Человек без смысла

Анна Тонких, 2020

Я научился кричать, не открывая рот. Крик, обладающий свойствами приватности и недоступности даже для самого искусного наблюдателя. Крик, не покидающий меня во время еды, беспорядочного секса и чистки зубов по утрам. Мне говорили, что я должен попить чаю и все пройдет. Но всякий раз, доставая из упаковки пакетик заварки, опуская его в кружку и выдавливая из него остатки, мне казалось, что выдавливаюсь я сам, как нежелательный прыщ на лице вселенной. Кто такой Человек Без Смысла? Это я или поток моего сознания, или кто-то из тех людей, чьи смутные образы я встречал на своем пути? Может быть, Человек Без Смысла – это ты? Имеет ли крик в моей душе смысл? Имеет ли смысл то, что я в конце концов нашел то, что отчаянно пытался отыскать? Навряд ли. Самая важная реальность – это не то, что открылось мне, это то, что откроется тебе в твоих собственных поисках. И, возможно, я буду рядом.

Глава 2

В которой я умел кричать, не открывая рот

1

Давно не упоминались гробы. Чтобы отдать дань уважения гробам, расскажу один случай. Главным интересом парней моего возраста можно назвать тест-драйвы. Они приходят в дорогие салоны, садятся в дорогие машины и едут кататься, мечтая о богатой жизни. Однажды я случайно зашел в ритуальное агентство, потому что на улице начался гром. Гулял внутри минут двадцать и вдруг спросил у продавца:

— А вы устраиваете тест-драйвы?

Он улыбнулся:

— Конечно!

— Можно в какой угодно?

— Да, пожалуйста.

Я подумал, что было бы очень классно, если бы он сфотографировал это и отправил мне. Говорят, если повесить на стену изображения желаний, мечты исполнятся.

Каждому необходимо однажды упасть на дно, чтобы затем всплыть. Так легче отталкиваться, так проще понимать, что дальше некуда. На небольшой глубине ты думаешь — и так сойдет. Опускаешься на несколько уровней ниже — уже тяжело дышать, но ничего не делаешь. Еще чуть-чуть, и начинаешь паниковать, кричишь и зовешь на помощь, но вокруг тебя никого. А дальше… Дальше ничего, совсем ничего. Это состояние такое, когда ты не чувствуешь ничего и вокруг тебя ничего, и ничего не можешь с этим сделать. «Ничего» звучит нейтрально, но на деле «ничего» означает, что тебе настолько плохо, что это просто ничем и не выразишь. Поздравляю, ты нашел свое дно и у тебя есть пару минут на раздумье.

Черт, я же рассказываю, я же пытаюсь… донести суть. Прямо сейчас я почему-то вообразил себе человека средних лет в сандалиях. Знаете эти паршивые сандалии? Само слово «сандалии» внушает страх и опасения, не то, что их вид. Вид этих сандалий вызывает только рвоту.

Так вот…

Умереть или оттолкнуться? И хотя ты не знаешь, как ты поплывешь, с какой скоростью, ты уже не помнишь, что тебя ждет наверху, у тебя нет никаких средств для того, чтобы плыть, тебе все же есть от чего отталкиваться. Когда мы всплываем, мы ощущаем эйфорию, освобождение, мы снова научились чувствовать, любить, видеть красоту и испытывать счастье. Мы находим душу. Тела, однажды побывавшие на дне и нашедшие себя, навсегда остаются благодарны самым ужасным событиям своей жизни за то, что они научили их чему-то важному, чему-то прекрасному, за то, что они подтолкнули их к освобождению.

2

Все они лгали, когда говорили мне слова поддержки, но их ложь была сладкой, как ложка сгущенки. Они брали банки этого вкусного чуда и опрокидывали на мою голову в знак понимания того, что я чувствую. Они думали, я решаю примеры по математике дома перед телевизором и смеюсь как бешеный от тупых шуток, разворачивающихся на телеэкране, даже не предполагая, что телевизора в моем доме никогда не было, а моими единственными примерами были Курт Кобейн, Маяковский, Есенин.

Я научился кричать, не открывая рот.

Непрекращающийся крик, обладающий свойствами приватности и недоступности даже для самого искусного наблюдателя. Крик, не покидающий меня во время еды, беспорядочного секса и чистки зубов по утрам. Крик, подталкивающий меня по ночам выбрасывать подушки из окна своей комнаты в надежде, что они упадут на людей и заставят их осознать все свое притворство.

— Вы не умеете радоваться жизни, вы не знаете, кто вы, — кричал я из окна. Потом занавес снова опускался, и я вновь оказывался в темной башне, только спать теперь было не на чем.

