Имя этой дружбы – поэтическое братство

Анна Тоом, 2022

Книга «Имя этой дружбы – поэтическое братство» посвящена двум выдающимся русским поэтам Марине Цветаевой и Павлу Антокольскому. В ней представлена история их знакомства, их встреч в Борисоглебском переулке, где жила Марина Цветаева, и в театральной студии у Е.Вахтангова, где работал актером и драматургом Павел Антокольский, их творческих отношений, на долгие годы духовно обогативших обоих поэтов, и их размолвки, произошедшей из-за отъезда Цветаевой из России в 1922 году. Это и рассказ о том, как, уже на склоне лет, став знаменитым и признанным, поэт Антокольский боролся за право опального поэта Цветаевой войти русскую литературу. Книга проиллюстрирована автографами ранних стихов П.Антокольского и фрагментами редкой книги М.Цветаевой «После России», вышедшей в Париже в 1928 году, а так же работами художников К.Кольмана и И.Е.Репина. Книга будет полезна литературоведам, специалистам по русской поэзии и всем интересующимся историей отечественной культуры.

Доверил я шифрованной странице…

В литературном архиве Павла Антокольского хранится автограф стихотворения, написанного им в 1918 году, с посвящением Марине Цветаевой. Спустя почти полвека, основательно переработанное автором, оно войдёт в цикл его стихов, датированных началом 1960-х годов, под общим названием «Марина»⁸. Ранний же вариант стихотворения никогда опубликован не был. Между тем он представляет собой несомненный интерес: может быть, не столько с литературной, сколько с исторической точки зрения — и как самостоятельное произведение, и в сравнении с поздним вариантом.

Очевидно, ранний вариант стихотворения был написан под впечатлением революционных событий. Именно тогда Павлик Антокольский, актёр студии Вахтангова и начинающий поэт, познакомился с Мариной Ивановной Цветаевой и был признан ею, уже известной поэтессой, как равный. Более года длилась «пылкая дружба», «поэтическое братство» — так охарактеризовал их отношения Антокольский. Но были между ними и разногласия: Цветаева не приняла нарождавшийся советский строй.

В своём стихотворении Антокольский многого не сказал явно, но обозначил своё восприятие событий тех дней и свои размышления о них. Он каждую строфу наполнил скрытым смыслом. Что же «зашифровал» он в этом стихотворении?

Прежде всего, своё духовное братство с дворянкой, в чём признаться и тогда и позже было опасно:

Доверил я шифрованной странице

Твой старый герб девический — орла.

Далее, понимание страшной трагедии — происходил раскол России:

Когда ползли из Родины на Север

И плакали ночные поезда…

Поезда ползли и плакали, увозя людей из России. Но почему «на Север»? — Поезда уходили на юг, где формировалась Белая армия, и на запад, куда уезжали в эмиграцию. Для Антокольского же Север — символ, не географическое понятие, а поэтическое, эмоциональное. Север — холод. Холодно без дома.

Ещё предчувствие кровавой бойни, как во Франции во время террора, бессмысленной и пагубной для всех:

И серебром колец, тобой носимых,

Украсить казнь — чужую и мою, —

Чтобы в конце последней Пантомимы

Была игра разыграна в ничью.

Впрочем, воспитанный на идеалах Великой Французской революции, он и в русской видел торжественность момента («украсить казнь»).⁹ И по-человечески сочувствовал всем. Его товарищи уходили в Белую армию — он никому не желал поражения¹⁰. И наконец, в стихотворении скрыт ответ на упрёк Марины Ивановны ему в его политической слабости и бездеятельности:

Мне надо стать лжецом, как Казанова,

Перекричать в Палате Мятежей

Всех спорщиков — и обернуться снова

Мальчишкой и глотателем ножей.

В этих строках он словно примеряет роль активного участника событий. Цветаева считала, что мужчины в критической для России ситуации просто обязаны занять действенную позицию.¹¹ Но Антокольский человеком политики не был. «Мальчишка и глотатель ножей», «бродяга и актёр», «балаганный зазывала» — вот каким он себя видел, таким он, в сущности, и был¹². Участие в политических баталиях не для него. Он их и потом, всю жизнь, сторонился. Но Марина Цветаева такую позицию понять и принять не захотела. Они стали отдаляться друг от друга, не упуская, впрочем, друг друга из виду.¹³

Сегодня, осмысливая события тех дней в исторической ретроспективе, понимаешь неизбежность разлада двух поэтов. Их роднили любовь к поэзии и искусству, одухотворённость и талант. В остальном они были людьми разными.

