслух, надеясь, что звук собственного голоса поможет ей мобилизоваться.

— Паша, ты прав. Девушка умерла около трех часов назад. На шее отчетливые следы удушения. Скорей всего, смерть наступила из-за этого.

Мария продолжила осмотр.

— Рот жертвы зашит грубой нитью. Шов ровный. Прижизненный. Либо голова жертвы была прочно закреплена, либо рот ей зашивали, пока она была без сознания.

— Что такого могла сказать женщина, чтобы понадобилось зашивать ей рот? — пробасил Волохов.

Он стоял рядом с Машей, сунув руки в карманы брюк и дымя сигаретой, небрежно воткнутой в уголок твердых губ. Мария не ответила. Она аккуратно осмотрела, а затем ощупала руки жертвы.

— На правом запястье — следы от звериных клыков, — снова заговорила Маша. — Сухожилие перекушено.

Мария осторожно ощупала сперва левую, а потом правую ногу. Затем приподняла правую брючину и внимательно осмотрела щиколотку и голень. На голой коже Мария обнаружила свежие поперечные шрамы — один сразу под коленом, второй у ступни. Мария осторожно потрогала ногу между этими шрамами кончиками пальцев. Ткани легко продавились, не встретив сопротивления, которое должна была оказать кость.

— Убийца вырезал жертве часть левой большеберцовой кости, — снова заговорила Маша.

— Вырезал ей кость? — удивился Волохов.

— Да. А потом зашил кожу. Я не специалист, но, на мой взгляд, операцию он произвел вполне профессионально, и было это… примерно два дня назад.

— Значит, девчонка в тот момент была еще жива?

— Да.

Волохов смачно выругался.

Мария внезапно почувствовала, что ее мутит, и закрыла глаза. Пару раз глубоко вдохнула и выдохнула. Снова открыла глаза. Скориков наклонился сделать крупную фотографию лица погибшей.

— Жалко девчонку, — сказал Волохов. — Молодая совсем. И зачем этому гаду понадобилась ее кость?

— Ты меня об этом спрашиваешь?

— А кого? — усмехнулся Волохов. — Ты же у нас гений криминалистики. И интуиция у тебя, как у экстрасенса.

Маша пожала плечами. Поднялась на ноги и машинально отряхнула плащ.

— Нужно поискать на земле отпечатки шин, — сказала она. — Возможно, убийца съехал с дороги, чтобы не тащить тело девушки от самого бордюра.

— Я распоряжусь.

Волохов отошел к следственной бригаде.

Мария перевела дух и снова осмотрела место преступления.

— У нее что-то есть в руке! — воскликнул Паша Скориков, присаживаясь рядом с телом. — Вот здесь!

Мария посмотрела на правую кисть убитой девушки. Паша Скориков осторожно разжал пальцы жертвы.

— Похоже на человеческие волосы, — сказал он. — Рыжие волосы. Отлично!

Не скрывая радости, криминалист потянулся за своим чемоданчиком, который стоял в шаге от тела девушки.

Пока он, пользуясь пинцетом, упаковывал волоски в пластиковый пакетик, Маша закурила коричневую сигарету с ароматом вишни. У нее неприятно заныло под ложечкой. Было совершенно очевидно, что это не простое убийство. Зашитый рот, извлеченная кость… Все это было похоже на ритуал.

У Маши снова заныло плечо. Словно обратное эхо грядущих бед и неприятностей.

Она отошла от тела и достала из сумочки мобильник. Нашла в недавних контактах номер дилера и клацнула по кнопке связи.

— Мария Александровна… — Голос у дилера был уже не такой приветливый. — Где вы пропадаете?

— Я работаю.

— Я тоже. Товар уже у меня. Вы намерены его выкупить?

— Да. Но теперь только вечером.

— Хорошо. Но цена будет той, о которой мы договаривались. Мне пришлось здорово потрудиться, чтобы раздобыть лекарство за сорок минут.

— Хорошо.

— Тогда до вечера, и жду вашего звонка.

Мария убрала телефон в сумочку. Подошел Стас Данилов.

