Человек без лица

Анна и Сергей Литвиновы, 2003

«Тихий, прозрачный вечер примирял Настю с жизнью. Галдели бестолковые грачи, облачка в низком небе играли в салки, и воздух был такой пушистый и сладкий, хоть продавай его вразвес, словно торт в хорошей кофейне…»

Тихий, прозрачный вечер примирял Настю с жизнью.

Галдели бестолковые грачи, облачка в низком небе играли в салки, и воздух был такой пушистый и сладкий, хоть продавай его вразвес, словно торт в хорошей кофейне…

Настя валялась на свежескошенной траве и чувствовала себя частью неспешной деревенской жизни. О городе напоминал только сотовый телефон — его она таскала с собой даже в деревне: сильна была дурацкая привычка. «Ты б еще компьютер в поле брала», — смеялась над ней тетя Нина. «А что, вот отдохну немного — и буду брать!» — грозилась Настя. Но пока ее ноутбук лежал в избе, в древнем советском сейфе, рядом с дядь-Петиными охотничьими ружьями.

Ни думать, ни читать, ни звонить в Москву не хотелось. Только вдыхать пахнущий сеном воздух, и лениво следить за шустрыми облачками, и наблюдать, как жирный грач вытягивает из земли очередного червя…

Насте нравилось валяться на сене за околицей. Ни людей, ни машин, ни даже тракторов — только поле, и лес, и заросшее березами кладбище.

«По кладбищу одна не ходи», — пугал ее дядя Петя. Настя согласно кивала и с интересом бродила между могилок, рассматривала портреты: старушки в платочках и деды с лихо закрученными усами. «Им тут спокойно, — думала Настя. — Не то что в Москве, где кладбища близ дорог или аэродромов».

Столичная суета отсюда, из села Колокольного, представлялась безумным и выматывающим хаосом. Вот сейчас — девять вечера. В это время Настя обычно уходит с работы и прикидывает, пока едет домой, планы на завтра. А потом, пробившись через час пик, быстро ужинает и сидит за компьютером — до ломоты в глазах и смятения мыслей, так что потом ворочаешься с боку на бок чуть не до рассвета, когда уже снова нужно вставать и нестись в офис…

А в Колокольном время шло тягуче, лениво, перетекало из утра в день, изо дня — в вечер, а потом в ночь… Время казалось чем-то малозначимым, несущественным, а вечными были только поле, и воздух, и ленивый шепот деревьев.

Настя сладко потянулась. Вот и еще один день прошел, пора домой — ужинать молодой картошечкой и малосольными огурчиками, пить смешную, с запахом мяты, самогонку и кормить сеном лошадь Минутку (единственная ее здесь обязанность).

Уже наступили сумерки. Лес подернулся серой дымкой, избы уютно засветились окошками. Кладбище, днем такое милое, теперь утопает во мраке — только памятники белеют. При свете дня погост приветливый, а сейчас, вечером… Сейчас — проскочить бы побыстрее мимо… Мало ли что… Тем более что нервы расшатаны.

Настя, стараясь смотреть в сторону, спешно шла мимо кладбища. Но все ж не удержалась, глянула.

И снова увидела ее. Фигуру в белом. Кажется, женщина. Горестно склоненная голова. Лица не видно. Кажется, и нет его, лица. Только руки с тонкими костлявыми пальцами молитвенно протянуты к ней, к Насте…

* * *

«У вас явная депрессия, — приговорил ее доктор. — Разве можно, голубушка, так себя нагружать?»

Сама к доктору Настя не пошла бы ни за что. Заплатить сто долларов за психоаналитика ее уговорил Олежек. А Настя бы и дальше примирялась с тем, что голова раскалывается все чаще, и настроение хуже некуда, и ночами ей не спится, все слышится, что по пустой квартире кто-то бродит. Но Олег властно сказал: «Здоровье у тебя, Настя, одно, его беречь надо. Смотри, время сейчас упустишь, а потом и до глюков дойдет, загремишь прямиком в психушку».

Настя не сказала Олежеку, что галлюцинации у нее уже были, но к врачу пойти согласилась.

