Бересклет

Антонина Калинина

Это первый стихотворный сборник Антонины Калининой, в который вошли ее собственные стихи и переводы из Константиноса Кавафиса, Ханса Кароссы, Антонио Вивальди и других авторов.

1. Стихи

1. Бересклет

(вариации на тему одного романса)

Ветер и вишня бросают в окно

Горстку заученных нот сарабанды,

Тонкого ливня немое кино

Льётся за окнами утлой веранды —

Это корабль, утонувший давно.

Бледная радуга вдруг озарит

Мир, окольцованный узкоколейкой,

Робкая рябь по воде пробежит,

Мальчик с ведерком идет за уклейкой,

Поздний кузнечик в траве зазвенит.

И от зари загорится простор

Выцветшей нивы и ярких озимых,

чисто омытый откликнется бор

голосом, спрятанным в неопалимых

звонких деревьях его до сих пор.

Знаешь, раскрылся уже бересклет

Птичьим карминно-оранжевым оком.

Вспомнишь ли время, которого нет

Слушая гаснущий в небе широком

Поезда гул или пенье планет?

2004

2. Последний праведник

Ангел смерти выходит из дома Лота,

Праведнику десницей закрыв глаза.

На заре проходят сквозь городские ворота;

Тишина; кузнечик стрекочет; близка гроза.

Высохла пальма; колодец пуст; отравлены брашна.

В городе весть разносится: умер Лот.

Последний праведник умер — и, значит, страшное

В Ниневии и в Содоме грядет.

Ноябрь–декабрь 2005

3. Благовещенье

Холодно чистое небо пока,

Выпорхнет птица, сорвавшись с шестка,

Свист издалека заслыша.

Сквозь колыханье воздушных слоев

Слышно биение колоколов —

выше, и выше, и выше!

Быстр алебастр, чист небосвод,

Носится голубь над просинью вод.

Скоро и Пасха настанет.

Долго ли — теплое время придет,

Стриж в переносице брови сомкнет,

В небо прогретое прянет.

Солнечный ветер подул и накрыл

Пару трещеткой распахнутых крыл,

Перьев сквозистых гребенку.

Вяхирь и ветер отныне — одно,

Пресуществление солнца в вино.

Глас хлада тонка.

май 2007

4. Бирюза

Ветер вздымает натянутый плат.

Там, в вышине, бирюза и агат.

Кто же с волною елея смешал

Стёртый в прозрачную пыль минерал?

Стриж, вдруг ныряющий вниз головой,

Воздух кромсает в клочки предо мной.

Что же и верность, и совесть моя?

Вихря поглотит меня полынья.

То, что идёт неизбежной волной

с юга и севера, вновь надо мной.

С юности ты мне знакома, гроза!

Молнией мне застилает глаза.

Всё оживлённей мерцание спиц,

Слышится гром грозовых колесниц.

Крик потревоженных бурею птиц,

Лестницы лиственниц, вспышки зарниц.

Вод нисходящих раздробленный вес

Рушится волнами ветра на лес.

Станут ли кости мои бирюзой,

Яркой, как просинь небес пред грозой?

Слов набегающих асиндетон,

Глохнущий гром, затихающий звон

Лопнувшей лампы; осколки слюды,

Всё заглушающий шорох воды.

Небо сгустилось уже надо мной —

Станут ли кости мои бирюзой?

2005

5. Кукушкины слезки

(заплачка)

Дождик летний пролетел да заглохнул,

Путь песчаный понамок — да просохнул.

Небо синее горит облаками,

Поле желтое цветет васильками.

Дождь прошел — запричитала кукушка,

Откликаются овраг да опушка.

Как на Троицу да как на Купалу

Звонким голосом она куковала.

Только слезки у нее и остались —

Ах, куда ж ее птенцы подевались?

Подросли, из гнезд чужих улетели —

Вдалеке закуковали-запели.

«Ах я сирая, куда мне под старость —

Только слезки у меня и остались,

Да и в юны годы я сиротела,

Моя матушка сама улетела».

Травка бедная, кукушкины слезки,

В перелеске все сосна да березки.

Горько, жалобно она куковала —

Матерь Божия ее приласкала:

«Ты не плачь, не плачь, простая зегзица,

Голосок твой чист и свеж, как водица,

Не одни твои птенцы сиротливы —

Все вы сироты, покуда вы живы».

Я у поля, у опушки стояла,

Да про тот про разговор услыхала.

А во поле васильки да гвоздика,

А в лесу уж отошла земляника.

За оврагом тень полдневная ляжет —

Свежий голос мне о смерти расскажет.

