Пойдем со мной. Жизнь в рассказах, или Истории о жизни

Анна Елизарова, 2023

Анна Елизарова – российская писательница, получившая широкую популярность на Дзене благодаря своим коротким честным рассказам. Количество прочтений историй, опубликованных на канале «Пойдем со мной», достигают 130 тысяч, а сам блог Анны занимает лидирующие позиции в рейтинге наиболее посещаемых страниц. «Пойдем со мной. Жизнь в рассказах, или Истории о жизни» – это сборник историй, описывающих жизнь и показывающих ее разные стороны. В книге идет повествование о героях, которые несмотря на сложности сурового мира выдерживают любые испытания судьбы. Честные сюжеты заставят вас задуматься о предназначении человека, о том, что по-настоящему важно для каждого из нас. Что бы ни происходило с героями рассказов, какие бы трудности им ни приходилось преодолевать, сквозь время они проносят в себе главное чувство – любовь. Эта книга откроет перед читателем новые смыслы, позволив извлечь важные жизненные уроки судьбы.

Алена решает бороться

Едва прозвенел звонок, весь седьмой класс высыпал на крыльцо. Был конец сентября, и после затянувшегося дождя наконец выглянуло солнце. Ступени, плитка, желтые листья кленов — все было мокрым и блестело, благоухало увядающей красотой природы и землей.

Алена осталась в классе и смотрела на одноклассников из окна второго этажа. Ее собственное мышиное, но милое личико в отражении на стекле казалось особенно блеклым. Ее всегда стригли коротко, так, что пшеничные волосы едва прикрывали уши — мама не любила заплетать косы. Вставать рано ей тоже не хотелось, поэтому Алена, часто забыв причесаться, собиралась в школу сама.

Из всего класса она одна ходила на завтраки в столовую. «Не собираюсь я позориться! — еще в конце четвертого класса капризно тряхнула черной головкой первая красавица Оленька. — Это убожество, а не еда!» С тех пор, дабы избежать позора, весь класс бойкотировал завтраки, перебиваясь платными булками. Но Алену завтраком дома не кормили и на булку денег не давали.

Сильнее всего блестели на солнце черные, как смоль, гладкие волосы Оленьки. Она была удивительно самоуверенна и всегда довольна собой. Оленька была из тех детей, которые никогда не знали, что такое нужда и что это за слово такое — «Нет». Ее папа был директором одного из крупных заводов города. В общем, жизнь удалась с самого начала.

В душе Алена до сих пор считала Олю своей подругой. Еще в первом классе более внимательные ребята «открыли» Оле глаза на истину: она, Алена, простая рвань, холопка и дочь алкоголиков. Папаша Алены не работал, мама гнала самогон на продажу — это знали все.

Дети высмеивали ее прическу, часто грязную, поношенную одежду. Никто не хотел сидеть с ней за одной партой якобы из страха подхватить вшей. И никто не заметил ни неделю назад, ни сегодня, что она слегка отрастила и заплела волосы, что ее старая блузка стала удивительно белоснежной. В основном Алену не замечали. Она была невидимкой, невнятным пятном на стене — то ли грязь, то ли тень, не разберешь.

Прозвенел звонок, и все школьники рванули в помещение. Класс не привык слышать тихий голос Алены Зозули. Когда ее вызывали, она всегда втягивала голову в плечи и опускала глаза: «Не знаю», «Не сделала» — это все, что она произносила на уроках. Но тут на уроке русского языка, когда учитель спросил, есть ли желающие добровольно рассказать новые правила, она неожиданно подняла руку.

— Зозуля?! — поразилась Татьяна Петровна. — Ну, давай.

Алена встала и начала рассказывать правила. Класс смотрел на нее удивленно. Все заметили во внешности Алены какие-то неясные перемены. Она словно стала светлее. Девочки обменивались недоуменно-презрительными улыбками: «Что она тут пытается показать из себя, чучундра? Вы только посмотрите! Хах!» Алена под непривычным шквалом взглядов покраснела, как свекла, и ссутулилась.