— Матери у девушки нет, а номер телефона отца сейчас пришлют.

— Хорошо. Передашь его мне.

Стас внимательно посмотрел на Машу.

— Сама к нему поедешь? — спросил он.

— Да.

— Это не обязательно, Марусь. Я могу съездить.

Мария качнула головой:

— Нет. От тебя больше проку будет здесь. «Оттопчите» с Толей всю прилегающую местность и опросите всех пасущихся там бомжей. Место тут пустынное, но, возможно, кто-то все же ошивался поблизости.

— Сделаем, Маша.

Возле бордюра остановилась красная «девятка». Дверца открылась, и из салона выбрался судмедэксперт Лаврененков. Высокий и тощий, как мумия, в длинном, просторном пальто цвета мокрого асфальта. На носу и щеках у долговязого судмедэксперта цвели розы от слишком частых возлияний.

Завидев Любимову, Лаврененков воскликнул хриплым, пропитым голосом:

— А, Машенька! Ты что, уже уезжаешь?

— Да, Семен Иванович. Вы слишком долго добирались.

Эксперт развел руками:

— Пробки. Что там у нас? Интересный случай?

— Вам понравится.

— О! Я весь в предвкушении!

— После осмотра расскажете все Волохову и Данилову, они мне передадут.

— Хорошо, Машенька. Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, Семен Иванович. А вы?

— Я, Машенька, давно ничего не чувствую. Но спасибо, что поинтересовалась.

Судмедэксперт подмигнул Маше и зашагал дальше. Любимова тоже было двинулась к машине, но ее остановил следователь Пожидаев, человек с таким же помятым лицом, как и его пальто. Разве что пальто было помоложе и выглядело приличнее и дороже, чем лицо.

— Мария Александровна, не перемудри, — сказал Пожидаев усталым голосом. — Разрабатывай версии попроще. Чем проще, тем оно, знаешь, ближе к истине.

— Юрий Михайлович, вы меня учите работать?

— Упаси боже. Просто советую тебе как старший товарищ. Ты, кстати, как себя чувствуешь?

— Нормально чувствую. Что вы все ко мне пристаете с этим вопросом? — внезапно вспылила Мария.

— Ну-ну-ну, не горячись. Просто мы волнуемся за тебя.

— За себя волнуйтесь.

Маша повернулась и зашагала к машине.

К следователю подошел Толя Волохов. Пожидаев покосился на него и глубокомысленно изрек:

— Плохо ей еще.

— Да уж, — пробасил, дымя сигаретой, Волохов. — Нехорошо.

— Она вроде к психологу ходит?

— Может, и ходит. Да только нас с вами это не касается.

Следователь приподнял брови.

— Чего?

Волохов добродушно осклабился:

— Врачебная тайна, Юрий Михайлович. Знаете, поди, что это такое?

Пожидаев несколько секунд молчал, оценивающе глядя на верзилу-оперативника, потом отвел взгляд и пробубнил:

— Ну-ну. Ладно, поеду и я. Встретимся на совещании у Жука.

Пожидаев заковылял прочь, всем своим видом показывая, что он заранее недоволен всем, что собираются сделать, решить или сказать опера.

Толя Волохов отбросил окурок и вернулся к Стасу Данилову.

— Что скажешь? — спросил тот.

— Ничего, — ответил Стас. — Жрать охота. Когда закончим, поеду в кофейню. Ты со мной?

Волохов помотал головой:

— Нет.

— Боишься потерять изящество линий? — с усмешкой осведомился у него Стас.

Могучий Волохов смерил худощавую, поджарую фигуру коллеги презрительным взглядом и сказал:

— Зачем тебе есть — все равно еда в прок не идет.

— У меня повышенный метаболизм, — заявил Стас.

— Чего?

— Еда переваривается быстро. Сгорает, как в топке паровоза. — Стас глянул на живот Волохова и добавил, усмехнувшись: — Но тебе, я вижу, эта проблема незнакома. Твои закрома всегда полны.

Толя проследил за его взглядом и свирепо прищурился:

— Хочешь сказать, что у меня большой живот?

