Сияние сквозь тернии

Анна М. Кинг

Альберт, тридцатишестилетний архитектор, оставляет обеспеченную жизнь, переезжает в испанскую провинцию и становится жертвой мошенников. Перед ним разворачиваются и тяжелые трагедии, и уморительные комедии, проносятся неимоверные случайности и нелепые закономерности, где причина и следствие зачастую меняются местами. Через реальный жизненный опыт в романе затрагиваются социальные темы (конфликт отцов и детей, насилие, вера и др.) а также темы экзистенциальной философии и самопознания.

Глава 4. Матрешка

Вечер в Наутилусе был в самом разгаре. Посетители ели, пили, громко разговаривали, смеялись, танцевали… Около уборных собралась толпа. Девушка в красном заняла очередь за пожилой дамой в вечернем кружевном платье и широкополой шляпе.

Альберт поднялся:

— Прошу прощения, мне надо отойти.

— Хорошая идея! Но мне пока рано! — ответил раскрасневшийся от выпитого спиртного дядя Глюк.

Альберт подошел к женщинам.

— Добрый вечер!

— Добрый вечер! — ответили они вместе.

— Я — Альберт.

— Нинель Давидовна, — протянула руку, увешанную бижутерией, пожилая дама и кокетливо улыбнулась, обнажая вставные зубы. Гигантская грудь заколыхалась. Казалось, она сейчас выпадет из глубокого декольте. — Приглашаю вас присоединиться к моему скромному обществу. Я сижу за тем столиком, — палец с наиболее громоздким перстнем указал направление.

Дверь туалета открылась, и выбежала девочка.

— Я вас буду ждать! — произнесла загадочно Нинель Давидовна и исчезла в уборной.

Альберт напряженно взглянул на девушку в красном. Старательно пытаясь скрыть улыбку, она отвела взгляд.

— Как вас зовут? — спросил Альберт.

— Как вам будет угодно! — приветливо ответила она.

— У вас нет имени?

— Кому-то приятно меня видеть птицей, кому-то — рыбой. Как вам нравится, так и называйте! — улыбнулась она.

— Странно…

— Не важно, как вас называют, важно, кто вы есть на самом деле. Мое имя ни о чем не скажет, лишь затеряется в глубине памяти, так зачем оно вам? Вы пришли поговорить об именах?

— Нет, хочу спросить о снах…

— О моих снах? — удивилась она.

— Нет, о своих. Приятель сказал, что вы умеете толковать сновидения.

— Значение ваших снов подвластно только вам.

— Но я не могу разобраться, мне нужен помощник!

— Можете! Разберитесь в себе, найдите свой путь, смысл… Возможно, наставника…

— Дайте хотя бы совет…

— Хотите искренний совет?

— Да!

— Хорошо. Вот совет: не спрашивайте ни у кого совета. Выслушивайте чужие мнения, но единственно правильное решение найдете вы сами.

Вышла Нинель Давидовна. Шляпа, слегка сместившаяся на бок, открыла забытую бигуди в жидких выцветших волосах.

— Не забудьте, вы мне обещали, — нараспев кокетливо произнесла она и медленно поплыла к столику.

— Но… — начал было сопротивляться Альберт.

— Ее прозвали «Матрешка». Не за колорит, конечно. И не за способность давать жизнь. Совсем наоборот. Но на самом деле она несчастная, одинокая женщина. Составьте компанию даме! — промолвила девушка без имени и упорхнула в уборную.

Нинель Давидовна замедлила шаг и оглянулась:

— Я угощаю! Все, что пожелаете! — прокричала она так, что проходивший официант присвистнул.

За официантом, покачиваясь, семенил дядя Глюк, требуя «немедленно повторить». Альберт, недолго думая, забрал свою кружку с остатками пива и направился к Матрешке.

На маленьком столике, покрытом белоснежной скатертью, пустели четыре бокала. В ведерке со льдом томилось шампанское.

— Не оглядывайтесь, никого больше нет. Я была одна, теперь нас двое! — радостно сообщила Нинель. — Я так люблю праздники!

— Для кого все эти бокалы?

— Для нас! Вы что, не знаете? Различные спиртные напитки пьют из разных фужеров, — по-детски удивилась она.

— Знаю. Но я, можно сказать, непьющий… Одного пива за вечер мне вполне достаточно.

— Не переживайте! Сейчас угощу вкусняшкой! — произнесла театрально женщина и подняла с пола на колени бесформенную огромную сумку. Забытая в волосах бигуди задрожала, намереваясь упасть.

Альберт усмехнулся.

— Ой, как вам весело! Поделитесь настроением! — усиленно копаясь в недрах саквояжа, воскликнула она. Через мгновение выудила измятую пластиковую бутылку, наполненную бордовой жидкостью. — Это домашнее вино. Соседи делают. Вы непременно должны попробовать! — она открутила крышку. На горлышке густым пятном рдел след от помады.