Антокольский вышел из либеральной еврейской интеллигенции, Цветаева — из дворянской интеллигенции. Это не мешало их личной дружбе: сословные различия среди достойных и образованных людей дореволюционной России постепенно утрачивали свое значение. Однако революция всколыхнула «классовую ненависть», разрушила происходившую интеграцию общества и резко поляризовала его. В еврейскую атеистическую среду, к которой принадлежал Антокольский, революция принесла надежду на равноправие, единство с народом и, как результат этого, успех. В среду Цветаевой она принесла гибель. Россия Антокольского только начиналась. Россия Цветаевой окончилась навсегда.

Пойди Антокольский в действующую армию, они стали бы врагами. Этого не случилось. Он смолоду относился к политическим событиям как беспристрастный историк. Сказалось влияние Марка Матвеевича Антокольского, знаменитого скульптора. Летописец русской истории, увековечивший ее в бронзе, был образцом для своего внучатого племянника. Павел Антокольский избрал тот же путь, но в литературе.

Вот чего не сумела понять Марина Ивановна Цветаева. А ведь именно взгляд на события со стороны помог Павлу Антокольскому сохранить себя, не опуститься морально в том страшном развале общества, в большом людском несчастье.

Автограф П.Г. Антокольского из его рукописной поэтической тетради, 1918. Архив литературного музея А.С. Пушкина, Вильнюс

Теперь яснее становится смысл таких строк:

Я судорожно сжал севильский веер

И в черный бунт вернуться опоздал.

Севильский веер — атрибут быта Марины, знак знатного происхождения. Он сжал его — значит, не оттолкнул. Именно сострадание помешало ему уйти «в чёрный бунт». В словах «вернуться опоздал» можно услышать сожаление: опоздал, оплошал… Но как бы там ни было, своей позиции в те годы Антокольский не изменил. А винить себя в чём-нибудь любил и винил то и дело.

В завершающей строфе стихотворения автор поднимает свою героиню над всеми обстоятельствами жизни: и над «чёрным бунтом», и над распрями в Парламенте:

И в новой жизни просвистел пергамент,

Как тонкий хлыст, по лысым головам:

Она сегодня не придет в Парламент

И разойтись приказывает вам.

Здесь Марина Цветаева, бедствовавшая, неприкаянная, предстаёт перед читателем всемогущей королевой. Такой она была в своих мечтах, такой и описал её Антокольский.

Однако стихотворение производит впечатление незаконченного: у него нет ни формальной, ни эмоциональной завершённости. Неудивительно, что поэт впоследствии вернулся к нему. Интересно, что после переделки изменилось и его скрытое содержание.

Ранний вариант — о революции: «Пусть варвары господствуют в столице, / И во дворцах разбиты зеркала…» Поздний вариант написан в начале шестидесятых и отражает «идеологическое похолодание» в стране: «Пускай метель безумствует в столице…»

У каждого исторического времени свои запреты. В раннем варианте, появившемся в революционные годы, Антокольский «зашифровывает» дружбу с дворянкой. В позднем варианте он пишет: «Доверил я шифрованной странице / Твое молчанье и твои стихи». Это уже о трагической смерти Марины («молчанье») и её поэтическом бессмертии («стихи»). Тема запрещённая именно в начале шестидесятых, но он решился об этом писать.

Однако неожиданными кажутся строки:

Сожму я в пальцах твой севильский веер,

С тобой, любовь, расстанусь навсегда.

И серебром колец, тобой носимых,

Украшу ночь — у стольких на виду,

И столько раз, и в осенях и в зимах,

Останусь жив-здоров, не пропаду.

Обращённые к Марине «с тобой, любовь» и «украшу ночь» могут вызвать ассоциацию с романтическими отношениями. Но это впечатление ложно. В своей автобиографической повести Антокольский определённо сказал: «Очень пылкая дружба соединила нас. Имя этой дружбы — поэтическое братство. Любви между нами не было».¹⁴ Значит, здесь «любовь» и «ночь» — метафоры, нечто важное для автора скрывающие.