— Это не живот, Анатолий. Это дом, который построил «Старый мельник».

— Хочешь сказать, что я толстый?

— Ты не толстый, ты — хорошо наполненный и отлично утрамбованный.

Волохов фыркнул:

— С тобой говорить — гороху наесться.

Стас засмеялся и потрепал друга по могучему плечу, после чего повернулся и зашагал к двум подвыпившим бомжам, дожидавшимся беседы возле полицейской машины.

3

Встреча с отцом погибшей состоялась через полтора часа. По телефону с Машей говорил не сам Романенко, а его помощник.

— Виктор Степанович просил передать, что он вас примет. Но он может задержаться, и тогда вам придется подождать.

Мария заверила помощника, что она все понимает и что ничего страшного для нее в таком ожидании нет. Но на самом деле Маша провела в приемной около часа, глотая кофе чашку за чашкой и просматривая скучные журналы, посвященные сфере телекоммуникаций. Чтобы попасть в эту приемную, ей пришлось пройти унизительную процедуру досмотра.

— Вы должны оставить оружие здесь, — оповестил ее на входе громила-охранник в квадратном пиджаке и с таким же квадратным подбородком.

— У меня нет оружия, — честно сказала Маша.

— Могу я взглянуть на содержимое вашей сумочки? — осведомился квадратный охранник.

— С какой стати?

Он изобразил на лице улыбку, больше похожую на жуткий оскал.

— Прошу меня понять: я должен действовать по инструкции. В противном случае меня уволят.

Мария решила не нагнетать ситуацию и не тратить время на препирательства. Она сняла с плеча сумку и поставила ее на столик. Охранник расстегнул «молнию», раскрыл края и внимательно взглянул на содержимое сумки.

— Все в порядке. Вы можете пройти. Поднимайтесь на пятый этаж, пройдите через холл и увидите дверь, обитую черной кожей. За дверью будет приемная. Удачи!

Мария взяла сумочку и, нахмурившись, зашагала к лифту. Она сердилась на себя за то, что позволила охраннику обыскать ее, но все же смогла успокоиться и притушить нарастающий гнев.

Когда Виктор Степанович впустил Машу в свой кабинет, у нее уже дрожали пальцы от выпитого кофе, а в голове царил полный сумбур, состоящий из цитат, почерпнутых ею из только что прочитанных статей про цифровое телевидение, широкополосный Интернет и оптоволоконные кабели.

Виктор Степанович Романенко сидел за столом. Это был крупный, темноволосый, но уже начинающий седеть мужчина с благородным лицом римского патриция. Костюм сидел на нем как влитой, а бледное, гладкое лицо бизнесмена было спокойным и холодным, как у статуи.

Он не поднялся навстречу Любимовой, а лишь указал ей на кресло, а когда она села, спросил:

— Могу я взглянуть на ваше удостоверение?

— Можете.

Романенко, сцепив пальцы рук и словно окаменев в этой позе, терпеливо ждал, пока Мария найдет в сумочке удостоверение и раскроет его. Удостоверение он осмотрел внимательно, затем перевел взгляд на Машу и сказал:

— Значит, вы — следователь.

— Да.

— И вы женщина.

— Удивительно точное наблюдение.

Романенко сдвинул брови, помолчал несколько секунд (было так тихо, что Маша слышала собственное дыхание), а потом спросил:

— Вы уверены, что найденная вами девушка — моя дочь?

— Опознания еще не было, — сказала Маша. — Вас пригласят, и тогда вы…

— Как она умерла? — перебил Романенко, пристально глядя на Любимову.

— Мы считаем, что это убийство, — спокойно сказала Маша.

— Ира мучилась перед смертью?

— Это можно будет сказать после заключения судмедэксперта.

Романенко провел рукою по волосам, а потом вдруг усмехнулся — и в неожиданности и неуместности этой усмешки было что-то страшное, почти инфернальное.

— Вам, вероятно, кажется, что я слишком спокоен?

— Каждый переживает свою боль по-своему, — сдержанно ответила Маша.