Так было всегда. Я приходил домой после учебы, садился к батарее и думал. Затем меня резко охватывали приступы паники, я бился головой об стену, но продолжал думать. Мысли проникали во все отделы моей черепной коробки, не оставляя места для радости. С утра до вечера я сидел на полу либо своей комнаты, либо школьного коридора, когда убегал с уроков. Изредка хватало смелости постучаться в кабинет психолога, но именно в эти моменты чудесного врача, ассоциируемого с призрачным лучом надежды, не было на месте.

Сейчас я умру, мне так плохо, сейчас я умру.

Разве никто этого не замечает?

Замечали. Эти сказочники твердили мне, что я должен попить чаю и все пройдет. Но всякий раз, доставая из упаковки пакетик заварки, опуская его в кружку и выдавливая из него остатки, мне казалось, что выдавливаюсь я сам, как нежелательный прыщ на лице вселенной. В отражении чая я не видел ничего, ни себя в настоящем, ни себя в будущем. Моя мнимая заинтересованность этими конфигурациями воспоминаний лишала меня мира, который я так отчаянно пытался отыскать.

Пора заканчивать с философствованиями. Расслабляюсь в кровати, вижу перед собой разные картинки: пикантные и не очень. Раньше комиксы рисовали, что на… Я, кстати, ел сегодня макароны, а потом вспомнил, что мне их нельзя. Вы тоже иногда прерываете половой акт на середине, а потом сидите и грустите?

Я полетел, полетел, полетел. Как птичка. Птички летают над океаном, а потом спускаются все ниже, ниже, ниже…

Сладкий, это снова я. Я ненадолго, только скажу пару слов. Засыпать на полу — счастье, когда тебе негде жить. В других случаях — несчастье. В твоем случае — отчаяние. Ты выглядишь красиво, возле тебя бутылка вина, рядом с ней горшок с цветком, который принесли тебе на прошлой неделе, а в горшке бычки и всякий мусор. Ты спишь так сладко. Ты послал того парня, который рассказывал тебе про шахматы, не решился заговорить с… Евой? Вчера ты танцевал, сидел на подоконнике и кричал, что тебе нужно разобраться, нужно вырваться из этой темноты, которая засасывает тебя. Ты хочешь света, однако же всякий раз закрываешь шторы.

Ты вроде умный, но как же долго до тебя доходит. А ведь ты все-таки интересный персонаж. Вот тебе сон. Перед тобой огромное, сырое, грязное здание. Двенадцать работников охраняют это здание днем и ночью, и ты в их числе. Вам известны все коды от всех дверей на любом этаже. Но вы никогда не заходите в эти комнаты и не знаете, что в каждой из них. Тем не менее, вам любопытно. Ваша жизнь — передвижение по мрачным и холодным коридорам. Жизнь вне здания — загадка. И тут откуда ни возьмись появляется тринадцатый человек. Один ты чувствуешь, что этот человек — зло, твои коллеги не замечают перемены, они считают, этот работник всегда был одним из вас. Его намерения кажутся тебе нехорошими: он хочет узнать все коды и совершить что-то ужасное с тем, что хранится в комнатах. Твои коллеги смело набирают при нем все комбинации, а ты раздражаешься все сильнее и сильнее, потому что этот странный человек добивается своей цели, а другие ничего не замечают. Так он постепенно оказывается наверху и, наконец, выходит на крышу. Через несколько минут гремит взрыв.

3

Помимо тусовок и прочего случаются времена, когда во мне просыпается желание совершить что-то безумное, и тогда я выношу из дома не только вещи, но и самого себя. В такие дни я обычно просыпаюсь утром после очередного странного сна и избавив себя от его толкования, бегу в душ и понимаю — сегодня день X.

— Скорее всего, у вас циклотимия, — говорил врач в городской больнице.

— Может быть, это биполярное расстройство, только если у вас было больше трех приступов. Так сколько было? — обращался ко мне врач в частной клинике.

— Еще одно дурацкое слово для описания ненастоящих болезней, — сообщала Анна, оплачивая кучу бургеров в кассе магазина.

День восхитительный, и это редкость. В такие дни я обычно жалею, что вынес всю квартиру на помойку и бегу возвращать некоторые вещи обратно. После я звоню Анне. Она берет трубку, и мы попадаем в другую реальность. Это похоже на клип, в котором разворачиваются два события, скрепленные проводами. Информация кодируется: Анна надевает черные кюлоты, вешает на них цепи и заводит машину.

