Офелия

Анна Семироль, 2019

Старая добрая Англия середины ХХ века. На материке во Вторую мировую войну во время испытаний нового оружия образовалась зона наслоения двух миров. И пока военные в Европе всеми силами старались сдержать проникновение существ из параллельного мира, дельцы наладили торговлю мифическими существами. Англичанин мистер Палмер купил себе самую настоящую русалку – живую игрушку, беспомощную, испуганную и опасную для всех, кто решит познакомиться с ней поближе. Но его двенадцатилетний сын Питер не думает о грозящей ему опасности и не желает видеть в Офелии врага рода людского…

Глава 4

Сочинение он написал на «отлично». Итоговый балл по математике оказался слабее, чем в предыдущем полугодии. Зато оценка по ботанике была лучшей в классе. Это было и здорово, и обидно одновременно. Ботаном Питера дразнили давно, но после подведения итогов компашка Дюка возвела его в ранг короля ботанов. На перемене Питера отловили в школьном туалете и с гиканьем водрузили на голову обрезанную жестяную банку с наспех прилаженными сорванными ветками и прутьями от метлы. В таком виде и вытолкали в коридор.

— Король ботанов! — орали, гримасничая, мальчишки. — Питер Жирный — король ботанов! Всем пасть ниц перед Ихним Величеством!

Питер вырвался из держащих его рук, сорвал корону и швырнул ее в хохочущую толпу. Попал аккурат в лоб Дюку. Жестянка прочертила на светлой коже тонкую красную полосу. Парень взревел и бросился на Питера. Питер улепетывал со всех ног, несся по коридору, с трудом огибая попадающихся по пути учеников. Он представлял себе, как Дюк догоняет его, толкает в спину, и Палмер-младший кувыркается по полу под хохот всей средней школы Дувра. Эта постыдная картина подхлестывала его, придавая силы, и он мчался так быстро, как никогда прежде на уроках физкультуры. Впереди показалась стеклянная дверь на улицу, и Питер припустил изо всех сил. И тут понял, что путь к спасению отрезан: из правого коридора учительница вывела стайку малышни, и те с веселым гомоном потекли к выходу. Питер остановился так резко, что задохнулся. «Мне конец», — мелькнуло в голове. Мальчишка зажмурился, ожидая, что вот-вот ему в плечи вопьются пальцы Дюка, но тут за его спиной раздался страшный грохот, взрыв ругани и девчоночий визг и хохот. Питер несмело обернулся.

Дюк Уимзи валялся носом вниз в луже посреди коридора рядом с опрокинутым жестяным ведром темнокожего уборщика Джоуи. Позади него стояла тоненькая белокурая старшеклассница в коротком форменном платье и с темно-вишневым бантом в начесанных волосах. Девочка равнодушно посмотрела на Дюка, презрительно дернула подбородком.

— Беата, он тебе ногу не отдавил? — спросила у нее подоспевшая коротко стриженная темноволосая подружка в юбке подлиннее.

— Пусть смотрит, куда несется, — фыркнула спасительница Питера и добавила, когда Дюк оглянулся на нее: — Неудачник.

«Беата, — повторил про себя Питер, сбегая по ступенькам школьного крыльца. — Ее зовут Беата».

Он решил, что во что бы то ни стало надо отблагодарить прекрасную старшеклассницу. Узнать ее адрес и совершить поступок мужской, взрослый и благородный: прислать букет цветов и много-много сладостей. Питер как раз размышлял над тем, сколько в конфетном соотношении будет это самое «много», когда его окликнула сестра:

— Эй, мистер Пирожок! В чем это у тебя волосы?

Агата с парой подружек встала со скамейки в тени сиреневых кустов, подошла к брату. Девушка по-взрослому поджала губы, окинула Питера строгим взглядом.

— Ну что ж ты за чудище! — вздохнула она. — Как будто не из школы, а из помойки вылез!

Она одернула на нем жилет, поправила воротник. Рубаху Питер сам запихал в брюки, сердито оттолкнув руку сестры.

— Не будь мамочкой, — буркнул он. — Я тебе не птенчик, хоть ты и курица.

— Нахал! — ахнула подружка Агаты с брекетами на крупных, как у лошади, зубах. — Какое воспитание в благородном семействе!