— Видите ли… Ира была мне не родной дочерью. Я женился на ее матери, когда Ире было двенадцать лет, и у нас с самого начала как-то не заладилось. Мама Иры умерла три года назад, и с тех пор мы с Ирой стали совсем чужими людьми. Что не мешало ей время от времени обращаться ко мне за финансовой помощью.

Романенко перевел дух и вопросительно уставился на Любимову, словно ожидал от нее какого-то комментария.

— Я понимаю, — сказала Маша. — Такое часто случается.

Виктор Степанович помолчал еще несколько секунд, а затем спросил, вновь огорошив Марию внезапной сменой темы разговора:

— Это дело будете вести вы?

— Да, — ответила она.

— Не думаю, что женщина может быть хорошим следователем.

— Я не следователь. Я старший оперуполномоченный уголовного розыска.

— Да, я в курсе. Оперативно-розыскная деятельность, дознание, подготовка материалов для передачи их в СК… Но все равно. Вы только не обижайтесь, я не собирался вас оскорбить. Я просто высказал свое мнение. Хороший сыщик, на мой взгляд, должен обладать как минимум двумя качествами. Первое — смелость. Второе — умение мыслить аналитически.

— По-вашему, женщина не может быть смелой?

— Женщинам, в отличие от мужчин, всегда есть что терять. Дети, уютное гнездышко, красота… Особенно в вашем случае, поскольку вы, вне всякого сомнения, красивая женщина. А что до аналитических способностей, то всем известно, что женщины не умеют мыслить логически. — Романенко сдвинул брови и строго спросил: — Вы намерены оспорить мои утверждения?

Маша качнула головой:

— Нет. Я намерена задать вам несколько вопросов.

— Это хорошо. Когда женщина пытается спорить с мужчиной, это очень часто выглядит жалко.

— Есть такая китайская пословица: даже если надеть на быка уздечку и седло, он не превратится в коня. Я не буду пытаться вас переубеждать, Виктор Степанович. У меня на это просто нет времени. А теперь позвольте мне задать вопрос по существу. Когда вы виделись с дочерью в последний раз?

— Дня три назад.

— С тех пор вы общались?

— Нет. Э-э… — Романенко облизнул губы кончиком языка, словно они внезапно пересохли. — Мария Александровна, вы не против, если я налью себе выпить?

— Нет, — качнула она головой.

Романенко открыл ящик стола, достал бутылку скотча и граненый стакан.

— Вам не предлагаю, потому что вы на службе, — прокомментировал он, открывая бутылку. — Хотя, если хотите попробовать…

— Спасибо, но я не люблю виски.

— Это «Спрингбэнк» тридцатидвухлетней выдержки.

Мария снова качнула головой:

— Нет.

— Ну, дело ваше.

Романенко поднес стакан к губам и сделал глоток. Снова облизнул губы и сказал, с хмурой задумчивостью разглядывая стакан:

— Я практически ничего не знаю о ее жизни. Однако пару дней назад она приходила ко мне за деньгами. С ней был парень. Очень самоуверенный. Он представился художником. А когда они уходили, сунул мне свою визитную карточку. Потом я звонил ей, интересовался, какие отношения у них с этим парнем. Она сказала, что они друзья. — Романенко дернул уголком губ и добавил: — Должно быть, это означает, что она с ним спала.

Он залпом допил виски и поставил стакан на стол.

— Как долго они встречались? — спросила Маша.

— Не знаю. Но не уверен, что долго. Ира была не из тех, кто может долго терпеть рядом с собой мужчину.

— Чем Ирина занималась по жизни?

— В прошлом году она бросила университет. После этого… — Он пожал плечами. — Она работала… там, сям… но это нельзя назвать работой.

— Почему?

— Потому что она не умела работать. Никогда. Деньги она получала от меня. Суммы не грандиозные, но на жизнь вполне хватало.

— На каком факультете она училась?

— На факультете антропологии. Кафедра восточной мифологии.

— Почему она ушла из университета?

— Сказала, что ей и это надоело. За последний год Ира сменила несколько мест, но нигде не задерживалась дольше месяца. Ей везде было скучно. Она вообще не хотела работать, но я настаивал.

— Зачем?