Дождик летний пролетел да заглохнул,

Путь песчаный понамок — да просохнул.

2010

6. «И лето склоняется долу…»

И лето склоняется долу,

как ветви под тяжестью звёзд,

И лунные пятна по полу

Скользят вдоль паркетных борозд

О дом мой, как холодны стены,

Когда же ты так обветшал?

На зеркале звёзды вселенной

Нам август опять начертал

А воздух — холодно-тверёзый

Слезящийся, гулкий, грибной

И небо склонилось берёзой

Седеющей над головой.

2005

7. Орфей

Che farò senz’Euridice?

Свод небес, зимой затменных,

Опрозрачнился до дна.

На обители блаженных

Надвигается весна.

Цвета моря и сирени

Округленный окоем.

Как черно ложатся тени

В бархатистый глинозем!

И под небом невечерним

Согревается земля,

Постелив к стопам дочерним

Вновь расцветшие поля.

Светоносный, золотистый,

Первый баловень весны —

Вспыхнул крокус остролистый

У подножия сосны.

Сладко имя «Прозерпина».

Семицветная дуга —

Мост, от темного притина

Переброшенный в луга.

Здесь, у берегов блаженных

Жду я — вдруг уже пришли

Из пределов отдаленных

Золотые корабли?

Из пределов, где так поздно

Ноздреватый снег лежит,

Где июньский гром так грозно

И торжественно дрожит.

Дождь прольется над садами,

Что мне памятны поднесь,

Что стоят перед глазами

В поволоке слез и здесь.

И, едва блеснув, излука

Речки, вьющейся в лугах,

(О, промолвишь ли — «разлука»?)

Вновь угаснет в берегах.

Обернусь — и не узнаю

Тени, что идет за мной

Вдоль расселины, по краю,

нерешительной стопой.

Эвридика, Прозерпина —

Не успею прошептать,

Островная примет глина

Легких стоп твоих печать.

2008

8. Мы по темной дороге неслись

Мы по темной дороге неслись,

Словно искры бенгальских огней,

И смеркалась глубокая высь,

Что ни звезд зажигалось на ней.

Что ни звезд — то в долине домов

Щедрой горстью рассыпала ночь.

Чей-то тускло мерцающий кров

За холмом, уносящимся прочь.

Оттого ли на сердце темно,

И оно, чем темней, тем полней,

Что свободы нам знать не дано,

Кроме этих летучих огней?

Все быстрей мы летим и вольней,

Словно веса навек лишены.

И как горсть самоцветных камней

города за холмами видны.

Фонари, фонари, фонари…

Ночь вокруг, словно звездная новь.

И мерцает в груди до зари

Захватившая сердце любовь.

2008

9. «Понедельник, вторник…»

(сапфическая строфа)

Понедельник, вторник, среда — а после

Четверток придет с параскевой вместе,

Наступает тихий канун субботы —

И воскресенье.

Вот и выходной, а на сердце пусто;

Тикают часы да шуршат страницы.

Все пошли в кино, всяк гуляет купно —

С парою пара.

Неужели так и сидеть мне дома?

Жизнь в осьмнадцать лет — это, сестры, старость:

Года два всего-то нам и осталось

Младости сладкой.

И на книгу каплют горючи слезы.

Говорит сестра: что же ты за дура,

Мне уж двадцать семь — неужель и мне ты

Скажешь «старуха»?

Вот сидит, как мышь на крупу надувшись!

На, возьми билет, ну-ка нос напудри,

Причеши скорее тугие кудри —

И на джеймс-бонда.

2007

10. Ветхий дом

1

Здравствуйте. Это квартира

Двадцать пять?

Можно у вас кое-что забрать?

Забытое при переезде

В тысяча девятьсот восемьдесят шестом.

Глоток морозного воздуха

Из заиндевелого окна.

Вечера

в постели без сна.

Новоприобретенное

Уменье читать и писать.

Отражение в зеркале

Когда мне лет пять.

Сумерки, голоса, электрический свет,

Полосами ложащийся

На желтый паркет.

Забыто

В восемьдесят шестом году.

Впрочем, вряд ли я это найду.

Ни у вас,

Ни в соседней квартире

Номер двадцать четыре.

Ни в целом мире.

2. Первый снег. Санки

Брезжат тьмою пасмурные дни,

И в разрывах между облаками

Темных звезд соленые огни

Расцвели горючими кругами.

Тьма повсюду. Я хочу уснуть.

Школьник я, вернувшийся с прогулки.

Обновляют слезы санный путь,

И темнеет рано в переулке.

