Колдун со Змеева моря

Анна Гурова, 2022

Много лет назад на берегах Змеева моря во время шаманского обряда было случайно пробуждено к жизни древнее существо – то ли хищная нечисть, то ли темная богиня, известная как Неспящая. С тех пор она бродит по землям Севера, призывая злых духов, подчиняя себе людей и сокрушая их судьбы. А тем временем по ее следам неотступно идет молодой шаман-нойда, потерявший из-за нее свою невесту, изгнанный и проклятый. Неопытный и неумелый поначалу, он странствует, учится, сражается, и понемногу приобретает славу опасного колдуна. Судьба сводит его с братьями-близнецами из Новгорода. Нежата – отважный воин, Велько – певец и гусляр, и у обоих есть причины считать себя детьми бога Велеса. Нойда понимает, что братья – лакомая добыча для его врагини, которая уже понемногу начала прибирать их к рукам. В одном просыпается сила огненного змея, другому Неспящая дает власть над мертвецами… Станут ли братья союзниками или противниками колдуна? Для чего они так нужны нечисти со Змеева моря? Лишь тот, кто поймет цели Неспящей, сумеет победить ее… Первая книга новой фэнтези-серии «Дети Змея» талантливой петербургской писательницы Анны Гуровой, автора более 30 книг, в том числе цикла «Аратта», созданного в соавторстве с Марией Семёновой.

Тень друга

Глава 1. Пустые сани

— Вот мы и прибыли, — лодочник-словенин воткнул шест в дно.

Лодка остановилась. Река тут же начала медленно разворачивать ее поперек течения.

— Вон там на горе, видишь, избы чернеют? Там постоялый двор, от него идет хорошая дорога в водские леса. Род старого Кадая жил первым отсюда по этой дороге. К закату, если богам то будет угодно, может и доберешься… Сейчас я еще малость поближе подойду, и вылезай…

Нойда поглядел на него с удивлением.

— А что, к берегу лодку не подогнать?

— Нет. Ничего, тут дно пологое. На постоялом дворе обсохнешь.

Нойда нахмурился. Не то, чтобы ему не приходилось прежде купаться в реке, на которой вот-вот встанет лед. Кожаные штаны и пимы с перевязанными как раз на такой случай голенищами воду не пропускали. Но до берега оставалось еще сажени две. Что мешало плоскодонке их преодолеть?

— Вон там пристань, до сих пор лодки на берегу лежат. Я что, мало заплатил тебе?

Перевозчик осклабился.

— Да сколько бы ни заплатил! Нога моя не ступит на этот про́клятый берег!

Он покосился на молодого саами в расшитой бусинами одежде и низко надвинутой на глаза остроконечной шапке.

— Ты, по всему судя, колдун? Небось знаешь, что текучая вода защищает от нежити?

— Да чего вы так боитесь-то? — с досадой спросил нойда.

Он потратил все утро до полудня, пока нашел человека, который согласился везти его через широкую, мутную Стругу на водский берег. И этот вдруг тоже начал чудить.

— Вот над чем подумай, — ответил лодочник, окидывая цепким взглядом заснеженный склон, уходящий к темневшему вдалеке лесу. — Тут было прежде место шумное, торговое. Все лодьи мимо шли, здесь ночевать становились. А теперь погляди…

Нойда поглядел. Водский берег был тихим, пустым и совершенно белым. Вчера после долгой осенней слякоти наконец подморозило, потом выпал снег — первый в этом году.

— Все оттуда сбежали, — объяснил лодочник. — И словене, и вожане — кто успел через лес пройти и до реки добраться.

— Почему? Что рассказывают?

— Да всякое, — лодочник с опаской еще раз взглянул на берег, и приглушая голос, сказал:

— Поговаривают, в лесу чудовище завелось. Сперва начали люди пропадать… а потом их начали находить. Вернее, то, что от них осталось…

— И что оставалось?

— Да немного, прямо скажем. Кости обглоданные… и то не все.

Нойда задумался.

— Кто-нибудь видел это чудовище?