— Затем, что бездельники плохо кончают. И то, что случилось с Ирой, — лишнее тому подтверждение.

Романенко снова взялся за бутылку. Маша посмотрела, как он наполняет стакан, и спросила:

— У вас сохранилась визитная карточка того парня?

— Да. Сейчас… — Романенко поставил бутылку, открыл верхний ящик стола, порылся в нем, достал визитку и протянул ее Марии: — Вот.

Она взяла карточку и сунула ее в сумку. Затем поднялась с кресла и сказала:

— Вы не выглядите как убитый горем отец. Но это ничего не значит. В любом случае, я благодарна вам за то, что вы нашли в себе силы встретиться и поговорить со мной. Мой телефон есть у вашего секретаря. Всего доброго!

Любимова повернулась и зашагала к двери.

— Постойте! — окликнул ее Виктор Степанович.

Мария остановилась. Вопросительно взглянула на Романенко через плечо.

— Я намерен назначить вознаграждение, — сказал он мрачным голосом.

— Вознаграждение?

— Да. За поимку убийцы моей дочери. Найдите этого ублюдка, и я перечислю на счет вашей конторы двадцать тысяч долларов. Это будет хорошим стимулом, правда?

— Да. Наверное.

Маша отвернулась и вышла из кабинета.

4

Найти художника Андрея Голубева не составило особого труда. Свои арт-эксперименты он проводил в стенах галереи под странным названием «Бекассо». Взглянув на вывеску, Мария решила, что Бекассо — это помесь бекаса с Пикассо, и подумала о том, что с не меньшим успехом это заведение можно было бы назвать «ВанГоголь».

«Пожалуй, стоит подумать о том, чтобы продать эту идею какой-нибудь арт-галерее», — решила Любимова.

Внутри ее ждал еще один сюрприз. У стен большого зала, увешанного картинами, с первого взгляда похожими на обыкновенную детскую мазню, стояли несколько совершенно голых мужчин и женщин модельной внешности. Их стройные тела были раскрашены какими-то знаками и символами, разобраться в которых не представлялось возможным.

Маша остановилась, чтобы разглядеть их получше и, быть может (если повезет) раскусить идею, которую автор пытался вложить в это сомнительное творение.

Мужской голос, прозвучавший над самым ухом, заставил Машу вздрогнуть.

— Нравится?

Она обернулась и увидела перед собой смазливого парня в цветастой рубашке и с двумя бокалами шампанского в руках.

— Трудно сказать, — ответила Мария. — А им не холодно?

— Кому?

— Этим ребятам.

— Вы про участников перформанса?^[2] — В синих глазах парня заискрились веселые искорки. — Искусство требует жертв, не так ли? Как вас зовут?

— Мария Александровна.

— Видите ли, Маша, искусство подобно древнему языческому богу, и оно требует жертвоприношений. Вот вы что-нибудь слышали про сербскую художницу Марину Абрамович?

— Нет.

Парень снисходительно улыбнулся.

— Во время одного из своих перформансов она облила пол бензином по кругу, легла внутрь и задохнулась бы парами, если бы один из зрителей не спас ее, решив, что смерть уж точно не прописана в сценарии. А во время другого перформанса она лежала на глыбе льда и вырезала на животе лезвием звезду.

— И все это ради искусства?

— А как же. Художник живет ради искусства. Вне искусства его существование теряет всякий смысл.

— Эта ваша Марина Абрамович — отважная женщина, — сказала Маша.

Лицо парня просияло.

— Не то слово! Однажды Марина прожила двенадцать дней в галерее, ничего не ела, зато спала, ходила в душ и туалет — все на глазах у зрителей.

— Звери в зоопарке делают то же самое, — заметила Маша. — Но никто не называет это «перформансом».

Парень поморщился.

— Слишком прямолинейная ассоциация. Кому-то и картины Кандинского — детская мазня. Поймите, люди любят играть в игры. Искусство — тоже своего рода игра.

Тут парень вспомнил наконец о шампанском, которое держал в руках, и протянул один бокал Маше.