Питер хотел показать ей средний палец, но решил, что лошадей достойнее игнорировать. Он отвернулся и провел руками по голове. Да, действительно: волосы были в какой-то гадости. И это явно не был бриолин. А вот на гуталин было очень похоже. И воняло мерзко.

— И что это? — спросила Агата тоном, предрекающим взбучку.

— Это опыты по химии, — бодро соврал Питер.

— Какая химия? У вас же ее еще нет!

Питер напустил на себя важный вид, скрестил на груди руки — как обычно делал отец, когда раздавал указания нанятым рабочим.

— Мне и Кеву Блюму как лучшим ученикам средних классов позволили посетить химическую лабораторию. И там немного бахнуло, — торжественно провозгласил он. — Не веришь — спроси у Кевина, он подтвердит.

То, что Кевин подтвердит любую чушь по его просьбе, Питер даже не сомневался. Еще в начальной школе приятели заключили договор, по которому друг всегда помогал другу. Даже враньем, если оно было безобидным.

— Мама будет в восторге, — пронудела Агата и вернулась на скамейку к обсуждению модного журнала.

Питер уселся на низкую ограду из дикого камня и достал из сумки блокнот и карандаш. Вряд ли в присутствии сестры кому-то могло прийти в голову обижать младшего брата, потому мальчишка чувствовал себя в безопасности. В ожидании известного всему маленькому Дувру роскошного серебристого автомобиля семьи Палмеров, Питер любил порисовать. Получалось у него неплохо, иногда даже одноклассники просили изобразить героя любимых фильмов или мультиков. В хорошем настроении Питер рисовал им целые комиксы — когда смешные, когда страшные. Нарисованную вчера на промокашке девочку-цветок мальчишка спрятал в ящик стола в своей комнате. Он был уверен, что картинка помогла ему ответить у доски, и решил считать ее своим талисманом. А сейчас, в ожидании отъезда домой, он быстренько набросал в блокноте длинноногого-длиннорукого Уимзи, похожего на паука-косиножку. И пририсовал ему нос картошкой. Полюбовался рисунком, усмехнулся и спрятал блокнот обратно в сумку.

Агата всю дорогу до дома нудела, что Питер смердит как профессиональный чистильщик обуви. Когда брат ловко поддел ее вопросом, видела ли она чистильщика обуви хоть раз вживую, а не в черно-белом кино, сестра надулась и бубнить стала потише.

«Стоит ли раздувать такую драму из-за того, что какие-то придурки испачкали меня гуталином? — размышлял Питер, глядя в окно на проплывающие мимо равнины с пасущимися стадами коров и овец. — Голову помыть — несколько минут, а Агата может гундеть часами. Неужели ей больше нечем заняться, не о чем поговорить? С подружками она вряд ли мою голову обсуждает. А со мной — одни нравоучения. Раньше она не была такой противной. Если так люди взрослеют, то ну и дрянь же это ваше взросление. Но Ларри-то не такой зануда. Хоть и будущий адвокат. Может, зря говорят, что на адвокатов учатся только зануды?»

Шины серебристого «роллс-ройса» мягко зашелестели по грунтовой дороге: автомобиль свернул с трассы к усадьбе Палмеров. Исчезли бескрайние луга, скрытые за зелеными насаждениями и деревенскими домами, с гвалтом помчались за машиной грязные и покрытые колтунами местные собаки. Питер улегся на заднем сиденье во весь рост и сквозь прикрытые веки расслабленно принялся наблюдать, как сменяют друг друга светлые и темные пятна на потолке авто. Когда светлые блики пропали совсем (солнце закрыла аллея из вековых дубов и кленов), Питер медленно досчитал до двенадцати. И как раз на счет «двенадцать» машину слегка качнуло: они прибыли домой.

Питер вышел из авто, помахал рукой Тревору и помчался к дому по дорожке, мощенной белым камнем. Надо было помыть голову, пока Агата не наябедничала маме.

— Здорово, Пит Щас Мимо Пролетит! — окликнул его со стороны цветника звонкий голос.

Так рифмовать его имя мог только один человек в мире — самый близкий друг Питера, Йонас Гертнер. Конечно, Питер тут же остановился и замахал рукой:

— Привет! Ты чего там делаешь?