Вот что достаточно знать про эту девятнадцатилетнюю женщину. Она — мое успокоительное. Она достаточно женственна, когда нужно, достаточно заботлива, когда нужно. А нужно — всегда. Такой светлый человечек, который еще не попадал в неприятности жизни. Я бы сказал, что Анна — это оборотная сторона нашей андрогинной медали. У нее каштановые волосы, кольца на всех пальцах, движения то плавные, то резкие. Мне нравится, как она, подъезжая к моему дому, высовывается из окна и снимает очки. В магазинах она часто крутится вокруг меня, пытаясь расшевелить. Это все, больше знать нельзя. Узнавая кого-то до конца, обрекаешь себя на верную гибель.

— Ты какой будешь? Этот веганский, а этот обычный, но веганский гораздо вкуснее и не такой тяжелый.

— Давай его, — отвечаю я и смотрю на нее с улыбкой, натянутой до ушей.

— Что за черт? Все заляпано. Чего смотришь? Ешь, закончится же.

— У тебя с собой?

— Что?

— Так ты принесла?

— Не пали. Я же все-таки на медика учусь. Мы будем давать клятву.

Анна никогда не казалась мне просто телом, поэтому я называл ее по имени. Ей подходит ее имя, иногда мне кажется, что именно такие люди, внешне кажущиеся беззаботными, и способны прыгнуть под поезд. Но Анна, даже если и прыгнула бы, полежала бы чуть-чуть и пошла бы домой, как ни в чем не бывало.

— А что именно принесла?

— Ты достал. Не становись похожим на сам знаешь кого, я знаю, ради чего ты это делаешь.

— Ради чего же?

— Эта штука может указать пути, если все пойдет по плану.

Несколько десятков километров едем в сторону побережья. Я высовываюсь сначала из окна, потом прошу ее откинуть крышу, пока она рассказывает моему торсу о том, какие же парни хитрые.

Она дергает меня за штаны и говорит:

— В этом есть смысл, послушай же.

Я спускаюсь, поправляя футболку.

— Весь во внимании!

— Парни такие хитрые. Только не подумай, что это банальное утверждение. Я сейчас скажу кое-что совсем не банальное. Парни хитрые потому, что, желая затащить девушку в постель, говорят, что они вовсе не такие, какими кажутся. Не такие мерзкие и противные? Ха. На самом деле мы — это все наши маски, которые мы надеваем на себя, нет истинного ни внутри не снаружи, понимаешь?

— Я не пытаюсь затащить тебя в постель, хотя с утверждением согласен.

— Да я не про тебя, ты для меня — существо бесполое.

— Благодарю…

— Не в том смысле, просто друзья для меня сами по себе… то есть я не вешаю на них ярлыки, они для меня просто близкие люди.

— «Близкие люди» тоже ярлык.

— Не вредничай. А про маски… вот ты, например.

— А что я?

— Я тебе как человек, не нужна.

— А как кто?

— «Алло, Анна?» — фраза, которую я слышу только, когда тебе что-то нужно от меня. Я — тот человек, который привозит тебе какие-то приколюхи и у которого есть тачка. Если бы мы не улетали возле побережья всякий раз, когда у тебя приступы счастья, ты бы даже и не думал обо мне.

— Может и так, дорогая.

— Конечно, так. Ты даже начинаешь называть меня дорогой или замечательной, или каким-нибудь говнистым уменьшительно-ласкательным, потому что находишь мне применение на вечер.

— Вовсе нет, я называю тебя дорогая, чтобы ты отвлеклась.

— Все люди преображаются, когда вступают с тобой в определенные отношения, особенно если тебя зовут Анна, и ты тот человек, у которого с собой в бардачке всегда… Таков наш век потребления, век людей — статусных знаков, который уничтожает в нас все человеческое.

Анна резко притормаживает, смотрит в окно и говорит:

— Я не собираюсь загоняться, ты не подумай. Я буду петь песни.

Она без нижнего белья и в легком топе, который обнажает ее ключицы. Все люди — статусные знаки, как она сказала, и я мог бы показать ей, что я не являюсь набором символов, но в тот момент я не хотел отрицать собственную сущность, тем более, что ее интеллект сразу бы сопоставил все факты и вывел меня на чистую воду. Строить прекрасный дом на фундаменте из дерьма — не моя история. Со временем, он все равно развалится, а ее тонкие ключицы будут перед моим взором еще целых двадцать четыре часа. Было бы глупо не поддаться своей собственной «автоматической» сущности в моменты моего редкого счастья.

Она выбегает из тачки и начинает плавно двигаться, просит меня включить погромче музыку.

— Какая прекрасная погода, ощущаешь? Просто открой эту чертову дверь и иди ко мне.

4

Марку под язык. Страстный поцелуй. Затем слезы. Быть в отчаянии — нелегко. Зачем же все вокруг его переоценивают?