Отчего расшатались нервы — долго гадать не пришлось. Слишком много она на себя взвалила. Вполне могла бы выбрать и поклонника попроще, и на работе — сидела б тихим менеджером до самой пенсии. Но нет: так стремилась к успеху, что сама себя загнала.

Настя работала в агентстве недвижимости. Начинала простым клерком, на рожон не лезла, присматривалась, анализировала, тихонечко проводила малозначительные сделки… Но невозможно было не замечать, что творится вокруг. Вроде агентство и сильное, и богатое, и опытное, а сколько сделок срывается! Настя не уставала поражаться хаосу, царившему в среде риелторов. Вроде база данных по жилью практически безразмерна, умещается лишь в самый многопамятный компьютер, и менеджеры опытные, с сертификатами, — а клиенты часто уходят ни с чем. И почему уходят — по одной лишь глупости да по безалаберности! Просит, скажем, заказчик «двушку» среднего класса, а его начинают водить то по убогим «хрущобам», то по пижонским новостройкам. Или заказывает клиент квартиру на Косинской улице, а его по ошибке везут на другой конец города, на Касимовскую!

«Наша проблема — от нашего богатства, — решила Настя. — Слишком большой выбор. В одной базе данных теснятся и апартаменты в сталинских высотках, и жалкие «гостиничные» с трехметровой кухней. Менеджеры не могут найти нужный вариант из многих тысяч предложений. А проблема-то — решаема!»

Именно она и предложила очевидное: систематизацию. В одну директорию поместить «сталинки», в другую — «хрущевки», в третью — «брежневки» и так далее… И не просто предложила, а написала соответствующую программу — даром, что ли, в МИФИ училась!

Ее инициатива пришлась начальству по вкусу. В поощрение Настю возвысили до ответственных сделок, а потом и до руководства отделом «брежневок».

«Брежневки» — жилье в девяти — и двенадцатиэтажных панельных домах — покупали небогатые, въедливые, занудливые клиенты. Насте доставалось за все — будто это она строила крошечные кухни, бестолково планировала комнаты «распашонкой» и потолки высотой два шестьдесят, от которых развивается клаустрофобия. Приходилось оправдываться и за комаров, что зимой и летом гнездятся в подвалах, и за вид из окон: вечно на автотрассы, железные дороги, заводы. Однако клиенты хоть и ворчали, но шли к Насте сплошным потоком: «Рекомендовали нам именно вас, девушка, очень рекомендовали. Говорят, вы чудеса творите».

Двадцать — двадцать пять сделок в месяц приносили Насте уверенность в своих силах и живые деньги американскими зелеными купюрами. С каждой проданной «брежневки» капал ей реальный немалый процент.

Настя отказалась от извечных сосисок и перешла на парное мясо и круглогодичные фрукты. Не уставала поражаться искусству дорогих модельеров, с удовольствием покупая одежки и мягкую, удобную обувь. Не экономя, отремонтировала квартиру, обставив ее дорогой уютной мебелью. С радостью выехала пару раз в Европу. И наконец-то отправила в отставку неудачника Макса.

Макс прилепился к ней еще на первом курсе: кареглазый, вечно тоскливый, с нервными пальцами. В общем, вылитый Грушницкий. Один в нем плюс и был — Настю он любил всякую: и нестриженую, и в джинсах, и в дурном настроении.

Вместо Макса появился Олежек — обаятельный, ироничный, успешный парень, работавший системным администратором в американской фирме.

Олежек, не чета Максу, всегда держал Настю в колком, волнующем тонусе. Рядом с ним нельзя было позволить себе чуть заметное пятнышко на кофте, подрастрепавшуюся прическу, дурное настроение… Олег предпочитал идеальных девушек — и Настя изо всех сил стремилась соответствовать идеалу. Тяжело, конечно, после работы пыхтеть в тренажерном зале, и задыхаться под маской из грязи Мертвого моря, и до рези в глазах листать модные журналы… Зато под цепким взглядом Олега Настя выбросила три пары нелепых, не по фигуре, джинсов, безжалостно отказалась от удобнейших мокасин без каблуков — в пользу острых шпилек… И оборотилась в наистильнейшую во всем риелторском сообществе девушку.

Конец ознакомительного фрагмента.