— Ну, молодец, молодец! — похвалила ее учитель. — Вот как нужно рассказывать правила, слышали? Садись, моя хорошая, ставлю пять!

Алена села на место и вновь благополучно превратилась для всех в серую тень. Но уже через день девочка стала жертвой такой вопиющей несправедливости, что навсегда покинула разряд серых теней в глазах одноклассников и превратилась в худо-бедно цветное существо. Существо хоть и нежелательное, но все же имеющее право находится рядом с ними.

* * *

— Ты только посмотри на нее! Посмотри, как намыливаться стала! — прохрипела мама Алены.

Она сидела вразвалку на кухне и ехидно наблюдала, как дочь выносит из ванной выстиранную руками блузку и аккуратно развешивает. Мама сбила пепел в железную банку из-под кофе. Замусоленный халат был плохо запахнут и как нельзя более кстати подходил к одутловатому, с мешками под глазами лицу.

— Невестится уже! — вторил ей дядя Миша, не отворачиваясь от телевизора.

— Я ей поневещусь! Слышь, Аленка? Во, видала? — мать погрозила ей кулаком. — Не дай Бог узнаю.

— Что узнаешь? — не поняла Алена.

— Для кого настирываешься?

— Просто хочу пойти чистой в школу, чтоб надо мной не смеялись.

— Кто над тобой смеется? — оживилась мама.

— Одноклассники. Потому что я вечно в грязном.

Мать словно увидела ее впервые. Но потом она щедро затянулась и философски изрекла:

— Много они знают!

И успокоилась на этот счет. Перебрасывая ногу на ногу, она случайно задела под столом пустые бутылки и они, звеня, покатились по полу.

По утрам осень давала о себе знать непривычным холодом. По угрюмому небу проплывали темные облака. Спеша на уроки, Алена вспомнила то утро, когда исчез папа. Они проснулись в выходной, а его нет. Точно такое же небо было в ту весну. Мама быстро нашла ему замену.

Алена вызубрила весь заданный параграф по физике. Она должна, должна выбраться из этого болота. Она боялась представлять свое будущее. А вдруг ей суждено стать такой же, как родители? Слова, написанные на развороте учебника, поразили ее и словно впечатались в мозг: «Кто пренебрегает учебой в юности, теряет прошлое и становится мертвым в будущем» (Еврипид).

Она будет стараться, будет.

Молодая физичка пробежала узким пальцем по списку в журнале.

— Зозуля!

У Алены внутри все похолодело. Она в последний раз взглянула на станицу учебника, встала и начала рассказывать. Все опять смотрели на нее. Она рассказала параграф от корки до корки.

— Ничего себе! — прошептал кто-то в классе.

Учительница была другого мнения. Она невзлюбила Алену с первого взгляда, а потом еще и решила, что девочка полная бездарь.

— Ну-у-у… — протянула физичка и вздернула тонкую черную бровь, — допустим, этот параграф ты знаешь, но я уверена, что если спрошу у тебя предыдущие темы, то в них ты полный ноль. Садись, три.

Алена упала на стул. В ушах гудело. За что? Почему? Она же так старалась!

Класс возмущенно зашумел.

— Так нечестно! — сказал кто-то из мальчиков. — Это было на пятерку.

— Мне виднее! — хладнокровно ответила учительница.

На перемене случилось небывалое: сама Оленька выразила свое сочувствие Алене. Лед на реке всеобщего игнорирования и презрения дрогнул. Но до самого девятого класса он так и не растаял. Огромные ледяные глыбы неслись по этой реке, бились друг о друга и часто стесывали душу Алены до крови. Но лучше быть не очень нужной собакой, нежели тенью ее.

Успех — это лестница, на которую не взобраться, держа руки в карманах.

(П. Баует)

— Предатели! — уверенно заявила им классный руководитель, — Вы все предатели, и я больше никого из вас не хочу видеть!

Наталья Ивановна села за стол, отвернула лицо к окну и смахнула слезу. Предателями, по ее мнению, были все те, кто уходил после девятого класса. Несколько девочек подбежали ее утешать.