— Ха! Те, кто видел — уже ничего не расскажут…

— Семья Кадая была среди тех, кто ушел за реку?

— Нет, — помедлив, ответил лодочник. — Все там, на месте сидят. Если еще живы, конечно. Ты подумай хорошенько, надо тебе к ним?

— Надо, — ответил нойда, пресекая дальнейший спор. — У меня там родня.

— Родня, ишь. Ты же не вожанин.

— Вархо, старший сын Кадая — мой названый брат.

— А, названый, — с уважением повторил лодочник. — Ну-ну, проведай. В крайнем случае костер погребальный им сложишь. Только подумай, тебя-то хоронить будет некому…

— Меня похоронить не так просто, — задумчиво сказал нойда, оглядывая берег.

Даже птиц не видать. Все как вымерло.

— Вижу, ты парень смелый.

Лодочник уперся шестом в дно покрепче.

— Лезь в воду. Пусть тебя хранят твои боги!

* * *

Выбравшись на берег, нойда огляделся. Перед им простирался белоснежный склон без единого следа, даже собачьего. Вдалеке, у леса, темнели избы, вдоль берега тянулись лабазы и пристань. Странно было не слышать лая, не видеть дымов над крышами. У воды повсюду были заметны приметы поспешного бегства, двери лабазов распахнуты. Нойда не поленился заглянуть внутрь — ага, товары все-таки вывезли… Значит, самые осторожные начали перебираться на словенский берег заранее. А вот последние, кажется, убегали, как от смерти спасаясь…

«Надо бы пойти поглядеть, что на постоялом дворе», — подумал нойда — и сразу почувствовал, как ему не хочется это делать. Он так-то не любил подобные места — нечистые, будто каждый, кто здесь гостил, оставил здесь свои следы и мысли, и те, пусть даже сами по себе вовсе не скверные, слились в одно грязное и мутное пятно. В таких местах, как этот постоялый двор, нойда будто слеп и глох, ночью его душа носилась в потемках, полная тревоги, не зная покоя, изматывая тело вместо желанного отдыха.

Но теперь к обычной его нелюбви к постоялым дворам добавилось ощущение опасности. А нойда привык доверять своим предчувствиям. Подумав, он со вздохом достал из заплечного короба шаманский пояс — кожаный, тяжелый, с подвешенными к нему литыми бляхами с ликами духов и богов. Саами не надевал его часто — этот пояс был не одеждой, а скорее оружием. Стоило замкнуть его на себе и пробормотать нужное заклинание, как нойда словно облекся в светящуюся прозрачную броню, заострившую его внутренне зрение — и заодно сделавшую его видимым для всех незримых сущностей, какие только таились поблизости. Пояс не только много давал, но и в ответ требовал не меньше: недолгая вспышка всевидения скоро оборачивалось тяжелой усталостью сродни похмелью. А этого нойда сейчас не мог себе позволить. Никто не даст ему отлеживаться, никто не защитит, кроме его самого.

Его опасения тут же подтвердились. Закрыв глаза, нойда увидел, что хлев при одной из изб окутывал будто бы красноватый туман. Волоски на руках чародея поднялись дыбом — ветерок донес отчетливый, хоть и неуловимый для обычного человека, запах крови. Впрочем, саами почти сразу понял, что эта кровь давно остыла, впиталась в землю, засохла. «Там уже несколько дней пусто, — подумал он, снимая пояс. — И вокруг тоже. Ни людей, ни зверья… Даже водяные духи попрятались… Кто-то поистине страшный тут поселился!»

Ворота постоялого двора были распахнуты настежь, тихо покачиваясь и поскрипывая под налетающим с реки ветром. Нойда собрался было войти во двор, но поднял взгляд и остановился. С ворот на него скалился волчий череп. На желтоватом костяном лбу чернел странный знак, похожий на колючую снежинку, с острыми зубцами, направленными во все стороны. Нойда нахмурился, пытаясь вспомнить, где он мог видеть такой знак. Да, занятные обереги у здешних жителей…

Решив обдумать загадку на досуге, саами прошел под черепом. Сперва направился прямо к гостиной избе. Внутри — темно и пусто; от очага несло застарелым холодом. Нойда осмотрелся, повсюду отмечая те же следы поспешного бегства, что и на пристани. По крайней мере, в избе не было мертвецов.