«Любовь», несомненно, символизирует духовные отношения. А «ночью» он называет политически тёмное, непроглядное время, что естественно предположить, зная о его неладах с политикой. И тогда «ночь у стольких на виду» — это его, Антокольского, в неприглядной советской общественной жизни публичность. Её он в поздние годы, бывало, стыдился и избегал.¹⁵

В переработанном варианте стихотворения, как и в раннем, что ни строка, то символ. Пожалуй, только об эмиграции сказано без намёков («А на заре, туманный бред развеяв,/ Когда уйдут на запад поезда…»). Но «осени и зимы» — не просто времена года, это и тяжкие для страны времена. Догадаться несложно: они в одном ряду с такими известными политическими метафорами, как «оттепель» и «заморозки». Это и трудные для Антокольского периоды профессиональной деятельности, в которых всё же удалось уцелеть — взять хотя бы кампанию 1949 года против космополитов.¹⁶ Антокольский не стал жертвой. «Останусь жив-здоров, не пропаду», — пишет он.

«Серебро колец» — не серебро как таковое, хотя Марина носила серебряные кольца. Это духовное богатство, которым она щедро делилась с другом. Может быть, «серебро колец» — это и поэтическое наследие, ею оставленное. И уж несомненно — напоминание о кольце, ею Антокольскому подаренном, и о её стихотворении-напутствии «Дарю тебе железное кольцо», ему написанном.¹⁷ Серебром колец, украсивших ночь и не давших ему пропасть, называет он своё поэтическое братство с Мариной, сокровище общения с ней.

Почти полвека разделяют два эти стихотворения. Павлик стал Павлом Григорьевичем. Но основная тема в обоих стихотворениях всё та же: поэт — не политик, поэт — летописец. В окончательном варианте строфа, в которой первая половина приведённой формулы была наиболее ясно воплощена, опущена, и взамен в последней строфе появляется новая тема: поэт – подвижник. Помогать собратьям по перу и особенно тем, кому, как он считал, не повезло в бессмертии, стало насущной потребностью Антокольского в зрелые годы.

Твой темный спутник, темный соглядатай,

Я расскажу всем людям о тебе.

Он начал писать о Марине всё, что знал и о чём много лет молчал. А «тёмным спутником, тёмным соглядатаем» корит он себя за легкомыслие и непрозорливость. Спохватился, да поздно. Прибежал к ней в день её отъезда из России: «Но я вам всё-таки скажу, я должен вам сказать (глубокий глоток) — Марина, я бесконечно жалею о каждой минуте этих лет, проведённой не с вами…».¹⁸

Ранний и поздний варианты стихотворения хорошо дополняют друг друга. Их надо бы публиковать вместе: яснее становится подлинное содержание каждого. Только положенные рядом, они позволяют увидеть, что в них — случайно ли, нет ли — зашифрована вся поэтическая программа Павла Антокольского.

Она слагалась в юности, дополнялась в зрелые годы, и постоянно — в диалогах с Мариной Цветаевой: сначала реальных, потом мысленных. Так встреча в юности и дружба, пусть и кратковременная, с уникальной личностью навсегда расширила горизонты его вѝдения и направила его творческий путь.

Марина Цветаева сделала для юного Павла Антокольского то, чего не сделал ни один другой поэт. Она открыла ему дверь в свою мастерскую, показала рукописи. Он увидел, как она работает, как рождаются её стихи. Такой поступок — редкость. И Антокольский через всю свою долгую жизнь пронесёт чувство благодарности Марине Ивановне и тоже протянет ей руку помощи.

Но это уже другая история. Ей — свое время.

Примечание

Работа впервые была представлена на XV Международной научно-тематической конференции в Доме-музее Марины Цветаевой в 2007 году; впоследствии опубликована в сборнике докладов этой конференции.

Цитировать: Тоом А.И., Тоом А.Л. «Доверил я шифрованной странице…» // Семья Цветаевых в истории и культуре России. XV Международная научно-тематическая конференция, 8-11 октября 2007. М.: Дом-музей Марины Цветаевой. 2008. С. 380-389.