Их классный руководитель была любительницей эмоциональных сцен. В кругу фрейлин она, слегка всхлипывая, пыталась найти оправдание своим словам: «Я в них столько вложила! Неблагодарные! Зачем им уходить? Это глупо. От класса почти ничего не останется…»

Оставшиеся на своих местах недоуменно переглянулись. Лешка покрутил пальцем у виска: совсем, мол, с катушек слетела. Тихое, ангельское создание Марина собиралась плакать от обиды — она уходила учиться в техникум. Алена, нахмурив лоб, крутила между пальцами ручку и смотрела в одну точку. Наталья Ивановна никогда особо не замечала ее, а теперь она, Алена, и здесь оказалась предателем, ведь дома к ее совести все чаще взывала мать.

— Куда ты там поступать собралась? Выше головы не прыгнешь! Ха! — усмехалась она, довольная своим остроумием. — Только время зря теряешь, лучше мне с братом помоги, видишь, как я умаялась? Совсем мать не жалеешь!

Мама Алены валялась в кресле, рядом на столике — зеленая бутылка.

— Нет!

Алена прошла к столу за учебниками, переступая через гору разбросанных игрушек вперемешку с мусором. «Ей плевать на меня, я для нее — вещь», — подумала Алена, невидящими глазами уставившись на книги.

— И знаешь что, мама?! — неожиданно для себя вскрикнула она. — Я поступлю! Поступлю и больше никогда сюда не вернусь!

— Ты как с матерью разговариваешь?! А ну-ка назад! — она возмущенно привстала с кресла.

Но Алена уже громко захлопнула за собой дверь.

Так как дома готовиться к вступительным экзаменам было непросто, она делала это в старом березовом сквере. Закорючки из химических формул разбегались в разные стороны от не выходящей из головы фразы «Зря время теряешь». Что, если она и правда никуда не поступит? Если она на самом деле ни на что не годна? Что, если все — зря, и удел ее — ПТУ возле дома?

ПТУ? То есть жить и дальше с матерью? Нет, нет, только не это! Она тоскливо осмотрела захолустные пятиэтажки их района: обветренные стены с грубыми, размазанными швами, старые балконы с тускло-оранжевыми вставками в перилах… Все это было так уныло, старо и безнадежно… «Я сделаю все, что могу, а что не могу — попытаюсь!» — подумала Алена и, прикрыв уши, погрузилась в учебу.

— Так, так, деточка, рассказала ты неплохо, но оценки у тебя средненькие… Одни четверки, а по математике так вообще тройка, — пожилая женщина из приемной комиссии с сочувствием рассматривала бумаги Алены. — Обещать, конечно, ничего не могу, жди результатов в конце августа.

Она не помнила, как вышла из колледжа. Плохо! Все прошло плохо! Она запуталась, потом стала заикаться и в письменном задании наверняка наделала ошибок. Алена села на низкий пыльный заборчик цветника, у нее подкашивались ноги. Ладони сами прикрыли ей лицо. Она сидела и чуть заметно мотала головой, словно говоря самой себе: «Не может быть, не может быть…»

Пожилая женщина из приемной комиссии пила чай. Она выглянула в окно и увидела сидящую внизу Алену. В этот момент какой-то прохожий подошел к ней узнать, все ли с ней в порядке. Алена убрала ладони от заплаканного лица и что-то ответила. Мужчина пошел дальше. Девушка вытерла слезы, встала и медленно направилась к дороге.

Даме из комиссии Алена отчего-то запала в душу. Чем? Может быть, заношенной, но старательно выглаженной рубашкой? Или одиночеством, которым дышала вся ее хрупкая фигурка? Или она узнала в ней себя — круглую сироту, которая точно так же терялась на первых экзаменах?

— Миша, пожалуйста, принеси мне документы этой… Зозули, кажется? Хочу еще раз взглянуть.