Нойда ожидал найти их в другом месте. Он вздохнул, положил руку на рукоять поясного ножа, пересек двор и направился к хлеву. Ему уже не нужен был шаманский пояс, чтобы чувствовать исходящий оттуда смрад жестокой смерти, ужаса и боли.

Войдя, саами быстро огляделся и невольно выдохнул. В раскиданных по всему хлеву кровавых ошметках кожи приятного было мало, но по крайней мере, принадлежали они не людям. «Две дойные лосихи, — отметил нойда, оглядывая расколотые кости со следами зубов. — Словно волки пировали… Но сожрать скотину прямо в хлеву?» Очень странно! В голодные зимы, волки порой забирались к людям на подворья, но добычу всегда старались утащить в лес.

Нойда вышел из хлева, вернулся к гостиной избе, уселся на крыльце. Достал из кисета на поясе катышок терпкой сушеной травы, обостряющей мысли, кинул в рот и принялся вспоминать. Он перебирал все, что знал о волках, об их повадках, о волчих богах и о тех, кто бывает волками только время от времени. Что произошло на постоялом дворе? Саами вспомнил череп над воротами, черную «снежинку» и наконец признал, что ничего не понимает.

«Вечереет, — отметил он, глядя за реку. — Не заночевать ли под крышей?» Однако было ясно, что в брошенном и оскверненном доме он покоя и отдыха не обретет. Значит, надо идти дальше.

«Лодочник сказал, деревня Кадая — первая по дороге, и пути до нее полдня. К ночи, пожалуй, дойду…»

* * *

Нойда шагал по довольно широкой, но давно не езженой, засыпанной снегом дороге. Медленно тянулся серый сумрачный день. После вчерашних заморозков возвращалось тепло, грязный лед под ногами начинал таять и скользить. В воздухе висела холодная морось, голые черные деревья окутывал туман. Постоялый двор остался далеко позади. Нойда шел размеренно, спокойно, но и не мешкая — так он мог шагать целый день без устали.

Мысли его были далеко. Он вспоминал друга — пожалуй, единственного, кого мог так назвать в своей жизни. Нойда очень хорошо помнил их первую встречу в нурманских землях. Среди могучих рослых северян белоголовый Вархо, с его призрачно-голубыми глазами, казался бледной тенью, словно мать его была не человеком, а духом березы, которую водь числила в прародителях. Но, как оказалось, нельзя было обмануться сильнее. Вархо первым заговорил с ним. Нойда отнесся к новому знакомому настороженно. Да и колдуна в нем сразу распознал. Но белоглазый быстро растопил лед. Был открытым, веселым, разговорчивым. Умел расспрашивать так, что и хочешь сохранить тайну, да не сумеешь. И втайне жестоко страдавший от одиночества изгнанник-нойда невольно потянулся к нему…

«Если Вархо в самом деле вернулся домой, тогда понятно, почему его родовичи решили остаться, — раздумывал нойда. — С места срываться и уходить в чужие земли совсем непросто. Однако если деревню защищает сильный чародей — ни зверь, ни нечисть не сунется…»

Тянулись версты, над лесом сгущались сумерки. Дорога, извиваясь, уходила все дальше в черный весенний лес, набухший от сырости. Снова начали порхать легкие снежинки… Из-за них нойда не сразу заметил то, что впереди.

Пустые санки стояли посреди дороги наискось, будто их развернуло, когда возница резко натянул вожжи. Однако ни возницы, ни того, кого в санки запрягали, поблизости видно не было. Нойда подошел к саням, оглядел их не без удивления. Санки были легкие, остроносые, на тонких полозьях. Словенские сани были куда крепче и тяжелее, чтобы нагрузить на них добра или дров побольше. Эти же нойде были хорошо знакомы — они предназначались для быстрой езды по ровному снегу. «Почти как наши! Должно быть, водские, — подумал он. — Недаром Вархо когда-то говорил, что водь и саами — родня, хоть и дальняя…»

Нойда обошел сани, пытаясь отыскать следы на дороге. А где упряжной лось? Положим, мог убежать в лес… Да и упряжь наследила бы. Нойда наклонился, поднял длинный плетеный ремень, привязанный к передку, повертел в руках. Значит, сани тащил человек. А почему бросил, куда подевался? Что было в санях, почему они пустые?