— Знаете, — снова заговорил он, отпив из своего бокала, — еще совсем недавно я работал продавцом-буфетчиком в Большом театре. Так вот там, в Большом, узнаешь и понимаешь людям истинную цену. Даже очень богатым людям. И это не может не наполнять душу презрением к жизни.

— Что же такого вы познали, будучи буфетчиком?

— О, это смешно. — Парень снова просиял. — В Большом театре во время антрактов творится черт знает что. Олигархи давятся в очередях за «Вдовой Клико» и бутербродами с колбасой, а буфетчики швыряют им эту сухую колбасу, как собакам, чисто на московском приколе: «всё съедят».

— У каждого свой собственный способ почувствовать себя важным человеком, — сказала Маша.

— Вы считаете? — Голубев помолчал. — Вижу, вы надо мной иронизируете, — сказал он натужно-веселым голосом. — Что ж, я не обижаюсь. Кстати, у вас отличная фигурка. Не хотите поучаствовать в моем перформансе?

Маша снова посмотрела на голых людей, передернула острыми, худыми плечами и ответила:

— Нет, спасибо.

Парень приподнял брови:

— Мешает скромность?

— Скорее, чувствительность к сквознякам.

Он засмеялся.

— А вы остроумная! Кстати, кто вы такая?

Мария достала из кармана удостоверение, раскрыла его и показала парню.

— Любимова Мария Александровна. Уголовный розыск ГУВД Москвы.

— Хм… — Художник перевел взгляд с удостоверения на лицо Маши. — Значит, милиция. Никогда бы не подумал. И что вас сюда привело?

— Вы Андрей Голубев, так?

— Да. А в чем, собственно, дело?

— Я хочу задать вам пару вопросов и буду благодарна, если вы ответите на них откровенно и честно. В противном случае у вас могут возникнуть проблемы.

Художник вздохнул.

— И сразу угрозы, — саркастически произнес он. — Узнаю родную милицию. Валяйте, задавайте ваши вопросы.

— Когда вы в последний раз видели Ирину Романенко?

— Иру?.. Дайте вспомнить. — Он наморщил лоб, припоминая. — Дня три назад. Поздно вечером.

— При каких обстоятельствах вы встретились и когда и как расстались?

— Ну… я подхватил ее возле клуба «Гараж» и повез покататься по городу. Это было около одиннадцати часов вечера. Расстались мы часов в двенадцать, в районе Щелчка.

— Что значит «расстались»?

Голубев помрачнел.

— Ира сказала, что я ей надоел и что она хочет пройтись до метро пешком. — Он пожал плечами: — Я не стал возражать.

— То есть вы высадили девушку из машины на ночной улице? Одну? А потом просто уехали?

— Она сама этого захотела.

— Сама. Понятно. Чем же вы так насолили девушке, что она решила сбежать от вас во тьму и холод улицы?

Впервые за время разговора Голубев посмотрел на Машу неприязненно.

— Не понимаю, почему это вас должно волновать, — произнес он с легким раздражением. — И, кстати, для чего все эти вопросы? С Ирой что-то случилось? У нее неприятности?

— Неприятности — не то слово, — сказала Маша, внимательно наблюдая за лицом парня. — Ирина Романенко убита.

— Ка… Как убита?

Голубев слегка побледнел. Изумление, которое отобразилось на его лице, выглядело вполне натурально.

— Вас интересуют детали? — спросила Маша.

— Нет, но… Погодите… — Он поморщился и потер пальцами висок. А затем сдавленно проговорил: — У меня просто в голове не укладывается. Вы хотите сказать, что Ира умерла?

— Те, кого убивают, обычно умирают.

— Да, вы правы. Но… почему вы пришли ко мне?

— А разве это не очевидно? Я думаю, вы последний, кто видел Иру Романенко живой. Кроме убийцы, разумеется.

При этих словах Голубев побледнел еще больше. Несколько секунд он молчал — по всей видимости, собираясь с духом, а затем спросил:

— Как ее убили?

— Задушили, — спокойно ответила Маша, продолжая внимательно изучать лицо художника. — А перед этим мучили. Долго, почти двое суток. Зашили ей рот грубой ниткой, вырезали кость.