Из зарослей, образованных мамиными розами и клематисами, выбралась худощавая фигура в синем рабочем комбинезоне на голое тело и дурацкой красной бейсболке, венчающей нечесаную копну светлых волос. Йонас прищурил зеленые, как у кошки, глаза, снял с правой руки перепачканную в земле перчатку и протянул ладонь Питеру.

— Держи привет, — слегка растягивая гласные, произнес он. — Ночью в саду кой-чего попортило, шпалеры завалились. Вот чиню.

— А меня гуталином намазали, — усмехнулся Питер. — Бегу отмываться, пока не разразилась буря посильнее ночной.

— Ах-ха, миссис Палмер могет! — расхохотался Йонас. — Давай я воды из пруда черпану, и мы тебя в два счета в ведре отмоем? Только сперва я прилажу эту хреновину на место.

Он подмигнул Питеру и снова нырнул в розовые заросли. Мальчишка в очередной раз удивился способности друга лазить в самые дебри колючих кустов и выбираться обратно без единой царапины. Как-то Йонас сказал ему, что он настолько страшный чувак, что шипы на стеблях в ужасе втягиваются при виде него. Питер почти поверил.

— Я переоденусь, и… — Питер запнулся: идея утащить воды из пруда и приурочить к этому рассказ про девчонку показалась ему отличной. — И это, вернусь. Ты меня тут дождись, не уходи.

— Ах-ха, — донеслось из колючих джунглей.

Через пять минут Питер в шортах до колен, старенькой серой рубахе и кедах с вытертыми до потери цвета носами уже помогал Йонасу прилаживать на место последнюю шпалеру.

— Пит, держи ровнее, — прикручивая раму толстой проволокой к столбу, распоряжался Йонас. — Потерпите, ребята. Сейчас мы тут доколдуем — и вам снова будет хорошо. Эй, Фламментанц, ветки вверх! Вилли, чего разлегся? Сейчас я тебя подсажу, погоди минутку.

Манера тринадцатилетнего Йонаса разговаривать с цветами как с приятелями Питера уже давно не удивляла. Он как-то сразу привык к странностям юного беженца с материка. Йон появился на пороге дома Палмеров три года назад: худой, чумазый, остроносый и веснушчатый, в одежде с чужого плеча и с тощим рюкзаком.

— Здравствуйте, — очень спокойно и вежливо проговорил он. — Меня зовут Йонас Гертнер, и я ищу работу. Умею ухаживать за растениями и плотничать. Я сирота, прибыл с той стороны пролива. Документы в порядке, я зарегистрировался. Живу в этой деревне с теткой. Вот…

Миссис Палмер сказала «да», только услышав о растениях. Мистер Палмер долго изучал протянутые мальчишкой бумаги — одну потрепанную, облепленную разноцветными печатями и штампами, вторую новую, только на днях выданную. Агата и Питер исподтишка рассматривали гостя, Ларри на правах почти взрослого смотрел на мальчишку прямо и что-то спрашивал про…

— Пит, молоток подай, — прервал поток воспоминаний Йонас. — И пару гвоздей. Вон тех, ах-ха. И чего молчишь? Кто тебя гуталином угостил?

— Да пара придурков, — вяло отмахнулся Питер, протягивая Йонасу молоток с гвоздями. — Обычные школьные разборки.

— А я бы им сумки поджег за такое, — приколачивая раму шпалеры на место, произнес Йонас. — Или на разлитую краску усадил.

Питер вздохнул и промолчал. «Я бы» он не любил. Звучало как мораль. Хорошо, что Йонас никогда не говорил, что надо быть сильнее, круче, давать в нос за любую провинность и все такое. Но его «я бы», хоть было и мягче, тоже царапало. Хорошо говорить, когда ты легкий, шустрый, проворный и бегаешь быстрее всех в округе.

— Ну вот и все. Пошли твою башку отмывать?

Йонас соскочил с приставленной к шпалере лестницы, прищурился от солнца. Приставил ладонь ко лбу козырьком, оглянулся в сторону дома.

— Мистер Палмер дома?

— Вроде нет, — неуверенно протянул Питер. — Разве что где-то в кабинете. Я его не видел, пока бегал туда-сюда.

— Ах-ха. Тогда берем ведро — и за дом! Кто вперед до сарая?