Примечания

8

Антокольский П. Стихотворения и поэмы. 1915–1940 // Антокольский П. Собр.соч. в 4 т. Т. 1. М.: Художественная литература, 1971. С. 188.

9

П.Г. Антокольский окончил передовую по тем временам московскую гимназию. Ей он обязан превосходным знанием мировой истории и французского языка.

10

В Белую Армию ушли Сергей Гольцев (1896–1918) и Владимир Алексеев (1892–1919). Они, как и П.Г. Антокольский, были актёрами студии Е.Б. Вахтангова.

11

В воспоминаниях М.И.Цветаевой находим: «В Москве 1918–1919 года мне — мужественным в себе, прямым и стальным в себе, делиться было не с кем. В Москве 1918–1919 года из мужской молодежи моего круга — скажем правду — осталась одна дрянь. Сплошные «студийцы», от войны укрывающиеся в новооткрытых студиях… и дарованиях. Или красная молодежь, между двумя боями, побывочная, наверное прекрасная, но с которой я дружить не могла, ибо нет дружбы у побежденного с победителем». Цветаева М.И. «Повесть о Сонечке». Собр. соч. в 7 т. / Составление, подготовка текста и комментарии. А.А.Саакянц и Л.А. Мнухина. М.: Эллис Лак, 1994-1995. Т.4. С.344.

Следует заметить, что, несмотря на резкие суждения о молодежи тех лет, Марина Ивановна была дружна с некоторыми студийцами-вахтанговцами, принимала их у себя, посещала их спектакли, и именно для студии Е.Б.Вахтангова она написала цикл романтических пьес: «Фортуна», «Приключение», «Феникс» и др., — вошедший впоследствии в золотой фонд её литературного наследия. Марина Цветаева. Театр. М.: «Искусство», 1988.

12

См. стихотворение «Балаганный зазывала». Антокольский П. Собр. соч. в 4 т. Т. 2. С. 511.

13

«Наша дружба продолжалась. Она перестала быть пылкой, встречались мы реже, но она всегда следила за мною так же, как я следил за ней». Антокольский П. Мои записки / Неопубликованные материалы из архива П.Г. Антокольского.

14

Антокольский П. Мои записки / Неопубликованные материалы из архива П.Г. Антокольского.

15

«Вчера после моего двухлетнего пребывания на съезде мы вернулись сюда с твёрдым намерением больше туда не являться. Заранее можно было представить ничтожный характер этого съезда. <…> Мне надо было выступать. Это — нагрузка от переводчиков. Выступление готово, написано. Я всегда мог бы пробарабанить его с трибуны без волнения, без удовольствия, без успеха у аудитории. Но «ждать вызова» и, главное, раза четыре в день подниматься и спускаться по этой чёртовой золотой лестнице — тьфу, пропасть! На черта мне это нужно? Вот я и уехал! В течение всего дня я всё-таки побаивался — а вдруг за мной пришлют машину и повезут выступать на съезд?.. Ура! Этого не случилось». Антокольский П. Дневник. 1964–1968. СПб.: Изд-во Пушкинского фонда, 2002. С.74.

16

В годы борьбы с космополитизмом П.Г. Антокольскому были предъявлены обвинения в формализме и буржуазном эстетизме. Вот как описывает то время один из его учеников: «Многие ученики и бывшие друзья примкнули к гонителям. На ученом совете Литинститута, а потом, дня через два, на большом позорище в Дубовом зале клуба писателей на костях поэта буквально плясали. <…> Когда я через несколько дней вошёл в «мастерскую» учителя, он сидел в своём глубоком кресле и ёжился, кутаясь в толстый клетчатый плед, хотя в комнате было жарко. Он походил на подбитую птицу. <…> Какая горечь! Его обвиняли в пристрастии к Западу, а он был настоящим сыном России, российской культуры, «гражданином Москвы», как он сам писал о себе в своих стихах». А. Ревич. Записки поэта // Дружба народов. 2006. №6. С. 190-191.

17

Цветаева М.И. Собр. соч. в 7 т. / Составление, подготовка текста и комментарии А.А. Саакянц и Л.А. Мнухина. М.: Эллис Лак, 1994-1995. Т.4. С. 353–354.

18

Там же, С. 410.