Плюшевый свидетель

Анна Данилова, 2002

Вера Боровская ни в чем не виновата! Она готова кричать об этом на всех углах. Однако вот они, улики, подтверждающие обратное, – пистолет в ящике для белья, блокнот с компрометирующими записями, фотография, на которой изображена Вера с убитым психотерапевтом… Но Вера знает, что у нее есть любимый мужчина, который спасет ее и будет любить, даже если она окажется главной подозреваемой планеты. Но пока все против Веры, улики накапливаются – и вскоре становится очевидным, что ее явно подставляют. И сделать это может только кто-то из самых близких людей…

Глава 4

Гроза

Александр приехал в свое адвокатское бюро «Алиби» затемно. Он опоздал всего лишь на три минуты. Клиент, он же его хороший знакомый Валерий Писаревич, уже ждал его в кабинете, листая какой-то журнал.

— Ну наконец-то! — Писаревич поднялся со своего места, чтобы пожать адвокату руку. — А я уж тут часа два, представляешь?

Александр едва сдержался, чтобы не съязвить по этому поводу: Валерию, как видно, не терпелось как можно скорее уладить все свои мошеннические делишки, чтобы, бросив жену с ребенком, отхватить при этом еще и жирный куш в виде сильно возросших в цене акций Газпрома. Александр представил себе, как довольно он потирает руки, говоря об успешно провернутом дельце своей молоденькой любовнице, после чего с решительностью собственника овладевает ею. Эта картинка показалась ему пошлой, хотя всего час тому назад он лежал в постели с малознакомой женщиной и, в отличие от Валерия, не строил относительно нее вообще никаких планов. И если разобраться уж до конца, то мало человеческого, возвышенного наблюдалось у обоих любовников в момент близости. Они практически ничего не сказали друг другу, разве что обменивались взглядами, поцелуями, прикосновениями. Пусть я животное, но я люблю эту женщину. И мне все равно, кто она, сколько ей лет, кто ее муж и есть ли у нее любовники. Я хочу ее даже сейчас.

Он ужаснулся своим мыслям, замотал головой, после чего, переведя дыхание, пригладил на голове волосы.

— Старик, по-моему, у тебя температура, — обеспокоенно заметил Валерий.

— Да нет… что-то не так?

— Лицо порозовело. Может, давление?

— Нет. Со мной все в порядке.

Александр оглянулся. Он не хотел, чтобы в момент, когда он будет обсуждать с клиентом свой гонорар, кто-то посторонний находился поблизости. Но бюро в столь поздний час (Боже, я провел с ней в постели часа три!) было почти пустым. В коридоре он заметил Калерию Дмитриевну — адвоката-ветерана. Этой женщине было семьдесят пять лет. Она имела обширную клиентуру, хорошо зарабатывала, но честно сдавала все свои гонорары в кассу, а по вечерам оставалась, чтобы еще мыть полы в бюро и убирать со столов остатки адвокатских попоек. Ее никто не понимал. Ведь она могла сдать в кассу минимум — тысячу рублей, как все, а на остальные деньги содержать две семьи. Но Калерия Дмитриевна придерживалась «сталинских» принципов, за что и уважала себя.

— Валера, я понимаю, что ты пришел ко мне, потому что я твой друг…

Он вдруг поймал себя на том, что слово «друг» далось ему с трудом. Писаревич не был другом Александру в истинном значении этого слова. Но именно сейчас и Валерий бы с удовольствием назвал его другом, поскольку благодаря этой «дружбе» в вопросе выплаты гонорара можно будет ограничиться бутылкой коньяку или тысчонкой-другой рублей. А ведь акции Газпрома, когда он их продаст, чтобы купить шубку или бриллианты своей любовнице, потянут на несколько тысяч долларов.

— Конечно! — Писаревич не дал ему договорить. Александру показалось, что он сейчас вскочит и набросится на него, чтобы сжать его в своих крепких дружеских объятиях. — А к кому же еще я мог бы обратиться с такой… просьбой. Ты же понимаешь, что такое женщины! Ты тоже был когда-то влюблен.

— Валера, я адвокат и зарабатываю себе на хлеб мозгами. Твое дело довольно сложное…

— Ну вот, — всплеснул руками Писаревич. — Начинается. И ты будешь набивать себе цену. Послушай, я устал от этого от чужих. Но ты-то свой!

— Пятьсот долларов сейчас и столько же после того, как дело выиграем. Или же сразу восемьсот, и я приступаю к работе.

— Сколько? — Глаза Валерия, казалось, готовы были вылезти из орбит. — Да ты с ума сошел! Ты где находишься, в Москве или в Саратове? Где это ты слышал, чтобы местные адвокаты просили столько за час работы?

— И еще пятьсот долларов вот за это, — невозмутимо продолжил Александр, отводя прядь волос со лба, чтобы продемонстрировать запекшуюся кровь, под которой болела и саднила глубокая рана.

— Не понял. А это еще что?

— Твоя жена была у меня ночью. Вернее, почти утром. Я не успел дверь открыть, как она ударила меня утюгом.

— Чем?

— Я же говорю: утюгом. Ты что, не слышишь меня? У тебя что-то со слухом?

— Нет, ты видишь, с какой стервой я живу?.. Да она же могла тебя убить!

— Эти акции — единственное, на что она может рассчитывать в трудное для нее время. Она же не работает. Кроме того, ты оставляешь ее с Катькой, которую надо кормить, одевать и обувать. Я уверен, что ты сделаешь все возможное, чтобы не платить алиментов. И что же ей в этом случае остается делать?