Так, так, папа пропал без вести, мама не работает. Но оценки, оценки-то не очень… О-хо-хо…

Алена без особых надежд искала себя в вывешенных списках поступивших. Список по специальности «зубной техник» болтался в самом низу. Итак… Не может быть! Этого просто не может быть! Да! Да! Алена запрыгала и завизжала от радости к недовольству тех абитуриентов, что так и не нашли себя в списках.

Она поступила! Сама!

Будущее, вставшее перед глазами, впервые явилось ей светлым: она живет в общежитии, у нее есть друзья, она с удовольствием ходит на пары, и никто больше не смеется над ее одеждой, никто не отворачивается, не унижает ее… Она купит себе одежду, ведь теперь сама сможет распоряжаться пенсией по потере кормильца!

Все еще пребывая в феерии, Алена допрыгала до конца коридора и вдруг резко остановилась, оглянувшись назад. А не показалось ли ей? Может, там было написано не «Зозуля», а «Зозулина», «Зозина», «Зозюк»?! А она тут прыгает до потолка, радуясь чужому успеху?! Ее прошиб холодный пот. С упавшим сердцем она рванула к спискам и с необычной для себя наглостью растолкала других на пути… Но, нет, все в порядке. Там на самом деле значится ее дурацкая фамилия.

«О, мир, ты все-таки бываешь справедлив! Мне хочется обнять тебя целиком и радоваться, и плакать, и жить!..» — безмолвно кричала Алена.

* * *

Алена убрала прядь волос со лба и окинула взглядом результаты своей работы: линолеум длинного коридора второго этажа влажно блестел. Перед занятиями, когда кроме нее да еще нескольких работников в корпусе не было ни души, тишина, неестественная и зловещая, словно искрилась от напряжения. Тишина следила за ней из полумрака закоулков и бессильно хмурила седые кустистые брови.

Слышались чьи-то шаги на лестнице. Алена не хотела, чтобы ее видели в облачении уборщицы. Она закрылась в туалете, убрала на место ведро со шваброй и повесила на гвоздь линялый синий халат. Выходила Алена оттуда обычной студенткой: сумка с конспектами через плечо, волосы распущены — вне подозрений.

Алене не хватало денег. На первом курсе, с началом весны, она узнала, что на лето все студенты, не имеющие веских причин, должны покинуть общежитие. Для Алены это означало, что она вынуждена будет поехать к матери. Воспоминания о доме у девушки были прочно связаны с запахом табака, звяканьем бутылок и бесконечными пьяными выходками. Два последних Новых Года, проведенных в одиночестве, был лучшими в ее жизни.

Зарплата уборщицы была маленькой, но достаточной для того, чтобы снять комнату на лето. В этом феврале она опять взялась за подработку.

* * *

Из магазина одежды выпорхнула счастливая стайка девочек. Каждая что-то прикупила себе, в том числе и Алена. Никто из них не радовался обновкам более, чем она. Новые джинсы! Ее первые новые джинсы! Вдруг у Алены зазвонил телефон. Она пугалась его редких пищаний.

— Алло? — ответила она.

— Маш, привет, это Кирилл. Можешь дать мне свои конспекты по неотложной помощи?..

— Ой, ха-ха! Вы ошиблись! — Алене почему-то стало очень смешно. — Это не Маша.

— А кто? — удивился голос из телефона.

— Я Алена.

— Да? Странно… Ну ладно. Извините.

— Кто это был? — поинтересовались девочки.

— Какой-то Кирилл. Номером ошибся.

Через пятнадцать минут Кирилл позвонил опять.

— Девушка, у вас такой красивый голос, можно пригласить вас на свидание? — спросил парень, волнуясь.

— Меня? — смутилась Алена, и ей вдруг опять стало очень весело. — А может у меня только голос красивый, а остальное не очень?

— Этого не может быть, он у вас слишком мелодичен!

И они, смеясь и шутя, договорились о свидании.

Темноволосый парень с искренним и добрым лицом окликнул ее по имени. Он улыбался.

— Ну, вот, я тебя именно такой и представлял.