11. Берлинское метро

Под вечер, в дымке тёмно-синей,

Где блёстки бледных фонарей

Не освещают, а скорей

Скрывают сочетанья линий —

Когда окончены дела,

И только в зеркало перрона

Глядится смерть из-за угла, —

Войти в прозрачный свет вагона.

И в гладкий лак вагонных окон

Смотреть, глотая на лету

Огнями уличных потоков

Пропитанную темноту, —

А после выйти, отраженье

Своё оставив позади —

Разомкнутое на мгновенье

Слепою раною в груди, —

Вместившей: мост под фонарями,

Кафе, два деревца, крыльцо —

Где вечер смотрит мне в лицо

Как бы незрячими глазами.

Октябрь–ноябрь 2001

12. Tiergarten

Каштан с тугим и ладным стуком

Отскочит из-под колеса,

Взовьется птица в небеса

С трепещущим и влажным звуком.

Быстрей, быстрее — под плащом

Тепло, и цепь жужжит, как прялка, —

И вперемешку с травкой жалкой

Шуршит песок под колесом.

Пешком… Но лучше под дождем

Катиться на велосипеде —

Под слоем листьев темной меди

Угадывая водоем.

И два сливаются следа

В одном стремительном движенье,

Пока летим мы вдоль пруда

Со скоростию впечатленья.

Раскрылись широко глаза,

Дождь черные слепил ресницы —

И как при взмахе крыльев птицы,

Слетела с копий их слеза…

В тумане явственней видны

Все переходы перспективы —

И тонкой пеленою ивы

От ближних лип отделены.

Всё всматриваясь, мы летим

К посольским кованым воротам,

Так, может быть, за поворотом

Иную жизнь мы различим…

2001

13. «Я слышу колокол дальний…»

Я слышу колокол дальний,

Глубокий и нежный звон,

Когда мой город печальный

Уже во тьму погружён.

Мрак улицы затопляет

Высокой синей волной

И в тёмных окнах мерцает

Нежданною глубиной.

Как гулко синее небо!

Текучий воздух ночной

Доносит мне запах хлеба

И чёрной влаги речной.

На церкви Фридрих-Вильгельма,

Закованной в витражи,

Огнями святого Эльма

Певучая ночь дрожит.

Одною дрожью наполнен,

Катит из страны в страну

Напев с её колокольни

Мерцающую волну.

2002

14. Отчуждённость

Пролетай над землёю ночною,

Над своею страной пролетай,

Нет следа за твоею кормою,

И, осыпанный звёздной пыльцою,

Тверди милой чуть светится край.

Где безоблачна вечно погода,

Где надоблачный тающий рай,

В лёгких недрах небесного свода,

Небывалую чуя свободу,

По воздушным волнам пролетай.

Поднимайся всё выше и выше,

Там, где тьма развевает свой стяг,

Ветер марево рвёт и колышет…

А внизу переливами пышут

Как недавно угасший очаг,

Города… И к окну, невесомый,

Прислонись. Невозможно никак

Разглядеть то, что было знакомо,

Лишь лиловую бездну над домом

Различает небесный моряк.

Не постигнуть и умственным зреньем

Изменений размеренный ход;

Вот светает, и грусть в отдаленье

Точно так же, как гаснут селенья

Под крылом, отгорит и пройдёт;

Посмотри: ведь земля недвижима

В переливах подвижных теней.

Словно старость, чужда, нелюбима,

Но незыблема, непостижима,

Как и небо, столь чуждое ей.

2002–2003

15. Разбитая колесница

Тяжелый корпус медленно качнулся

И поднялся. Как сердце под ногами

Вдруг дрогнуло и замерло. Коснулся

Могучий ветер крыльев, и под нами

Открылся город, в золотых вкрапленьях

Своей прозрачной ночи — как кострище

Разметанное, в тусклых блестках тленья,

Где пламя не находит больше пищи, —

Словно следы паденья Фаэтона —

Распавшейся осколки колесницы.

«Я проходил над адом, слышал стоны

И пламя опалило мне ресницы».

2002

16. Монета

…Тебя окликали и дальше не шли.

Монета, сверкнувшая в тонкой пыли,

На счастье подобрана смуглой рукой

И брошена в сумрак реки городской

В надежде вернуться по зову её.

Но слышишь — другое зовёт бытиё,

Монета нашлась — поспеши же туда,

Где светел песок и прозрачна вода,

«Домой!» — окликают тебя голоса,

Закатная в воду уходит коса,

И вот ты стоишь над иною рекой

И держишь потерянный грош за щекой.