И они вдвоем припустили по дорожкам между островами цветов. Бежали нечестно: Йонас поддавался, уступал Питеру. Питер старался изо всех сил, несся, едва успевая под ноги смотреть. Марафон до сарая он, конечно, выиграл.

— Ты победитель — тебе и ведро тащить! — расхохотался Йонас.

Питер нагнулся, вытянул из-под полки ведро. «А если отец дома? Увидит, что я у пруда — голову открутит, — подумал он. — Как-то надо Йона упросить. Ему точно ничего не будет».

— Слушай. Стащи ты воды, а?

— Дрейфишь? — насмешливо протянул приятель.

Перевернув ведро, Питер уселся на него, как на табурет. Поглядел на перепачканного землей Йонаса, сделал очень серьезное лицо. Как делает отец, когда они с Ларри обсуждают какие-нибудь бумажные дела.

— Я тебе сейчас такое расскажу, что ты тоже сдрейфишь, — многообещающе начал Питер. — Но сперва скажи, что ты знаешь о русалках?

Йонас стащил с головы бейсболку, крутанул ее на пальце. Перехватил за алый козырек, хлопнул о колено. Прошелся по сараю, потрогал педаль висящего на стене старого велосипеда Ларри.

— Мало знаю, — после долгой паузы сказал он. — Они в воде живут. То, что у них хвосты, — не факт. Морские с хвостами, да. А те, что речные, — у них ноги есть. Но от воды далеко они не отходят. Они как медузы. Вода их питает, на суше они беспомощны и больше часа не могут.

— Они что — воздухом дышат? — удивился Питер.

— Они и так, и так могут. Питаются всем, что в воде живет. Хищные. Красивые. Правда красивые. Как манекенщицы в журналах твоей сестры. Только без начесов и штукатурки.

— Это я знаю. Я видел хвостатых на выставке. Мне не понравились. Они слишком похожи на людей. Только ниже пояса рыбы. И с сиськами голыми, фу.

— Это морские были, — со знанием дела произнес Йонас. — Они крупнее, сильнее, агрессивнее.

— А речные чем отличаются?

Йонас долго молчал, глядя в запыленное окно. Иногда он так «зависал», словно выпадал из реальности, и тормошить его было бесполезно. Черты лица заострялись, взгляд потухал, прятался под щеточкой светлых ресниц. Питер думал, что в эти моменты друг вспоминал родные края, которые ему пришлось покинуть. Йонас был родом как раз из тех мест, где появилось «пятно междумирья». Он никогда не рассказывал, что случилось с его родными. Но Питер чувствовал, что ничего хорошего. И истории про оттудышей — порой с потрясающими подробностями, о которых не писала пресса, — тоже были неспроста.

— Речных нельзя трогать, — глухо проговорил Йонас. — Это души рек. Больших и маленьких. Если убить речную русалку — река потечет мертвой водой. И убийца будет проклят.

— Зачем их убивать?

Йонас смотрел на приятеля как на маленького.

— У вас что, этого не знают? Плоть речных русалок дарит бессмертие.

Питеру стало не по себе. Он почувствовал себя глупее Агаты. Йонас говорил так, будто объяснял то, что известно с пеленок всем-превсем, а не рассказывал жутковатые сказки. Питеру очень хотелось сказать ему: «Да врешь ты все! Так не бывает», — но что-то мешало это сделать. Может быть, то, что Йонас был его лучшим другом? А может, то, что ему просто хотелось верить в страшные истории?

— Йон, послушай. — Питер облизнул пересохшие губы. — Я очень хотел бы ошибаться, я и сам до конца не уверен, но… Ларри сказал, что мой отец привез русалку. Я видел странную девочку в пруду.

— Белую. Похожую на цветок с тонкими длинными лепестками, — не спросил, а уточнил Йонас.

— Ага.

Оба долго молчали, потом Йонас стер пыль с оконца своей кепкой и невесело усмехнулся:

— Пит, помой башку в ванной. А я пойду куст самшитовый достригу и опилю сломанные ветви яблонь. Ах-ха?

— Ладно. Давай часов в шесть на великах в долину прокатимся? Или в лавку за твоими любимыми леденцами, — предложил Питер, чувствуя, как внутри расползается неприятный тревожный холодок.

Услышав о леденцах, Йонас перестал хмуриться, улыбнулся белозубо и радостно:

— Кто ж от такого откажется? Забились! В шесть у ворот.