Кирилл был старше Алены на три года и учился на фельдшера. Они прогулялись между учебными корпусами и пошли в кафе. Алена первый раз держала в руках меню и совершенно растерялась. Половина названий блюд ни о чем ей не говорили, да и цены пугали. В конце концов, приободряемая парнем, она заказала салат, жульен и мороженое.

Кирилл был заботлив и скромен. Она, которая никогда никому не была нужна, весь вечер чувствовала себя малышкой в теплой колыбели, которой мать нежно поет песенку и греет взглядом, полным любви; которой заботливо подтыкают одеялко и ласково проводят пальцами по щекам.

Первая неделя их отношений была окутана сладким туманом. Алена думала только о нем, когда ранним утром с ведром и шваброй подошла мыть лестницу между этажами. В пролете стоял Кирилл с розой в руках. Он взглянул на Алену и отвернулся, не узнал. Но тут же повернулся к ней, не в силах скрыть удивления.

Алена, едва живая, застыла со шваброй в руках.

— Алена? Что ты… Зачем? — изумился Кирилл, пораженно смотря на ее синий халат.

Она сглотнула ком и выдавила:

— Мне нужны деньги на лето, чтобы снимать комнату. Я не могу поехать домой.

— Но почему ты мне не сказала? Я…

— Я должна была рассказать, что мою полы, пока все спят? Мы знакомы всего неделю! — у Алены задрожали губы. Всхлипывая и роняя слезы, она добавила. — Да ты бы сбежал, узнав правду! Разве тебе это нравится, скажи? Ну?

Кирилл молчал.

— А если я скажу, что у меня в этом мире нет ни одного человека, которому было бы не все равно на мои проблемы? Вот у тебя есть родители? Дом? А у меня нет ничего и никого, кроме этих рук, — она показала ему ладони, — только на них я могу надеяться! Так зачем я должна была тебе это рассказывать?

В коридоре первого этажа послышались шаги.

— Извини… Я не знаю. Ты права. Я пойду, мне к первой паре…

Он развернулся уходить, но вспомнил про розу. Едва взглянув на Алену, он протянул ей цветок:

— Это тебе, кстати… Хотел сделать сюрприз.

Мимо Алены стали проходить первые студенты, а она так и продолжала стоять с ведром воды и розой посреди лестницы. На прекрасный, дышащий прохладой цветок, капали слезы. Счастливый мир, который только-только начал возводиться вокруг Алены, рухнул в одночасье, оставив после себя лишь удушающую пыль.

— Аленка, ну что ты, сходила на свидание с Кириллом? — спросила ее на второй паре одногруппница.

— Ты знаешь? — подняла на нее Алена опухшие глаза.

— Так, значит, сходила все-таки? Ну, слава Богу! А то он нас с Ленкой замучил, выпрашивая твой номер.

* * *

Ее телефон молчал. За окном падал снег и таял, едва коснувшись асфальта. Только тот, кто вкусил первую радость от теплоты отношений, знает, каким мучительным бывает расставание. Соседки Алены уехали на выходные домой, оставив ей молчание холодных постелей. Глухое безмолвие парило по комнате и безвольно билось о белый потолок.

В дверь тихо постучали. Едва отворив, Алена почувствовала, как ее сердце сорвалось и полетело вниз. На пороге стоял Кирилл.

— Привет, можно к тебе? — он виновато улыбнулся.

Она кивнула и, преодолевая ступор, закрыла за ним дверь.

— Как ты прошел? Неужели вахтерша пустила тебя?

— Пустила. Очень милая женщина. Ее любимый шоколад — молочный с фундуком, ты знала? К тому же я сказал, что несу тебе лекарства. Вот…

Он выудил из-за спины плюшевого зайца. Алена неуверенно взяла его и стала рассматривать мордочку, боясь поднять глаза на Кирилла. Внутри у нее все дрожало. На мгновение воцарилась пауза.

— Я… — Кирилл запнулся.

Он увидел, как трепещут у Алены ресницы и тут же забыл все, что хотел сказать. Он мягко положил свои руки на ее и опустил зайца вниз.

— Давай присядем?