Нойда рассеянно поглядел в разные стороны и вдруг замер. В нескольких десятках шагов на дороге кто-то лежал.

Крадучись, нойда подошел поближе. Теперь он отчетливо видел тело, слегка присыпанное снегом. Мертвец лежал ничком, выбросив вперед растопыренную ладонь, будто в последнем усилии пытался уползти. От кого?

Нойда вскинул руку и хлопнул себя по левому плечу, скороговоркой призывая сайво-разведчика. Вскоре послышалось хлопанье невидимых крыльев. Нойда взмахнул рукой, отсылая духа. Теперь следовало взглянуть на лес его глазами… Что ж, добрые вести — близкой опасности не было. Лес, как и берег, был пуст — слишком пуст. Все сбежали, даже любопытные жадные лисы. Всем хотелось оказаться подальше от того, кто вышел из леса навстречу саням — судя по всему, прошлой ночью…

Нойда склонился над мертвецом, разглядывая его затылок. Мужчина, немолодой вожанин, судя по знакомым обережным узорам на вороте — как раз из рода Кадая. Того самого, который то ли не успел, то ли не захотел уйти на словенский берег. Слипшиеся вихры и борода обледенели и казались седыми…

«Видимо, он и тащил сани. Направлялся к перевозу — больше тут некуда… Потом бросил сани и побежал назад, да недалеко ушел… Наверно, собирался скрыться от напасти за реку… Но почему не запряг лося? В любом случае, он вез что-то нетяжелое… Не пустые же сани тащил через лес!

Нойда перевернул мужчину и отшатнулся. Несмотря на юные года, он уже всякого повидал, но такое — впервые. У мертвеца было до костей обглодано лицо.

Саами заставил себя отпустить рукоять ножа. Еще раз обвел взглядом тихий вечерний лес. Глубоко вздохнул, стараясь успокоиться, и снова начал бродить вокруг саней, впиваясь взглядом в землю. Увы — никаких следов не осталось. Как раз когда случилась беда, грянул этот внезапный заморозок. Произойди она на полдня раньше, дорогу можно было бы прочитать как руны, вырезанные на камне. Теперь же подтаявший лед издевательски блестел, и только.

Нойда подкатил сани поближе к мертвецу, положил в них окоченевшее тело, привязал санный ремень к поясу и потащил за собой жуткую поклажу, уходя все дальше в водские земли.

* * *

До деревни Кадая нойда добрался уже в темноте. Едва не промахнулся в темноте, но увидел слева белую полосу, уводящую в сторону от большака. Тропа привела его к закрытым воротам, в обе стороны от которых тянулся явно наскоро возведенный тын. Створки ворот были увешаны пучками можжевельника. При виде их нойда невольно посмеялся. У можжевельника много полезных свойств, но защита от чудовищ в этот перечень не входит. Настораживало то, что не залаяли собаки. Однако в воздухе слабо пахло дымом очагов. А где дым — там и тепло, и живые люди.

Нойда скинул с плеч ременную петлю, потянулся и крикнул:

— Эй, добрые люди, отзовитесь! Отворите ворота!

«Добрые люди» отозвались так быстро, словно сидели в засаде с другой стороны тына. Над воротами показались испуганные лица.

— Ты кто такой? — послышался окрик, полный изо всех сил подавляемого страха.

— Здесь живет род почтенного Кадая? Я друг и побратим Вархо, сына его! Шел мимо, думаю — дай навещу… А по пути, глядите, что нашел!

Нойда указал на сани. Из-за ворот раздались взволнованные возгласы.

— Да это же сани Койвы, кузнецовой сестры, — выпалил кто-то. — А на них сам кузнец!