25 сентября 2004

17. Чужая комната

Проснись с ощущением, будто понятно

Событие в прошлом — далеком, ненужном —

Которое ты воскрешал многократно,

С которым ты ночью сидел, как с недужным.

Вставая, ты меришь шагами и взглядом

Такое чужое родное пространство

(Как чуждо все то, что находится рядом

Так долго, что вечностью мнишь постоянство).

Ты видишь чужую одежду на стуле,

Чужое лицо в расколовшейся выси,

Где тучи, такие большие в июле,

Свой бег ускоряют до медленной рыси.

И зеркало ты протираешь рукою,

И дверь открываешь туда, где сплетает

Мелодию ветер свою с тишиною

И прошлое сердце твое оставляет.

2004

18. Воскресное утро

День наступает. Просыпайся, ну же!

Ещё я есть. Есть комната, в которой

когда-то жили мы — но как поверить,

что это я? И я теперь не верю,

ни что ты есть ещё, ни что другие,

оставленные мною, существуют;

как это странно… Ложечки стучат

в соседней комнате. Сегодня воскресенье:

есть голуби на узеньком карнизе

и нет рабочих на лесах. Пойду

Затеплю маленький кофейник. Плачет

вода, вскипая, и шуршит огонь

о донышко кофейника, и в окна

заходит серый день, и я всё вспомнить

пытаюсь

свою былую душу. Но напрасно:

на зеркале следов не остаётся,

и, вглядываясь, прошлого лица

под нынешним лицом не различаю.

Тезей один на берегу пустынном,

и Ариадна сматывает нить,

и Пенелопа от станка отходит…

Пустынен лист; и комната другими

наполнена тенями и шумами.

и я одна в кругу воспоминаний

и ощущений. Тихо. Вечереет.

Я лампу зажигаю. В лабиринте

Мерцает огонёк. Я засыпаю.

2004

20. Счастье

Слышен шепчущий шум океана

Сквозь закрытые створки окна,

Но с волною душа неслиянна,

Поднимающей щебень со дна.

Вечность камня и неба ночного

Одинаково сердцу страшны —

Только в трепетной вечности слова

Мы прошедшее видеть вольны.

Что его очищающей властью

Освятилось, то сердцу родней —

Потому-то предчувствие счастья

Настоящего счастья сильней.

2003

21. «Драгоценного на свете мало…»

Драгоценного на свете мало,

Радость на просвет омрачена,

И к воде искристой подмешала

Смуглая рука струю вина.

Сумрачна одежда чермной розы

И темны покровы мотылька,

Но как радуга прозрачны слезы,

Как вечерний сад, светла тоска.

2008

22. «Время напрасно ушедшее…»

Время напрасно ушедшее,

сумерки ранние, светлые…

Влажного ветра весеннего

в створы раскрытые веянье.

Замерло время бездонное,

Почками верба оделася,

Тени, далекие, давние,

Вновь от земли подымаются,

Снова в оттаявшем воздухе

жить и дышать принимаются.

Тени ли веют фиалками?

Скоро в хрустальную вазочку

Встанут скрипучие ландыши,

Темный букетик тугой.

23. Шаги и голоса

Что чувствует земля, когда по ней ступают?

Что чувствует река, когда плывут по ней?

И, в немоте своей, в бездвижности своей,

Тот внемлет ли шагам и тихим голосам

Кого во тьме глухой и душной оставляют?

Есть дальний гул шагов, что бьют в земную грудь,

Есть дробный плеск весла, что воду разбивает,

И волны воздуха колышет и качает

Звук обращенья сфер, присущий небесам —

Но как мне хочется услышать где-нибудь

Родные голоса: пусть звонко окликают

Меня, и пусть в закат окрашен будет путь

Меж зреющих полей, что ветер овевает,

И гулкий, быстрый бег пусть вторит голосам.

2000

24. Тень

Крокусы бледно-лиловые,

Гости из мира подземного,

Вестники первой весны.

Тень из жилища забвения,

Ризою темной окутана,

пробует воздух стопой.

Вольница! Желты весенницы.

Пьёт она солнца сияние

вновь на зеленых лугах.

Как беззаботною бабочкой

выпорхнуть, зная, что вечером

ей воротиться домой?

Домы у теней все тесные.

Крокус раскрылся безлиственный

над бархатистой землей.

Рдеет гранатное яблоко.

Меркнет накидка шафранная.

Веет далекой грозой.

2009

25. Византийская выставка в Лондоне

Александрийские розы

Конец ознакомительного фрагмента.