Алена кивнула. Рядом с ней у Кирилла все слова застряли в горле, и он решил сразу перейти к действиям.

— Ты, наверное, думала, что я сволочь…

Он полез во внутренний карман куртки и достал оттуда… деньги.

— Даже если ты не простишь меня, все равно возьми их, прошу, — заговорил Кирилл, не давая пораженной Алене перебить себя. — Не хочу, чтобы ты вот так работала. Здесь, конечно, маловато, но я заработаю еще! Это только за неделю оплата…

Кирилл вложил в ее руки деньги и зажал их ее же пальцами. Она пролепетала:

— Кирилл, я не могу… Ты не должен…

Алена протягивала ему назад деньги так, словно они обжигали ей ладони.

— Я не возьму их назад, прекрати! — вскричал он. — Эти грязные бумажки… Они не стоят… Я просто не мог помочь тебе в тот день, как и не мог прийти к тебе без них. Алена, прости меня!

— Зачем я нужна тебе, я никто, ни с чем… Ты правильно сделал, что ушел тогда.

Крупные слезы закапали ей на колени. Она не могла поверить, что действительно нужна кому-то. Он передумает. Разве она, дочь беспутных, вечно пьяных родителей, достойна любви?

Кирилл взял ее лицо в ладони. Она не смела поднять глаз, и накопленные за всю жизнь слезы продолжали непрестанно литься из них.

— Посмотри на меня! Ну! — Кирилл не узнавал свой сдавленный голос.

Алена послушалась. В его глазах, во взгляде, ее душа, разорванная когда-то на две половины, измученная, изголодавшаяся, наконец нашла утраченную часть самой себя. Юные и потерянные, искренние и ранимые, они обрели друг друга, и в этот момент пустота, снедающая Алену, исчезла, заполнив ее существо до краев теплом и сладким чувством любви, нужности кому-то.

— Ты больше никогда не будешь лить горьких слез, слышишь? — прошептал Кирилл. — Только слезы счастья. Я не допущу… Я заберу их все прямо сейчас.

И он поцеловал ее щеку, по которой катилась слеза.

* * *

Первый снег валил за окном, ветер подхватывал снежинки и легко, с озорством кружил их, подолгу не давая упасть. Они сидели на диване перед телевизором. На огромном животе Алены стояла тарелка с нарезанными фруктами. Она поморщилась.

— Что, толкается? — улыбнулся Кирилл и положил руку ей на живот. — Ого! Сильная девочка! И все-таки, как мы ее назовем?

— Только не Анжелой! И не Ритой! Самые вредные девчонки, — донесся из комнаты голос их десятилетнего сына.

Родители засмеялись.

— Ну, предложи какое-нибудь имя, — сказал ему отец.

Мальчик помолчал, а потом воскликнул:

— А давайте назовем ее Аленой, как тебя, мам. Ты ведь у нас самая лучшая!

Алена запротестовала.

— Нет, нет! Что это будет? Две Алены! Люди подумают, что мы совсем с ограниченной фантазией.

— А, что, неплохая идея… — задумался Кирилл. — Я обожаю твое имя. Молодец, сынок!

— Ну, что вы тут…

— Все, цыц! А-ле-нуш-ка… — обратился он к ребенку в животе, — ты у нас будешь Аленушкой, самой красивой в мире девочкой!..

Алена посмотрела в окно. Снег бился о стекло, без шансов проникнуть к ним в дом. Она тоже когда-то билась, билась безрезультатно о прозрачный, прочный лед нелюбви одноклассников, о немую стену родительской холодности и безразличия. Она до сих пор бьется об этот лед во снах, что переносят ее в школьные годы, раз за разом заставляя вспоминать, не давая забыть… В душе она так и осталась забитой и никому не нужной, ожидающей очередного пинка девочкой в заношенной одежде.

Алена подошла к окну и распахнула его. Вихрь снега ворвался в их дом и растаял на полу. Алена наклонилась и провела рукой по образовавшимся каплям. Вот и нет больше ничего. Ни снега, ни льда, лишь вода на ее теплых руках.