— Не успел, значит, до реки засветло добежать…

Нойда про себя отметил, что его догадка подтвердилась.

— Пустите, пустите! — послышался женский голос, и над воротами возникла голова в синей бабьей шапочке. — Что с братом? Жив?!

— Вчера еще умер, — ответил нойда. — Загрызли его.

За воротами застыла тишина. Потом послышалась возня и нестройный топот. Похоже, охранники в страхе разбежались.

— Дурачье! — громко выругался кто-то. — Койва, забирай брата! Завтра устроим ему честное огненное погребение…

— Боюсь, — отозвался плачущий женский голос. — А ну как встанет? Пусть до утра за воротами полежит…

— Опять волков приваживать? Собак и скотину перетаскали, теперь еще мертвецами их кормить будем?!

Нойда озадаченно слушал перебранку. Наконец створка приоткрылась, наружу выскользнули женщина, за ней двое мужчин, помоложе и постарше. Молодые мужчина с женщиной затащили сани внутрь и исчезли. Третий, тот, что в годах, обернулся в воротах и строго спросил у нойды:

— Правда ли, что Вархо с тобой побратался?

— Богами клянусь, — склонил голову нойда. — Сам знаешь, почтенный, таким не шутят.

— Я его отец, Кадаем зовут. Ну что ж, проходи… названый сынок…

Глава 2. Чужие шрамы

— Почему у вас собаки не лают? — задал нойда давно занимавший его вопрос, когда они, пряча лица от колючего ветра, направлялись к просторному двору старейшины.

— Не осталось у нас собак. Всех волки сожрали.

— Да быть не может. Всех?

— Зима была жестокая, — буркнул Кадай. — А волков в наших лесах просто тьма. Сам видишь, за ворота нос высунуть боимся…

«Что же, значит, волки и кузнеца загрызли?» Нойде припомнилась кровавая расправа над скотиной на постоялом дворе. Волчий череп над воротами…

Изба Кадая оказалась просторной и длинной, приподнятой над землей на столбах, с дерновой крышей. Мох, который для тепла прокладывали между бревнами, медленно колыхался под ветром, словно стены избы заросли косматой бородой. Кадай и его гость прошли внутрь через холодные сени в теплую сумрачную горницу с низким потолком. Внутри пахло дымом, грибами и вареной капустой. Нойда поклонился очагу и божнице с куколкой Матери-Березы. Вошедших приветствовали поклонами три женщины. Одна была явно дочь Кадая — пригожая девица с длинной, пепельно-русой косой, в вышитой рубахе и нескольких юбках, надетых одна поверх другой. У двух других волосы были убраны под гладкие шапочки замужних и перевязаны за спиной лентами. Та, что постарше, в строгом синем платье, держалась как хозяйка. Молодая ходила опустив голову и одета была в старушечий некрашеный наряд, похожий на длинную мужскую рубаху. То ли батрачка, то ли бедная родственница…

— Проходи, названый сынок, — буркнул Кадай. — Вархо нет — будь за него…

— А где он? — спросил нойда, когда женщины принялись накрывать на стол.

— Ушел, — неохотно проговорил его отец. — Он из тех парней, кто подолгу дома не засиживается…

Нойда нахмурился.

— Вархо говорил, домой собирается. Когда мы с ним расстались прошлым летом, сказал, что устал от походов и хочет вернуться к родне…

— Устал он, ишь! — хмыкнул его отец. — Да, Вархо вернулся из нурманских земель еще тем летом. Много добра принес. Вон, видишь, чаша серебряная? Пожалуй, стоит побольше, чем вся наша деревня! Осенью женился на Хилье, — Кадай небрежно указал на сутулую молодуху, принятую нойдой за батрачку. — А потом его, видно, снова прочь потянуло. В одночасье собрался. Куда — не знаем! Когда вернется — не сказал…

Нойда кивнул. Перед ним вновь шумело холодное нурманское море, слышался голос побратима: «А приходи к нам на Стругу, будешь гостем желанным. Если помощь понадобится — только позови…»

Угощение выставили скудное: остывшая каша с грибами, квашеная капуста… Нойда, мельком удивившись бедности стола, не жаловался. Да и есть после увиденного на дороге не хотелось. За стол сели только мужчины — женщины устроились на лавке у печи.