— Но при чем здесь ты?

— Она достаточно хорошо изучила тебя, чтобы вычислить, к какому, более выгодному для тебя, адвокату ты обратишься. Поэтому-то Катя и пришла ко мне и саданула меня по голове. Она была в состоянии аффекта, понимаешь? Ей было все равно в конечном счете, на чью голову опустить этот утюг. Но если бы только это… Она стала кричать, обзывать меня, а потом — я даже не успел ничего сделать! — ударила и себя по голове. Затем еще раз…

Писаревич слушал его, не веря своим ушам.

— Ты что, издеваешься надо мной?

— Ничуть. Ты вчера дома ночевал?

— Да. Ночевал. У меня и свидетели есть. Но при чем здесь это?

— Вот и она так считает, что у нее свидетели есть. Ты был дома и избил ее. Ты бил ее утюгом по голове в то время, как ваша дочь спала. Во всяком случае, это ее версия. Сразу же после этого она, как мне кажется, поехала в больницу, где ей наверняка поставили, я в этом более чем уверен, несколько диагнозов: тяжкие телесные повреждения, сотрясение мозга… Она настоит на том, чтобы по факту избиения было возбуждено уголовное дело…

— Значит, она нарочно разбила свою голову, чтобы свалить все на меня?

— Ты спал с ней вчера? — перебил его Александр.

— А это тебе зачем?.. Ну, спал. Вернее, зажал ее между шкафом и стенкой… Она же мне еще пока жена…

— Плюс изнасилование. Она все рассчитала. И теперь тебя ищут.

Он все сказал. И все это было чистой правдой, но Александр видел, что Валера ему не верит. Пауза, во время которой Писаревич пытался осмыслить услышанное, затянулась.

— Ты все это придумал, чтобы я вернул ей акции? Ты что же это — на ее стороне?

— Я ни на чьей стороне. Тем более не на ее, потому что она пробила мне голову. Просто у нее больше не было выхода, понимаешь? Она перепробовала все, чтобы вернуть тебя. А ты оказался подлецом. Вот она и решила тебя проучить. Тебя посадят, Валера. Поэтому ты не скупись и заплати мне авансом хотя бы тысячу баксов, чтобы я защищал тебя уже как насильника. Это серьезно, поверь…

— Ну ты и скотина! — И Писаревич вышел, громко хлопнув дверью. Он так ничему и не поверил. Но, главное, он не ожидал, что «Сашка» — его «друг-адвокат» — потребует с него такие деньги.

Он ушел, но Александр не спешил уходить. Он знал, что часа через два Валерий начнет его разыскивать и непременно вернется. Если, конечно, его не задержат раньше…

Не жизнь, а клоака. Все друг друга ненавидят, а головы почему-то разбивают ни в чем не повинным адвокатам.

Он подошел к окну, распахнул его, впуская в душный кабинет свежий, пахнувший электричеством, воздух, капли дождя и ветер. Рана на виске болела, в горле першило. Он подумал, что у него температура, и решил вскипятить воду для кофе. И в эту минуту в коридоре раздались тяжелые шаги. Он узнал эту походку. Она принадлежала адвокату Собакину. Захар Собакин весил полтораста килограммов, много ел, столько же пил, много спал, что не мешало ему оставаться относительно здоровым и, главное, с блеском выигрывать свои многочисленные дела. В адвокатском бюро «Алиби» за ним закрепилась кличка Везун. Ему везло во всем и всегда. Он мог уснуть, к примеру, в тот момент, когда клиент выкладывал ему суть своего обращения, но проснуться как нельзя вовремя, чтобы задать интересующие его вопросы. Он мог, выпив бутылку хорошего армянского коньяку, катить на своем «мерсе» домой, виляя по улице, но его почему-то никто не останавливал. Работники Госавтоинспекции, казалось, не замечали его, а если и останавливали, то обходились с ним, как с заговоренным: в их глазах он был неуязвим. Единственное поле, на котором он подчас терпел поражение, были суды. Точнее, судьи. Правда, Собакин редко проигрывал свои дела и считался в городе одним из самых грамотных и талантливых адвокатов. Но сейчас, судя по тяжелой походке, он был не в лучшей форме. Дверь распахнулась, и Захар почти ввалился в кабинет, где был Александр.

— Привет, — буркнул Собакин низким, жирным басом. — Дышишь свежим воздухом? Правильно. Дыши, пока дышится.

— Что-нибудь случилось, Захар?

— Моего друга убили, — вдруг сказал Собакин, грузно опустился на стул и неожиданно всхлипнул, обмякнув всем телом.

— Я… я его знаю?

— Такой парень! Какая-то сволочь застрелила… Говорят, сумасшедшая, одна из его пациенток… Вот и делай после этого людям добро.

Собакин рывком расстегнул легкое темное пальто и достал из внутреннего кармана фляжку. Глотнул оттуда.

— Он меня спас в свое время. Если б не он, не знаю, дожил бы я до сегодняшнего дня или нет… Светлая душа… Да ты слышал, наверное, о нем. Ренат Нагаев. Известный в городе психотерапевт.

В это время вторая створка окна со звоном распахнулась, и порыв ветра вместе с осколками стекла рассыпал по столам бумаги. Сверкнула молния, прогремел гром, и Александру показалось, что его голова сейчас тоже разобьется на множество мелких и звонких осколков.