Она выхватила из рук Альберта пивной бокал и плеснула темное содержимое.

— Знаете, мне сегодня что-то грустно с самого утра. Работала над книгой моей дочери, которая давно погибла. Нахлынули воспоминания.

— Соболезную.

— Чтобы успокоиться, пошла на пляж. Погода была великолепной, на море — полный штиль. А горе мое до сих пор безутешное. Смотрела я на морскую гладь, по щекам катились слезы. И вдруг, вы представляете, выносят из моря парня… Не спасли… Умер… Такой молодой… Не понимаю, как при такой спокойной воде можно утонуть… Почему вы не пьете?

У Альберта пересохло в горле, и он машинально сделал глоток. Вино сразу же попросилось назад, но он настойчиво удержал его внутри.

— Вот, закусите! — протянула женщина конфету в ярком фантике.

Конфета оказалась крепче вина, так как была наполнена ромом.

— Хорошо, правда? — улыбнулась она. — Знаете, у меня такая прекрасная жизнь! Я много путешествую, люди со всего света приглашают! Я очень известная! — допивая содержимое мятой бутылки прямо из горлышка, встряхнула она головой. Шляпа съехала на затылок, а бигуди упала на грудь и скатилась на стол. Нинель Давидовна, не замечая этого, продолжала:

— А когда-то, можете представить, я была обычной домохозяйкой при муже с тремя детьми. Ох, и доставало это меня! Обслуживай всех, неблагодарных! Да еще права качать начинают! Старший-то в семнадцать лет объявил: «Художником стану, вы мне не указ!» Обнаглел совсем! А деньги кто зарабатывать будет? Выгнала из дому. Приползал пару раз с поджатым хвостом: жить негде, есть нечего. Ничего! Через несколько месяцев на стройку пошел. Потом смотрю, что-то еда исчезает. Мелкий ворует! Носит старшему! Предатель! Ну, я его быстро пинком под зад! Долго от них ни слуху, ни духу не было. Зажили спокойно. Дочка — умница: училась хорошо, родителей уважала. Муж возвращался поздно, молча проглатывал ужин, пялясь в газету. Как-то заявляется милиция домой: «Пройдемте для опознания. Ночью на кольцевой дороге ваших сыновей фура сбила». Ольга, дочь глупая, обрыдалась. А что рыдать-то? Так им и надо! Это их наказание!

— А супруг как перенес утрату?

— Читая газету. Ему все по фигу! Умер от инфаркта скоро. Потом Ольга чудить начала. Из такой хорошей девочки в такую дрянь превратилась! Еще наглость имела притащить подружку и заявить мне в лицо, что они любят друг друга! Представляете? Позорище! Схватила я швабру и давай их лупить что сил было! Выгнала. Сволочи они все! Так с матерью обойтись!

— Она тоже погибла?

— Да, в авиакатастрофе.

Альберт почувствовал, как его голову медленно сжимает нестерпимая боль. Шепот пчелиным роем жужжал откуда-то сверху: «Вы не будете наказаны за свой гнев, вы будете наказаны своим гневом».

— После ее смерти сохранилось много неопубликованных рукописей, я их теперь издаю под своим именем. Хоть какой-то толк.

— Значит, вы остались абсолютно одна?

— Почему же? У меня много друзей! Хотя их становится все меньше. Через год после утраты дочери умерла близкая подруга, затем заболела раком другая. В общем, за последние лет десять старых друзей не осталось. Зато появилось много новых, правда, у каждого свои дела. И у меня много дел. Поэтому сегодня пришла одна. Очень рада нашему знакомству! Надеюсь, мы подружимся! — хищно сверкнула выцветшими глазами Матрешка.

По коже пробежал мороз. Похолодели руки. Альберт хотел бежать, но не мог пошевелиться… Выручил дядя Глюк, еле стоявший на ногах:

— Вот ты где! А я обыскался!

— Извините, мой приятель перебрал я должен отвезти его домой, — нашелся Альберт, подхватил бурно возражающего риелтора и потащил его подальше от ресторана.

Дядя Глюк фонтанировал красноречием, широко жестикулируя:

— Мы пьем вино из красивых фу-фужеров, а ведь это не совсем… совсем не важно! Важно сы-дыр… со-дыр… со-дер-одер-жимое! А посуда не только не улуч-шает вкус, но и сры-скрывает истину! Так что нас-ла-лаждайтесь с-своей выпивкой! Ура!

* * *

Утром Альберт проснулся разбитым. Две недели пролежал с высокой температурой. В спутанном сознании возникал образ Матрешки с ледяным взглядом. Она медленно поднимала руку и указывала на него пальцем. Эхом звучал ее голос: «Так ему и надо…»