— Ну рассказывай, — заговорил Кадай, — Как это вы с Вархо побратались? Я думал, вы, колдуны, друг друга ненавидите…

Нойда поднял на него удивленный взгляд.

— Вархо сам рассказал, что он чародей?

Старейшина ухмыльнулся.

— За дурака меня держишь, или за слепого?

— Пока сын с нами жил, мы уж тут всякого повидали, — уклончиво добавила от печки его супруга.

— Мы встретились с Вархо на службе у ярла Арнгрима, — снова заговорил нойда. — Ваш сын был у него за рунопевца — нурманы их скальдами зовут. Когда они уходят в морские набеги, то стараются непременно взять с собой колдуна. Кто-то должен уметь раскинуть кости, чтобы заглянуть в завтрашний день или узнать исход боя. Порой надо проклясть врага, чтобы от него отвернулись боги и ни в чем не было удачи. Наслать ужас на противника, напустить тьму в глаза кормчему… Таким колдуном и был Вархо. Он многое умел… Однажды нас обоих позвали в усадьбу родича ярла, чтобы упокоить драуга. Все отказывались, никто не хотел связываться с поганью — чести мало, сгинуть можно запросто… Ну а мы согласились. Финское колдовство нурманы очень уважают…

— Кого, говоришь, упокоить? — перебил Кадай, слушавший гостя с каким-то настороженным любопытством.

— Драуга. Так нурманы называют ходячих мертвецов.

У печи громко звякнул об пол глиняный горшок и покатился под лавку. Жена Кадая, вскочив, принялась выговаривать криворукой невестке.

— После того дела мы с Вархо сдружились. Куда только вместе ни ходили… Однажды влезли на запретную гору, чуть не ограбили богиню, еле ноги унесли, — нойда улыбнулся воспоминаниям. — Потом Вархо сказал, что его домой потянуло — ну и ушел. А я остался служить Арнгриму…

Нойда решил, что пора и ему задать вопрос.

— Я шел сюда мимо брошенного постоялого двора. Мне сказали, народ бежит на словенский берег…

— У кого ума нет, тот бежит, — сердито бросил Кадай. — В лесу пропасть волков, да еще медведи не спят… А кому-то, видно, этих бед мало показалось — и распустил слухи о чудище из леса. Да только, по правде, никто того чудища в глаза не видел. Я вот своим запретил уходить. Сказал, пока в деревне дома сидите — бояться нечего! Кузнец вон ослушался — и что с ним стало?

Затрещала догорающая лучина, угли посыпались в плошку с водой, снова потянуло дымом. Кадай, будто того и ждал, поднялся из-за стола.

— Иди-ка, названый сынок, спать! Мы тут с огнем долго сидеть не любим.

* * *

Длинная изба старосты состояла из двух срубов под одной крышей, соединенных темными холодными сенями. Нойде постелили в малой избе — подальше от хозяев. Сруб казался нежилым, душным и промозглым одновременно. Печь натопили кое-как — даже не прогрелась как следует. Нойда, оглядев ночлег, лишь плечами пожал и принялся устраивать постель. За вечер он достаточно насмотрелся на старейшину и его домашних: спасибо на том, что вовсе в хлев не отправили. Ему тут были не рады, совсем не рады. Кадай настороженно следил за каждым его движением, жена и дочь смотрели на колдуна с плохо скрытым страхом. В сущности, все привычно и понятно. «Конечно, боятся, — раздумывал нойда. — Кто же обрадуется колдуну, притащившему в деревню обглоданный труп? У Кадая весь вечер на лице было выражение «чтоб тебя гром разразил, незваный-непрошенный!» Но ведь я могу им помочь… Кадай говорит, дело в расплодившихся волках, но мнится мне, все не так просто… О Луот, да они вообще здесь топили?!»

Конец ознакомительного фрагмента.