— Вот ведь как бывает, — хрипло пробормотал Голубев.

Он быстро поднес бокал к губам, запрокинул голову и залпом осушил его.

— Возможно, убийца похитил Ирину сразу после того, как вы с ней расстались, — сказала Маша.

Голубев вытер мокрые губы рукавом свитера и посмотрел на Любимову хмурым взглядом.

— Кажется, я понимаю, к чему вы клоните. Вы меня подозреваете, верно?

— Я не исключаю любой возможности, — тем же спокойным голосом произнесла Мария. — В том числе и этой.

— Но зачем мне было ее убивать?

— Мало ли. — Она пожала плечами. — Причины бывают разные, в том числе самые дикие. Например, можно убить ради искусства. Перформансом может стать все, что угодно, правда? Зверское убийство любовницы — тоже неплохой вариант.

На этот раз Голубев побагровел.

— Да мы с ней даже не были любовниками! — выпалил он вдруг так, что голые парни и девушки, стоявшие вдоль стены, вздрогнули и повернули головы в его сторону.

— Продолжайте, — сухо произнесла Маша.

Голубев смутился.

— Все пять дней нашего знакомства она корчила из себя недотрогу, — сдавленно проговорил он. — Сначала я думал, что у нее месячные и что она просто не хочет в этом признаваться. Но когда я сказал ей об этом, она рассмеялась.

— И в чем же была причина отказа?

Глаза художника мрачно блеснули.

— Иногда среди женщин попадаются настоящие стервы, — угрюмо сказал он. — Они испытывают огромное удовольствие от того, что мучают мужчину. Доводят его до белого каления, а потом бросают.

— В тот вечер вы снова попытались добиться от нее взаимности?

— Да. — Голубев поднес было бокал к губам, но передумал. Взглянул на Машу глазами побитой собаки и сказал: — Понимаете, меня больше всего раздражало не то, что она не хочет заниматься со мной сексом, а то, что она не объясняет мне причину.

Мария устало отвела взгляд от художника. Теперь она была почти уверена, что убийца не он.

— Вы можете указать место, где вы расстались с Ириной? — спросила она уже более мягким голосом.

— Пожалуй, да. Там рядом был магазин. Большой круглосуточный универсам.

— Сможете показать это место на карте?

— Думаю, да.

Мария достала смартфон и выщелкнула на мониторе интерактивную карту Москвы. Нашла нужный район и повернула айфон монитором к Андрею.

— Показывайте.

Парень склонился над смартфоном, несколько секунд соображал, а потом ткнул пальцем в монитор:

— Вот здесь.

Мария увеличила карту.

— Еще точнее, — попросила она.

— Вот тут, перед универмагом.

— Это точно?

— Да. Я хорошо запомнил это место.

Маша выключила смартфон и убрала его в сумку. На лице ее появилось слегка озадаченное выражение. Выходило, убийца привез Ирину Романенко на то место, где похитил ее. Над этим стоило подумать.

— С кем Ирина была в клубе в тот вечер? — спросила Маша, вновь взглянув на Голубева.

Тот пожал печами:

— Понятия не имею. Я позвонил — она сказала, чтобы я ждал возле клуба. Я подъехал, она вышла. Вот, собственно, и все.

— Хорошо. — Мария вздохнула. — У меня к вам личная просьба, Андрей, — не покидайте Москву без особой нужды. А если решите куда-то ехать — предварительно известите меня об этом.

Маша достала из сумочки визитную карточку и всучила ее парню. Тот взял визитку, хмуро на нее посмотрел, перевел взгляд на Любимову и спросил с ироничным холодком в голосе:

— Значит, я теперь официальный подозреваемый?

Маша покачала головой:

— Нет. Но нам могут понадобиться ваши показания.

— Ладно, — смиренно выдохнул Голубев. — Я все равно никуда не собирался уезжать. Буду работать над новым перформансом.

Примечания

2

Перформанс (англ.) — вид современного искусства. Короткое представление, исполненное одним или несколькими участниками перед публикой в художественной галерее, музее или на открытом воздухе.