Счастье бывает настоящим подарком, особенно, когда знаешь, что его тройная доза через пять минут побежит по твоим венам, подключатся все нейромедиаторы и теперь не только на земле, но и в голове начнется Бал Сатаны. В эти минуты я считаю свое сознание настоящей находкой, невероятной удачей, которая подсказывает мне, где спрятан ключ от сейфа, к которому люди не находят доступа десятками лет.

— Стой, а палатку собрать?

Я разворачиваюсь обратно и начинаю доставать палки из багажника, как вдруг останавливаюсь:

— А что, если это мой последний шанс?

— Наверное.

Тем не менее я был настроен серьезно, возможно, даже серьезнее, чем в тот раз, когда я составлял список вопросов, которые намеревался изучить под «скоростью». Тогда ничего не вышло, но в этот раз залив казался по-особенному красивым. Сегодня я должен был получить ответы.

— Хочешь совет? Можешь отнестись к этому как к эксперименту.

Тогда эксперимент начинается прямо сейчас. Ах да, чуть не забыл ввести в курс дела. Есть разные приколюхи: открывая одни, получаешь целые миры из игрушечных фигурок, открывая другие, не получаешь ничего, только испорченный шоколад. Первые дают тебе истинное знание, вторые просто убивают время. Если и жертвовать чем-то, то ради чего-то стоящего, а для этого нужна хорошая интуиция. Моей интуицией была Анна.

В эти моменты следует помнить одно. Когда будешь выстраивать из попавшихся фигурок целые миры, нельзя заходить слишком далеко, можно привыкнуть и попасть на тот уровень сознания, где почувствуешь себя внутри клетки и посмотришь на мир из бесконечно малой величины. Начнешь видеть, а розовые очки, которые являются любимым аксессуаром большинства людей, тебе больше не понадобятся. Многие знаменитости делали это для того, чтобы понять, на верном ли они пути и, когда реальность открывалась им во всей своей сути, им приходилось платить возможностью спокойного и даже счастливого беззаботного существования, с чем не все могли смириться.

— А если у тебя не получится найти ответы в этот раз, что ты будешь делать?

— Я не знаю.

Палатке не хватало воздуха так же, как и моим легким. Если бы мне пришлось всю жизнь прожить в палатке или, что еще ужасней, в пифосе, оправданий моему отчаянию стало бы в разы больше. Через несколько минут все внутри начало расширяться, а потолок устремился далеко вверх. Я посмотрел на свою спутницу, которая сидела и молчала, уткнувшись в телефон.

— Непривычно.

Она кинула мне пару носков, на одном из которых был нарисован фламинго в очках от Gucci. Никогда прежде мне не приходилось пересекаться с Фламинго, но образ Фламинго в моей голове, полученный от принта на носках, наверняка, был бы одним и тем же в случае, если бы я видел его вживую. Но если эта картинка в наших головах и правда была одной и той же, то стремление людей к потребительству было бы значительно ниже, значит, к картинке присоединяется еще кое-что, но что?

Оставив этот вопрос без ответа, я переключился на более важное представление. Танцевали животные-вещи: каркас палатки превратился в змею, вырисовывающую хвостом спирали, скрепляющие приспособления и различные веревки, как черви, совершали обряды превращения в бабочек, рюкзаки-слоны махали хоботами в надежде изобразить сальсу. Механизм стал живой материей, состоящей из переплетений элементов на уровне молекул, атомов и субатомных частиц.

Я повернулся к Анне:

— Посмотри на меня.

— Да?

— Твое лицо, боже, твое лицо.

— Выглядит так старо?

— Да, о боже.

— Время ничто для той сущности, что составляет самого человека, для его духа. Я могу быть ребенком, а через секунду стать старухой, клетки моего тела полностью обновляются в течение нескольких лет, но почему я продолжаю оставаться собой?

— Дух.

— Дух реализуется в этом мире через материю, никак иначе он не смог бы реализовываться в физически замкнутом мире, но дух — это совершенно другая энергия

Я беру ее руку:

— Сначала морщины… затем лабиринты. Я вижу все устройство твоего тела, вены, суставы, мышцы. Я не понимаю, что такое другая энергия.

— Это…

— Мне страшно.

— Что случилось?

— Мне вдруг стало очень страшно…

— Что это за страх?

— Ты.

— Я?

— Ты — повторение.

— Повторение?

— Повторяющаяся последовательность веществ в составе двух букв, одна из которых согласная.

— Ты плачешь?

— Не знаю, не знаю, не знаю.

— Ты куда?

— На воздух. Мне душно здесь.

— Я с тобой.

— Нет.

Соленая вода. Вода смятения, разочарования, очередной неудачи после долгожданного подъема. Я мог смотреть на небо, видеть потоки энергии, нисходящие и восходящие. Но я решил подкараулить эту лживую природу и устроить ей темную.

Конец ознакомительного фрагмента.